Пост N: 401
Зарегистрирован: 12.05.11
Откуда: Россия, Шушенское
Рейтинг:
5
Награды:
Отправлено: 02.02.13 17:42. Заголовок: Через кроссоверы к звёздам!
За идею этой темы я должен поблагодарить уважаемого Железного Дровосека, придумавшего и организовавшего конкурс кроссоверов.
Оказывается, это очень даже увлекательное занятие – соединять, казалось бы, несоединимое. Причём, чем более далёки друг от друга литературные источники, тем сложнее работа и любопытнее результат. Меня не слишком привлекает написание кроссоверов стандартных, когда какого-либо известного персонажа перемещают в мир другого произведения и смотрят, что из этого получится (например, Гарри Поттер в ИГ). Мне гораздо интереснее скрестить, соединить, перемешать два исходный произведения так, чтобы в итоге получилось что-то совершенно неожиданное. То есть предметом кроссоверизации становятся не персонажи, а авторские миры, стили и сюжеты. Дабы не вызвать гнев особо суровых ревнителей правил, я на всякий случай изобрёл новое определение для таких работ: миксовер. Хочется верить, что уважаемые авторы, чьи произведения я взял на себя смелость "немного переосмыслить", отнеслись бы к моему безобразию с пониманием и, может быть, с юмором.
Начать я решил с произведения, которое, на первый взгляд, никак не состыковывается с Волшебной страной: роман "Семнадцать мгновений весны". Итак...
Предупреждение: все права принадлежат А. М. Волкову и Ю. С. Семёнову
Семнадцать граней изумруда
Сначала Урфин не поверил себе: в саду пел соловей. Не разговаривал, а именно пел. Воздух был тёплый, и деревья стояли тёмные, тихие. Пахло землёй, мокрым лугом, вечерним покоем. Разве соловьи поют по вечерам? Для чего им вообще петь, если можно просто поговорить?
Я совсем ничего не знаю о таких простых вещах, констатировал Урфин. Наша сволочная работа отнимает у человека самые простые, самые незамысловатые радости. Если бы я мог, я подал бы в отставку и стал бы выращивать огурцы с баклажанами. Последняя мысль заставила его улыбнуться.
Он посмотрел на часы.
"Руфус сейчас придёт, – подумал Урфин. – Он всегда точен. Я сам его просил идти от Большой реки через лес, чтобы никто не видел. Ничего. Я подожду".
Этого человека Урфин принимал всегда здесь, в Бауэрнхофе, где соседи фермеры считали его чудаковатым огородником-любителем. Приобрести ферму было не просто. Как всегда на самое нужное в управлении не хватало денег. Тогда Урфин привёз сюда своего шефа – начальника политической разведки зелёного рейха. Сорокалетний шрекенфюрер Страшилленберг сразу понял, что лучшего места для встречи с агентами найти невозможно. Через подставных лиц была произведена покупка, и ферма получила нового хозяина. Хозяином был он, дуболомфюрер ИГ Макс фон Урфин.
…Кончив сервировать стол, Урфин включил говорящий ящик. Пинк Палас передавал весёлую музыку. Оркестр Глена Мила играл композицию из фильма "Серенада розовой долины". Этот фильм понравился стальфюреру, и через посольство была закуплена одна копия. С тех пор ленту часто смотрели в подвалах на Айзен-Хольцфеллер-плац (бывшей Александр-Вольф-плац), особенно во время ночных дежурств.
* * *
" – Как вы думаете, Лестар, чего в человеке больше – человека или дуболома?
– Я думаю, что того и другого поровну.
– Такого не может быть.
– Может быть только так, иначе что-нибудь одно давно бы уже победило.
– Оно уже победило, уверяю вас.
– Так говорит Хольцфеллер, этот ваш ужасный стальфюрер с железными нервами и нержавеющей волей. И вы все тоже в это уверовали. Он хочет видеть в каждом человеке здоровенного, сильного дуболома, желающего отвоевать себе жизненное пространство. А я вижу в каждом человеке создателя.
– Неужели вы верите в эту замшелую сказку, над которой сегодня смеются даже маленькие киндермигуны?
– Я знаю это…"
Урфин щёлкнул клавишей, отошёл к окну.
Агент Руфус, довольно улыбаясь, сыпал в чашку с чаем живительный порошок. Слишком много порошка. Видимо, уже привык. А ведь не дуболом, не тупоголовый айхе зольдатен. Просто подражает великому стальфюреру. Как и все они. Скоро и топоры на поясе носить станут.
– У Лестара с порошком было туго? – спросил Урфин.
– Да, я там без него замучился. Старичок не болтун, но поговорить любит… Представляете, он верит не только в создателя Гурикампфа, но и в то, что Фрау Эльза на самом деле не уроженка Блауленда, а перелетела через Хохгебирге на одиночном люфтбалуне. Каково? – агент засмеялся.
"Ты можешь смеяться над старым Лестаром сколько угодно, – подумал Урфин, отворачиваясь к окну. – Но ты никогда не узнаешь, что Фрау Эльза не только прилетела из-за гор на люфтбалуне, воздушном шаре по-нашему, но и с моей помощью благополучно смогла туда же вернуться. Я успел её спасти, и операция "Зилбернен Зандален" завершилась совсем не так, как планировали некоторые умные головы в управлении".
Он вспомнил, как впервые увидел её на перекрёстке Гудвин-аллее и Гелбензигель-штрассе. Стоял и смотрел через дорогу. Так хотел подойти, что даже сердце заболело. И не подошёл. Знал, что уже давно под колпаком у стражфюрера, и потому даже посмотреть лишний раз в её сторону опасался.
А потом всего две встречи, разговоры только о деле, инструкции, наставления – и так много осталось невысказанного… Когда Эльза уходила в сторону розовеющих перевалов Шпрехии, неловко переставляя лыжи, он чуть не заплакал. Она была такая беззащитная, такая хрупкая, и совершенно не умела ходить на лыжах.
– Значит вы убеждены, что Лестар будет работать на вас? – повернулся он к агенту.
– Будет. Вообще я чувствую в себе призвание оппозиционера, вождя, трибуна…
– Ладно. Вы молодец, Руфус. Только не хвастайтесь сверх меры.
"Застрелить бы этого подлеца, – подумал Урфин. – Он же провокатор, предатель, и он искренне наслаждается процессом. А может быть, он болен? Жажда предательства тоже своеобразная болезнь. Застрелить – и труп в реку, чтобы не нашли. Нет, пока нельзя. Ещё не время. К тому же он наглотался столько порошка, что всё равно оживёт".
– Вам пора, Руфус, – сказал он. – Скоро отходит последний дизельпаром.
* * *
– А вас, Энкин, я попрошу остаться, – сказал Фарамюллер. – Слушайте, тут какая-то непонятная каша заваривается. Меня сегодня вызвал шеф. Они все выдумщики, наши шефы…
Шефом был генералфюрер Дингиорман, серый советник, пугающая многих всемогущая тень самого Стального Хольцфеллера.
– В общем, у нашего бородача вырос зуб на Урфина…
– На кого?!
– Да, да, на Урфина. Единственный человек в разведке Страшилленберга, который мне симпатичен. Не лизоблюд, спокойный мужик, без показного рвения… Не очень-то я верю тем, кто выступает без нужды на наших митингах… А он молчун. Я люблю молчунов.
– А я был уверен, что он болтун.
– Нет. Он молчун. По матушкиной линии. Мы проверяли очень тщательно. А отец, да – из жевунов. Крамолы в этом нет, наоборот, он в некотором роде земляк стальфюрера. И вот теперь он чем-то не угодил шефу.
– Я знаю Урфина пять лет, – сказал Энкин Флед. – Я был с ним в Блинкендорфе и видел его после выстрела той ужасной пушки. Он высечен из кремня и стали. Он не побежал даже тогда, когда, простите шеф, побежали наши доблестные панцир-дуболомы. Я не верю в его нечестность. Нужно убедить Дингиормана…
– Зачем? – после недолгой паузы спросил Фарамюллер. – А если он хочет, чтобы Урфин был нечестным? В конце концов, он ведь не из нашей конторы. Пусть Страшилленберг сам иголками шевелит…
– Я готов написать рапорт и дать за него любые ручательства.
Фарамюллер помолчал, потом подвинул к Фледу лист бумаги.
– Пишите, – сказал он. – Валяйте.
Флед долго обдумывал первую фразу, потом написал: "Начальнику четвёртого управления стражфюреру ИГ Фарамюллеру. Считая дуболомфюрера ИГ М. фон Урфина истинным патриотом, всецело преданным идеям стальфюрера, прошу разрешить мне не заниматься инспекцией по его делам".
Когда Флед ушёл, стражфюрер вызвал другого своего сотрудника, оберэмеральдфюрера Гвина.
– Послушайте, Гвин, – сказал он, не предложив ему даже сесть: Гвин по молодости мог и постоять. – Я поручаю вам задание чрезвычайной секретности и важности.
– Слушаю, стражфюрер.
"Этот, если вцепится, челюсти не разожмёт, – подумал Фарамюллер. – Этому наши игры ещё не надоели. Этот нагородит таких дел… И хорошо".
– Вот что, – продолжал он. – Здесь работа дуболомфюрера Урфина за последний год. Курирование исследований по живительному порошку, контакты с огнепоклонниками, операция "Карфакс", проект "Сон Арахны"… В общем, тухлые дела, но постарайтесь их покопать…
Когда несколько обескураженный Гвин уходил, Фарамюллер остановил его и добавил:
– Поднимите ещё его отчёты о службе на фиолетовом фронте, и посмотрите, не пересекались ли пути Урфина и создателя Большой Берты инженера Лестара.
* * *
"Джюстасу. По нашим сведениям в Гелбеленде появлялись высшие офицеры службы безопасности ИГ, которые искали выходы на вражескую резидентуру. В частности в Виллинбурге они пытались встретиться с людьми Фэйри Роузес. Вам необходимо выяснить, кто из руководителей зелёного рейха готов начать сепаратные переговоры с фиолетово-розовой коалицией. Гуам".
* * *
Мотора "ойхха" урчал мощно и ровно. Зелёный указатель на автостраде показывал тридцать километров до Эмерштадта.
"Семнадцать граней изумруда, – транслировали по говорящему ящику песенку Мари Рок, – отражаются в твоих глазах. Я верю, вокруг нас всегда будет музыка, и всё у нас будет хорошо, мой милый".
"Да, – подумал Урфин. – Всё у вас будет хорошо. Но не сейчас и не скоро. Как это ни горько сознавать, но стальфюреры приходят и уходят, а дуболомы остаются. И очень мешают людям нормально жить".
Урфин вдруг нажал на тормоз. Движения на шоссе не было, и он бросил автомобиль, не отогнав его на обочину. Он вошёл в лес и сел на землю. Он долго сидел и смотрел на траву, на деревья, на небо. Праздничный цвет молодой травы приятно отличался от зелёно-серой полевой раскраски дуболомов. Взгляд отдыхает, честное слово, подумал он.
Урфин знал, на что идёт, дав центру согласие вернуться в Эмерштадт. Он имел поэтому право сидеть здесь, смотреть на небо и гладить изумрудную траву руками.
* * *
Информация к размышлению: (Ахтунг! Нижеприведённые названия – не более чем вольный авторский вариант).
Пост N: 404
Зарегистрирован: 12.05.11
Откуда: Россия, Шушенское
Рейтинг:
5
Награды:
Отправлено: 02.02.13 18:36. Заголовок: Кстати... Нашёл спис..
Кстати... Нашёл список невыполненных билетов и ещё раз... задумался. Ничего так списочек, вдохновляющий. Между прочим, по греческой мифологии миниатюра уже почти завершена, скоро выложу. По Ильфу и Петрову - в процессе обдумывания. Остальные каноны надо читать (или перечитывать).
Пост N: 414
Зарегистрирован: 12.05.11
Откуда: Россия, Шушенское
Рейтинг:
6
Награды:
Отправлено: 06.02.13 19:14. Заголовок: Троянский лев
Не так давно в одной дискуссии зашла речь о Гомере, о фанфике по мотивам его героических эпосов… Затем Железный Дровосек предложил написать кроссоверы по невыполненным билетам, среди которых затесались и древнегреческие мифы… Остальное – дело техники и воображения. Получился у меня в результате не кроссовер, не ретейлинг, а неведома зверюшка – вида неопределённого, рейтинга невысокого, размера невеликого, с отклонениями, но без завихрений.
Предупреждение: все права принадлежат А. М. Волкову, Гомеру, Вергилию М. П. :))
Троянский лев ("Урфин Джюс и его деревянные солдаты", "Илиада", "Энеида")
"Гнев, о Гудвин, воспой Урфин Джюса, вождя дуболомов, яростный, граду зелёному смертью грозящий…" Перо быстро скрипело по бумаге. Если бы у клоуна был язык, он высунул бы его, но, к сожалению, создатель лишил его столь важной части тела. Эот Линг задумался, погрыз гусиное перо, зачеркнул последнюю строку, исправил сверху, произнёс вслух:
– Изумрудному граду своими войсками принёсший неисчислимые беды… Нет, лучше так: освобожденье принёсший от гнёта Страшилы… От страшного гнёта… М-мых… Принёс избавленье от мягкосоломенной куклы, иголками ржавыми чья голова распухала…
Он в раздражении скомкал испорченный лист и отшвырнул его в сторону. Почему так мало подходящих слов? Почему они никак не желают укладываться в этот чудный, во сне явившийся, столь торжественный и многозвучный размер?
– Линг! Ты где, бездельник? Опять бумагу изводишь? – в походную палатку заглянул сам "яростный вождь дуболомов", успевший уже слегка остыть после очередного неудачного штурма. – Не надоело ещё ерундой заниматься?
– Великие свершения должны остаться в веках, о, повелитель, – без особого почтения отозвался клоун, даже и не подумав встать и поклониться. У него с хозяином давно уже сложились особые отношения. Правда, сам Эот Линг прекрасно чувствовал ту грань, за которую ему переходить не следовало, и при малейшем намёке на высочайший гнев мгновенно гнул деревянную спину в подобострастном поклоне. – Кто-то же должен поведать будущим поколениям правду о ваших подвигах?
– И это, разумеется, будешь ты, – хрипло захохотал Урфин, сбрасывая с плеч порванный в нескольких местах кафтан. – Великим завоевателем тебе не стать, поэтому ты решил сделаться великим брехуном.
– Откуда ты таких слов набрался, маленький негодяй? – удивился Урфин. – Кто тебя всему этому научил?
– Самоучка я, повелитель, – скромно потупился клоун. – Самородок. Своим умом до всего дошёл.
– Сдаётся мне, что я просто извёл на тебя слишком много живительного порошка. Ну-ка, полюбопытствуем…
Урфин взял со стола исписанный лист, прищурил глаза. Свет от рудокопских шариков явно не хватало для нормального освещения. Но после случая с обгоревшими дуболомами, любой открытый огонь в осадном лагере был строго настрого запрещён.
– "Ринулся в бой Лан Пирот, сильнохрабрый воитель, жезл свой разящий воздев, за собой увлекая армию стойких мужей, деревянных обличьем. Тело его палисандром под солнцем блистало, лика свирепого сам Гуррикап устрашился бы, если…"
– Это ещё не окончено, – заметил Эот Линг. – А вот здесь я про создание дуболомов написал.
Урфин усмехнулся, взял другой лист:
– "Так он трудился упрямо с утра и до ночи, стружку рубанком снимал многоострым умело, верен расчёт его был и намеренье твёрдо. Первый солдат на исходе недели явился, а через месяц десяток уже был построен". Красиво звучит, хоть и приврал ты немного. Вот что, самородок, бросай-ка ты свою мазню, поручение у меня к тебе есть.
– Я весь внимание, о, повелитель.
– Как совсем стемнеет, отправишься с Гуамом в город. И не морщись, не морщись, ничего тебе не сделается.
– Он меня опять своими когтями исцарапает.
– Переживёшь. Ты же деревянный, тебе не больно. Встретишься в городе с неким Руфом Биланом, смотрителем дворцовой умывальни. Филин уверяет, что его точно можно подкупить. Он, похоже, сам этого с нетерпением ждёт. Обещай ему всё, что угодно, но сделай так, чтобы он согласился открыть в нужный момент городские ворота. Всё ясно?
– Так точно, о хитроумный. Дозволено ли будет спросить, что у тебя с ногой, повелитель? Почему ты хромаешь?
Урфин поморщился, сел на стул и с наслаждением стянул сапоги.
– Сегодня во время штурма, какой-то идиот в зелёных очках швырнул со стены камень и ушиб мне левую пятку. Я сгоряча и внимания не обратил, но болит всё сильнее.
– Войны без жертв не бывает, – философски заметил клоун. И добавил, выходя из палатки: – Камнем в пяту поражён хмуроликий воитель.
Вылетевший следом сапог, угодил в дремлющего перед входом Топотуна.
* * *
На стенах города пылали факелы, поблескивали шлемы часовых. Упрямые горожане сдаваться не собирались. После того, как удалось отразить семь приступов, даже самые робкие из них уверились в том, что город неприступен, и врагу придётся отступить несолоно хлебавши. Страшила Мудрый, который, как известно никогда не спит, облокотившись на зубцы надвратной башни, задумчиво смотрел вдаль. О чём он размышлял, какие мысли бродили в его набитой булавками голове – кто знает. На улицах было тихо, лишь изредка перекликались сонные стражи-ополченцы.
В этот поздний час, на краткий миг заслонив яркие звёзды, над городом беззвучно пронеслась большая крылатая тень. Филин Гуамоко, сжимая в лапах маленького шпиона, возвращался в лагерь.
– Руф Билан трус и подлец, каких свет не видывал, – докладывал он Урфину спустя десять минут. – Ворота нам не откроет. Побоится. Сообщников у него верных нет, все его дружки – такие же ни на что не способные трусы. Фарамант охраняет ворота даже ночью. Билану он не по зубам. Смотритель умывальни отважен только на словах.
– Боюсь, без помощи изнутри мы город не захватим, – угрюмо признался Урфин. – Я не ожидал такого упорного сопротивления. Что-нибудь ещё?
Клоун невесело (впрочем, по-другому он и не умел) оскалился:
– Билан сообщил, что Страшила отправил к Железному Дровосеку ворону Кагги-Карр с просьбой о помощи.
– Дуболомы с дровосеком могут и не справиться, – кивнул Урфин. – Он очень силён.
– А ещё дней через пять должен подойти из дальнего леса Смелый Лев. Все в городе уверены, что он приведёт с собой большую стаю тигров и волков.
– Значит, мы должны захватить город до того, как они подойдут.
– Но как, о, повелитель? Я бы и сам открыл ворота, но у меня на это не хватит сил.
– Смелый Лев, говоришь? – Урфин сверкнул глазами из-под густых бровей. – Что ж, это нам на руку. Появилась у меня одна задумка. И если она сработает, у нас всё получится. Вот что, клоун, там дуболомы местных жителей отловили… Поговори с ними – с жителями, разумеется, не с дуболомами, – успокой и скажи, что нам нужны доски и брёвна. Пусть везут немедленно.
– Реквизируем для нужд армии?
– Купим, – поправил Урфин. – Мы всё купим. Это ведь теперь наши подданные.
* * *
Армия коварного завоевателя уходила. Говоря точнее, бежала. Ещё вчера казалось, что Урфин Джюс готовится к очередному штурму, ещё вчера деревянные солдаты воинственно потрясали дубинами чуть ли не у самых ворот, и вдруг – такой конфуз. Побросав всё лишнее, непобедимое (и непобедившее) войско скрылось в ночи. Сначала на городских стенах никто не понимал причины столь поспешного отступления. Страшила даже заподозрил подвох, какую-то военную хитрость, на которую, как он полагал, вполне способен коварный завоеватель. Но вскоре стражники над угловой башне победно закричали, принялись размахивать факелами и копьями, затем и другие защитники подхватили торжествующий крик:
– Смелый Лев! Город спасён! Лев прогнал дуболомов! Урфин, Урфин, ты куда? Повозку свою забыл! Слава нашему правителю и его друзьям! Слава Трижды премудрому! Ура!!!
Страшила приложил мягкую руку к глазам, разглядел во мраке гордую фигуру Льва, приближающегося к городу, и произнёс с некоторым удивлением:
– Действительно, это наш Смелый Лев. А я уже и забыл, какой он огромный. Дин Гиор, дружище, прикажите, пожалуйста, открыть ворота. Кажется, мы победили.
* * *
Эот Линг сидел в полой голове деревянного зверя и, приникнув, к специально проделанному отверстию, в восторге сжимал кулаки:
– Открывают! Они открывают ворота, клянусь Гингемой! Они поверили! О, повелитель, ты воистину велик! Хитроумным манёвром упорных врагов превзошедший, трон изумрудный займёшь, несомненно, по праву.
Когда Джюс два дня и две ночи без устали собственноручно мастерил этого льва, клоун благоразумно помалкивал, не скрывая, однако, что совершенно не верит в успех сомнительной затеи. Даже после того, как Джюс с помощью всего лишь одного рубанка оснастил льва пышной гривой из золотистых стружек, Линг продолжал скептично покачивать своим колпаком, за что и заработал в итоге хорошую плюху от Топотуна.
Теперь же все его сомнения разом исчезли. Наивные горожане своими руками открывали ворота врагу. Щедрая – очень щедрая! – порция живительного порошка, которую Джюсу пришлось высыпать на огромного Льва, была, оказывается, потрачена не напрасно.
Створки ворот разошлись, и деревянный Лев, приветливо рыкнув для большего правдоподобия, важно вступил по своды надвратной башни. Клоун знал, что под защитой стен к воротам уже подкрадывается фиолетовый (чтобы не видно было в темноте) взвод капрала Дарука, а вся якобы отступившая армия, готова по первому же сигналу ринутся на штурм… Впрочем, нет, не на штурм – на захват. Бескровный, бесшумный, внезапный и стремительный захват. В Изумрудном городе начиналась новая эпоха, но его жители об этом ещё не догадывались.
Бедняга Фарамант, с опозданием заподозрил неладное, метнулся к тревожному колоколу, но был в мгновение ока схвачен и обезврежен. Вот где пригодился трусливый, но исполнительный Руф Билан с сообщниками. Мягкого Страшилу эти подлецы скрутили ещё раньше.
Дорога в город была открыта, и тяжёлые ноги дуболомов гулко застучали по мостовой. Впереди уверенно двигалась угловатая фигура Льва. Счастливый клоун пританцовывал на его широкой спине, и уже не скрываясь, декламировал во весь голос:
"Хитростью смелой повержен правитель беспечный, Град Изумрудный захвачен, спасенья не будет! Вам бы услышать слова эти раньше немного: Бойтесь друзей, горожане, на помощь спешащих!"
Пост N: 415
Зарегистрирован: 12.05.11
Откуда: Россия, Шушенское
Рейтинг:
6
Награды:
Отправлено: 06.02.13 19:53. Заголовок: До меня самого это д..
До меня самого это дошло не сразу... А потом вдруг осенило - осада Трои, осада ИГ, победители входят в город... Каждый раз в этой сказке обнаруживается что-то новое, новые грани изумруда!
Отправлено: 07.02.13 17:57. Заголовок: Кванга пишет: Надо ..
Кванга пишет:
цитата:
Надо срочно придумывать что-то другое! :))
Не надо!)) Я очень хочу кроссовер с"Понеделником" увидеть, а не сама его писать))) Заверяю - дальше имён дело у меня не пойдёт)))) А на Урфина вообще, кроме Хунты,некого - не Выбегаллу же
Я, разумеется, пошутил. Кроссовер (или что-то вроде кроссовера) будет написан непременно. Просто я хотел сказать, что, наверное, придётся отказаться от идей, которые сразу приходят на ум, и придумать что-нибудь более заковыристое. Кстати, роль для Выбегаллы я уже подобрал... Очень он мне симпатичен
Думаю, я не первый, кто попробовал сотворить из этих двух произведений что-то общее. Идея, как говорится, носится в воздухе. Мало того, что Лаймен Фрэнк Баум и Марк Твен жили в одно время, так они ещё и самых знаменитых своих героев поселили в соседних штатах: Канзас и Миссури граничат друг с другом. Так что Том Сойер и Гекльберри Финн вполне могли попасть в Волшебную страну. Им для этого даже не нужно было дожидаться урагана или преодолевать пустыню, ведь в их распоряжении имелась превосходная пещера, которая (а почему бы и нет?) вполне могла вести прямо к подземным рудокопам. Но моя миниатюра несколько не об этом…
Предупреждение: все права принадлежат А. М. Волкову и М. Твену
Находчивый маляр ("Приключения Тома Сойера" – Марк Твен)
Утро сияло. Деревья стояли в цвету и наполняли воздух ароматом. Всё вокруг радовалось, радость была на каждом лице, каждый двигался упруго и бодро.
Том вышел на улицу с ведром краски и кистью в руках. Он окинул взглядом выстроившихся перед домом деревянных солдат, и радость его померкла. Тоска воцарилась в его свободной и противящейся любому принуждению душе. Десять здоровенных дуболомов, которых нужно не только выкрасить со всех сторон с ног до головы, но ещё и сделать это аккуратно… Титанический, невыполнимый труд! Жизнь показалась Тому каторгой, существование – адской мукой.
Со вздохом обмакнул он кисть в краску и провёл ею по груди первого дуболома. Как ничтожна была эта полоска по сравнению с огромным пространством некрашеного дерева! В отчаянии Том опустился на землю.
Дуболомы тупо таращились перед собой, и только первый тщетно пытался скосить стеклянные глаза, чтобы рассмотреть жёлтый мазок на своей полированной груди.
Том испустил горестный вздох. Если бы эту работу поручила ему тётя Гинги, он бы уже давно сбежал на берег реки – и пропади они пропадом все эти краски и кисти! Тётушка после того памятного урагана, когда она упала и крепко приложилась головой о комод, частенько жаловалась на память и забывала иногда самые простые вещи. Том бессовестно пользовался этим, и не единожды ему удавалось избегать заслуженного наказания за шалости.
Но с дядей Урфином проделать такое нечего было и думать.
– Том, – строго сказал дядя, равномерно снимая рубанком стружку с очередной заготовки. – Кроме тебя эту работу сделать некому. Я крепко рассчитываю на твоё трудолюбие.
Это значило, что отвертеться не получится. Это значило, что сегодняшний день потерян и пройдёт впустую. Это было ужасно и несправедливо.
Из ворот дома напротив выбежал Ким. В руке у него было ведро. Он что-то напевал и был в самом прекрасном расположении духа.
Ходить за водой Том всегда считал неприятным занятием, но тут он вспомнил, что у колодца всегда собирается много народу: взрослые обсуждают новости, сплетничают, болтают; мальчишки и девчонки ведут меновую торговлю, ссорятся, дерутся, балуются… Это было всяко лучше унылой работы по покраске дуболомов.
– Слушай-ка, Ким, – сказал Том, – хочешь, покрась тут немного вот этих деревянных болванов, а я за водой сбегаю.
Дуболомы дружно повернули головы и уставились на Кима. Ким покачал головой:
– Нет, Том, я лучше пойду за водой.
– Если захочешь, я покажу тебе шрам на спине, который оставили мне ожившие рога.
Ким презрительно выпятил губу и ускакал к колодцу. Старый шрам его не заинтересовал, тем более что он уже не раз им любовался.
Никто из мальчишек не станет работать за нищенскую плату, понял Том, и это наполнило его душу печалью. И вдруг в эту чёрную минуту на него снизошло вдохновение, его посетила воистину блестящая идея. Он взял кисть, подошёл к дуболому и принялся за работу. Вот вдали показался Бен Кокус, тот самый мальчишка, насмешек которого Том боялся больше всего. Бен изображал попавшего под дождь Железного Дровосека. Бедный Дровосек припадал сразу на обе ноги, голова у него смотрела вбок, он издавал жуткие скрипы: "хр-рр, вж-жж, др-рр". Подойдя поближе, он с протяжным стоном замер с поднятой правой ногой.
Том продолжал работать, не обращая на заржавевшего Дровосека никакого внимания. Бен уставился на него и сказал:
– Ага, попался!
Том не отвечал. Он сделал последний мазок, откинулся назад, оценивая его глазами художника, полюбовался, затем ещё раз провёл кистью, устраняя ему одному видимую неточность.
– Что, брат жевун, заставляют работать? – спросил Бен, подступая с другой стороны.
Том оглянулся на него:
– А, это ты. Я и не заметил.
– Я иду купаться, – сказал Бен. – Но ты-то, конечно, со мной не пойдёшь. Тебе работать надо.
– Что ты называешь работой? – удивился Том. – Вот это? Какая же тут работа. Это… Это, Бен, ответственное дело. Вот тебе, могу побиться об заклад, в жизни никто не позволит дуболомов раскрашивать.
Кисть продолжала вдохновенно гулять по плечам деревянного солдата.
Бен сглотнул. Дело представилось в новом свете. Он заискивающе предложил:
– Слушай, Том, дай и мне покрасить немножко. Хотя бы вот эту руку.
Том задумался, но потом тряхнул головой:
– Нет, не выйдет. Дядя Урфин сказал, что краска должна лежать ровно. А это не у каждого получится. Вряд ли ты справишься. Здесь нужно меру знать.
– Никогда бы не подумал. Слушай, Том, дай мне попробовать… Ну, хоть немножко. Я бы на твоём месте дал бы. А, Том?
– Ну, даже и не знаю… Попробуй… Хотя… Нет, даже и не проси.
– Я тебе за это светящийся шарик из шерсти шестилапого дам.
Шарик был довольно старый и уже почти не светился, но дело было, разумеется, вовсе не в шарике. Том вручил Бену кисть с видимой неохотой, однако с явным восторгом в душе. И пока бывший Дровосек трудился и потел вокруг второго дуболома, Том лежал на травке в прохладной тени и расставлял сети для других простаков. В простаках отбоя не было: мальчишки то и дело подходили к нему позубоскалить, и оставались красить. К тому времени, когда Бен Кокус уже выбился из сил, Том продал очередь Лину Бакеру за пару лягушек, а когда Лин устал, его сменил Вик Викис, внеся плату почти настоящим клыком саблезубого тигра, – и так далее, и так далее, до самого обеда.
Дядя Урфин выглянув за ворота, ничего не сказал, только удивлённо сдвинул брови и покачал головой. Дело двигалось, дуболомы сверкали свежей краской, Том распоряжался с видом заправского капрала. Придраться было не к чему.
К полудню Том из жалкого бедняка, каким он был утром, превратился в сказочного богача, утопающего в роскоши. Кроме вышеупомянутых вещей у него оказались десять стеклянных пуговиц, семь негодных серебряных бубенчиков, одна старая шляпа без полей, половинка людоедской кастрюли, обрывок змеиной шкуры, золотой ключ, с которого давно слезло всё золото, разноцветное перо попугая, старый башмак на верёвочке, чтобы его крутить, и настоящие очки из Изумрудного города с одним треснувшим стеклом. О великом множестве вкусных и съедобных вещей, вроде сладких пастилок и пирожков с фруктовой начинкой мы не будем даже и упоминать, поскольку почти все они уже благополучно уместились у Тома в желудке.
Том приятно и весело провел время в большой компании, ничего не делая, а все десять дуболомов выкрашены в жёлтый цвет уже по третьему разу! Если бы краска не кончилась, он разорил бы всех мальчишек Когиды.
Глядя на результаты своей деятельности, Том оказал себе, что, в сущности, жизнь довольно приятная штука. Сам того не ведая, он открыл великий закон, управляющий поступками людей, а именно: для того чтобы человек или мальчик страстно захотел обладать какой-нибудь вещью, пусть эта вещь достанется ему возможно труднее.
Некоторое время Том не двигался с места; он размышлял над той существенной переменой, какая произошла в его жизни, а потом приказал дуболомам оставаться на месте и направил свои стопы в главный штаб – рапортовать об окончании работы.
Он успел как раз к обеду. Тётя Гинги и дядя Урфин уже садились за стол.
– А теперь мне можно пойти поиграть? – спросил Том.
– Как, ты уже всё сделал?
– Да, все дуболомы покрашены и сохнут на солнце.
– Если бы я не видел своими глазами, как ты этого добился, я бы тебе не поверил, – усмехнулся дядя Урфин. – Ну, так и быть, ты можешь быть свободен до ужина.
– Дядя, а для чего тебе столько дуболомов? – Том решился задать давно волновавший его вопрос.
– Не приставай к дяде с глупостями, Том, – тут же прикрикнула тётя, но дядя положил руку ей на плечо:
– Это вовсе не глупости, дорогая. Ты понимаешь, Том, я ведь не собираюсь всю свою жизнь сидеть сиднем на одном месте, сколачивая столы и табуреты для соседей. У меня грандиозные планы, я хочу, чтобы у тёти Гинги была обеспеченная старость, а у тебя счастливое будущее… Вот скажи, ты хотел бы побывать в Изумрудном городе? Хотел бы посмотреть на Страшилу Мудрого, поговорить с длиннобородым солдатом?.. Посидеть на кресле губернатора, наконец? Хотел бы?
Том даже подпрыгнул после такого вопроса. Хотел ли бы он? Ха! Да он готов был отдать все свои с таким трудом заработанные сокровища за одну только возможность взглянуть на знаменитый Изумрудный город хотя бы издали!
– Вот, – наставительно сказал дядя. – Для этого мне и нужны дуболомы. Каким образом они нам в этом помогут… я объясню чуть позже. Тебе понравится, я обещаю. А пока… За хороший труд полагается достойное вознаграждение. Что ты хотел бы получить?
"У меня уже всё есть" чуть было не ляпнул Том, но вовремя спохватился и сказал как можно более равнодушно:
– Ну, я даже не знаю… Может быть немного живительного порошка.
– Для чего тебе порошок? – удивился дядя. – Он ведь пригоден только для того, чтобы оживлять дуболомов. Или ты опять хочешь просыпать его на какие-нибудь рога?
Он засмеялся, тётя Гинги поджала губы, а Том невольно дотронулся до одного места, которое не так давно крепко пострадало от внезапно взбесившихся рогов.
– Нет, – сказал Том. – Я думаю оживить парочку своих игрушечных солдатиков.
– Понятно, – сказал дядя Урфин. – Для тренировки. Ну, иди, можешь отсыпать немного. Только гляди, осторожнее. И учти, я позволяю тебе это только потому, что ты очень помог мне в борьбе с сорняками.
– Спасибо, дядя! – обрадовался Том и уже собрался выскочить на улицу, но его остановил строгий голос тёти Гинги:
– Том, а ты разве не собираешься обедать? Ты ведь с утра ничего не ел.
– Тётя, я сыт, – отмахнулся Том. После пирожков и пастилок он на еду не мог смотреть без отвращения.
На самом деле, разумеется, он вовсе не намерен был оживлять своих солдатиков. Ему вполне хватало живых дуболомов, от которых и так уже было не протолкнуться в их не слишком просторном дворе. У Тома имелся давний враг, которому он собирался отомстить страшной местью. И теперь у него такая возможность появилась. Врагом являлся директор школы Доб Бинус, от которого Тому нередко доставалось на орехи, и крепкая рука которого, вооружённая пучком упругих розг, регулярно напоминала Тому, что в мальчишеском организме есть места, сидеть на которых после наказания бывает довольно неприятно. Последняя экзекуция, случившаяся два дня назад, по твёрдому убеждению Тома была чрезмерно суровой и абсолютно незаслуженной. Ведь змею, которую Том принёс в сумке на урок, выпустил вовсе не он, а Бен Кокус. Но директор сразу решил, что виноват именно Том, и розги долго пели над бедолагой победную песнь. За обиду следовало отомстить.
Том пробрался через дыру в заборе прямо к дому, в котором жил директор. План у Тома был прост и гениален: он собирался оживить стоявшие в директорском дворе деревянные козлы для пилки дров. По его задумке здоровенные козлы должны были устроить в хозяйстве директора знатный переполох.
К несчастью, удача сегодня была не на стороне мстителя. Едва только Том успел развернуть кулёк с порошком, как дверь вдруг распахнулась, и на крыльцо вышел сам Доб Бинус. Описать выражение его лица автор - при всей его искушённости - не берётся. Если вам доводилось когда-либо видеть человека, обнаружившего вдруг в своём пудинге дохлую лягушку, то вы можете себе представить едва ли сотую долю того удивления, которое исказило директорские черты.
Попался! Сломя голову Том метнулся к забору, налетел по пути на огородное пугало, опрокинул его на землю и упал сам. Ужом проскользнув под досками забора, он скатился в лопухи и затаился, тщетно пытаясь унять бешено колотящееся сердце. Пронзительный голос разъярённого Доба Бинуса долетал до небес и возвращался на землю, словно глас божий. У Тома появилась твёрдая уверенность, что в ближайшее же время ему предстоит очередная встреча с ненавистными розгами. Жизнь вновь повернулась к нему чёрной изнанкой.
Некоторое время спустя наступила блаженная тишина. Директор исчерпал запас ругательств и вернулся в дом. Том тоже решил выбираться из лопухов.
Неожиданно кто-то тронул его за плечо. Том вскрикнул и повернулся. Он решил, что директор выследил его и теперь пытается схватить.
Рядом с ним в лопухах затаилось огородное пугало. То самое, которое он, удирая, повалил на землю. Теперь это пугало смотрело на него нарисованными углём глазами и глупо улыбалось.
– Хозяин, – сказало пугало хриплым голосом. – А что мы теперь будем делать?
– Ты кто? – спросил Том, приходя в себя.
– Не знаю, – призналось пугало. – Ты высыпал на меня о-жи-ви-тель-ный порошок, и теперь я тоже стал живым.
Том припомнил, что он действительно выронил кулёк с порошком во время своего заполошного бегства.
Пугало выглядело очень живописно. Голова его была сделана из холщового мешка, на котором кто-то – вряд ли это был сам директор – начертил углём большие глаза и ухмыляющийся кривой рот. Голову венчала изрядно попорченная мышами соломенная шляпа. Выцветший кафтан зиял дырами. Из-под широких штанов торчали два правых сапога, каждый из которых настойчиво просил каши.
Том хмыкнул. Пугало ему понравилось. Пусть шутка с козлами не удалась, но порошок всё же не пропал впустую.
– Как тебя зовут? – спросил он.
– Никак, – с готовностью откликнулось пугало.
– Нет, так не годится, – возразил Том. – У меня есть на примете одно очень хорошее имя. Я буду называть тебя Гек. Так звали одного знакомого двоюродного брата Вика Викиса, про которого думали, что он утонул в Большой реке, а потом оказалось, что его съел людоед. Это подходящее для пугала имя.
– Слишком коротко, – заупрямилось пугало, тряся головой так, что при этом во все стороны полетела солома. – Мне по душе длинные имена. Пусть отныне все называют меня Гек-ли-бер-ри-фин.
Том повторил про себя это странное имя и согласился, что оно звучит достаточно солидно.
– У тёти Гинги когда-то был филин, которого звали очень похоже, – сказал он. – Кари-то-ли-фила… фини… финт.
– А куда мы от-пра-вим-ся, хозяин? – поинтересовалось пугало.
Том вздохнул. Он вспомнил о неминуемом наказании. Он понял, что идти завтра в школу ему совсем не хочется.
– Как ты смотришь на то, чтобы нам вдвоём отправиться в Изумрудный город? Там в губернаторах тоже ожившее чучело. Тебе, наверное, интересно будет с ним поболтать о жизни. И ещё говорят, что там вовсе нет никаких школ. В общем, мечта любого настоящего мальчишки.
– Я согласен, – сказал Геклиберифин. – А как туда попасть?
– Очень просто, – пояснил Том. – По дороге из жёлтого кирпича.
Если бы Геклиберифин умел дышать, он бы вздохнул, но так как он был не совсем настоящим человеком, он просто покачал головой и сказал:
– Я очень хочу попасть в Изумрудный город, но боюсь, что я до него не дойду. Когда я упал с шеста, в моей голове появилась прореха, и скоро из неё высыплется вся солома. А без головы я ходить не умею.
– Это не беда, – успокоил его Том. – Прореху мы скрепим булавкой… У меня как раз в кармане имеется подходящая булавка. А вместо выпавшей соломы мы тебе засунем в голову такие превосходные мозги, каких даже у Страшилы Мудрого отродясь не бывало.
И когда некоторое время спустя два беззаботных путника бодро шагали по жёлтым кирпичам, голова Геклиберифина самым настоящим образом распухала от переполнявших её неожиданных идей, потрясающих замыслов, и удивительнейших фантазий, поскольку она была заполнена лучшими на свете мозгами, состоящими из самых важных и самых ценных мальчишеских сокровищ. Всё то, что Том заработал утром при покраске дуболомов, прекрасным образом уместилось в голове его нового друга.
Жизнь опять была прекрасна, все неприятности и огорчения остались позади… Хотелось верить, что навсегда. Постылая школа, зубрёжка и розги, свирепый директор, – нет, друзья, не для этого мы рождены, не для этого. Дядя Урфин абсолютно прав, надо непременно стремиться к чему-то большему.
Тем же вечером тётушка Гинги тщетно пыталась позвать племянника на ужин:
Том!
Нет ответа.
– Том!
Нет ответа.
– Куда же он запропастился, этот мальчишка?.. Том! Ну, попадись только! Я тебя…
Старушка спустила очки на кончик носа и оглядела комнату поверх очков; потом вздернула очки на лоб и глянула из-под них. На сей раз её усилия принесли плоды: она обнаружила на столе записку. Рукой Тома там было написано:
"Не волнуйтесь. Ушёл с Геком в Изумрудный город. Дядя, приходи скорее, будем ждать. Том".
Боже мой Про Тома Сойера просто великолепно! До меня даже не сразу дошло, в чём там смысл - только на третьем-четвёртом абзаце. Но это прекрасное произведение! Тётя Гинги особенно впечатлила.
Ну, это не совсем тот Урфин и не совсем та Гингема. :))
Железный дровосек пишет:
цитата:
А я не читал "Тома Сойера"
Знаете, как сейчас на уроках литературы иногда отвечают: "Я не читал "Войну и мир", но видел фильм". Так что вы можете с полным основанием говорить, что не читали "Приключения Тома Сойера", зато читали фанфик. :))
Пост N: 432
Зарегистрирован: 12.05.11
Откуда: Россия, Шушенское
Рейтинг:
6
Награды:
Отправлено: 23.02.13 19:44. Заголовок: Наказание за избавление
Ещё один …овер. На этот раз осмелился я замахнуться на Фёдора нашего Михайловича. Выбор странный, неожиданный для меня самого, поскольку и автор и его произведения предельно далеки от любимого нами сказочного мира. Но – тем не менее…
Предупреждение: все права принадлежат А. М. Волкову и Ф. М. Достоевскому
Наказание за избавление (Преступление и наказание" – Ф. М. Достоевский)
– Ну, полноте, кто ж у нас Гудвиным себя теперь не считает? – с страшной фамильярностию произнёс Гуамокий Каритофилаксиевич. Даже в интонации его на этот раз звучало что-то особенно ясное.
– А уж не Гудвин ли какой будущий и нашу Гингемию Ивановну на прошлой неделе топором приголубил? – брякнул вдруг из угла Кокусов.
Дровосечников обмер весь при этих словах, взмолившись про себя, чтобы собеседники ничего по его лицу прочесть бы не смогли, и как можно натуральнее изобразив удивление, вопросил, глядя прямо на Филинова:
– Позвольте, разве её не колымагой опрокинувшейся задавило? Я слышал, что об этом происшествии именно так-с рассуждают.
Гуамокий Каритофилаксиевич усмехнулся со значением, и промолчал, не отводя от Дровосечникова пристального взгляда.
"Знает!" – мелькнуло у того молнией в голове. – Всё знает и играется, ровно кошка с мышкой. Не уйти ли мне прямо сейчас?".
Кокусов же напротив молчать не стал:
– Топором, топором, можете мне поверить. И вот, что я вам скажу, судари мои, подозреваю я наверное, что дело это рук племянничка старушки нашей. Уж больно морда у него угрюмая да бровастая. Точно говорю, этакий мизантроп убьёт и не поморщится. За пятиалтынный зарубит-с.
– Ну, как же-с? – не удержался Дровосечников. – Городовой при мне рассказывал, что старуху колымагой раздавило... Опрокинуло на неё ветром проезжую колымагу, едва вчетвером справились тело извлечь… Буря всему виной, внезапное природное проявление. Вот и выходит, что ничто в жизни нельзя наперёд загадывать. Строишь вот так грандиозные планы, жизнь рассчитываешь, и вдруг в миг один тебя уж и нет. Раздавит-с как клопа.
– Так, так, господин бывший студент, что ж, вы думаете, что городовой лучше нас в деле разбирается? – сказав это, Гуамокий Каритофилаксиевич прищурился, подмигнул; и вдруг залился нервным, продолжительным смехом, глядя прямо в глаза Дровосечникову. Тот засмеялся было сам, но тут же опомнился и рассердился в первую очередь на своё конфузное поведение.
– Я ничего такого не думаю, – излишне резко сказал он. – Я только одно спросить намеревался: вы меня хотите официально допрашивать, со всею обстановкой?
– Зачем же-с? Вы не так поняли. Я, видите ли, у всех показания отбираю, – ласково проговорил Гуамокий. – Вот и к вам вопросик имеется. Вы старуху прежде того дня навещали… Вы ведь в восьмом часу к её дому подходили-с?
– В восьмом, – отвечал Дровосечников, неприятно почувствовав в ту же секунду, что мог бы этого и не говорить. И тот час добавил, сам понимая, что делает это напрасно. – Я матушкино колечко с камнем зелёным в залог оставить хотел... Впрочем, я не помнюс-с. Я был болен… Я и сейчас ещё себя плохо чувствую… Слабость и в голове шум. Дня три назад попал под дождь и промок до нитки. Все суставы так и ломит, словно заржавели...
– Стало быть, в восьмом? – ещё раз спросил Филинов. – А не видали ли хоть вы, во втором этаже, двух работников или одного из них? Они красили там, не заметили ли?
– Работников? Нет, не видал, – медленно ответил Дровосечников, замирая от муки поскорее бы отгадать, в чём именно ловушка и не просмотреть бы чего. – Не было там работников.
– Да ты что же! – крикнул неожиданно Кокусов, как бы опомнившись и сообразив. – Ведь он за день до того там был, а они красили в день убийства! Ты что спрашиваешь-то?
– Фу! Перемешал! – хлопнул себя по лбу Гуамокий. – Чёрт возьми, у меня с этим делом ум за разум заходит.
Губы Дровосечникова вдруг задрожали, глаза загорелись бешенством, и он изо всей силы стукнул кулаком по столу.
– Не позволю! – вскрикнул он. – Не позволю! Какое вам дело? К чему так интересуетесь? Я всё понимаю! Вы нарочно дразните меня, чтобы я себя выдал!..
– Да уж явственнее и нельзя себя выдать, батюшка, – обрадовался Филинов. И показательно так обрадовался, словно заранее придумал вот так радость свою на всеобщее обозрение выставить, чтобы всем было ясно, что радость его по делу, а не по излишней лёгкости натуры. – Ведь вы, Дровосечников, неспроста в исступление пришли. Не кричите, ведь я людей позову-с!
В это время у самых дверей в другой комнате послышался как бы шум.
– А, идут! – вскричал Дровосечников, – Ты уже за ними послал!.. Ты их ждал! Ну, подавай сюда всех: дворников, работников, свидетелей, чего хочешь… давай! Я готов!
Но тут случилось странное происшествие, нечто до того неожиданное, что уже, конечно, ни Дровосечников, ни Гуамокий Каритофилаксиевич на такую развязку и не могли рассчитывать.
Послышавшийся за дверью шум вдруг быстро увеличился, и дверь немного приотворилась.
– Арестанта привели, – сказал чей-то голос, и вслед за тем какой-то очень бледный человек шагнул прямо в кабинет, и сразу бухнулся на колени.
Вид его с первого взгляда был очень странный. Удивительная бледность покрывала лицо его, побелевшие губы вздрагивали, глаза смотрели никого не видя, и отчего-то представлялось, что лицо его не живое, а как бы изображённое не очень одарённым в художественном отношении рисовальщиком. Некая в нём обнаруживалась при внимательном рассмотрении пугающая неправильность черт.
Он был еще очень молод, одет как простолюдин, роста среднего, худощавый; в растрёпанных волосах запуталась невесть откуда взявшаяся солома, словно он на сеновале провёл минувшую ночь.
– Что с тобой, Воронопугайлов? – спросил Гуамокий с весьма неприветливым выражением. – Тебе за какой надобностью расследованию мешать вздумалось?
– Виноват!.. Мой грех!.. Я убивец!.. – вдруг произнес человек, как будто несколько задыхаясь, но довольно громким голосом.
Секунд десять стояла тишина, точно столбняк нашел на всех; даже конвойный отшатнулся к дверям и стал неподвижно.
Гуамокий, видимо, потерялся, отчего и вопрос его форму имел несколько странную.
– Гингемию Ивановну убил... Омрачение нашло… – прибавил Воронопугайлов вдруг и опять замолчал. Он всё стоял на коленях.
Гуамокий несколько мгновений стоял, как бы вдумываясь, но затем крикнул почти со злобой:
– Ты мне что с своим омрачением-то вперед забегаешь? Я тебя еще не спрашивал: находило или нет на тебя омрачение! Говори: ты убил?
– Я убивец. Вяжите меня сей же час, – произнес Воронопугайлов.
– Э-эх! Чем же ты её убил?
– Руками убил. Шею ейную вот этак скрутил, как курям скручивают, она и померла.
Гуамокий мелко засмеялся, трясясь всем телом и похлопывая себя по коленям; видно было, что разговор доставляет ему нешуточное удовольствие.
– За что ты мог старуху эту безвредную убить?
– Как раз за вредность её и убил, – торопясь и как бы выговаривая заранее придуманное объяснение, сказал Воронопугайлов. – Она на меня порчу навела, и пиявиц с лягухами собирать понуждала для чёрных колдунских дел.
– Ну, так и есть! – вскрикнул Гуамокий, – Не свои слова говорит! Подучил кто-то. Нет, братец, шалишь! Я тебя насквозь вижу… Думаешь, я не знаю, почему ты любой грех на себя взять торопишься? – он всем телом обернулся к Дровосечникову. – Сей редкостный типус от рекрутской службы увильнуть такой хитростью надеется. Мол, пока суд да дело, пока разберутся, что он в убийстве невиновен, глядишь, времечко-то и вышло-с. Не-е-ет, меня не обманешь… Шею он ей свернул, убивец… Уведите его… На улицу его гоните!.. Вон! Вон!
Воронопугайлов насмерть вцепился в ножку стола, его оторвали, тогда он схватился за ковёр, и его выволокли из кабинета вместе с ковром. Однако некоторое время доносилось ещё: "Я убил! Меня вяжите! Показания сдаю!"
– Каков шельма! – чуть ли не с восторгом вскричал Гуамокий. – В пятом убийстве уже признаётся… Нет, в рекруты его, в службу, с ружьём в охранении постоит, может, хоть мозгов наберётся. А старуху не он убивал, не он.
Опомнившийся к тому времени Дровосечников весь задрожал, как будто пронзённый.
– Так… кто же тогда… убил?.. – спросил он, не выдержав, задыхающимся голосом.
Филинов даже отшатнулся на спинку стула, словно был крайне изумлен вопросом.
– Как кто убил?.. – повторил он, точно не веря ушам своим, – Да вы убили, Дровосечников! Вы и убили-с… – прибавил совершенно убежденным голосом. – А потом под колымагу и пристроили.
Кокусов страшно закашлялся и вытаращил глаза. Дровосечников вскочил со стула, постоял было несколько секунд и сел опять, не говоря ни слова. Мелкие конвульсии вдруг прошли по всему его лицу.
– Это не я убил, – прошептал он, точно испуганные маленькие дети, когда их захватывают на месте преступления. – Не мог я убить. Это вы… к фамилии моей привязались… Дровосечников, мол, так, значит, и убил топором… прямо обухом в темя…
– А откуда вам известно, что её обухом в темя ударили? – тихо и очень строго прошептал Гуамокий.
Оглушительное молчание воцарилось в кабинете, и длилось даже до странности долго, минут с десять. Перепуганный Кокусов с неописуемым выражением смотрел на молчащего Дровосечникова, ожидая, видимо, что тот прямо сейчас заговорит и выскажет полное и понятное оправдание, и всё обернётся не более чем глупой шуткой. Но Дровосечников молчал.
– Это вы-с, вы-с, и некому больше-с, – убеждённо повторил Гуамокий. – Придумали себе теорийку подходящую, для оправдания мерзости своего поступка, да и преступили заповедь. Жевун, мол, вы дрожащий или право имеете?.. Необыкновенным человеком себя почитаете, коему намного больше позволено… Нет-с, не так: который сам себе волен многое позволять. А на деле-то одна лишь жажда обогащения вышла. Вы ведь, верно, финансовые свои затруднения поправить надеялись, да? А, преступив, кровушки-то и испугались, дрогнули душой, потому как обычная у вас душа оказалась, подленькая и трусливая. Топором по темечку смелости хватило, а в старухином барахлишке подробнее поискать... Или не побрезговали? Что вы у неё взяли?! Что-то же ведь взяли, не правда ли?
Дровосечников только бессильно покачал головой, не поднимая глаз от пола.
– Вот что ещё мне покоя не даёт-с, – продолжил чуть погодя Гуамокий Каритофилаксиевич. – За каким бесом вам придумалось колымагу эту бесполезную опрокидывать? Кто же таким глупым манером следствие с следу сбивает?.. Как дитё малое, право слово.
– Я не сбивал след, – упрямо, но уже без прежнего напора произнёс Дровосечников. – Её бурей опрокинуло.
– Бурей, – повторил Гуамокий. – Не было бури-то. А вот рабочие были. Дом они красили голубой краской именно в тот день. И вы, старухино тело вытаскивая, в этой краске изволили свой сюртук измарать. От крови старухиной убереглись, а краску-то и не заметили-с. Вам не видно, а мне видно очень отчётливо, вон на левом локте как есть голубое пятнышко точно такого же колера. Вот ей же богу, лучше бы вы, Дровосечников, в своей лесной академии продолжали учиться, и вам и нам больше пользы от того произойти бы со временем могло. А теперь законопатят вас лет на десять в подземный острог руду копать, да и сгинете там от чахотки. Ну, скажите же что-нибудь, довольно молчать!
Дровосечников поднял голову, посмотрел на следователя уже другим, смирившимся взглядом, и сказал тихо, но отчётливо:
– Да, вы правы, это я убил старуху-колдунщицу топором, и ограбил.
– Не стали излишне запираться, вот и дело! – обрадовался Гуамокий. – А ведь я знал, знал!
Кокусов, бледный до синевы, поднялся неловко на ослабевших ногах, хотел было что-то произнести, но не нашёлся с нужными словами, махнул рукой и убрёл за дверь с видом человека, внезапно напрочь разочаровавшегося во всём людском роде.
– Ну и лучше-с, – довольно заметил Гуамокий. – Нам чужие уши теперь не надобны-с.
Он подошёл к двери, прикрыл её и провернул в скважине ключ.
"Для какой нужды он дверь запер? – как бы сквозь сон подумал Дровосечников. – Ведь не бить же он меня сейчас собирается… За что же меня теперь бить, коли я уже во всём сам признался… С колымагой-то глупо как получилось. Оставить следовало старуху в квартире, там, где смерть её настигла. Да ведь испугался я. Не за себя, видит бог, за Элечку. Как представил, что она, от обморока очнувшись, тётку свою аспидную в этаком кровавом виде обнаружит, так сразу и придумал утащить тело подальше. Тут и попалась на глаза эта колымага проклятая... Элечка меня простит со временем, она жалостливая, она поймёт, а что остальные думают, мне не важно. Важно, что у неё теперь всё будет хорошо. Она, верно, уж далеко уехала. Ну и ладно, ну и правильно. Зато никто её, сироту, притеснять больше не станет, жизнь никто не заест. Свободна она ныне. И денег моих ей на первое время хватит, а там и в компаньонки к какой-нибудь приличной даме устроится. Она девушка работящая, не пропадёт. Какое счастье, что сумел я избавить её от кровопивицы мерзкой".
Без страха смотрел он на приближающегося следователя, навсегда для себя решив, что запираться больше не будет и расскажет всё с полной откровенностию… Он и представить себе не мог, какое потрясение ожидает его в ближайшую же минуту, потрясение намного более сильное и ужасное, чем то, когда он бездумно, с одним лишь желанием защитить бедную девушку от злобной старухи, схватил некстати подвернувшийся топор.
Гуамокий Каритофилаксиевич воровато, совершенно по-птичьи оглянулся на запертую дверь, потом приблизил своё лицо к лицу Дровосечникова и спросил пугающим шёпотом:
– Куда туфельки мои дел, скубент? Неужто Эльке отдал? Там одного токмо серебра на тыщу рублёв будет…
Лицо Гуамокия вдруг расплылось, как обычно расплываются на плохой бумаге дешёвые чернила, если попадёт на них вода; оно потекло вниз, – и вдруг Дровосечников обнаружил перед собой старуху-колдунщицу, живую и почти невредимую. Чёрные глаза сверкали неугасимой злобой, беззубый рот жил отдельной от лица жизнью, пряди редких седых волос неопрятно свисали по обе стороны головы… Гингемия Ивановна, воскреснув непостижимым образом, тянула к нему скрюченные подагрические руки и шипела по-змеиному:
– Куда туфельки дел? Куда дел?! Признавайся, убивец!
Спасения от ведьмы не было совершенно. Дровосечников в ужасе пошарил руками за спиной, никакого топора, разумеется, не обнаружил – да и откуда бы там взяться топору? – и провалился в спасительное беспамятство.
"Руфус сейчас придёт, – подумал Урфин. – Он всегда точен. Я сам его просил идти от Большой реки через лес, чтобы никто не видел. Ничего. Я подожду".
Урфин шел по коридору. "А ведь это Урфин идет," - подумал Руфус. "Да, это я иду," - подумал Урфин.
В кафе Берти Лильда вошел Урфин. "Это Урфин, сейчас будет драка,"- сказал один из посетителей. Урфин выпил чашечку кофе и вышел. Нет, - возразил второй посетитель, - это не Урфин". "Нет, Урфин!"- закричал первый. И тут началась драка.
Руфус шел по Гелбензигель-штрассе. Вдруг ему на голову упал кирпич. "Вот те раз," - подумал Руфус. "Вот те два," - подумал Урфин, бросая второй кирпич.
Урфин пошел за грибами. Поискал на полянах. Не нашёл. Поискал под деревьями. Не нашёл. Поискал в кустах. Не нашёл. «ЖТ», — подумал Урфин, и сел в сугроб..
В понедельник Урфина повели на расстрел. "Да, тяжело начинается неделя," - подумал Урфин.
Отправлено: 30.09.13 23:54. Заголовок: Кванга пишет: и Ю. ..
Кванга пишет:
цитата:
и Ю. С. Семёнову
увидел фамилию и уронил нехилый такой кирпичик..... Только потом посмотрел на инициалы.......... Померещилось. Но. Если ради эксперимента только... Бородатый дядька из рода Серых Псов...И в ВС. Лютое сочетание, да? *сам писать не возьмусь... идейку кидаю, развивайте, если не влом)
Меня - по количеству прожитых мною лет - именно фамилия Юлиана Семёновича заставила бы подумать "померещилось". Уж слишком далёк Штирлиц от ВС. А Волкодав всё-таки живёт в фэнтезийном мире, в сказочном. Но идея хороша. Я до неё не додумался. Спасибо. Многого не обещаю, поскольку не реализованы ещё многочисленные предыдущие задумки, но и не отказываюсь.
как много копи-паста (( не ожидала от такого профессионала как вы...
Откровенно говоря, не понял, в чём я здесь провинился.
Если дело в похожести названия, то эта похожесть намеренная и использована именно для того, чтобы было сразу видно, откуда растут ноги. ) Поскольку фик в целом абсолютно несерьёзен, то и название получил нарочито достоевскоподобное (во какой термин только что выдумал!)
nura1978 пишет:
цитата:
неужели не смогли бы стилизоваться под ФМ?
Откровенно говоря, мне казалось, что именно это я и сделал. Стилизовался. Только по-своему.
А вообще - да, работа над данным текстом шла именно с яростным, я бы даже сказал, с неистовым использованием копипаста (ох, уж эти англицизмы!), по изобретённому мной (для себя) методу. Выбрав нужные сцены из оригинального произведения, я самым наглым образом скопипастил (!) их в Ворд, расположил в нужном порядке и принялся править и переписывать так, как делаю это обычно со своими черновиками. Удовольствие при этом получил необыкновенное, честное слово. Да простит меня ФМ! Работать с текстом другого автора - ТАКОГО АВТОРА!!! - увлекательнейшее занятие. Вот только боюсь, что читать получившийся в итоге "опус" - дело гораздо менее увлекательное.
Кванга , Ваш кроссовер по мотивам Тома Сойера гениален!!! Этот отрывок мне нравился еще со школы, а теперь у него оттенок Волшебной страны. Замечательно!
Пост N: 474
Зарегистрирован: 12.05.11
Откуда: Россия, Шушенское
Рейтинг:
10
Награды:
Отправлено: 27.12.14 14:37. Заголовок: Д'Ровосек и три мушкетёра
Давненько я не брал в руки… клавиатуру. Пришла пора напомнить о себе. Итак: новый кроссовер, в котором я вновь попробовал соединить, казалось бы, несоединимое, совместить несовмещаемое и перемешать неперемешиваемое. На этот раз в одно целое слились мушкетёры и дуболомы. Ничего серьёзного – просто лёгкое предновогоднее хулиганство.
Предупреждение: все права принадлежат А. М. Волкову и Александру Дюма. В тексте присутствуют дословные выдержки из оригинальных произведений. Данный текст создан не с целью извлечения прибыли.
Д'Ровосек и три мушкетёра
("Волшебник Изумрудного города" – А. М. Волков, "Три мушкетёра" – А. Дюма)
В первый понедельник апреля не будем уточнять, какого именно года, в подъезд одного малоприметного дома на улице Рудокопов, что пролегает неподалёку от Изумлувра, вошли три мушкетёра. Они поднялись на второй этаж и постучались в дверь квартиры, которую снимал у хозяина их друг, кадет королевской гвардейской роты Д'Ровосек. В самом факте такого посещения не было ничего удивительного, поскольку Атоса, Фарамиса, Лан Портоса и Д'Ровосека связывала самая искренняя дружба. Но в этот день мушкетёры вели себя несколько необычно. Озадаченным выглядел даже вечно невозмутимый Атос.
– Как вы думаете, мой друг, что это? – спросил Атос, первым входя к Д'Ровосеку и показывая ему запечатанный конверт. – Посыльный вручил нам такие конверты только что, прямо у ваших дверей.
– Это разрешение на отпуск, о котором вы, судари, изволили просить, – отвечал Д'Ровосек, занятый тем, что смазывал из подаренной отцом медной маслёнки свою новую шпагу.
– Но я вовсе не просил об отпуске! – воскликнул Фарамис. Он бросил шляпу на стол и принялся разрезать конверт ножом.
– Тысяча чертей! – воскликнул Лан Портос, заполнивший своим крупным телом сразу чуть ли не половину квартиры. – С каких это пор мушкетёрам предоставляется отпуск, о котором они не просили?
– С тех пор, как у них появились друзья, которые делают это за них.
– Ага… – протянул Лан Портос. – Здесь, по-видимому, есть какие-то новости.
– Вы как всегда правы, Портос, – сказал Д'Ровосек. – Новости есть. И весьма важные. Я попросил господина де Гиора, и он любезно согласился нам этот отпуск предоставить.
– Действительно – отпуск. И подписано самим капитаном, – подтвердил Фарамис, разглядывая бумагу сквозь зелёные очки.
– Не объясните ли вы, Д'Ровосек, что всё это означает? – спросил Атос.
– Этот отпуск, господа, означает, что вам надлежит следовать за мной, – сказал Д'Ровосек, убирая на место маслёнку и вкладывая шпагу в ножны.
– Куда, смею я спросить?
– Для службы королю и королеве. Разве мы не слуги их величеств?
– В какие края? – спросил Лан Портос.
– Мы отправляемся в Канзас, друзья, – сказал Д'Ровосек.
– В Канзас? – воскликнул Лан Портос. – А что мы там будем делать? Та же ничего нет, кроме кукурузы!
– Нам поручено очень ответственное задание, о котором кроме нас знают только три человека. Один из них – это господин де Гиор, а имена двух других я называть пока не хочу.
Атос с Фарамисом понимающе кивнули.
– Почему? – спросил простодушный Лан Портос.
– Потому что в этом городе даже у стен есть уши.
– Вы боитесь, что нас здесь могут подслушивать? Но кто?
– Не забывайте, мой друг, что у нашего соломенного преосвященства очень много помощников.
Тут Д'Ровосек, что называется, попал в точку. Он не мог этого видеть, но невысокий толстенький человек, прижавшийся в соседней комнате ухом к незаметному отверстию в стене, при этих словах вздрогнул и едва не бросился убегать. То был некий господин Руф Билансье, хозяин квартиры, галантерейщик и действительно ярый сторонник кардинала. Нужно ли говорить, что он старался не пропустить ни единого слова из разговора друзей.
– Канзас – это же страшно далеко, – заметил Лан Портос, громким шёпотом, вызвавшим улыбки у его товарищей. – Для такого путешествия нужны деньги, а у меня их нет.
– У меня тоже.
– И у меня.
– У меня они есть, – сказал Д'Ровосек, бросая на стол увесистый мешок. – Здесь триста изумрудных пистолей. Возьмём из них каждый по семьдесят пять – этого достаточно на дорогу в Канзас и обратно. Впрочем, успокойтесь: мы не все туда доберёмся.
– Это почему?
– Потому что, по всей вероятности, кое-кто из нас отстанет по пути.
– Чёрт возьми! – воскликнул Лан Портос. – Но раз мы рискуем быть убитыми, я хотел бы, по крайней мере, знать, во имя чего.
– Легче тебе от этого будет? – спросил Атос.
– Я согласен с Лан Портосом, – сказал Фарамис.
– А разве король имеет обыкновение давать нам отчёт? Нет. Он просто говорит вам: господа, в Мигуни или в Маррансе дерутся – идите драться. И вы идёте. Во имя чего? Вы даже не задумываетесь над этим.
– Д'Ровосек прав, – сказал Атос. – Вот наши отпускные свидетельства, присланные господином де Гиором, и вот триста изумрудных пистолей, данные неизвестно кем. Пойдём умирать, куда нас посылают. Д'Ровосек я готов идти за тобой.
– И я тоже! – сказал Лан Портос, поправляя свою знаменитую перевязь цвета полированного палисандра.
– И я тоже! – сказал Фарамис. – Кстати, я не прочь сейчас уехать из столицы. Мне нужно развлечься.
– Развлечений у нас хватит, господа, будьте спокойны, – заметил Д'Ровосек.
– Прекрасно. Когда же мы отправляемся? – спросил Атос.
– Сейчас же, – ответил Д'Ровосек. – Нельзя терять ни минуты. Но прежде, чем мы отправимся, господа, я должен посвятить вас в цель нашего задания. Тот из нас, кому повезёт достичь Канзаса, должен знать, для чего он туда приехал. Ни для кого из нас не секрет, что несколько недель назад город тайно посетил Чарльз Блекингем. (При этих словах господин Билансье за стеной весь превратился в одно большое ухо и даже привстал на цыпочки, чтобы лучше слышать). Не будем называть имя дамы, с которой он здесь встречался, оно нам всем хорошо известно, но эта дама на прощание подарила ему некий предмет… сувенир на память. Это было очень неосторожный и необдуманный подарок, но что сделано, то сделано. Наш Великий и Прекрасный король узнал об этом и, желая поставить свою… гм-м… эту даму в неловкое положение, потребовал, чтобы на ближайшем балу сей предмет – а речь идёт о серебряных туфельках – непременно присутствовал на её очаровательных ножках.
– Тысяча чертей! – воскликнул Лан Портос. – И какой же негодяй нашептал королю о любовных шашнях коро… гм-м… этой почтенной дамы?
– Думаю, я не ошибусь, если назову имя этого негодяя, – тонко улыбнулся Атос. – Кардинал Страшилье. Он влюблён и ревнует. А ревнивец, как известно, готов на любую подлость. (Господин Билансье за стеной вздрогнул и невольно перекрестился).
– Вы как всегда правы, Атос, – подтвердил Д'Ровосек. – И теперь нам нужно успеть за две недели добраться до Блекингема, забрать у него серебряный башмачок и вернуться назад.
– Постойте! – сказал Лан Портос. – Вы сказали – башмачок. Разве нужен только один?
– Дело в том, что короле… м-м-м… та дама подарила Блекингему действительно только один башмачок. Правый, если я не ошибаюсь.
– Но почему?
– Очевидно, потому, что наш герцог, как известно, лишился правой ноги во время перехода через Кругосветные Пиренеи, – пояснил Д'Ровосек.
Некоторое время все молчали, обдумывая услышанное.
– И всё-таки я не понимаю, – вновь подал голос Лан Портос. – Для чего одноногому герцогу один женский башмачок?
– Нам не дано понять, что творится в сердце влюблённой женщины, – мудро заметил Атос. – Наше дело – выполнить приказ. Так удачно совпало, что выполнив его, мы окажем услугу нашей королеве и одновременно испортим интригу кардиналу. (Тут бедняга галантерейщик за стеной вздрогнул столь отчётливо, что звякнули даже стоящие на столе у Д'Ровосека бутылки с отборным Марранским вином).
– Вы правы, Атос, – сказал Д'Ровосек. – Ну что, друзья, в путь?
– В путь, – согласились мушкетёры.
Затем каждый из них, протянув руку к мешку, взял себе по семьдесят пять изумрудных пистолей и занялся приготовлениями, чтобы через полчаса быть готовым к отъезду.
А галантерейщик со всех ног поспешил в резиденцию его преосвященства, стремясь как можно скорее донести до его сиятельных ушей весть о страшном заговоре.
* * *
У никогда не разжигаемого камина стоял человек роста значительно ниже среднего, гордый, надменный, весьма полный, с пронзительным взглядом и широким лбом. Тело он имел довольно рыхлое и возраст неопределённый – но едва ли больше тридцати шести лет. Однако в редких волосах его уже мелькали соломенные пряди ранней седины.
Человек этот был Анри дю Жардан, кардинал де Страшилье, один из самых замечательных и необычных людей нашего времени. Выходец из деревенских низов, сделавший невероятную карьеру благодаря природной остроте ума и во всех смыслах отточенному интеллекту. Злые языки (без коих нашу жизнь представить просто невозможно) утверждали, правда, что карьерному росту своему он обязан всего лишь редкому умению вставить где надо с умным видом какое-нибудь заковыристое на-у-ко-об-раз-но-е словечко, на которые Его Величество был крайне падок, и если бы не это пустое умение, торчал бы его несостоявшееся высокопреосвященство до сих пор на шесте посреди… Впрочем, не будем повторять досужие сплетни придворных завистников.
Вот к этому-то человеку и прибежал с докладом крайне взволнованный господин Билансье.
– Благодарю вас, мой друг, – сказал кардинал, выслушав сбивчивый рассказ галантерейщика. – Вы оказали Его Величеству неоценимую услугу. Король вас не забудет. Служите ему столь же честно и впредь. Ему и мне. А в награду за верную службу я подписал приказ о вашем назначении на должность смотрителя дворцовых умывален.
– Кардинал назвал меня своим другом! – вскричал Билансье. – О, ваше высокопреосвященство! О, как я счастлив!
И долго ещё, провожаемый слугами к выходу, он вопил во всю мочь: "Да здравствует монсеньор!"
– Какой восторженный болван, – вздохнул кардинал. – Но отныне он даст себя убить за меня.
– Вы, ваше высокопреосвященство, умеете превращать в друзей даже таких ничтожеств, как этот галантерейщик, – сказала, выходя из соседней комнаты, высокая белокурая женщина с поразительно холодным лицом, в чертах которого было не больше жизни, чем у стоящих в королевском саду мраморных статуй.
– К сожалению, миледи, честных и порядочных людей сделать друзьями намного труднее, – вздохнул кардинал. – Итак, что вы на это скажете?
– Их надо остановить! – воскликнула миледи. – Они испортят нам всё дело!
– Если то, что я слышал об этом юном Д'Ровосеке, хотя бы на половину соответствует правде, они действительно могут нам помешать, – сказал Страшилье. Он ещё раз вздохнул. – А ведь я когда-то знавал его отца. М-да… Мы даже дружили. Прекрасный был человек, несгибаемый, я бы сказал. Не слишком умный, но сердце его было полно любви и жалости… А теперь его сын волею судеб встал на сторону моих противников. Вот ведь как бывает!.. Не волнуйтесь, миледи, я уже отдал приказ де Бефару. Эту четвёрку не выпустят из города. Кстати, вам известно, кто они такие?
Миледи пожала великолепными плечами:
– Д'Ровосека я видела пару раз. Он не произвёл на меня особого впечатления. Восторженный мальчишка. А остальная троица… Понятия не имею. Какие-то мушкетёры, скрывающие свои имена и называющие себя смешными прозвищами. Фротос, Протос, Рамис…
– Атос, Лан Портос и Фарамис. Придворный художник по моей просьбе нарисовал их портреты. Получилось не слишком похоже, но… Не желаете ли взглянуть?
– Зачем?
– Я прошу вас.
– Ну, хорошо.
– Вот это – Фарамис. Настоящее имя – шевалье де Фарамант. Умён, хитёр и скрытен. Далеко пойдёт. Постоянно носит зелёные очки, несмотря на то, что мода на них давно миновала. Это – Лан Портос. Барон дю Пирот де Женераль, бывший высокопоставленный дуболом, перешедший в мушкетёры по личным мотивам. Господин не великого ума, но великой силы. А вот это – Атос. Самый старший и самый опытный из них. Вам его лицо не знакомо?
– Вроде бы где-то видела. Нет, не помню. А что?
– А вот так? – Страшилье взял карандаш, двумя резкими штрихами пририсовал портрету густые брови и подчеркнул крючковатость носа. – Теперь узнали?
Миледи побледнела и схватилась за горло:
– Боже мой! Не может быть! Он же умер!
– Жив, как видите, – усмехнулся кардинал. – Жив и очень деятелен. Граф Урфин де ля Джюс собственной персоной. Ваш бывший муж, миледи, не так ли?
– Я убью его! – прорычала женщина. Ей прекрасное надменное лицо исказилось, и в нём явно проступили жестокие черты. Жители Прованс-Виолета (в просторечии – Мигунь) узнали бы сейчас в ней свою бывшую правительницу, Шарлотту Бастингтон, злобную ведьму, которая, как считалось, несколько лет тому назад утонула в чёрном пруду с небольшой помощью своего мужа. Жители Мастикасьона (Жевунь) – определили бы в ней недоброй памяти колдунью Анну де Гингейль, по всеобщему убеждению нашедшую свой конец под развалинами старого замка. Жители же далёкого Силенсьона (Молчунь) с изумлением признали бы в ней помолодевшую лет на пятьдесят старуху-прорицательницу графиню Виллинтер, даму крайне вредную, склочную и вечно жёлтую по причине хронического разлития желчи. Лишь обитатели вечноцветущего и благоухающего Фанфаронса (Болтунь) не имели к этой женщине претензий, впрочем, они даже и заподозрить не могли, что прекрасная Леди Стелла, вхожая во все лучшие дома провинциального полусвета, носит на плече выжженное палачом клеймо – распустившийся цветок розы.
– Ваше высокопреосвященство, отдайте мне этого человека, – попросила миледи. – У меня с ним давние счёты.
– Хм! – кардинал откинулся на спинку кресла и переплёл мягкие пальцы рук. – Ну что ж! Я не против. Но – жизнь за жизнь, услуга за услугу. Вы избавляете меня от моего врага, а я позволяю вам избавиться от вашего. Вы согласны?
– О, да! И я догадываюсь, как имя человека, который вам не угодил. Блекингем, не так ли?
– Вы весьма проницательны, миледи. Отправляйтесь в Канзас немедленно. И помните – сначала башмачок, и лишь затем – герцог.
* * *
В тот момент, когда наши друзья уже приближались к южным воротам, навстречу им из-за ограды монастыря гуррикапьеров выступил вооружённый отряд под командованием капрала де Бефара.
– Дуболомы кардинала! – воскликнул вполголоса Д'Ровосек. – Осторожнее, господа, они посланы, чтобы задержать нас.
– Эй! – крикнул де Бефар. – Господа мушкетёры! Вы-то мне и нужны! Немедленно слезайте с коней. По приказу его высокопреосвященства вам запрещено покидать город.
– Вы как всегда появляетесь не вовремя, господа дуболомы, – с досадой сказал Атос. – Почему бы вам не сделать вид, что вы нас не увидели?
– Милостивые государи, – сказал де Бефар, – я вынужден, к великому сожалению, объявить вам, что это невозможно. Долг для нас – прежде всего. Покиньте сёдла и следуйте за нами. Я должен доставить вас к кардиналу.
– Милостивый государь, – сказал Фарамис, передразнивая де Бефара, – мы с величайшим удовольствием согласились бы на ваше любезное предложение, если бы это зависело от нас. Но, к несчастью, это невозможно: господин де Гиор запретил нам это. Пропустите нас – это лучшее, что вам остаётся сделать.
Насмешка привела де Бефара в ярость.
– Если вы не подчинитесь, – воскликнул он, – мы вас арестуем!
– Их пятеро, – вполголоса заметил Атос, – а нас только четверо. Проиграть мы не можем ни в коем случае. Наша миссия окажется под угрозой, а вместе с ней и репутация королевы. Что скажете?
– Отступить? Никогда! – воскликнул Лан Портос. – Тем более – это дуболомы. А мы их всегда били.
– Побьём и на этот раз, – подтвердил Фарамис. – Или мы не королевские мушкетёры?
‒ Я пока ещё не мушкетёр, – сказал Д'Ровосек, – но отступать тоже не намерен. Вперёд, друзья! Мы прорвёмся!
– Ну как же, государи мои, – осведомился де Бефар, – соблаговолите вы решиться наконец?
– Всё решено, сударь, – ответил Атос, спешиваясь.
Д'Ровосек, Лан Портос и Фарамис последовали его примеру.
– Каково же решение? – спросил де Бефар.
– Мы будем иметь честь атаковать вас, – произнёс Фарамис, одной рукой поправляя очки, а другой – обнажая шпагу.
– Вот как… вы сопротивляетесь! – воскликнул де Бефар.
– Тысяча чертей! Вас это удивляет?
И все девять сражающихся бросились друг на друга с яростью, не исключающей, впрочем, известной обдуманности действий.
Противником Д'Ровосека оказался сам де Бефар. Наш герой, раздосадованный задержкой, дрался с неукротимостью шестилапого, носясь вокруг своего противника, двадцать раз меняя тактику и местоположение. Бефар был боец умелый, и притом многоопытный. Ему не мешало даже то, что дуболомам кардинала всего полгода назад было приказано вместо привычных дубин взять на вооружение более изящные и благородные шпаги. Бефар переучился легко и быстро. Тем не менее сейчас он с величайшим трудом оборонялся против своего гибкого и ловкого противника. Эта борьба в конце концов вывела де Бефара из себя. Он разгорячился и начал делать ошибку за ошибкой. Д'Ровосек, не имевший большого опыта, но зато помнивший теорию, удвоил быстроту движений. Капрал, решив покончить с ним, сделал резкий выпад, но Д'Ровосек ловко отпарировал, и насквозь пронзил его своей шпагой. Бефар рухнул как подкошенный.
Освободившись от своего противника, юный гвардеец быстрым и тревожным взглядом окинул поле битвы.
Фарамис уже успел покончить с одним из дуболомов, нанеся ему серьёзную рану, но второй сильно теснил его. Всё же положение Фарамиса было благоприятно, и он мог ещё защищаться.
Лан Портос ловко орудовал шпагой. Тяжёлый и неповоротливый в обыденной жизни, во время боя это гигант преображался. Он буквально порхал вокруг своего противника, и его лёгкости позавидовал бы любой танцор, окажись он свидетелем поединка. Противник Портосу достался достойный, почти не уступающий ему в силе, и оба ожесточением продолжали изощряться в искусстве фехтования.
Атос сражался спокойно и хладнокровно. Загнав своего противника в ворота, он нанёс точный удар. Дуболом зашатался и упал. Рана была не смертельной, но очень тяжёлой. Атос был известен тем, что, принимая самое непосредственное участие во множестве поединков и стычек с людьми кардинала, он не убил ещё ни одного дуболома. И не потому, что так распорядился его величество случай, а потому, что мушкетёр сам этого весьма тщательно избегал. Объяснять свой каприз он не желал, и друзья относились к этой его слабости с пониманием. Вот и сейчас Атос наступил сапогом на расшитый созвездьями мундир противника и приставил шпагу к его горлу.
– Сдавайтесь, сударь, – произнёс он.
Дуболому не оставалось ничего иного, как признать поражение.
В то же самое время Фарамис великолепным ударом выбил шпагу из рук второго противника, завершив тем самым и второй поединок победой.
Лан Портос дурачился, спрашивая у уже порядком измотанного противника, не жалеет ли тот, что поменял дубину на шпагу и не мешает ли ему при ходьбе скрипучий деревянный мундир.
Между тем пора было кончать. В любую минуту могло появиться подкрепление. Д'Ровосек, Атос и Фарамис окружили последнего дуболома, предлагая ему прекратить сопротивление.
– Их четверо против тебя одного, – крикнул лежащий на земле Бефар. – Приказываю тебе сдаться.
– Раз ты приказываешь, дело другое, – сказал дуболом. – Вынужден повиноваться.
И, внезапно отскочив назад, он переломил пополам свою шпагу, чтобы не отдавать её противнику. Мужество всегда вызывает уважение, даже если это мужество врага. Мушкетёры отсалютовали смельчаку своими шпагами и спрятали их в ножны.
– Итак, господа, вы проиграли, – заметил Д'Ровосек. – Вам не в чем себя упрекнуть, вы сражались честно. Можем ли мы поделиться с вами живительным порошком, чтобы вы могли залечить свои раны?
– Благодарю вас, сударь, – слабым голосом ответит де Бефар. – Стараниями его высокопреосвященства мы не испытываем недостатка в порошке. Надеюсь, в следующий раз удача будет на нашей стороне.
– Мы всегда к вашим услугам, господа, – поклонился Атос. – Но сначала вам нужно залечить свои раны, а нам – вернуться из путешествия. Мы едем на сонные воды в Пеи-де-Минёр-де-Фон (страна подземных рудокопов, прим. автора) укреплять расшатанные службой нервы.
– Скажите, господин Атос, – спросил де Бефар, уже почувствовавший на себе целительное действие живительного порошка, – а не встречались ли мы с вами лет этак двадцать тому назад? Отчего-то ваше лицо кажется мне знакомым до боли.
– Вряд ли, – сказал Атос, усаживаясь в седло. – Двадцать лет назад я был далеко отсюда. Едва ли мы могли тогда с вами встречаться. Всего хорошего, сударь.
– И всё-таки я определённо где-то его видел, – задумчиво произнёс де Бефар, глядя вслед уносящейся прочь четвёрке друзей. – Надо было спросить, нет ли у него родни в Ла-Когиде.
* * *
Трудности, как и обещал Д'Ровосек, на этом не закончились. Когда друзья выехали из города через южные ворота, им повстречалось восемь или десять человек, которые не слишком убедительно делали вид что чинят пострадавшую от дождей дорогу. В кустах на обочине у них были спрятаны заряженные мушкеты. Увидев подъехавших путешественников, эти люди бросились вооружаться, однако их выстрелы успеха не имели. Наша четвёрка пришпорила коней и пронеслась мимо засады столь стремительно, что, как говорил впоследствии Лан Портос, выпущенные вслед пули не смогли их догнать и в бессильной злобе попадали на землю.
Звенели по жёлтым кирпичам подковы, развевались плащи, синели вдалеке зубчатые пики Кругосветных Пиренеев, и хотя до Канзаса было ещё страшно далеко, друзья, воодушевлённые первыми успехами, свято верили в успешное выполнение ответственной миссии.
Случись эта история не в реальной жизни, а в каком-нибудь популярном через несколько столетий телесериале, режиссёр его, подчиняясь всеобщей моде на раскрученные саундтреки, непременно оживил бы эти кадры какой-нибудь легкомысленной фривольной песенкой, что-нибудь вроде: "Пора-пора-порадуемся на своём веку, красавице и кубку, тра-ля-ля-ля-ля-ля…"
Но мы ограничимся тем, что напишем просто: "Продолжение следует".
Кванга, Не в тему: вы практически исполнили мечту моего детства ))) когда увлекшись Дюма, мне стало обидно, что его герои стали вытеснять в мыслях и фантазиях героев ИГ ))) но моей фантазии их совместить не хватило. правда, все равно потом ИГ вернул себе первенство )))
У меня всё начинается с того, что я как раз переделываю имена. Если получается, то всё остальное уже проще. Создаётся как бы нужная атмосфера для дальнейшей фантазии. Лично мне больше всего дорог кардинал Страшилье.
Пост N: 476
Зарегистрирован: 12.05.11
Откуда: Россия, Шушенское
Рейтинг:
10
Награды:
Отправлено: 22.02.15 12:06. Заголовок: На деревню бабушке
Ещё два... так и хочется написать "шедевра", но из скромности напишу просто - ещё две безделушки. На этот раз под удар попал уважаемый и любимый Антон Павлович. Смею надеяться, что он не рассердился бы на столь вольное обращение с его текстами.
Предупреждение: все права принадлежат А. М. Волкову и А. П. Чехову. В тексте присутствуют дословные выдержки из оригинальных произведений. Данный текст создан не с целью извлечения прибыли.
На деревню бабушке ("Волшебник Изумрудного города" – А. М. Волков, "Ванька" – А. П. Чехов)
Устька Жуков, девятилетний мальчик, отданный три месяца тому назад в ученье к дворцовому столяру, в ночь под очередную годовщину Явления Великого и Ужасного не ложился спать. Дождавшись, когда хозяева и подмастерья ушли на площадь наблюдать праздничные фейерверки, он нашарил в хозяйском столе бутылёк с чернилами, ручку с заржавленным пером и, разложив перед собой измятый лист бумаги, принялся писать. Прежде чем вывести первую букву, он несколько раз пугливо оглянулся на двери и окна, покосился на тёмный портрет Гудвина, по обе стороны которого тянулись полки со столярным инструментом, и прерывисто вздохнул. Бумага лежала на скамье, а сам он стоял перед скамьей на коленях.
«Милая бабушка, Гингемия Макаровна! — выводил он. — И пишу тебе письмо. Поздравляю вас с праздником Явления и желаю тебе всего от создателя нашего Гуррикапа. Нету у меня ни отца, ни маменьки, только ты у меня одна осталася».
Устька перевел глаза на темное окно, в котором мелькали сполохи взмывающих над дворцом огненных шутих, и живо вообразил себе свою бабку Гингемию Макаровну, служащую знахаркой и травницей у господина Кокусова в далёкой деревеньке Когидовке. Это маленькая, сухонькая, но необыкновенно юркая и подвижная старушка лет восьмидесяти, с морщинистым лицом и глубоко посаженными глазами. Днем она спит в людской пещерке или сплетничает с кухарками, научая их выводить бородавки или лечить почечные колики, ночью же, завёрнутая в старую мантию, ходит вокруг деревни, собирая по канавам и лужам пиявиц с лягухами. За ней, ухая и кулдыча, перелетает с плетня на плетень филинок Гуамоко, полное прозвище которого не выговоришь и за три дня. Этот Гуамоко с виду безобиден и ласков, одинаково умильно смотрит как на своих, так и на чужих, но кредитом не пользуется. Под его почтительностью и смирением скрывается самое что ни на есть ведьминское ехидство. Никто лучше его не умеет вовремя подкрасться и цапнуть кривым клювом за ухо, забраться в чужой ледник или украсть у растяпистого хозяина курицу. Ему уж не раз отбивали крылья, дважды его топили в пруду, каждую неделю колотили палками до полусмерти, но он всегда оживал и вновь принимался за старое.
Теперь, наверно, бабка стоит у ворот, щурит глаза на яркие огни Кокусовской усадьбы и, притопывая старыми чунями, балагурит с дворней. Знахарская сума её подвязана к поясу. Бабка всплескивает руками, пожимается от ночного холода и, старчески хихикая, поглядывает то на дворника, то на конюха.
– Вялеными лягушками нешто вас угостить? – говорит она, подставляя жевунам свою знаменитую на всю округу суму.
Жевуны в ужасе отпрянывают. Бабка приходит в неописанный восторг, заливается весёлым смехом и тоненько вскрикивает:
– А вот ещё пиявочки сушёные! Ась, каково!
Она предлагает лягушек филину. Гуамоко из почтительности употребляет угощение, хотя от лягушек давно отвык и сильнее уважает куриные потрошка. А погода великолепная. Воздух тих, прозрачен и свеж. Ночь темна, но видно всю деревню с ее голубыми крышами и фруктовыми садами. Всё небо усыпано весело мигающими звездами, похожими на шарики из шерсти шестилапых, и Млечный Путь вырисовывается так ясно, как будто его перед праздником заново нарисовали серебряной краской…
Устька вздохнул, макнул в чернила перо и продолжал писать:
«А вчерась мне была выволочка. На неделе правитель наш поручил хозяину важный заказ вытесать из дерева хвост для Морской Девы. Дева эта как живая, руками всплескивать умеет и глазами лупает что твой филин. Токмо хвоста рыбьего у ней не хватает. Хозяин велел мне вымазать хвост льняным маслом, а я по неучёности своей взялся макать кисть в горшок со скипидаром. Хозяин, как увидел, начал тем хвостом мне в харю тыкать. И теперь я весь в скипидаре, а отмыться нечем. А Гудвин, правитель наш, как узнал, что заказ вовремя не выполнен, велел виновного строго наказать, чтобы неповадно было. И теперь я на лавке сидеть не могу и всё у меня болит. Подмастерья надо мной насмехаются, хозяин смотрит тигрой саблезубой, жена хозяйская шипит на меня ровно змея и спать меня гонит в сени, а когда ребятенок ихний плачет, я вовсе не сплю, а качаю люльку. Ежели ты не знаешь, бабушка, здесь теперь все ходют в зелёных очках по приказу самого правителя. Только мне очков не дают, потому как говорят не заработал ещё. И я по этому поводу не шибко печалуюсь, в очках ходить тяжко, всё вокруг зелёное и под ногами дорогу плохо видать. А еды мне от хозяев нету никакой. Утром дают хлеба, в обед каши и к вечеру тоже хлеба, а чтоб чаю или щей, то хозяева сами трескают за обе щеки. А мне даже жевать впустую запрещают, говорят, что в Изумрудном городе жевуны не живут, потому и жевать впустую нельзя. А я до того голоден иной раз, что полено сжевал бы, ей-ей… Столярному делу меня не учат, а заставляют только полы мести да чурбаки с телеги в сарай тягать… Милая бабушка, сделай милость, возьми меня отсюда домой, на деревню, нету никакой моей возможности… Кланяюсь тебе в ножки, увези меня отсюда, а то помру…»
Устька покривил рот, потер своим черным кулаком глаза и всхлипнул.
«Я буду тебе пиявиц ловить и сушить, – продолжал он, – травы тебе собирать по ночам, а если что, то секи меня во все места. А ежели думаешь, должности мне нету, то я Гуррикапа ради попрошусь к приказчику сапоги чистить, али в подпаски пойду. Бабушка милая, нету никакой возможности, просто смерть одна. Хотел было пешком на деревню бежать, да сапогов нету, и тигров боюсь. А когда вырасту большой, то за это самое буду тебя кормить и в обиду никому не дам, а помрешь, стану в пещерке твоей жить и знахарство твоё продолжать в память о твоих трудах и заслугах.
А Изумрудный город большой. Дома всё господские, в два и в три этажа и всюду изумруды на крышах понатыканы, которые стоящие, а которые из простого стекла. А свиней и курей не держат, покупают мясо у торговцев. С бубенцами тут ребята на колядки не ходят и на дворцовое крыльцо петь никого не пущают. А на соседней улице лавка стоит, в которой торгуют детям маленьких кукол деревянных, в образе солдат с дубинами. Оченно мне хочется себе хоть одного заиметь, ежели обучусь на столяра, непременно такого солдата себе топором вытешу, да не маленького, а в человечий рост…
Милый дедушка, а когда к господам приедет погостить их дочь Виллина Игнатьевна и будет подарки раздавать, возьми мне золоченный орех и в мой сундучок спрячь. Попроси у барышни, скажи, для Устьки».
Устька судорожно вздохнул и опять уставился на окно. Он вспомнил, как в прошлом году на всё лето в Когидовку приехала Виллина Игнатьевна, любимица Устьки. Когда еще была жива Устькина мать Пелагея и служила у господ в горничных, Виллина Игнатьевна кормила Устьку леденцами и от нечего делать выучила его читать, писать, считать до ста и даже танцевать кадриль. Когда же Пелагея умерла, сироту Устьку спровадили в пещерку к бабке, а из пещерки в город к дворцовому столяру…
«Приезжай, милая бабушка, – продолжал Устька, – Создателем Гуррикапом тебя молю, возьми меня отседа. Пожалей ты меня сироту несчастную, а то меня все колотят и кушать страсть хочется, а тоска такая, что и сказать нельзя, всё плачу. Пропащая моя жизнь, хуже всякой… А еще кланяюсь всем нашим, кто меня помнит. Остаюсь твой внук Устин Жуков, милая бабушка приезжай».
Устька свернул вчетверо исписанный лист и вложил его в конверт, купленный накануне за полгроша… Подумав немного, он макнул перо и вывел адрес: "На деревню бабушке".
Потом почесался, подумал и прибавил: «Гингемии Макаровне». Довольный тем, что ему не помешали писать, он прямо в рубахе и босиком выбежал на улицу…
Поварёнок Балуолька из дворцовой кухни, которого он расспрашивал накануне, сказал ему, что письма опускаются в почтовые ящики, а из ящиков развозятся по всей земле на почтовых тройках с пьяными ямщиками и звонкими бубенцами. Устька добежал до первого почтового ящика и сунул драгоценное письмо в щель…
Убаюканный сладкими надеждами, он час спустя крепко спал… Ему снилась милая пещерка. У камина сидит бабка, грея босые ноги, и читает письмо пожилым деревенским жевуньям… На приступке нахохлившийся взъерошенный Гуамоко вертит круглой головой… А у входа стоят вытесанные из дубовых брёвен деревянные солдаты с огромными дубинами. Сердитый правитель Гудвин, проведавший про Устькины жалобы, хочет войти в пещерку, чтобы отобрать у бабки ругательное письмо, но солдаты заступают ему дорогу и тузят его дубинами во все микитки… Устька улыбается во сне и натягивает на себя ветхое дерюжное одеяло. Над Изумрудным городом взлетает последняя праздничная шутиха…
Пост N: 477
Зарегистрирован: 12.05.11
Откуда: Россия, Шушенское
Рейтинг:
10
Награды:
Отправлено: 22.02.15 12:09. Заголовок: Толстый и тонкий
Толстый и тонкий ("Волшебник Изумрудного города" – А. М. Волков, "Толстый и тонкий" – А. П. Чехов)
В двух кварталах от дворцовой площади, перед колоннадой министерства сельского хозяйства, встретились два приятеля: один толстый, другой тонкий. Толстому только что подновили нарисованное на холсте лицо, и губы его, не до конца просохшие, лоснились, как спелые вишни. Пахло от него свежей соломой и немного масляной краской. Тонкий же только что выбрался, гремя и бренча, из почтового дилижанса и был навьючен баулами, узлами и железными ящичками. Пахло от него перегретой машинной смазкой и полиролем. Из-за его спины выглядывала худенькая женщина с жёсткими кудряшками и остреньким носом – его жена, похожая на него, как две капли воды, и высокий подросток с прищуренным глазом – его сын, отличающийся от отца более щуплой фигурой и куцым поношенным мундирчиком цвета кровельной жести.
– Дружище Дровосек! – воскликнул толстый, увидев тонкого. – Ты ли это? Голубчик мой! Сколько зим, сколько лет!
– Батюшки! – изумился тонкий, роняя из рук баулы. – Страшила! Друг сердечный! Откуда ты взялся?
Приятели троекратно облобызались и устремили друг на друга глаза, полные счастья. Оба были приятно ошеломлены.
– Милый мой! – начал Дровосек после лобызания. – Вот не ожидал! Вот сюрприз! Ну, да погляди же на меня хорошенько! Я ведь всё такой же красавец, как и был! Скриплю и не ржавею! Ну, что же ты? Богат? Женат? Я уже женат, как видишь... Это вот моя жена, Луиза... Тоже, некоторым образом, хе-хе, железная… А это сын мой, Нафанаил, ученик ремесленной гимназии. Это, Нафаня, друг моей юности! В Изумрудный город вместе шли по дорожке из жёлтого кирпича! С Людоедом сражались, тигров распугивали. Сейчас, пожалуй, и не поверишь, а в своё время мы были ого-го! Герои!
Нафанаил немного подумал и снял маслёнку. Его голова сверкала на солнце торжественным металлическим блеском, но сзади, на затылке, спрятавшаяся от бдительного взгляда, притаилась плохо затёртая ржавчина.
– С Великим и Ужасным запросто разговаривали! – воодушевлённо продолжал Дровосек. – Было, брат, дело! А помнишь, Страшила, как мы с тобой спорили? Ты мне всё талдычил, что важнее всего мозги, а я тебе доказывал, что самое главное в жизни – сердце. Ты мне этими своими мозгами плешь протёр, право слово… Хо-хо... Молодые были, глупые! А это моя жена, урожденная мигунья. Дальняя родственница, между нами, господина Фледа. Да-да, того самого… Впрочем, тебе он, верно, не знаком, куда нам с тобой до него… Не бойся, сын! Подойди к Страшиле поближе. Я тебе о нём, помнится, как-то рассказывал…
Нафанаил немного подумал, подходить к Страшиле не решился и спрятался за железную спину отца.
– Ну, как живешь, друг? — спросил Страшила, восторженно глядя на Дровосека. – Служишь где? Дослужился?
– Служу, милый мой! В министерстве путей сообщения уже второй год и кабинетик собственный имею. Жалованье неважное... ну, да бог с ним! Поперву-то высоконько взлетел, чуть не в самые управляющие, да не удержался, мозгов, хе-хе, не хватило. Всё же прав ты был тогда, мозги надо было у Гудвина просить. Без мозгов, брат ты мой соломенный, наверх не взберёшься… Да и ладно! Меньше хлопот, спокойнее сердцу. Жена уроки музыки дает, я инструмент приватно выделываю. Молотки, ножи, топоры. Отличный инструмент! По две монеты за штуку продаю. Если кто берет десять штук и более, тому, понимаешь, уступка. Пробавляемся кое-как… Ну, а ты что? Небось, уже в секретари выбился? А?
– Нет, милый мой, поднимай повыше, – лукаво улыбнулся Страшила нарисованным ртом. – Я уже до министра дослужился... Две изумрудные звезды имею. Причём, заметь, без протэкции, исключительно своими родными иголками и булавками. Да-с.
Дровосек вдруг застыл, мигнул испуганно, но скоро лицо его распахнулось на две половинки широчайшей улыбкой; казалось, что от лица и глаз его посыпались искры. Сам он сгорбился, сложился, потускнел... Его чемоданы, узлы и ящички оплыли и расселись... Длинный нос жены стал еще длиннее; Нафанаил вытянулся во фрунт и судорожно застегнул все пуговки своего мундира...
– Я, ваше превосходительство... Очень приятно-с! Друг, можно сказать, беззаботной юности и вдруг вышли в такие вельможи-с! Хи-хи-с.
– Ну, полно! – поморщился Страшила. – Для чего этот тон? Мы с тобой давние друзья – и к чему тут это чинопочитание!
– Помилуйте... Что вы-с... – захихикал Дровосек, еще более складываясь. – Милостивое внимание вашего превосходительства... вроде как бы живительный порошок... Это вот, ваше превосходительство, сын мой Нафанаил... жена Луиза, мигунья, некоторым образом...
– Экий ты, право, сделался угодливый, – с досадой произнёс Страшила. – А ведь прежде ты совсем иначе со мной держался.
– Виноват-с, – согнулся в поклоне Дровосек. – Прежде мы к стыду своему не знали-с…
– Ну а сердце-то твоё как? – спросил Страшила, пытаясь вернуть разговор в дружескую ноту. – Не жалуешься?
– Не извольте беспокоиться! Стучит-с, – Дровосек аккуратно ударил себя ладонью в худую гулкую грудь. – Вот не поверил в ту пору в мудрость вашего превосходительства, выпросил себе никчёмную вовсе в хозяйстве вещь…
– Что ж ты, друг милый, о сердце своём так пренебрежно отзываешься? Ведь кабы не оно, пожалуй, и семьёй бы не обзавёлся. Разве нет?
– Со всех сторон вы правы, ваше превосходительство господин министр, – умильно зачастил Дровосек, упорно не замечая страдающую гримасу на лице Страшилы. – Только ведь вы в мудрости своей силу ума преумножили, посредством чего в люди вышли, поднялись до высот, нам простым смертным недоступных… А сердце… Что сердце? Ни прибытка от него, ни пользы-с.
– Ну, как же?.. – слегка растерялся Страшила. – Семейное счастье, оно, брат, не последнее дело. По себе сужу. Я-то ведь всё один, половинку свою так и не нашёл. Торчит она где-то по сию пору на неведомом поле, ворон пугает.
– Экая печаль, ваше превосходительство! – вскричал Дровосек. – Зато каких сияющих высот вы достигли в служении, так сказать, отечеству на ниве, так сказать, процветания… Две звезды опять же-с… Мундир не чета нашему… Позвольте к ручке приложиться, исключительно из уважения к вашей мудрости-с…
Страшила хотел было возразить что-то, но на лице у Дровосека было написано столько благоговения, почтительности и слепящей глаза подобострастности, что министра за малым едва не стошнило прелой соломой. Он отвернулся от друга и подал ему на прощанье мягкую руку в замшевой перчатке.
Дровосек пожал три пальца, поклонился с угодливым взвизгом всем туловищем и захихикал: «хи-хи-хи». Жена принуждённо улыбнулась, качнув упругими завитушками провинциальной причёски. Нафанаил шаркнул ногой, высек из мостовой искры, и уронил маслёнку. Все трое с ошалелым восторгом смотрели вслед уходящему в сторону Изумрудного дворца Страшиле и часто кланялись, словно заводные болванчики. В груди у каждого глухо колотилось небрежно закреплённое тряпичное сердце – изготовленное не из самого дешёвого шёлка, но такое, как оказалось, бесполезное на тернистом пути к жизненному успеху.
Пост N: 478
Зарегистрирован: 12.05.11
Откуда: Россия, Шушенское
Рейтинг:
10
Награды:
Отправлено: 22.02.15 18:18. Заголовок: Прямолинейность тут ..
Прямолинейность тут целиком от оригинала. Когда я стал разбирать (и переделывать на свой лад) рассказ Чехова, я вдруг заново обнаружил то, что, наверное, когда-то знал, но благополучно забыл. Этот рассказ... это почти фельетон. Очень прямолинейный, без лишних деталей, разящий с одного удара. Ну я и не стал пытаться как-то это всё смягчить. А насчёт жены... Может быть, может быть... Но тут дело в том, что по логике рассказа Дровосек делал карьеру в стране Мигунов и поэтому ничего удивительного нет в том, что и жену он "подцепил" там. Тем более, что искусные в ремёслах мигуны вполне могли его такой женой обеспечить.
Пост N: 479
Зарегистрирован: 12.05.11
Откуда: Россия, Шушенское
Рейтинг:
10
Награды:
Отправлено: 23.02.15 06:15. Заголовок: Старая Мышь, не обиж..
Старая Мышь, не обижайтесь, но более ругательных отзывов я ещё не получал. Да-с. Весьма признателен.
Хотелось бы, тем не менее, узнать в чём конкретно заключается "отстойность" этих текстов. В злостном искажении оригиналов? В отсутствии стиля? В неприглядном изображении некоторых канонических персонажей? В... даже не знаю, что ещё придумать. Может быть, поможете мне осознать мои ошибки. Был бы вам премного благодарен.
Кванга, зачем вообще связывать атмосферу чеховских рассказов с Волковскими персонажами? Лично я считаю сие неприемлемым. Извините за резкость отзывов, но по-другому я просто не умею. Всегда пишу то, что думаю.
Пост N: 480
Зарегистрирован: 12.05.11
Откуда: Россия, Шушенское
Рейтинг:
10
Награды:
Отправлено: 23.02.15 12:45. Заголовок: Странный вопрос - за..
Странный вопрос - зачем? Так и хочется ответить: потому что захотелось!
Если бы вы взяли на себя труд просмотреть хотя бы заголовки этой темы, вы бы обнаружили, что я связал с Волковскими персонажами "атмосферу" произведений таких авторов, как Юлиан Семёнов, Марк Твен, Александ Дюма, Фёдор Достоевский и даже Гомер. Удивительно, но почему-то никого это не покоробило.
И, кстати, да, я считаю сие вполне приемлимым. Увы и ах! И в этом нет никакого уничижения или издевательства над Антоном Павловичем. Абсолютно.
Так что на очереди вполне возможны и Стругацкие, и Сельма Лагерлёф и... не буду пока раскрывать все свои задумки. А то напишет кто-нибудь, что они "отстойные", и вдохновение меня покинет. Не хотелось бы.
А я, к своему стыду, смешиваю. И оказывается, что "несовместимое" порой - вполне совместимо. Если, конечно, не относится к этому слишком серьёзно.
Нет, в самом деле, неужели непонятно, что это всего лишь литературные шутки? Нечто сродни тем стихотворным пародиям Леонида Филатова, когда он представлял, как написали бы про мультфильм "Ну, погоди!" известные поэты: Давид Самойлов, Белла Ахмадулина, Андрей Вознесенский, Юлия Друнина. И никто не упрекал его в смешивании несмешиваемого и в отстойности текстов.
Цветария , присоединяюсь. Интересные и талантливо написанные кроссоверы мне тоже нравятся. Кванга , у Вас очень хорошо получилось передать атмосферу, мне очень понравилось. В ключе "Ваньки Жукова" становится жаль бедного Урфина... Спасибо. Все же, тот кроссовер по Ю. Семенову мне у ВАс нравится больше всех.
я бы никогда в жизни не стала бы мешать в одну кучу несовместимые вещи. Даже ради шутки.
А здесь кое с чем я не согласен. Мне думается, что несовместимых в абсолюте вещей вообще не существует. Совместить по каким-то общим чертам, пусть даже в незначительном объеме, можно что угодно с чем угодно. поэтому вопрос сводится не к тому, можно ли совмещать, а к тому, что из этого получилось. То есть, насколько удачно автор этого синтетического гибрида выбрал пару произведений, и насколько удачно их видоизменил, чтобы, не потеряв родства с первоисточником, они тем не менее состыковались (а еще лучше срослись и даже слились) в единое произведение.
Именно это и следует оценить, а не отметать с порога, как заведомо невыполнимую и даже предосудительную задачу. Впрочем, может быть Вы, Старая Мышь, просто имели в виду, что Кванга со своей задачей не справился. Тогда пожалуй следовало сказать именно это. Правда в таком случае потребовалась бы более подробная и серьезная аргументация.
А лично мне кажется, что заменив Толстого и Тонкого на Страшилу и Железного Дровосека он гораздо острее выразил исконную чеховскую мысль чеховского рассказа. Но пожалуй можно было и еще острее. Но это уже особенность авторского исполнения. Допустимая или нет, оценивает читатель.
Некоторые задумки, что называется, не идут. Крутишь в голове и так, и этак, фантазируешь… Потом понимаешь, что сюжет не складывается. Но заготовки остались и сидят занозой. Мешают жить. Кое-что получается довольно забавно. Поэтому терять жалко. А продолжать уже не хочется. Выход один – выложить наброски. Просто для того, чтобы поделиться несостоявшимся. Кто-нибудь поморщится, кто-то улыбнётся. Уже немало.
Дядя Фёдор, пёс и кот
Перемешать в хорошем миксере ВС и Простоквашино было бы забавно. Некоторые фразочки из этого гибрида звучали бы примерно так:
У одних родителей девочка была. Звали её тётя Элли. Потому что она очень умная была и самостоятельная. Она очень хотела побывать в Волшебной стране, а родители ей этого не позволяли.
– Неправильно ты, тётя Элли, Гингему раздавила.
– Я почему такой злой раньше был, потому что у меня сердца не было.
– Почему обязательно польза? Вот какая польза от этого Людоеда? – От этого Людоеда очень большая польза. Он дорогу в Изумрудный город загораживает.
"Здоровье-то у меня не очень: то мыши в голове заведутся, то солома из-под кафтана вываливается. Но сейчас всё по-другому. И иголки с булавками в голове появились, и лицо мне новое нарисовали. А днём я люблю на шест вкарабкаться. И там глаза вытаращу, руки растопырю и давай ворон гонять как ненормальный. А на днях я опять ржаветь начала. И все суставы у меня сразу заскрипели. Пришлось машинным маслом себя смазать. И всё сразу стало хорошо. Поэтому, дорогие папа и мама, вы меня теперь просто не узнаете. Грива у меня теперь густая, уши торчком, а кисточка на хвосте из каракуля".
– Это я, почтальон Гудвин, принёс мозги для вашего чучела. Только я их вам не отдам, потому что у вас зелёных очков нету.
– На дворе начало двадцатого века, а у нас одна пара серебряных туфелек на двоих. Как при волшебнице Гингеме!
– Дожили! Мы его, можно сказать, в лесу нашли, от ржавчины очистили, смазали, а он нам фигвамы рисует!
– Золотая шапка действительно государственная. Но всё, что она даёт – это наше. Вот смотрите, что в квитанции написано: "Шапка. Золотая. Одна". Про Летучих Обезьян ничего не написано. Значит, они наши.
Кванга Забавно) Особенно понравились почтальон Гудвин с зелёными очками и Людоед, от которого есть польза. Жаль, что целый рассказ у вас не пишется, сочетание двух детских сказок было бы преинтереснейшее.
Пост N: 505
Зарегистрирован: 12.05.11
Откуда: Россия, Шушенское
Рейтинг:
11
Награды:
Отправлено: 05.07.15 17:38. Заголовок: Сказка о Волшебном слове, о умной голове и отважном сердце
Ещё один неудавшийся кроссовер. Вернее, не столько неудавшийся, сколько намеренно незавершённый. Неинтересно стало пересказывать всю сказку, потому что в данном случае меня интересовал не сам сюжет, а способ его подачи.
Это особая сказка. Пожалуй, самая волнующая сказка моего детсадовского детства. Буратино, Незнайка и Элли пришли позже. Мальчиш был первым. Сказка актуальности не потеряла. Достаточно включить телевизор и посмотреть, с чего начинаются выпуски новостей. "Пришла беда откуда не ждали", "Нам бы день простоять, да ночь продержаться", "бочка варенья и корзина печенья"… Всё повторяется. Порой буквально.
Нашего любимого ВИГ тоже вполне можно было бы рассказать в том же героическом духе. Потому что во все времена и во всех мирах существуют дружба, любовь, отвага и, увы, предательство.
Сказка о Волшебном слове, о умной голове и отважном сердце
(Аркадий Гайдар. Сказка о Военной тайне, о Мальчише-Кибальчише и его твёрдом слове)
В те дальние годы во главе Изумрудного города стоял Страшила Мудрый.
Спокойно и мирно жилось людям, сгинули бесследно злые волшебницы, а вместе с ними сгинули и беды-несчастья. Не ревут больше над Волшебной страной бури, не мчатся Летучие Обезьяны, не скачут по полям волки, не трясётся земля… Эгей-го! Хорошо! Никому не надо кланяться, никого не надо бояться. Живи и радуйся.
Вот однажды перед закатом поднялся Страшила на городскую стену. Смотрит он – на небе ни облачка, ветерок веет ласковый, солнце неспешно за Кругосветные горы садится. И как будто бы всё хорошо, да что-то нехорошо. Слышится Страшиле, будто то ли где-то деревья скрипят, то ли кто-то топорами стучит. Чудится Страшиле, будто пахнет ветер не цветущими садами, не лесной прохладой, а пахнет ветер то ли дымом костров, то ли увядшими травами. Поделился он беспокойством с верным бородатым солдатом.
– Не о чем тревожиться, – говорит солдат. – Это, видно, Марраны костры за горами жгут, это, похоже, солнце в степи за Большой рекой травы высушило. Обычное дело.
Выслушал его Страшила, но неспокойно у него в голове, теснятся иголки, скрипят булавки.
Вот однажды слышит он на улице шум, в окне стук. Глянул Страшила и видит: прилетела ворона Кагги-Карр, на себя не похожа.
– Эй, готовьтесь! – каркнула ворона. – Пришла беда, откуда не ждали. Идёт на нас войной проклятый Урфин Джюс с армией деревянных жевуинов. Вот-вот переправятся через Большую реку его передовые отряды. Собирается он захватить Изумрудный город, а всех жителей превратить в рабов.
– Делать нечего, – сказал Страшила. – Придётся нам отправлять гонцов, звать на помощь далёкую Железную армию из страны Мигунов.
Улетели гонцы. День проходит, другой проходит. Волнуется Страшила. Вот слышит: опять прилетела ворона Кагги-Карр, перья встрепаны, крыло перевязано.
– Эй, вставайте! – каркнула ворона хриплым голосом. – Много врагов, да мало наших. В поле дубины тучами, да некому отпор дать. Скоро подойдут жевуины к Изумрудному городу.
– Что же, – сказал Страшила. – Жили мы до этой поры спокойно, видно пришла пора повоевать за свою свободу.
И приказал всем жителям готовиться к скорому сражению. А теперь уже всем видно, как взлетают за лесами сполохи от дальних пожаров и гремят по жёлтым кирпичам деревянные сапоги.
Всё ближе вражеское войско, хочет Урфин завладеть Изумрудным городом. Смотрит Страшила в одну сторону: нет, не видать ещё Железной армии. Смотрит в другую: подошла жевуинская армия к самым стенам, вот-вот на приступ пойдёт.
– Эй, же вы, жители Изумрудного города! – крикнул тогда Страшила. – Была беда далеко, а теперь под самым боком беда. И помощь идёт, но не близок путь из Фиолетовой страны. Нам бы только день простоять, да ночь продержаться. Берите оружие все, кто может. Довольно уже по домам сидеть, беду дожидаясь. Или мы хотим, чтобы пришёл сюда злобный Урфин Джюс и забрал нас в своё проклятое жевуинство?
Как услышали эти слова те горожане, что ещё не записались в ополчение, высыпали на улицы, все хотят идти на защиту родного города. Только один Билан-Плохан захотел, чтобы его забрали в жевуинство. Но такой был хитрый этот Плохан, что никому ничего не сказал, а поправил очки и побежал со всеми, будто бы на битву.
Бьются горожане с деревянными жевуинами с утра до ночи. Лишь один Билан-Плохан не бьётся, а всё ходит да высматривает, как бы это жевуинам помочь. И видит Плохан, что совсем расшатались на городских воротах запоры и замки вконец проржавели. "Эге, – подумал Плохан, – вот это мне и нужно".
А в это время спрашивает Урфин Джюс у своего деревянного генерала:
– Отвечай мне, генерал, почему не добились вы победы?
– А потому не добились, – отвечает жевуинский генерал, – что совсем было мы завладели Изумрудным городом, но бросил клич Страшила, и крепче прежнего стоят горожане.
Рассердился тогда Урфин и закричал грозным голосом:
– Ах, вы жевуины бестолковые, зря я что ли вас сделал и оживил! Разве не из самого лучшего дерева выточил я ваши туловища? Разве не из крепкого дуба изготовил ваши головы? Как же это вы не можете справиться с соломенным чучелом!
Вот сели генерал с капралами и думают, как им победить Страшилу. Вдруг видят: выбирается в темноте из-за кустов Билан-Плохан и прямо к ним.
– Радуйтесь! – кричит. – Это всё я сделал! Замки сломал, запоры отодвинул и ворота открыл.
Обрадовались тогда жевуины, записали Плохана в своё деревянное жевуинство и дали ему целую бочку лягушек и ящик сушёных пиявок. Сидит Плохан, нос от награды воротит, но надеется, что после победы достанется ему что-нибудь повкуснее.
А деревянные жевуины тем временем уже ворвались на улицы города. Из последних сил бьются защитники. Глянул Страшила: не видать Железной армии, а враги уже во всех сторон подступили. Хотел он саблю поднять, да силы в соломенных руках нету, хотел топор взять, да выпал топор из мягких пальцев.
Схватили Страшилу жевуины, заковали его в тяжёлые цепи и привели к Урфину Джюсу.
– Поступай ко мне на службу, – сказал ему Урфин Джюс. – Мои жевуины сильны, но им не хватает мозгов.
– Никогда я не пойду к тебе на службу, проклятый Урфин, – гордо ответил Страшила. – Ты можешь погубить меня, но предателем я не буду.
Рассердился Урфин Джюс. Не привык, чтобы ему отказывали.
– Ты напрасно противишься, – сказал он. – Мы посадим тебя в тёмное подземелье, из которого тебе вовек не выбраться. Но сначала ты расскажешь мне свою главную волшебную тайну. Отчего, скажи, бились вы с нами сорок дней и ночей, и не сдались бы, если бы не измена? Откуда в вас такая смелость, которую не сумели одолеть мои деревянные жевуины? Может быть у вас есть оживительный порошок силы невиданной, который помогает вам стоять насмерть? Или, может быть, ведомо вам что-то такое, что мы всем своим жевуинством понять не можем? Отвечай!
Рассмеялся отважный Страшила коварному Урфину в лицо.
– Есть, – сказал он, – волшебный секрет у Изумрудного города. И даже если вы сегодня победили, завтра не будет вам победы.
– Есть, – продолжил он, – и неисчислимая помощь, и сколько бы вы нас в тюрьмы не кидали, не будет вам покоя ни днём, ни ночью.
– Есть, – говорит, – и подземные тайные ходы. Но сколько бы вы не искали, всё равно не найдёте. А найдёте, так не завалите. А больше я вам, жевуинам, ничего не скажу. Потому что гремит за дальним лесом, звенит и грохочет на подступах к Изумрудному городу. Идёт к нам на помощь армия Мигунов с Железным мальчишом во главе. И не будет вам пощады за все ваши злодеяния.
– Что же это за страна? – воскликнул тогда Урфин Джюс. – Что же это за такой непонятный город, в котором даже соломенное чучело знает Волшебное слово и так крепко держит его, как и не снилось моим деревянным жевуинам? Готовьтесь же к бою, потому что слышу я, как грохочет вражеское войско. Видно, будет у нас сегодня не лёгкий бой, а жестокая битва...
Честно говоря, дальше я пока не придумал... И, видимо, не придумаю. Но, если продолжать, то всё отчётливее намечается расхождение с сюжетом канона. В таком варианте не нужны ни Элли, ни Чарли Блэк. Герои должны справиться с бедой сами.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 16
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
Аналогия с Гомером - это пять, что называется))) Кстати, ведь реально есть нечто общее)))
*
Про Тома Сойера просто великолепно! До меня даже не сразу дошло, в чём там смысл - только на третьем-четвёртом абзаце. Но это прекрасное произведение! 
исправлено
Мечтатель Изумрудного города
- дома
- никого нет дома
