Форум Изумрудного города

Ведьмовы посиделки

– Перед вами, дети, фургончик, в котором в Волшебную страну (да, да, тогда она ещё была по-настоящему волшебной) прилетела девочка Элли. Что вы говорите? Ну, конечно же, это всего лишь очень точная копия. Какие начитанные дети пошли, просто не знаешь, как себя с вами вести. Настоящий фургончик остался где-то в Кругосветных горах. Во время сражения с великаншей Арахной он был повреждён, и его решили бросить в ущелье. А теперь мы с вами пойдём в пещеру волшебницы Гингемы. Предупреждаю сразу: там очень слабое освещение, поэтому внимательно смотрите под ноги и по сторонам. Все готовы? Ну, пошли…

Через полчаса шумная стайка ребятишек, прокричав по команде учителя "Спасибо, Евгения Григорьевна!", удалилась по дороге из жёлтого кирпича в сторону Изумрудного города. Старушка-экскурсовод тяжело вздохнула, постояла, потёрла поясницу и тихонько пошла к себе домой.

– Ну и где ты шляешься? – это было первое, что она услышала, когда вошла в пещеру (в настоящую, а не в ту, которую показывали посетителям). – Я тебя здесь уже больше часа жду. Договаривались же.

– Ребятишек водила. У них автобус дорогой сломался, вот они и задержались.

– Ну и сказала бы, что "приходите завтра". За переработку тебе, чай, не платят.

– Так русские же ребятишечки были. Из родных краёв. Разве ж могла я их не приветить.

– Ох, добрая ты, Женечка, ох и добрая. А давно ли тебя злой колдуньей величали?

– Что было то сплыло, – отмахнулась старушка. – И вспоминать ни к чему. Ты, Василиска, лучше бы не гундела, а делом занялась. Цельный час тут проторчала впустую, а на столе хоть шаром покати.

Василиса поджала губы:

– Вот ты всегда так. Всех вокруг обвиноватишь, а сама вроде как и ни при чём. Зачиталась я, книжка вон у тебя больно интересная. Про Гарри Поттера называется. Где взяла?

– Школьники англицкие давеча потеряли. Ты смотри, не порви. Вдруг хозяин объявится. Неудобно будет порватую отдавать.

– Неудобно ей, – ворчала Василиса, споро расставляя на столе тарелки. – В ранишние-то годы рявкнула бы на школьников энтих, да и вся недолга. Только бы их здеся и видали... – она оглянулась на хозяйку. – А Степанида-то что же?.. Неужто не придёт?

– Да куды она денется! Придёт, не запылится. Валюху по дороге дождётся и припожалует… Да вот уже и они!

– Ну что, бабоньки! – говорила спустя некоторое время сухонькая, но боевая Валентина, с удовольствием оглядывая заставленный салатами, закусками и наливочками стол. – Тряхнём стариной. Мужиков сегодня не будет, получаются у нас потому чисто ведьмовы посиделки. Ох, и давно же я душой не расслаблялась! Наливай, Василиска, до краёв!

– А что это с мужчинами нашими случилось? – спросила Степанида. По её лицу видно было, что отсутствие сильной половины её несколько огорчает. – Когда это они в хорошей компании выпить отказывались?

– Заняты они, – пояснила хозяйка, раскладывая по тарелкам салат. – Тёзка мой в Канзас опять потащился, воздушный шар ему там новый смастрячили. Всё не налетается никак, волшебник липовый. Устин в лес ещё на той неделе уехал, брёвна для дуболомов заготавливает. Ну а Гурьян, сами знаете, который год уже не просыхает. Куды ему с нами за один стол. Он свою норму ещё в запрошлом веке вылакал. Да ты, Стеша, не убивайся, нам и без них весело будет.

– А молодых почему не позвала? – не унималась Степанида.

– Так они же у нас непьюшшие, – хохотнула Василиса. – На кой они нам тут такие сдалися? Один соломой шуршит, другой железками бренчит – тоска смертная. Без них сегодня обойдёмся.

– Ну что, бабоньки, по первой? – поднялась Валентина с рюмкой в руке. – Давайте за нас!

– Точно, Валюха, за нас! Сами за себя не выпьем, никто больше не выпьет!

– Ох, и хорошо пошла! Ох, и сладенько! Из чего ты, Евгения свет Григорьевна, наливочку такую забористую колдуешь?

– Тебе скажи, ты и пить не будешь. Там рецепт такой, что постороннешнему человеку лучше и не рассказывать.

– На пиявках она её настаивает, Василиса, на пиявках. А то ты не знала!

– Тьфу! Ну и гадость же, ну и гадость. Наливай по второй!

– Стеша, ты закусывай, закусывай… Салатику вот возьми.

– Нет, Женечка, я лучше огурчиком. У моих-то огурчики не растут. Одни только розы. До чего надоело – не поверишь! Чай розовый, варенье из розовый лепестков, масло розовое… Иной раз ка-ак бы сотворила чего… А потом подумаешь, подумаешь, да и промолчишь.

– Терпеливая ты больно, – сказала Василиса. – Вот они на тебе и ездют со своими розами. От тебя от самой уже розовым маслом за версту разит.

– За милю, Василиса, за милю.

– Не понимаю я энтих ваших милев, – отмахнулась Василиса. – А розами разит!

– Зато Стеша у нас лучше всех сохранилась. Ты глянь, какая у ней кожа нежная, ровно у молодки.

– Коли бы меня таким маслом кажный день мазали, так и я бы за девочку сошла.

– Ой, бабоньки, держите меня! – захохотала Валентина. – Мало Василисе, что её облили, так её теперь ещё и обмазать надо! От такой девочки все мальчики разбегутся!

– Ты, Валентина, чем старее, тем дурнее, – засмеялась и Василиса. – У тебя не язык, а помело. Тебя саму бы обмазать с ног до головы, а то скоро совсем завялишься.

– А чёй-то мы всухомятку сидим? – сама у себя спросила Евгения и сама же себе приказала. – Наливай по третьей, – и сама же всем налила.

– За что пить будем? – вздохнула Степанида.

– За родину давайте выпьем, – предложила Валентина. – За землю отчую. Принесла же нас всех нелёгкая в энту распроклятую Америку. И чего дома не сиделось, дурищам!

– Ну, заладила. Как лишку выпьет, так сразу про Рязань свою вспоминает. Кто тебя оттудова гнал?

– Правильно она говорит. За родину грех не выпить, – поддержала Степанида. – Может, и мы когда вернёмся.

– Кому мы там нынче нужны!

Бабки пригорюнились. Хозяйка, окинув взглядом стол, метнулась на кухню, приволокла чугунок с голубцами:

– А вот и горяченькое подоспело! Угощайтесь, не стесняйтесь, по Арахниному рецепту сготовлено.

– То-то они у тебя такие агромадные. Один съешь – всю неделю сыт будешь.

Тем временем свечерело. Утомившийся от гомона и смеха филин неслышно улетел в лес на охоту. В камине уютно потрескивали дрова.

– Тебе, Васька, хорошо. – сказала хозяйка, подперев щёку рукой. – Ты у нас самая хитрая. Вышла на пенсию заслуженную посредством утонутия, и забот не знаешь. Прыгашь по жизни ровно стрекоза, ни тебе туристов, ни экскурсий, ни отчётов, ни комиссий. Не жизнь, а сказка.

– А тебя кто заставлял оживать? – отвлеклась от холодца Василиска. – Шмякнуло тебя по башке фургончиком – вот и радовалась бы жизни. Так нет же – в экскурсоводы её понесло. Про свою героическую гибель правильными словами кажный день кому ни попадя рассказывает. Да так, что у самой чуть слёзы из глаз не брыжжут. Мазохистка ты, Женечка, вот что я тебе скажу.

– Так скушно прибитой всю жизнь притворяться. Не привыкшая я без дела сидеть.

– Ну, тогда и неча тебе жалиться.

– Эх, девки, хорошо-то как! – поднялась из-за стола Валентина. – Надоело сиднем сидеть. Сейчас плясать буду!

– Глянь, Стеша, глянь! Кочергу-то нашу опять на пляски потянуло. Больше ей не наливайте, она мне опять всю пещеру перевернёт… Ты с кем плясать-то надумала, старая? Нету нынче здеся мужиков, нету!

– Есть! – заявила Валентина, уперев руки в боки и постукивая каблучками по полу. – Есть один!

– Да где же он? Да кто ж это таковский?

– Крокодилус твой сушёный, – Валентина подхватила чучело крокодила и закружилась с ним по пещере. – Ну чем не мужик!

Василиса лихо опрокинула рюмку и тоже подхватилась из-за стола:

– Моя очередь следущая с крокодилусом плясать!

– Стеша, ты что загрустила?

– Да так, Женечка, в сердце что-то кольнуло, не обращай внимания, сейчас отпустит.

* * *

Устин Жуков выпряг коня, закрыл ворота, потом присел на лавочку. В пещере дым стоял коромыслом. Разошедшиеся бабоньки, наплясавшись, взялись петь:

– Виновата ли я, виновата ли я,
Виновата ли я, что люблю?

Устин вздохнул всей грудью тёплый вечерний воздух, посмотрел на темнеющее небо. Месяц серебрится, звёздочки ясные перемигиваются, берёзки вон в роще белеют… А всё одно – не лежит душа. "Так похоже на Россию, только всё же не Россия". Сколько лет в этих краях прожито, а на родину с прежней силой тянет. Охо-хо!

Из тёмноты пещеры на всю Волшебную страну звонко разносилось задушевное:

– Виновата ли я, что мой голос дрожал,
Когда я колдовала ему?