Отправлено: 16.02.23 18:19. Заголовок: Граев подарок (полная версия)

Это продолжение опуса под названием "Вода и звёзды".
https://izumgorod.borda.ru/?1-8-80-00000133-000-0-0-1606676271
(Но его не обязательно знать, чтобы разобраться, что к чему, просто два-три персонажа оттуда сюда перекочевали.)
Долго придумывала и даже забросила, но вдруг написала.
Начало я уже выкладывала, это было ооочень давно.
Вот окончательный полный вариант.

 Отправлено: 16.02.23 18:26. Заголовок: Граев подарок. ..

Граев подарок.

Часть 1. Розовая страна.

Глава 1. Черномордыш.

Спор есть спор, но это было слишком даже для Бэрка. Конечно, никто в деревне не посмеет назвать его трусом. Все видели, как в прошлом году он присмирил взбесившегося медведя с помощью одной только рогатины, а совсем недавно вступился за Носатого Таля, когда здоровенные сыновья Мельника, набравшись медовухи, отправились искать приключений. Он ни словом не обмолвился о том, что каждый раз душа у него уходила в пятки, каждый раз он отчаянно трусил, но раз уж взялся, не бросать же на полпути! Никто во всей деревне не догадывался, какой трус на самом деле этот Бэрк и каких усилий ему стоит скрывать свою трусость все его двадцать с лишним лет. Одних только рыскарей он не особо боялся и не прятался, когда они проносились низко над деревней. Что будто бы в старину рыскарям случалось нападать на людей – это всё сказки старой Талайкул, пусть она их малым детям рассказывает. Рыскари людей вообще не замечают, их куда больше интересуют зайцы, утки и горные козлы.
А теперь… Эх… Надо же было так глупо попасться! Титус поспорил всего лишь на бочку медовухи, а Бэрк заявил, что, если он проиграет, то в ближайшую пятницу на закате дойдёт до главных ворот Розового дворца и пнёт входную дверь. Оказалось, Титус ещё заранее договорился с красоткой – вдовой скорняка, что на пирушку она пойдёт с ним, а не с Бэрком. И вот теперь Титус остался при медовухе и весёлой вдовушке, Бэрку же, хочешь – не хочешь, придётся расплачиваться за свою неосторожность.
Он долго собирался с духом. Перед глазами его всплывал образ мрачного, некогда розового массивного строения с пустыми проёмами окон, покрытого мхом и со всех сторон обросшего густым кустарником. Даже храбрецы, к коим Бэрк себя не относил, случайно оказавшись на расстоянии сотни шагов от дворца, спешили унести ноги. Казалось, что от прежнего жилища феи – покровительницы Розовой страны разит холодом и смертью.
- Тебе не обязательно подходить близко к воротам, как скроешься в кустах, никто и видеть не будет, подошёл ты или нет, - советовал Носатый Таль. – Титус нечестно играл, так что и тебе не стоит особо геройствовать!
Бэрк про себя решил, что так и поступит, но усмехался и говорил:
- Нет, парень, так не годится. Я своему слову хозяин, раз сказал, значит, сделаю.
Вечерело, толпа любопытных уже собралась на холме за околицей – все ждали, как храбрый Бэрк будет отдуваться. Ну что же, надо – значит надо. Он надел сапоги покрепче, подпоясался потуже, снял со стены дедову секиру и отправился в путь. Когда Бэрк поравнялся с ожидавшими его людьми, из толпы вышел Титус. Выглядел он смущённым.
- Бэрк, ты… Это… Может, того… Не стоит? Погорячились оба… Проклятое место – на то и проклятое, негоже туда ходить! Там, даже если про рыскарей забыть, невесть что обитать может! Вдруг черномордые твари как раз оттуда к нам и лезут? Опасно это!
В самом деле, вот уже три месяца или около того и в их деревне, и в соседних все были встревожены из-за появления в здешних краях странных существ, по виду вроде как людей, но не людей. Являлись они людям лишь в сумерках, сразу же убегали. Парень из соседней деревни утверждал, что при свете Граева факела заметил одного, мелкого и щуплого, ночью в яблоневом саду, погнался за ним, но тот сиганул через ограду и скрылся так проворно, будто в темноте видел как днём. На кольях ограды осталось несколько нитей ветхой ткани серого цвета. Сколько их было всего, никто не знал, видели то одного, то двоих, то повыше ростом, то пониже, разглядели их вытянутые фигуры, с ног до головы закутанные в серые плащи, узкие чёрные морды, а кому-то «посчастливилось» даже заметить, что у загадочных тварей прищуренные красные глаза. На глинистом берегу озера по утрам часто обнаруживали следы не то странных ног, не то странной обуви. Голоса таинственных созданий никто не слышал.
Люди справедливо полагали, что порядочному человеку, как и порядочному животному, положено жить не таясь, а красть яблоки из сада и вовсе грешно. Черномордых тварей объявили нечистью и старались избегать встреч с ними.
Нелюбовь была взаимной. Обитателей Розовой страны эта нечисть, видимо, боялась как Граева огня. Да и самого Граева огня, кажется, тоже боялась, раз шарахалась от белых факелов как от чумы. Поэтому теперь почти все взяли за правило при наступлении ночи разводить перед домом белый костёр и оставлять кого-то из домочадцев на карауле.
Бэрк до сих пор не встречался ни с одним из этих созданий и был этому рад-радёшенек, но вслух утверждал, что страшиться нечего, потому как ущерба от них никакого, кроме пары обобранных яблонь.
Вот и на сей раз он пожал плечами, словно не понимая, о какой опасности толкует Титус. Лёгкой походкой Бэрк зашагал к зарослям, служившим бы естественной преградой для желающих прогуляться в окрестностях Розового дворца, если бы таковые нашлись.
Толпа вскоре поотстала, любопытные решили ждать Бэрка на склоне холма. Какое-то время Носатый Таль и виноватый во всём Титус ещё следовали за ним, но остановились, когда Бэрку пришлось взять секиру и начать войну с густыми зарослями дикой малины и обвившего её плюща. Туда ещё никто не ходил, значит, и им идти не след. Они не такие храбрые, как он. Какое-то время ещё была видна его макушка, потом и она пропала. Был слышен треск разрубаемых и ломающихся веток, потом стих и он.
Тень старого дворца вытянулась и закрыла, словно облако, пшеничное поле и дорогу, ведущую к реке. В нежных розовых лучах мрачное здание тоже выглядело розовым, почти таким, каким было, возможно, лет триста назад, ещё до Грая. В наступившей тишине Носатый Таль и Титус услышали, как застрекотали кузнечики, как где-то далеко в горах вылетевший на охоту рыскарь издал победный вопль, а потом вновь раздался треск малиновых веток. Оба парня радостно переглянулись и, забыв уже о страхе, бросились навстречу своему герою. Каждый из них решил про себя, что не станет выяснять, действительно ли Бэрк подошёл совсем близко к воротам и ударил по ним ногой. Он в любом случае самый смелый человек из всех жителей Розовой страны за последнюю сотню лет.
Обратно Бэрк шёл гораздо медленнее. Друзья увидели, что идти ему мешает какая-то ноша – нечто большое и неудобное, завёрнутое в ткань. Лицо храбреца было, кажется, ярче Граева огня. Никогда ещё ни Таль, ни Титус не видели его таким. Он вышел из прорубленного им малинового тоннеля, с торжествующим видом опустил то, что нёс, на землю и сел рядом. Развернул ткань – и оба друга издали вопль ужаса!
Тщедушная тварь в серых лохмотьях, с чёрной мордой, пыталась прикрыть красные глаза белой лапой с пятью пальцами, совсем как у человека, только гораздо тоньше. Существо щурилось от лучей заходящего солнца и скулило, словно обречённый на смерть детёныш рыскаря, брошенный в горах. Голову черномордой твари покрывали длинные, слипшиеся серые волосы.
Титус от страха завертелся волчком, Носатый Таль отскочил на несколько шагов и закричал:
- Бэрк, зачем ты это притащил? Это нечистая тварь, человеку нельзя такое трогать! Брось его в кусты, пока не поздно!
Но герой снова укутал свой трофей в рваный плащ.
- Хочу всем показать. Это, по-моему, детёныш.
С этими словами Бэрк взял существо на руки и зашагал домой. Ожидавшие на холме сначала радостно приветствовали героя, но потом в ужасе замолкали и шарахались в сторону. Из свёртка в его руках выглядывала тонкая белая лапа, нервно теребившая лохмотья.
Титус бежал впереди и орал как оглашенный. Со всех сторон сбегались люди, многие сначала подумали, что с храбрым Бэрком что-то случилось у ворот проклятого дворца. Но когда Титус и Таль на бегу объяснили, что он нашёл и пытается затащить в деревню детёныша черномордой твари, народ кинулся по домам за вилами, топорами и Граевыми факелами. Храбрость – это хорошо, но надо и с другими считаться!
Уже возле самого дома Бэрка с его ношей окружила толпа – людей было гораздо больше, чем полчаса назад, когда самые любопытные шли поглазеть на его подвиг.
- А ну брось на землю, я на него посвечу! – закричал Мельник, размахивая Граевым факелом перед самым носом храбреца. Те, кто стоял рядом, заметили, как белая лапа вдруг вцепилась в плечо Бэрка, словно существо, завёрнутое в лохмотья, поняло слова Мельника.
- Не брошу, - ответил Бэрк, и Носатый Таль догадался, что этот ответ предназначался не Мельнику, а щуплой твари на руках.
- Тогда убирайся из деревни с этой мерзостью, ей здесь не место! Здесь добрые люди живут! – закричали в толпе, а Мельник подлил масла в огонь:
- Эта тварь была в Проклятом дворце, может, проклятье теперь и на Бэрке, а потом и всей деревне конец настанет!
- Уходи! Уноси эту тварь! Уходи! – люди расходились всё больше, оттесняя недавнего героя от его дома. Бэрк выглядел растерянным – он явно не ожидал такого поворота событий. Он некоторое время молча смотрел на негодующую толпу, а потом вдруг прокричал:
- Это детёныш! Люди, где ваше сострадание? Он безобидный. Он спал в кустах, я напугал его. Посмотрите!
Толпа отступила.
- Посмотрите же!
Белая лапа ещё цеплялась за его плечо, но Бэрк осторожно опустил детёныша на землю, крикнул:
- Факелы уберите!
И развернул плащ. Те, кто был посмелее, вытянули шеи, рассматривая существо. Оно поджимало колени и прятало глаза от яркого, почти дневного света Граевых факелов.
- Посмотрите, он не опасен, что он вам сделает? – говорил Бэрк, люди кивали и вздыхали, подходя к черномордой твари всё ближе.
- Эвона, глядите-ка, черномордыш! Страшный до чего! Ну подвинься, подвинься! Эй, не толкайтесь!
Многие заметили, что существо очень похоже на человека, только странное. И тут прозвучал вопрос:
- А может, он просто чумазый?
Все обернулись в сторону девушки, задавшей этот вопрос. Она зарделась, но пояснила:
- Лапы белые, а морда чёрная. Может, умыть, а?
Бэрк чуть ли не носом прижался к своей находке, несколько секунд всматривался, а потом ногтем царапнул щёку детёныша. Тот взвизгнул и на чистом человеческом языке прокричал капризно:
- Хотите умыть – так уж воды принесите!
На щеке, с которой сковырнули кусок засохшей грязи, осталось белое пятно.
Народ покатился со смеху. Кто-то принёс кувшин и мочалку. В темноте умывать «черномордыша» было неудобно, но когда к нему пытались приблизить Граев факел, он снова взвизгивал и прятался в плечо своего то ли спасителя, то ли похитителя. Поэтому девушке, предложившей умывание, пришлось орудовать мочалкой в полумраке. Пока она осторожно, чтобы не поранить «черномордыша», размачивала грязь, а потом стирала, он буравил её и окружающих глазами, которые оказались вовсе не узкими, а очень даже большими, серыми, только какими-то больными, воспалёнными.
- Как будто всё, - объявила девушка и сделала шаг назад, любуясь плодами своего труда.
Толпа ахнула. Морда оказалась всё-таки лицом – белым и нежным. Правда, таких лиц не было ни в этой деревне, ни в соседних. Найдёныш был узколицым, в Розовой стране же все обладали широкими лицами и округлыми подбородками. У него был тонкий, чуть загнутый книзу нос, а почти все здешние были курносы. У него были русые волосы до плеч, а местные дети носили либо короткие стрижки, и тогда всем было ясно, что это мальчик, либо тугие косы-бараночки, и такой ребёнок совершенно точно был девочкой. Этот же ребёнок был непонятно кем. Вопрос назрел сам, и Бэрк спросил:
- Ты кто, малыш? Откуда? Мальчик ты или девочка?
Белолицый «черномордыш» ещё раз оглядел собравшихся, словно раздумывая, стоит ли с ними говорить. Потом поинтересовался:
- Зачем вы меня из кустов вытащили?
Бэрк пожал плечами, а девушка засмеялась и сказала:
- Хотел похвастаться, какой он храбрый! А сам тебя, небось, испугался до смерти!
Бэрк опешил – это же его секрет!
Найдёныш меж тем встал, оправил на себе свой рваный плащ и выпрямился. Это был, конечно, мальчик. Судя по росту, лет двенадцати, судя по лицу – чуть меньше. Он был очень худ, однако его осанка и гордая посадка головы поразили присутствующих. Кто-то в толпе попытался приблизить факелы, чтобы разглядеть его получше, но незнакомец тотчас закрыл лицо белыми тонкими руками.
- Уберите же свет, не видите, ему от света плохо! – крикнула девушка. – Он потому и мазался глиной, чтобы от света спасаться!
- Добрые люди света не боятся, - заявил Мельник. – Не к добру это всё, теперь жди неприятностей! Зула, я отцу твоему расскажу, что ты такую мерзость руками трогала!
- Да ну вас, дядя, - отмахнулась девушка и обратилась к найдёнышу:
- Кто ты? Откуда взялся, почему прятался в кустах?
Тот по-прежнему не спешил отвечать. Он словно обдумывал что-то. Зула отметила про себя, что лицо у него умное и приятное, хотя и необычное.
Наконец он заговорил. Но не ответил, а опять спросил:
- Знаете ли вы, что происходит во дворце, добрые селяне?
Толпа заволновалась. Титус ответил:
- Не знаем. Розовый дворец проклят. Туда давным-давно нельзя входить. Никому.
Мальчик вновь задумался. Было тихо и темно, жители деревни почему-то с нетерпением ждали, что же он скажет.
- А ты там был? Внутри? Во дворце? – вдруг спросил Бэрк.
Мальчик медленно кивнул головой. Некоторые в ужасе отшатнулись, словно боясь, что проклятие Розового дворца и до них дотянется, доберётся, доползёт…
- И… Что?
- Я – ничего. А вот с моим другом беда.
- Расскажешь? – спросила Зула, и мальчик опять кивнул.
- Меня, кстати, зовут Бэрк, - заявил тот, кто вытащил перепачканного ребёнка из малинника.
- А меня – Гаэтано, - ответил мальчик.
- Ну и словечко, в аккурат чтоб нечисть кликать, - проворчал Мельник, но его уже не слушали.




2 глава. После рассвета.

Граев факел повесили на шесте поодаль. Всем хотелось видеть найдёныша получше, но от близкого яркого света он замолкал и прятал лицо, поэтому решили оставить полумрак.
- Вы все намерены слушать меня? – поинтересовался Гаэтано. Вокруг него собралось человек восемьдесят, не меньше.
- Ты начни, а мы посмотрим, интересная твоя история или нет, - ответил Носатый Таль.
- Мне снова сесть на землю, или кто-нибудь предложит мне стул?
Мельник затрясся от смеха:
- Стул ему! Тоже мне, принц!
Многие подхватили его веселье. Мальчик же с достоинством ответил:
- Я не принц, я король.
Народу стало ещё веселее. Гаэтано, дождавшись тишины, продолжил:
-Я не настаиваю, чтобы вы называли меня величеством, потому что явился из другой страны и вряд ли имею право на королевские почести здесь. Поверьте, добрые селяне, к вашим традициям и государственному строю я отношусь с большим пиететом.
Таких слов в деревне не слышали. Бэрк почесал в затылке, его друзья застыли с открытыми ртами, Зула чуть было не спросила: «С чем – с чем относишься?», но не решилась. Повисшая тишина была прервана ехидным вопросом Мельника:
- И откуда же вы изволили явиться? Из какой такой другой страны?
- Из государства, расположенного глубоко под землёй. Я не знаю, слышали ли вы о нём.
- А! А! Я говорил! Говорил, что это нечисть! Под землёй покойники живут! – заорал Мельник.
- Покойники не живут, они лежат в могилах и гробницах, холодные и бездыханные, потому что мертвы, - возразил мальчик. – Под землёй есть очень большая пещера, в которой много веков назад наши предки основали королевство, им управляют семь королей, - объяснял он терпеливо, - а мы недавно из любопытства поднялись на поверхность, да не смогли вернуться назад.
- Мы? Сколько вас? – допрашивал Мельник.
- Трое.
- И все трое – короли?
В толпе снова засмеялись.
Гаэтано медленно оглядел Мельника с головы до ног. От его строгого цепкого взгляда толстяку вдруг стало не по себе, он отступил на шаг назад и сам себе удивился. Надо же, испугался заморыша в лохмотьях!
- Нет, не все. Я и мой друг были королями, а моя сестра – принцессой. Здесь же нам пришлось вести жизнь, которой не позавидовал бы беднейший крестьянин нашей страны.
Бэрк вдруг молча растолкал людей, поднял чурбан, стоявший во дворе, пронёс над толпой и поставил перед мальчиком.
- Вот, величество, это тебе, садись. И это тоже тебе, - он достал из кармана бублик.
Даже в сумраке было видно, как загорелись глаза ребёнка и как жадно он схватил угощение. Но к нему тут же вернулся его прежний вид, полный достоинства. Он крепко сжал бублик в своей тонкой руке, уселся на чурбан, расправил складки рваного плаща и произнёс:
- Благодарю тебя, добрый селянин. Теперь я расскажу, что за несчастье произошло с нами здесь. Мы не знаем теперь, как нам быть и откуда ещё ждать беды.
Люди уселись прямо на гладко утоптанную землю двора. Появление чужеземца было здесь редкостью. Народ готов был глазеть на него хоть всю ночь, а ведь он ещё и историю рассказать пообещал!
Гаэтано повёл свой рассказ, а мы, с вашего позволения, поведём свой – несколько иными словами и с несколькими подробностями, которых, возможно, не знал юный король.
Молодая принцесса Лувис, её младший брат Гаэтано и другой король Подземной страны, Тадео, поднялись на поверхность, влекомые любопытством. Они, жители Пещеры, своими глазами увидели небо, звёзды и ярко-розовый восход. Не найти слова, которые описали бы их восторг и изумление. Взявшись за руки, два подземных короля и принцесса взирали на это чудо, всё сильнее щурясь от света. И всего через несколько минут поняли, что их любопытство может стоить им дорого.
Первой отвернулась от дневного светила Лувис. В глазах защипало, вокруг словно заплясали разноцветные шары. Затем и оба её спутника отвернулись и принялись часто моргать.
А утро только начиналось!
Когда прошёл восторг, пришёл ужас. Тадео, одной рукой, как козырьком, прикрывая глаза, другой держась за щёку, которая по-прежнему кровоточила, вернулся к водовороту. Гаэтано и Лувис, почти не открывая глаз, спотыкаясь, пошли за ним. Вода с шумом уходила вниз, но пещеры, из которой они поднялись, видно не было. Она стала частью этого водопада, нечего было и думать о том, чтобы вернуться домой. Они в Верхнем мире, в котором жили их далёкие предки, но как же тут жить? Спустя несколько минут света стало ещё больше, он уже лился не только с неба, но, кажется, даже из-под ног – скалы отражали свет и слепили, слепили, слепили…
- Я не могу больше, я так не могу больше, я ничего не вижу, мне страшно! – рыдал Гаэтано, упав на камни и закрыв лицо руками. Лувис была не лучше, она ничем не могла его утешить.
- Тадео, что же это? Это и есть Верхний мир? Это тот самый Верхний мир? Может, это какой-то другой Верхний мир? Здесь невозможно жить! – кричала она, тычась в розовые скалы, словно слепой детёныш Шестилапого.
Тадео пытался тащить их куда-то, потом сбивался с пути, потому что тоже не видел ничего вокруг.
- Это я виноват! Если бы не я! И если бы не эта лестница проклятая! – повторял и повторял он.
Света становилось всё больше, хотя казалось, что это невозможно. А потом ещё и ещё больше. Стало невыносимо жарко, пришла страшная жажда и духота. Лувис казалось, что она снова в теле своего двойника и враг по-прежнему мучает её в хранилище для спящих, что пытка эта не прекращалась, а всё, что было после гибели двойника, ей просто приснилось. Она не слышала больше ни брата, ни Тадео, и просто ждала смерти от жажды, жары и света.
Смерть, однако, не пришла.
Сколько часов или веков пролетело – неизвестно. Лувис почувствовала, что на лицо её льётся вода. Она попыталась открыть глаза, но не смогла – веки опухли и слиплись. Но слуха принцесса не лишилась, поэтому услышала голос брата:
- Лувис, сестричка, эта гадость укатилась! Наконец-то стемнело! Он говорит, надо идти.
Она пропустила его слова мимо ушей, открыв рот и с наслаждением всасывая стекающие по щеке струи. Ей было всё равно, откуда взялась вода.
- Лувис, милая, пожалуйста, очнись! Нам надо идти! Несколько часов будет темно, мы должны за это время найти убежище! Второго такого дня нам не пережить! – Тадео попытался её растолкать.
Она и на него не обратила бы внимания, лишь бы вода текла. Но воды не стало. Зато через несколько секунд кто-то принялся протирать её глаза мокрой тканью.
Открыть глаза усилием мышц не удалось. Она поднесла к лицу руки, тяжёлые, словно свинцовые, и пальцами раздвинула веки. Вокруг было светло. Не убийственно светло, а по-настоящему светло. Как у них дома, в Пещере. Только лилового цвета. Над ней стоял Тадео и выжимал на неё последние капли из своей рубашки.
- Ещё воды, - попросила она.
- Поднимайся, пойдём к реке. Окунёшься, напьёшься, и в путь.
- В какой?
-Потом обсудим. Сначала остудись хорошенько.
- А вы?
- Уже.
Река была совсем рядом, но днём, под палящим солнцем, они не смогли до неё добраться – теряли направление, путались в том, что видели и слышали. А сейчас Тадео помог ей подняться и дойти до относительно тихого места метрах в пятидесяти от водоворота и залезть в воду прямо так, в одежде. Ощущение нежданного блаженства внезапно придало ей сил, она с удивлением отметила, что жизнь, возможно, продолжится даже после всего, что с нею произошло.
Тадео и Гаэтано снова окунулись. Глаза у всех троих были в ужасном состоянии, но постепенно отёк становился меньше, уже не нужно было поднимать веки пальцами. Они выбрались на берег и сели на нагретые за день камни.
- Итак, - начал Тадео, - положение наше такое: мы в Верхнем мире, жить здесь невозможно. Какие будут соображения?
- Вернуться домой! – ответил Гаэтано.
- Путь для нас закрыт, - возразил Тадео. – Можешь, конечно, прыгнуть в водоворот, но это будет твой последний прыжок.
- Во-первых, не «твой», а «ваш», - отозвался Гаэтано, - во-вторых, я не такой дурак и вовсе не имел в виду, что надо прыгать в водоворот. Вам, должно быть, известно о существовании Торговых ворот. Они не здесь, они далеко, но мы должны найти способ добраться туда. По-моему, это так очевидно, что не стоит об этом и говорить.
Тадео фыркнул. Он уже понял, что у брата его подруги тот ещё характер, и хотел было поубавить его спесь, но вспомнил, что он сам виноват в случившемся. Если бы он не потащил эту лестницу, если бы не полез наверх, Лувис и Гаэтано сейчас были бы уже дома.
Принцесса слушала их не очень внимательно, она прислушивалась к своим ощущениям. После холодной ванны сидеть на тёплых розоватых камнях было приятно. Конечно, хотелось есть, но это не так уж сильно тревожило. Что-то другое было не так. Глаза болят от света? Да, болят, но есть что-то ещё.
Руки! Руки и лицо! Покалывание… Или жжение… И всё сильнее.
- У меня что-то с кожей. Лицо и руки как будто горят.
- И у меня, - хором ответили два короля.
- Что это?
Тадео задумался. Гаэтано же нашёл ответ:
- Я однажды прятался на кухне, хотел найти живую рыбу. Чтобы матушкиных фрейлин напугать. Да не туда руку сунул. Было горячо. Главный повар перепугался, сказал, что у меня ожог. Так вот, ощущения похожи. Может, эта гадость… Это солнце… Ещё и обожгло нас?
- Но люди-то здесь живут! – недоумевала Лувис. - Или все они только по ночам выходят из домов? Должно быть, дело в том, что нам здесь не место. За долгие века наш народ разучился жить под солнцем. Тадео, брат прав – нам надо вернуться. Необходимо найти другой вход в Пещеру. Торговые ворота существуют много лет. Там наше спасение от этого ужаса. Мы должны их отыскать.
- Да? Постучимся, представимся, попросимся домой? Представляешь, сколько всего нам объяснять придётся? Лувис, я официально мёртв. Да и ты теперь, кстати, тоже.
- А я официально жив, я король, я хочу во дворец! – закричал Гаэтано.
- Тем более что в таких условиях мы все скоро будем мертвы не только официально, но и фактически, - заметила Лувис.
Кожу жгло всё сильнее. Не оставалось никаких сомнений – открытые участки кожи обгорели, не так сильно, как в огне, но довольно ощутимо.
- Знаете, я иногда мечтал перебраться жить в Верхний мир, хотя никому не говорил. В библиотеке были интересные старые рукописи – да ты сама писала о них нам с сестрой, помнишь, Лувис? Я… Я совсем не так всё представлял. Мне жаль, что я притащил вас сюда. Простите меня.
Тадео опустил голову.
Лувис погладила его по руке. Гаэтано вздохнул и важно изрёк:
- Я не сержусь на вас, дорогой собрат.
Все трое какое-то время ещё сидели молча. Потом так же молча поднялись и огляделись.
Была самая настоящая ночь - гораздо темнее, чем круглые сутки в Пещере, под золотистыми облаками, но, забегая вперёд, скажем, что тьма Верхнего мира никогда не была непроглядной для выходцев из страны Подземных рудокопов. При свете звёзд они видели если не всё, то почти всё. С одной стороны, далеко-далеко, они различали острые вершины гор, с другой – что-то тёмно-зелёное, колышущееся. Оттуда дул лёгкий свежий ветерок и доносились странные звуки – то ли скрип, то ли звон, то ли повизгивание.
Они поднялись на невысокую покатую скалу (острых скал здесь на было вообще) и рассматривали открывающийся оттуда вид. Было красиво, очень красиво. Тёмно-синее небо дарило миру свой глубокий цвет, а розоватые камни под их ногами стали фиолетовыми. Журчала река. Если бы не болели глаза, не горели огнём руки и лица, они забыли бы о том кошмаре, который пережили днём.
- По-моему, там лес, - сказал Тадео и пояснил:
- Лес – это много деревьев, растущих близко друг к другу. Если я не ошибаюсь, сквозь листья деревьев солнце будет жечь не так сильно. Мы сможем провести день в лесу. Только надо придумать, как запастись водой.
- Неплохо бы ещё и едой, - добавил Гаэтано.

 Отправлено: 16.02.23 18:27. Заголовок: 3 глава. Всё не так ..

Граев подарок.

Часть 1. Розовая страна.

3 глава. Всё не так страшно.

- Я!
- Нет, я!
- Я мужчина, значит, я и рискну!
- Вот именно, ты мужчина, значит, ты нужен моему брату! Кто позаботится о нём, если ты отравишься? А от меня всё равно никакого толку.
- Не говори ерунду! Ты его сестра, ты ему нужна. Я сильнее тебя, значит, на мне и проверим! Выживу как-нибудь!
- Я не позволю тебе рисковать! Ты и так ранен!
- Подумаешь, щёку поцарапал! Лувис, я съем всего одну-две, от такого количества точно не помру!
- А вдруг в них яд? Наподобие ксовирума? Достаточно будет одной капли!
- Ксовирум мне вообще не страшен, сестра пичкала меня противоядиями. Видишь, по всему выходит, что мне пробовать.
- Ксовирум – не единственный в мире яд, мы даже не знаем, как называются эти ягоды!
Так спорили Лувис и Тадео, стоя возле густого кустарника, усыпанного красными ягодами. Каждая была в форме пирамидки и состояла из множества мелких кругленьких ягодок, как будто слепленных между собой. Путешественники поневоле, они проголодались ещё сутки назад, и теперь решали, кто первый отведает незнакомые ягоды, чтобы узнать, ядовиты они или нет.
- Я! Я попробую! А ты подождёшь, посмотришь, не станет ли мне плохо!
- Убери руку, я сказал, я буду есть!
- Пока вы фпорите, эта гадофть опять поднимеффа в небо, - услышали они Гаэтано. Он стоял в двух шагах от них и с наслаждением… Жевал красные ягоды!
Лувис вскрикнула:
- Брат, плюньте! Плюньте скорее! Что вы наделали!
Тадео рассмеялся:
- Ну вот, всё решилось само собой!
Лувис злобно зыркнула на него.
- Чему ты рад? Что теперь будет? Брат, вы много съели?
- Горсти три.
- Вы можете умереть!
- Неа…
- Что – неа?
- Я такое уже ел.
- Ели? Где? Когда?
- Когда вас не было при дворе, сестра. Вы тогда спали, помните? Матушка узнала, что такое угощение подавали в Оранжевом секторе, и потребовала, чтобы для нас тоже закупили. Для пробы.
- Что, точно такие же ягоды? – заинтересовался Тадео.
- Нет, не совсем. Те были чёрные. Мне понравилось, я ещё хотел, но дядя сказал, что их мало, в Верхнем мире их, мол, откуда-то издалека привозят, и они быстро портятся. По цене - как ведро яблок за горсть ягод! Представляете, сколько вёдер яблок я сейчас съел? – Гаэтано ухмыльнулся и продолжил прерванную трапезу.
- Ну, я не знаю, - Лувис помялась. – Всё-таки те ягоды, вы говорите, были другого цвета…
- Вафе дело, - отозвался Гаэтано. Он ел с блаженной улыбкой на лице.
- А, была - не была! – Тадео никогда не был так голоден, и вид мальчика, за обе щёки уминающего красные ягоды, оказался убедительнее, чем голос разума. Он присоединился к Гаэтано и с наслаждением отправлял в рот незнакомое лакомство – горсть за горстью.
Принцесса постояла ещё немного, вздохнула, да и начала есть. Было вкусно, очень вкусно, очень-очень вкусно. Будь что будет, думала она. Если брат отравится, наевшись неизвестно чего прямо на её глазах и при её попустительстве, она всё равно умрёт от чувства вины.
Прежде ей случалось есть вишню, сливу и виноград из Верхнего мира, но эти ягоды - в сто раз лучше. Интересно, как они называются?
У кустарника оказались колючие ветки, продираться сквозь него было непросто, но голод, как известно, сильнее осторожности. Около часа продолжалось это пиршество на троих в густых кустах с неизвестным названием, возле большого зелёного леса, под предутренним звёздным небом. Время от времени пирующие окликали друг друга, чтобы не потеряться в зарослях.
Стало светлеть, и тут только все трое вспомнили, где находятся. Они вдоволь насытились, но предстояло ещё решить, где провести наступающий день.
Они выбрались из кустарника, сняли друг с друга веточки и колючки, подобрали с мягкой тёмно-изумрудной травы своё нехитрое имущество. У Тадео был лук, колчан со стрелами и кинжал. Всё это добро он умудрился не растерять. Одет он был в штаны и рубашку из грубой домашней ткани, кожаную куртку и тяжёлые сапоги. Фиолетовая шапка со светящимся шариком также осталась при нём. Лувис же бросила свой лук, стрелы и кинжал в пещере, где их остались ждать два помощника Хранителя времени – она думала, ей не понадобится оружие там, куда они направились. Серое платье, башмаки да фиолетовая косынка – всё, что ей осталось. А брат её был одет так, как положено одеваться королю в день Усыпления, и бархатный камзол с сапфировыми пуговицами, увы, сильно пострадал, когда его королевское величество трапезничал в кустарнике.
Путники оглядели друг друга, повздыхали и направились в сторону леса. Он был огромный, тёмный, живой! Незнакомые звуки и запахи пугали и завораживали. Что-то там шевелилось, ухало, попискивало, потрескивало, но в лесу было спасение от надвигающегося дня. В тени деревьев – гигантов им будет безопаснее, чем где-либо ещё.
Лувис знала из книг, что в лесу живут звери и птицы. Знала она также, что животные в Верхнем мире гораздо разговорчивее, чем в Пещере. С одной стороны, неплохо бы расспросить кого-то из них, что здесь и как. С другой – кто их знает, какие они, чего наговорят и кому потом расскажут о трёх путниках, боящихся солнца…
После всестороннего рассмотрения вопроса Лувис и оба величества решили не вступать в контакт ни с кем из местных, будь то человек, зверь или птица, до полного выяснения обстановки. Сначала посмотрят, где оказались и кто тут живёт, а потом уж дорогу спросят.
Они довольно долго шли по лесу, стараясь, впрочем, не уходить слишком далеко от реки. Осматривали деревья и кусты. Надеялись найти какое-нибудь углубление или достаточно толстое дерево, чтобы, улегшись под ним, накрыться ветками и притихнуть на весь длинный яркий день. В лесу были тропы, то узкие, то широкие, и путникам становилось интересно, протоптали их люди или животные. Над головой всё звонче раздавалось чириканье и щебетание, эти непривычные звуки ласкали слух и успокаивали. Некрупные серые птицы мелькали в ветвях.
Вскоре им повезло. Дорогу преградило огромное поваленное дерево – его вырвало с корнем, и под ним образовалась довольно глубокая яма. Идеальное убежище! Правда, очень грязное. Тадео скомандовал нарвать как можно больше веток с листьями, Лувис взялась за дело. Ломать ветки обожжёнными на солнце руками было очень больно, но у неё впереди ещё целый день на то, чтобы ничего не делать и жалеть себя.
Гаэтано скрестил руки и по-королевски озирал утренний лес. Становилось всё светлее.
- А что это вы, ваше величество, отдыхаете? – поинтересовался Тадео, при помощи кинжала отпиливая толстый сук дерева с густой листвой.
- Я, ваше величество, очень устал. И чувствую себя неважно.
- Он отравился! – вскрикнула сестра.
- Нет, он просто объелся. А ну-ка, лодырь, марш ветки ломать!
- Сестра, кто он такой, чтобы мне приказывать? Я король! Я не буду ломать ветки! Я пока ещё не забыл о королевском достоинстве!
Тадео смеялся, не прекращая пилить сук.
- Где было ваше королевское достоинство, брат, когда вы подслушивали под столом, или когда таскали рыбу с кухни, или когда дорисовали бороду на портрете нашей прабабушки? – грозно и низко спросила Лувис.
- А… Про портрет вы откуда узнали? – растерялся Гаэтано.
- Ага, признаёте! Я просто догадалась! Никому другому такое не сошло бы с рук. Давайте-ка начинайте, иначе останетесь здесь, на свету, а мы с Тадео спрячемся и чудесно проведём день!
- Как же, как же, вам там вдвоём будет интереснее, я понимаю, - проворчал мальчик и нехотя начал отламывать первую попавшуюся ветку.
В тусклом свете было бы заметно, что и Лувис, и Тадео густо покраснели, но их обожжённые лица и так были пунцовые.
Оставалось только решить вопрос с водой на день, ведь на берегу реки будет открытое солнце, но и тут повезло. Недалеко от облюбованного ими места нашёлся родничок – совсем крошечный, но чистый. Тадео попробовал воду и сказал, что она вкуснейшая. Было решено, что время от времени кто-то из них будет выбираться из убежища и набирать воду в колчан. Надолго набрать было, увы, нельзя – колчан протекал. Но если наполнить его до краёв, то получилось бы донести до их «дома» примерно половину и напоить всех.
Набирать ягоды они не стали – уже смотреть на них не могли. Решили, что днём выспятся и как следует проголодаются, а ночью вернутся к знакомому кустарнику.
Как только рассвело, в глазах у наших героев защипало. Хотя в лесу было гораздо тёмнее, чем среди тех розовых скал, лучи солнца пробивались сквозь густую листву и отражались, казалось, от каждого ярко-зелёного листика, от каждого гладкого серого ствола. Почти на ощупь троица залезла в яму, выстланную ветками и широкими листьями, Тадео удалось соорудить из того же материала нечто наподобие щита и этим щитом загородить их убежище от света. Темноты не получилось, видели все трое прекрасно, но большего и не требовалось. По крайней мере, здесь солнце их не обожжёт и не ослепит.
Лувис уселась в середину, Гаэтано устроился слева от неё, Тадео – справа. Получилось тесновато, зато так теплее. К утру в лесу было прохладно, а одежда на них не просохла после вечернего купания.
- Развести бы костёр! – мечтательно произнёс Тадео.
- Из чего бы, - вздохнула Лувис.
- Как думаете, люди в этих краях обитают? Верхний мир большой, говорят. Может, даже за этим лесом никто не живёт? – спросил Гаэтано, зевая и прижимаясь к сестре. Он не спал месяц, сейчас ему полагалось бы быть усыплённым и отлёживаться в хранилище. Поэтому мальчик чувствовал вполне естественную усталость. Лувис думала, сможет ли брат заснуть обычным сном, ведь он не умеет!
- Конечно, обитают, - тоже зевая, ответил Тадео. – Я видел.
- Где? Когда? – встрепенулись брат и сестра.
- Да вот всю ночь смотрел на парочку, - засмеялся он, потом вздохнул и закрыл глаза.
- Ну и шуточки у него, - обиженно протянул Гаэтано. - И ни малейшего представления о королевском достоинстве.
- Позвольте посоветовать вам, ваше величество, - заговорил Тадео, не открывая глаз, - пока находитесь в Верхнем мире, забудьте о том, что вы – король. Никто из местных жителей не обязан оказывать вам королевские почести и даже обращаться на «вы», никто – и даже я, слышите? – не обязан кормить вас и устраивать вам местечко поудобнее. Лучше помалкивайте о своих привилегиях и об этом вашем достоинстве.
Лувис замерла – так непривычно было слышать строгого Тадео! И что же ответит её капризный брат?
Гаэтано помолчал, потом со слезами в голосе ответил, глядя перед собой:
- Никто не обязан. Хорошо. Забуду о привилегиях. Хорошо. Но о достоинстве забывать нельзя. Когда это единственное, что у меня есть…
Тадео приподнялся и внимательно посмотрел на мальчика. Потом поправил под ним и Лувис свою куртку, откинулся в кресле из веток и снова закрыл глаза. Лувис пожала ему руку – непросто было сказать то, что заставит её брата по-настоящему задуматься!
Просидели в тишине около получаса. Вернее, абсолютной тишиной это нельзя было назвать – лес жил полной жизнью, и его звуки, незнакомые жителям Пещеры, проникали к ним в «дом» и будили их воображение. Слышалось хлопанье крыльев, больших и маленьких. Слышалось птичье чириканье, и Лувис изнывала от желания посмотреть на дневных птиц Верхнего мира, которые, как она читала, бывают яркими и красивыми. Слышалось шипение, и Тадео, встречавшийся в Подземелье со змеями во время работы в рудниках, надеялся, что здесь они не смертельно ядовиты.
Потом он задремал, убаюканный шумной лесной тишиной и стуком сердца Лувис, которая была совсем близко к нему и так далеко от Ружеро. Тадео надеялся, что они не найдут дороги к Торговым воротам и она не вернётся в Город Семи владык. Здесь слишком много солнца, но они теперь будут неразлучны. Он придумает, как им жить здесь, он горы ради неё свернёт.
По ровному дыханию Тадео Лувис поняла, что он спит. Носом он уткнулся в её плечо. Вечно растрёпанные тёмные волосы рассыпались по лицу, скрывая глубокий порез на щеке. Как изменился Тадео, как много времени прошло с первой их встречи! Сильный, мужественный, красивый… Хорошо, что он остался жив, хорошо, что он с ней. Было бы, конечно, куда лучше, если бы все они сейчас находились в красивом чистом доме, сытые и хорошо одетые, усмехнулась она про себя, но ведь всё сразу не бывает хорошо!
Лувис никак не могла понять, хочется ли ей домой. Её никто не ждёт, матери больше нет. Там есть Ружеро… При мысли о Ружеро защемило сердце. Неужели так должна была окончиться их любовь? Принцесса не была уверена, что никогда больше не увидит того, кто был ей дороже и ближе всех, но почему-то знала: пути у них теперь разные. И это… Это даже хорошо! Она теперь тоже официально мертва, как и Тадео, значит, во дворец ей путь заказан. Она могла бы, как мечтала раньше, поселиться где-нибудь в деревне под чужим именем и заниматься простыми делами – прясть, например. Но для этого не обязательно проникать обратно в Пещеру. Прясть и здесь можно. Можно найти дом, проводить там дни, работать, а ночью выходить на улицу. Какие красивые здесь ночи! И еда растёт прямо на ветках! Не то что в Пещере.
Жаль, брат с ней не согласится. Но и его дома никто не ждёт. Их дядюшка – добрый человек, однако свалившейся на него короне он, конечно, обрадуется. Наверняка женится (за короля-то любая пойдёт!) и думать забудет о племяннике и племяннице. Больше же, Лувис знала, избалованного маленького короля и взбалмошную принцессу не любил никто.
Они придумают, как жить здесь. Если солнце не сожжёт им глаза и кожу, если их не загрызут дикие звери, если люди здесь не окажутся жестокими…
Под напором всех этих «если» Лувис опять затосковала. Утешило её сопенье брата – Гаэтано заснул на другом её плече, впервые в жизни с тех пор, как перестал быть младенцем, заснул самым настоящим, не волшебным сном. Зелёные тени от листьев, освещённых солнцем, бродили по его покрасневшему лицу. Лувис вспомнила, что он теперь – круглый сирота.
- Бедный мой, бедный! – прошептала она. Поцеловала его и вскоре тоже заснула.


4 глава. Уоп-кегу.

Разбудил их дождь. Убежище стремительно превращалось в грязную лужу. Цепляясь друг за друга, полусонные, все трое выбрались под струи тёплого ливня. День ещё не кончился, однако солнце скрылось за большой серой тучей, и в лесу было темно. Лувис хотела увидеть дневных птиц, но они, должно быть, попрятались от дождя.
Капли барабанили по листьям, стоял невообразимый шум. В Пещере не бывает таких дождей, там вообще ничего не бывает в полную силу – ни дождя, ни света, ни жары, ни холода.
Когда дождь кончился, солнце уже садилось. Насквозь мокрые, но весёлые, пришельцы из Подземелья продолжили свой путь. К сожалению, обнаружилось, что ягодами полакомиться больше не получится – их побил ливень, сорвал с кустов и превратил в алую кашу под ногами.
- Ну ничего, тут наверняка ещё что-нибудь растёт, - утешал себя Гаэтано, прислушиваясь к урчанию своего пустого желудка.
Пробираться через мокрый лес было не слишком приятно. Под ногами хлюпала грязь, они то и дело поскальзывались или проваливались в какие-то маленькие ямки и норки.
Алое заходящее солнце теперь по-дружески заглядывало в лес справа, с той стороны, где текла река. Вечером светило было не так опасно. Лувис до слёз смеялась над Тадео, который своей здоровенной лапой пытался поймать тонкие розовые полосы из висящих в воздухе крошечных капелек и света. Красота вечернего леса превзошла всё, что принцесса видела до этого.
Вволю насмеявшись, дальше они пошли молча. И тут, наконец, им встретилась яркая птица. Должно быть, это пернатое было из числа припозднившихся. Ярко-розовое создание с длинным хвостом и золотистым хохолком сидело на пне и внимательно смотрело на людей. Птица была размером с крупную сову, но намного красивее и изящнее. У неё были внимательные глаза-бусины и острый красный клюв.
Путники остановились. Они не знали, как вести себя с птицей. Совы, которые жили в Пещере, почти не разговаривали с людьми. Они знали свою работу – ловить грызунов там, где эти мелкие создания мешают людям. Что тут обсуждать? Совиные глаза редко останавливались на людях, подземным птицам не интересно болтать. А это лесное чудо невообразимо красивой окраски явно приглядывалось к людям, словно чего-то от них ожидая.
Гаэтано таращился на птицу не мигая. Лувис и Тадео переглянулись. Как быть?
Тадео тихонько откашлялся и сказал:
- Здравствуйте!
- Вы не болтуны, - голосом-шелестом отозвалась птица.
Они снова переглянулись. Что птице за дело, много они болтают или нет? Тадео спросил, чтобы поддержать разговор:
- А вы?
- Я уоп-кегу!
- Простите, - Тадео старался говорить как можно учтивее, - я не расслышал, вы что?
Птица посмотрела на него так, как смотрит Хранитель времени на бестолкового помощника, разбившего песочные часы. Потом взмахнула крыльями и была такова. Когда она исчезла в ветвях, путешественники поняли, что стало совсем темно. Второй день в Верхнем мире они пережили весьма успешно.
- Уоп - что? – спросил наконец Гаэтано.
- Уоп – нам пора позавтракать, - отозвался Тадео. – Зря не спросили её, не растут ли здесь поблизости какие-нибудь съедобные вещи.
- Я до того растерялась, что обо всём на свете забыла, - призналась Лувис. – Да вряд ли она стала бы нам что-то рассказывать. Похоже, птица не из разговорчивых. Почему она сказала, что мы не болтуны?
- Может, это качество, которое она ценит в людях. Или наоборот. Как думаете, она нарочно села на пень, чтобы рассмотреть на… нас… Ой…
- Что? – хором спросили брат и сестра.
Тадео молча указывал на то место, где только что сидела уоп-кегу. Сначала они не поняли, что насторожило его. Потом…
Пень! Он был ровный, свежий, кто-то совсем недавно поорудовал здесь пилой.
Трое путников стояли вокруг этого пня, не зная, радоваться им или огорчаться. Конечно, если есть люди, значит, есть поселение, есть дома, есть еда. Но вдруг эти люди будут настроены враждебно по отношению к незваным гостям? Как следует вести себя? Подойти к первому встречному и заговорить с ним, попросить крова? Или затаиться?
- Стой – не стой, решение на нас с дерева не упадёт, - заявил Тадео. И зашагал дальше.
И тут с дерева что-то упало. Вернее, сначала упало, а потом взвилось вверх. Лувис и Гаэтано не сразу сообразили, что произошло. Потом, когда увидели Тадео, не сразу поверили своим глазам. Он болтался в сетке, словно муха в паутине, высоко у них над головой, и отчаянно вертелся, пытаясь выбраться из ловушки.
- Что… - закричал было Гаэтано, но сестра прикрыла ему рот ладонью.
- Тссс! Брат, это ловушка! Не шумите, вдруг придёт тот, кто её устроил!
Кажется, так же подумал и Тадео, потому что боролся с сетью молча.
Он висел на высоте примерно в три человеческих роста. Его роста, разумеется. Лувис и Гаэтано никак не смогли бы дотянуться до него.
Выручил кинжал. Тадео перерезал сетку в нескольких местах, выбрался через образовавшееся отверстие, повис на руках и спрыгнул. Высота была значительная, приземлиться удачно не получилось – он довольно сильно ушибся, но это был не самый плохой исход.
Дальше они шли озираясь. Оглядев место, где его подхватила сеть, Тадео понял, что устройство было довольно мудрёное. От пня, на котором сидела птица, до дерева, на котором висел Тадео, была протянута верёвка. Он задел её ногой, и устройство сработало – сеть упала, опутала его и подняла в воздух. Высоко на дереве, среди листвы, он разглядел нечто вроде блочного механизма.
Когда они отошли подальше, Гаэтано тихо промолвил:
- Похоже, ответ всё-таки упал с дерева. Люди здесь не слишком дружелюбны. Если только в их обычаи не входит ловить новых друзей сетью и подвешивать сушиться на ветке. Да и птица тоже хороша! Наверняка знала про ловушку!
Возразить было нечего. Тёмный лес, совсем недавно такой красивый, таил опасности. Стало грустно и страшно. Тадео подволакивал ногу, к тому же, кувыркаясь в сети, он растревожил рану на щеке, и кровь снова полилась ручьём. Лувис оторвала полосу от подола платья и наконец перевязала ему лицо.
Вторая ночь прошла не так гладко, как первая. Еды они больше не нашли, в мокрой одежде было холодно, да и под ноги приходилось смотреть очень внимательно. Как знать, нет ли здесь западни более опасной, чем сеть!
Лувис уговорила Тадео найти палку, чтобы опираться при ходьбе, и отдать ей оружие. Она шла, внимательно глядя вперёд и по сторонам, держа лук наготове. Несколько раз свернули к реке, чтобы убедиться, что продолжают двигаться по лесу вдоль берега. Река была для них единственным ориентиром, только так они могли быть уверены, что продвигаются вперёд, а не бродят по кругу. Куда им идти, никто из них не знал, но все надеялись найти убежище более тёмное и надёжное, чем яма под корнями дерева.
Когда уже начало светать, на небольшой лесной поляне Гаэтано заметил следы. Судя по всему, человеческие. Кто-то прошёл здесь уже после дождя.
Ноги у местного обитателя были большие. Почти как у Тадео. Было в следах и кое-что необычное. Лувис оставила рядом свои следы – для сравнения.
- Здешний народ не различает правый и левый башмак! – рассмеялся Гаэтано. - Ну и болваны!
- Не такие уж болваны, - возразил Тадео, - ловушку кто-то из местных сработал на славу. Растопчи его Шестилапый…
- А разве здесь водятся Шестилапые? – серьёзно спросил мальчик.
- Вроде нет.
- Значит, не растопчет, - вздохнул Гаэтано, и вдруг растянулся на земле. Тадео почему-то подставил ему подножку. Лувис хотела спросить, в чём дело, но и ей он сделал знак пригнуться.
Из-за кустов показался свет. Такой яркий, как будто там зажгли отдельное, своё собственное лесное солнце. Все трое закрыли глаза. Потом, прикрывая лица руками, бросая короткие взгляды в ту сторону, попытались рассмотреть, что же могло быть источником такого яркого белого света. А свет приближался, и вскоре стало понятно, что кто-то несёт этот факел, это солнце на длинной палке. По тропе шли люди. Наши герои едва успели спрятаться за пышный куст с шипами.
Два человека, невысокие и коренастые, вышли на полянку, где путники только что изучали следы. Необычайно яркий фонарь один из них держал в руке. Гаэтано и Лувис зажмурились – свет был чрезмерен. Тадео пытался всё-таки рассмотреть незнакомцев, хотя белые лучи маленького солнца причиняли ему боль. Он немного успокоился, когда понял, что двое мужчин рассматривают не следы на земле (тогда пиши пропало), а ищут что-то наверху, в ветвях деревьев.
- Чтоб ей провалиться, окаянной! Я её из-под земли достану! Я из её перьев твоей матери розовую шляпу сделаю! Три капкана впустую сработали! Чтоб её рыскарь забрал! Чтоб ей у феи поселиться! – громко говорил тот, что был постарше.
Тадео из последних сил поднял глаза и сквозь выступившие слёзы увидел, что наверху, почти у них над головами, висит сеть – точно такая же, как та, из которой он недавно выбрался, только невредимая.
- Отец, я залезу, заново натянем! – сказал второй.
-Некогда, Римол, некогда, лесничий скоро будет! Пора ноги уносить! Чтоб ему тоже… Рыскарям ланей можно пожирать, значит, а честным людям нельзя… Эх…
- Честные люди налог платят, а мы даром хотим, - возразил тот, кого назвали Римолом. Его отец ничего не ответил, но донёсшийся до нашей троицы звук сильно напоминал хороший подзатыльник.
- Оййй… - простонал Римол. – Последний-то проверим? Мало ли, может, и попалось чего…
- Проверяйте, болтуны! - прошелестел вдруг голос откуда-то сверху, и даже Лувис с братом подняли глаза, впрочем, ненадолго, но успели заметить розовое оперенье уоп-кегу.
- Ах ты…
Отец поднял с земли корягу и запустил в птицу. Не попал, конечно. Она вспорхнула и уселась повыше. Тадео понял, что сейчас птица видит и их троих, и тех, кто стоит на поляне. Он уже успел убедиться, что болтливой птицу было не назвать, но ведь подвела же она их, не сказала про капкан…
Но всё обошлось. Птица больше не проронила ни слова, двое мужчин развернулись и ушли вместе со своим факелом, причём старший продолжал браниться и желать своему пернатому недругу всяческих напастей. Гаэтано и Лувис открыли глаза.
Птица всё так же сидела на ветке, неподалёку от незадавшейся ловушки для ланей. Тадео встал и поднял голову. Она смотрела на него, он – на неё. Он хотел спросить птицу, защищает ли она ланей от людей из чувства сострадания, а ещё - как умудряется приводить в движение механизм, чтобы капкан срабатывал впустую. Но неболтливая уоп-кегу (если всё-таки это было её название) вдруг сказала:
- Овраг.
- Что? – удивился Тадео.
Птица вспорхнула, и он решил, что разговор окончен. Однако она не улетела далеко, а спустилась ниже и произнесла ещё раз:
- Овраг.
Тадео понял.
- Где?
Птица поднялась с ветки и перелетала на соседнее дерево. Потом – ещё дальше. Тадео, хромая и опираясь на палку, пошёл за ней, сделав знак своим спутникам. Все трое последовали за пернатым проводником, и совсем скоро увидели, что она привела их к узкому, но глубокому оврагу. На склоне оврага росло низкое раскидистое деревце с густой листвой, и – о духи предков! Оно было усыпано, унизано, увешано небольшими яблочками с розовыми боками.
Быстро нарвав столько яблок, сколько позволило стремительно восходящее солнце, все трое залезли под пышные ветви и вздохнули с облегчением. Верхний мир вновь оказался не таким уж и враждебным.
- Сестра, спросите его, - Гаэтано, ещё не простивший подножку, кивнул в сторону Тадео, - почему птица сначала позволила ему попасться в сеть, а потом вдруг помогла нам найти еду и убежище? А?
- Лувис, скажи ему, - Тадео махнул на Гаэтано, - что птица, должно быть, по достоинству оценила его королевскую грацию в том, как ловко он нырнул под куст, и прониклась уважением.
- Да ну вас обоих…
Лувис разгрызала кисловатое, но ароматное яблочко.
- Сестра, скажите ему, я думаю, для птицы мы стали чем-то вроде лани. Ну, я хочу сказать, когда она увидела, что мы прячемся… Как будто на нас охотятся…
- Может, мы зря прятались от людей? Ловушки они не на нас ставили, а на зверей. Тадео, как думаешь?
- Думаю, с этими людьми нам бы лучше не встречаться. Они, как я понял, преступники. Не имеют права охотиться на ланей, а всё равно капканы ставят. И ещё лесничий какой-то есть… Что это такое – лесничий?
- Тот, кто налоги собирает? – предположила Лувис.
- А вы слышали… То есть, сестра, спросите у него, он слышал, тот говорил про какого-то… Рыскаря. Так сказал: «Чтоб её рыскарь забрал!» Кто такой рыскарь?
- Лувис, скажи ему…
- Да ну вас обоих!
День прошёл неплохо. Наевшись яблок, все трое почувствовали усталость и почти одновременно уснули. В полдень лучи солнца иногда пробивались сквозь листву яблони, особенно когда её приподнимал лёгкий лесной ветерок, но сильных неудобств не причиняли. Не было в этот день и дождя.

 Отправлено: 16.02.23 18:29. Заголовок: Граев подарок. Част..

Граев подарок.

Часть1. Розовая страна.

5 глава. Розовый дворец.

- Ну почему, почему всё так несправедливо? – ныл Гаэтано, выбираясь из-под яблони на закате, когда солнце окрасило в розовый цвет верхушки деревьев. – Почему ночь такая короткая, а этот мерзкий день такой длинный?
- Здешние люди наверняка с тобой не согласятся, - отозвался Тадео. Мальчик бросил на него гневный взгляд, но смолчал. Это «ты» раздражало его безмерно, хотя и обращался к нему вовсе не нижестоящий.
- Они действительно так плохо видят ночью? Бедняги! Какое слабое у них зрение, раз им приходится использовать факелы в лесу, где всё освещено небом! Как будто в тёмном тоннеле находятся…
- У нас разные глаза. Некоторые преимущества есть и у здешних, - отвечала Лувис. Брат тоскливо вздыхал и с содроганием вспоминал нестерпимо яркий белый свет от факела. Как они зажигают такой огонь?
Когда совсем стемнело, решили спуститься к реке. В этом месте она была спокойная и широкая. Ближе к берегу, в самой воде, росли растения и шумели животные. Тадео по-прежнему опасался змей, поэтому просил товарищей по несчастью идти осторожно.
Он всё ещё хромал, а правая щека у него раздулась, и он признался, что ему очень больно. Лувис могла помочь только перевязкой.
- Как думаешь, не поискать ли нам людей? – осторожно спросила она.
Тадео помотал головой.
- Мы по-прежнему не знаем, чего от них ждать. Пойми, я опасаюсь за тебя.
- А я – за тебя! Если рана загноится, а мы не найдём лекарства…
- Ну вот, всё по-прежнему, - засмеялся Тадео. – Я пострадал из-за собственной неуклюжести, а все бегают вокруг меня и пытаются спасти.
- Пострадал ты не из-за неуклюжести, - возразила она, - тебя враг ранил. И ловушку в лесу ты не сам себе устроил.
- Вот-вот, во всём виноваты люди, а ты ещё хочешь помощи у них просить! Не надо, не беспокойся, щека заживёт.
Лувис с сомнением пожала плечами.
В эту ночь путешественники несколько раз слышали крики какого-то животного, доносившиеся издалека, и оттого ещё более тревожные. Низкий рёв постепенно переходил в высокий звук и заканчивался совсем уж пронзительным визгом.
Вдоль реки они шли часа три. С собой у них были яблоки, которые Тадео нёс в своей куртке, как в мешке. Берег стал круче, вот уже они идут высоко над рекой, она плещется далеко внизу…
Один раз в небе над ними промелькнула тень какой-то большой птицы. Очертания её они не успели рассмотреть, но от взмахов крыльев её заволновался лес. Лувис сжалась от страха – здесь, на краю леса, было не менее опасно, чем в чаще, где «добрые люди» понаставили капканов.
Лес на том берегу кончился. И прямо за ним…
Прямо за ним путники увидели высокое величественное здание. Это был настоящий дворец – с колоннами, с куполообразной крышей, с высокими окнами. Стоял он не на возвышенности, а на равнине, за полем на том берегу реки.
За всю свою жизнь жители Пещеры видели воочию лишь один дворец – Радужный. Он пестрил не только семью цветами радуги, но и различными архитектурными излишествами – башенками, балконами, витражами. А это строение выглядело строго, однако от этого ещё более изящно – словно драгоценный камень правильной формы без ненужной вычурной оправы.
Путешественники молча любовались, каждый гадал, что за люди обитают в прекрасном дворце, король или королева правит оттуда этой страной с зелёным лесом и розовыми скалами.
Ни единого огонька не было видно в окнах дворца – наверно, его население спало, как и принято у всего честного народа в Верхнем мире.
- Если здесь есть дворец, значит, там живёт кто-то знатный и сильный, ему не трудно будет предоставить нам кров! – заявил Гаэтано. – Мы скажем, какое положение занимаем у себя дома, это наверняка вызовет уважение у местных монархов!
- Почему ты думаешь, что тебе не отпилят голову, когда ты объявишь свой титул? – раздражённо спросил Тадео.
- Почему???
- Чтобы на свете стало одним надоедливым мелким монархом меньше!
Гаэтано надулся.
- Тадео, зачем ты так? Ему тоже тяжело, а ведь он ещё маленький! – зашептала Лувис.
- Он должен понять, что никому на свете не интересен его титул, кроме него самого! – также шёпотом ответил Тадео. Потом добавил:
- Прости, я одурел от боли. Лицо… Очень болит.
Лувис взяла у него куртку – мешок с яблоками. Он не возражал. Коснувшись его руки, она почувствовала, что у Тадео сильный жар. Её охватило отчаяние. Чем, чем она поможет ему здесь?
Стояла тишина, слышен был только шелест леса и плеск речных волн. И в этой тишине прямо из-за крыши дворца показалось яркое пятно. Гаэтано решил, что это ещё один белый факел, и уткнулся лицом в плечо сестры. Тадео и Лувис зажмурились, потом медленно открыли по одному глазу. Пятно выплывало из своего укрытия и постепенно обретало форму. Это был серп – тонкий, яркий серп, как будто чуть дрожащий и хрупкий. Он светил, но не слепил. Лувис рассмеялась – ей так давно хотелось увидеть луну!
- А разве луна не круглая? – спросил брат.
- Она, кажется, меняет форму. Сначала узкая, потом становится шире, шире, а потом…
- Лувис! – Тадео прервал её. – Лувис, посмотри на дворец!
Она сначала не поняла, что его насторожило.
Потом присмотрелась.
Дворец не был резиденцией монархов. По крайней мере, сейчас уже не был. Окна – пустые, в стенах пророс кустарник, вокруг – густые заросли. Дворец необитаем, и это видно даже отсюда!
Гаэтано приуныл. Он надеялся на радушный приём в роскошных покоях.
Лувис воспрянула духом.
- Нам туда! Внутри темно, крыша над головой будет, и никто не потревожит!
- А можно? – с сомнением спросил её брат.
- Можно! – уверенно ответила она. – Раз в доме никто не живёт, значит, он ничей!
- А если там животные, которым не нужны соседи? – пробормотал Тадео. Выглядел он жалко, надо было скорее уложить его, укутать потеплее и дать поспать – другого лечения Лувис не могла ему предложить.
- Если, если… Разберёмся!
- А как ты предлагаешь туда добраться?
- Ну… Вплавь?
Гаэтано обрадовался – он любил плавать.
- А я не умею, - вздохнул Тадео.
- Горе луковое, - Лувис покачала головой. - Поищем мелкое место?
- Пойдём…
- А что там? – крикнул Гаэтано, указывая куда-то вдаль, на реку.
Месяц поднимался всё выше, и в его свете все трое увидели мост – широкий, массивный мост, соединявший два крутых берега.
- Значит, нам туда, - Тадео быстро захромал вперёд, Лувис и Гаэтано едва поспевали за ним.
Мост оказался дальше, чем они думали вначале. Громадное сооружение, казалось, отодвигалось от них, когда они пытались приблизиться. Наконец, примерно через час, когда глубокая ночь начала сдавать свои позиции, они подошли к гигантской конструкции, которая, как и дворец, была сложена из розового камня. Четыре розовые каменные опоры поднимались из реки, вода возмущённо разбивалась о них, бурлила и, поняв своё поражение, убегала прочь, а мост торжествовал над суетой и шумом этого мира.
С этой стороны к мосту подходила дорога – широкая, гладкая, розовая. По ней, очевидно, ходили и ездили постоянно. Оглянувшись, путники увидели, что и здесь леса тоже больше нет, зато есть широкое поле, а за ним – какие-то постройки. Несколько пятен белого света маячили на высоких столбах.
Троица в нерешительности стояла на розовых булыжниках, которыми была вымощена эта дорога. Куда пойти? В необитаемый дворец или туда, где живут люди? Во дворце темно, а у людей – белые факелы.
Тадео повернул к дворцу.
Розовый мост был под стать розовому дворцу – тоже красивый и тоже величественный, но кое-где из него выпали камни, по краям проросли деревца, в самой середине огромная дыра была огорожена несуразным деревянным забором.
- Кажется, в старину здесь жили лучше, чем сейчас, - заметила Лувис. – Такую красоту построили, а содержать в порядке не могут.
Широкий мост был построен словно для королевской процессии. Лувис невольно представила себе кареты, упряжных Шестилапых, пышный въезд двора после удачной охоты… Правда, тут же вспомнила, что Шестилапые в Верхнем мире не водятся. Ну хорошо, пусть будут… Как их там… Лошади.
Перейдя через дырявый розовый мост, путешественники оказались прямо напротив дворца. К нему через поле вела дорога, вымощенная розовым кирпичом. Они пошли вперёд, и шагов через пятьсот выяснилось, что дальше дорога зарастает и становится практически непролазной чащей – знакомый кустарник с красными ягодами (невредимыми, кстати) надёжно защищал розовый чертог. Влево ответвлялась другая дорога – поуже, попроще, погрязнее, но хоженая. Там, слева, был невысокий холм, а из-за склона его виднелось другое поселение и белый факел на столбе.
- Сестра, я не понимаю, если люди в этих краях живут повсюду, то почему не во дворце? Глупцы какие… Дворец – это почётно! Это в сто раз лучше, чем какая-нибудь… Как это называется… Хижина!
Лувис пожала плечами, а Тадео съязвил:
- Наверно, никто из них не считает себя достойным таких роскошных покоев. Это хоромы для королей! Вашему величеству там самое место. Прошу! Мы с её высочеством будем иметь честь следовать за вами.
Лувис посмотрела на него с укоризной, но ничего не сказала. В конце концов, ему здорово досталось, он болен и с трудом волочит ноги. А Гаэтано и впрямь нуждается иногда в хорошей взбучке.
Мальчик посмотрел на колючие заросли, шмыгнул носом и, чтобы справиться с обидой, бросился вперёд, прямо в кусты.
Было самое время! Розовый шар уже выкатывался из-за леса, следовало поспешить.
Добрых полчаса они лезли сквозь малинник (скажем прямо, чего уж там, красные ягоды были малиной), и наконец оказались под стенами Розового дворца. Вблизи он выглядел ещё более печально, чем издалека. От некогда великолепного здания остались лишь очертания. Мох и трава, дыры и щели, паутина и просто грязные наросты – такими были теперь украшения массивных розовых стен.
До окон было не допрыгнуть. Стали искать дверь. Они шли по невысокому бордюру, окружающему стену, то и дело натыкались на вывалившиеся камни, перекладины, металлические скобы… Дверь вскоре нашлась. Это была небольшая дверца, как будто потайная или для прислуги, висевшая на одной петле и наполовину вросшая в землю. Тадео спросил:
- Ломаю? Точно заходим внутрь?
Из дворца тянуло гнилью, но отступать было поздно – солнце светило всё ярче.
- Ломай.
Он сначала надавил плечом, потом потянул дверцу на себя. Она поддалась, Тадео приподнял её и вытащил из земли вросший угол. Прислонил тяжёлый деревянный прямоугольник к стене и шагнул внутрь.
Почти все окна первого этажа увивали лианы, поэтому в помещении, где оказался Тадео, было довольно темно. Он огляделся и увидел разбросанные доски, камни, фрагменты мебели, тощие растения, торчащие из всех щелей, и ровным счётом ничего опасного. Давным-давно стены и потолок большой комнаты были украшены каким-то орнаментом – нечто вроде вензелей, как будто С и Т, или Г, или ещё что-то такое. Дальше была кривая распахнутая дверь в более светлое помещение и виднелась лестница наверх. Пытаясь отвлечься от дёргающей боли в щеке, Тадео представил себе, что этот дворец – его дворец, здесь светло и красиво, и сейчас он введёт сюда Лувис как свою королеву. Он кисло усмехнулся, охнул от боли и крикнул:
- Заходите, только осторожно. На полу полно всякой дряни.


6 глава. Новосёлы во дворце.

Облезлые стены, ржавые лестницы, гнилая мебель – всё это, в сущности, пустяки. Главное – крыша над головой. Под этой крышей можно прятаться от дождя и солнца, можно спать когда вздумается, можно не бояться, что тебя потревожат хищные звери или хищные люди.
Тадео вот уже третьи сутки отлёживался на огромной старой кровати в одной из комнат Розового дворца. Ему не было ни лучше, ни хуже. Лувис пыталась вспомнить, каким же образом полагается лечить воспалившиеся раны. Кажется, доктора в Пещере использовали сок какого-то растения из Верхнего мира. К её удивлению, брат сказал, что помнит это растение – доктор Робиль-старший однажды лечил его разбитое и воспалившееся колено. Но что толку, если здесь они это растение нигде не встретили!
Матрасы давно истлели и заросли мхом, балдахин обвалился, и, прежде чем устроить другу королевское ложе, Лувис и Гаэтано обшарили многоэтажное здание вдоль и поперёк. Темноты они не боялись, летучих и обыкновенных мышей – тоже, поэтому совершенно спокойно осмотрели своё новое владение.
Изнутри дворец являл собою ещё более грустное зрелище, чем снаружи. Повсюду были следы прежней роскоши, ныне гниющие и зарастающие.
Не спеша Лувис поднималась по скрипучим лестницам, открывала одну дверь за другой, на всякий случай прикрывая лицо, чтобы не ослепнуть от солнца, беспощадные лучи которого могли бить в пустой оконный проём. Брат следовал за ней, сокрушаясь про себя, что такой большой и величественный дворец превратился в хранилище для гнили. Им повезло. В некоторых комнатах наверху, где были совсем узкие окна и которые куда меньше пострадали от дождей, ветров и растений, они обнаружили множество сундуков и шкафов с разнообразными полезными вещами. Тут была посуда – почерневшая, но не переставшая от этого быть посудой; одежда, мужская и женская – разных размеров, странных фасонов, не окончательно сгнившая; ковры, особенно нужные сейчас – тяжёлые, сырые, но всё ещё подлежащие просушиванию и использованию.
В одном сундуке лежали деньги. Золотые монеты позабавили наших путешественников и дали пищу для фантазии. На каждой из них с одной стороны была отчеканена роза, с другой – звезда. Никаких цифр на них брат и сестра не разглядели. Гаэтано, правда, обратил внимание, что монеты были трёх размеров, и самых маленьких, размером с женский ноготь, в сундуке нашлось полным – полно, а крупных – намного меньше.
- Наверно, их так и различают, - предположил мальчик. – Мелкая монета, средняя монета, крупная монета.
- Например, на базаре говорят: ведро яблок стоит десять крупных, шесть средних и три мелких, - подхватила Лувис.
- Да вы что, сестра! – рассмеялся Гаэтано. - Тут яблоки прямо на деревьях растут, кто станет за них золотом платить!
- А, ну да, точно… Я и забыла.
- Мы ведь можем взять эти деньги?
- Они не наши.
- Здесь всё не наше. Только что-то не видно хозяина. А нам пригодится, если захотим купить что-нибудь.
- Зачем, брат? Раз тут всё на деревьях растёт!
- Всё, да не всё, - вздохнул Гаэтано. – Я бы от мясного пирога не отказался…
- А я бы – от сладкого! Со сливочным кремом!
- Хорошо, тогда мне тоже сладкий и с кремом!
- Нетушки, сладкий – мне, а вы свой мясной кушайте!
Они засмеялись, и смеялись бы долго, если бы узкое окно не заслонила вдруг тень. Оба быстро обернулись и вскрикнули, потому что на секунду увидели самих себя, словно в неровном бугристом зеркале, потом лучи нестерпимо яркого солнца хлестнули их по глазам.
Лувис набралась решимости и бросилась к окну. Изо всех сил стараясь не прищуриться, она взглянула прямо в неистово синее небо. Большое крылатое животное быстро удалялось от дворца, и это была не птица. Потом глаза сами закрылись, и долго ещё Лувис приходила в себя, моргая и таращась в тёмный, заросший плесенью угол комнаты.
- Неужели дракон? – удивлялся Гаэтано, когда они с сестрой развешивали и раскладывали для просушки своё богатство – всё то, чему предстояло стать их постелью и одеждой. – Я думал, они здесь не водятся. Хотя, конечно, Верхний мир большой.
- Странный он какой-то. Чешуя словно зеркальная. На наших драконов совсем не похож.
Тадео удивился их рассказу и призвал к осторожности. Если зеркальные ящеры летают возле дворца, то могут и внутрь влетать – некоторые из окон здесь были очень велики.
К своему изумлению, новосёлы не обнаружили в Розовом дворце ни птиц, ни зверей, хотя для некоторых животных тут был бы просто рай! Только растения жили здесь своей бледно-зелёной жизнью.
Борьба с растениями оказалась делом непростым. Большую комнату, где нашли относительно приличную кровать для Тадео, решили пока не освобождать от зелёных насаждений, чтобы на больного не сыпалась земля вперемешку со штукатуркой, камнями, червями и жуками. А вот соседнюю, где разместились Лувис и Гаэтано, пололи и выметали очень долго. Гаэтано, как ни странно, работал с воодушевлением, горя желанием, по его словам, почувствовать себя как в королевском дворце, а не как в королевском шестилапнике. Белые королевские руки, с которых только недавно слезла кожа от первого солнечного ожога, покрылись ссадинами и мозолями, но теперь было некому работать за его величество – Тадео лежал и проклинал свою невезучесть. Результат превзошёл ожидания – комната почти стала похожа на комнату. Туда приволокли ту мебель, которая не развалилась и которую смогли сдвинуть с места.
Лувис гадала, кто жил здесь, когда и почему ушёл, почему другие люди не заселили дворец. Может, у них обычай такой – не жить в доме умершего, например? Или ещё что-нибудь, почуднее… Привычки и характер прежнего хозяина вызывали у неё живейший интерес. Например, сундуки с золотом стояли в незапертых комнатах. Этот человек был столь щедр? Повсюду остатки мозаики и скульптур. Он так любил искусство?
Нигде Лувис не увидела изображения человека, только животных, причём самых, на её взгляд, причудливых. А ей хотелось найти портреты, чтобы посмотреть на лица людей, живших здесь.
Дворец был огромен, и в каждой комнате находилось что-то интересное. А ей ещё нужно было заботиться о Тадео и следить за братом. Воды у них было мало – только дождевая, собиравшаяся в чаше фонтана во внутреннем дворике. Предстояло решать вопрос с пропитанием. Яблоки кончились, выручала малина. Тадео признался, что не отказался бы от жаркого. Все ещё раз посмеялись, а под конец взгрустнули.
На третий день на закате Лувис поднялась на чердак – он располагался под круглым куполом, оттуда через маленькие окошки открывался вид на поля и близлежащие селения, одно – на этом берегу реки, другое – на том. Пробраться наверх было непросто – пришлось перелезать через заросли бледных лиан и кучи бесформенного хлама, но оно того стоило. Люди шли по дороге – должно быть, возвращались домой после работы в поле. С такой высоты она умудрилась хорошо разглядеть их – плотные фигуры, широкие лица, уверенные походки… Одеты они были почти так же, как простой люд в Подземелье – свободные штаны и рубахи, на женщинах – длинные прямые платья. То ли в лучах заходящего солнца всё меняло цвет, то ли и впрямь одежда этих людей была не серая, а розовая. Розоватыми были и дома в их селении, насколько ей удалось разглядеть.
Лувис засмеялась, увидев лошадь. Она догадалась, что это именно лошадь! Небольшое (гораздо меньше Шестилапого) животное на тонких ногах, с длинной мордой, тянущее повозку, - конечно же, это лошадь!
И тут она вновь увидела зеркального ящера, и на сей раз ей удалось разглядеть его получше. Он был далеко не так велик, как драконы в Стране Подземных рудокопов, имел узкое тело, острую, почти птичью морду, и летел, делая редкие взмахи крыльями. Чешуя его была словно из начищенного серебра, он отражал от себя всё, мимо чего пролетал. На несколько секунд ящер завис в воздухе, потом камнем упал вниз, до самой земли. Лувис невольно вскрикнула. Она испугалась за людей, идущих по дороге – вид у ящера был весьма грозный, и размером он был с их лошадь, не говоря уже о размахе крыльев.
Похоже, люди тоже испугались – некоторые из них, увидев ящера, бросились бежать, другие полезли прятаться под повозку.
А он уже вновь был в воздухе, причём с добычей. Ящер поймал на поле нечто небольшое, куда меньше человека. Издал отвратительный вопль – сначала низкий, потом высокий, настоящий визг – и скрылся из виду.
Люди там, внизу, проводили летучего хищника взглядами и продолжили свой путь. Лувис, постояв ещё немного, решила спуститься к брату и Тадео. Она немного позавидовала тем крестьянам – они идут к тёплым очагам, у них будет настоящий ужин, а тут… Тадео не разрешает Лувис идти к людям. Он говорит, что боится за неё. Говорит, что поправится и сам пойдёт на разведку. Лучше пусть здешние обитатели первым увидят сильного молодого парня, чем хрупкую девушку.
Она повернула было обратно к лестнице, но бросила последний взгляд на опустевшую дорогу. И увидела ещё одну фигуру – невысокую, узкую. Этот человек шёл медленно, осторожно, озираясь по сторонам. С ног до головы он был укутан в тёмный плащ – никто из ранее увиденных ею людей не был так одет. Остановился, обернулся, посмотрел на дворец. И пошёл дальше, к селению.
Лувис схватилась за сердце. Стремглав она бросилась вниз по лестнице, рискуя переломать себе ноги, прыгала через три ступеньки. Минут через десять она добежала до двери, через которую они вошли во дворец. Хотела было броситься в кустарник… Но сообразила, что пробираться через него будет очень долго, когда окажется на дороге, брата уже и след простынет. Он ушёл, маленький, глупый – зачем? К кому? Как ей его искать и спасать?
Она стояла на пороге, пытаясь придумать, что же теперь предпринять.
Позади раздались шаги.
- Уже темно, они его не увидят, - сказал Тадео.
- Ты видел, что он уходит? Ты его отпустил? – закричала Лувис.
- Он не спрашивал разрешения.
- Как ты мог!
Она горько заплакала. Ей хотелось плакать все эти дни, но слёзы не приходили. А теперь…
Тадео медленно вернулся в свою комнату.
Лувис уселась на пороге и стала ждать.
Ночь тянулась как никогда. Звуки ночи больше не завораживали, звёзды недоумевали, чем не угодили той, что прежде так любила их. До рассвета принцесса, или, вернее, девушка, которая раньше была принцессой, глотая слёзы, горько сожалея обо всём, что произошло с ней за последние месяцы, сидела на пороге заброшенного дворца и ждала. Ждала не только брата, но и какой-то волшебной перемены, которая должна произойти с ними со всеми. Тогда Гаэтано будет доволен и горд своим новым положением, Тадео выздоровеет, а она спросит у него, хочет ли он ещё жениться на ней.
Ночью над дворцом пролетел зеркальный ящер. Его было плохо видно из-за своеобразного свойства чешуи отражать всё, в том числе и тьму. А через несколько минут после того, как он исчез из виду, раздался его мерзкий победный вопль. Лувис представила, как в когтях ящера бьётся худенький мальчик, и заплакала ещё горше.
Когда солнце поднялось, глазам стало невыносимо больно, а надежда на лучшее уменьшилась до размеров ржаного зёрнышка, в кустарнике наконец раздался треск.
Гаэтано вывалился из малинника – грязный, с покрасневшими глазами, в изодранном сером плаще, который они с сестрой нашли в сундуке. Обе руки его были заняты – он держал что-то большое. Лувис бросилась навстречу, он крикнул:
- Осторожно!
- Что?
- Осторожно, горячо! Там угли! Их можно раздуть! А в этом горшке что-то вроде булки! И вот что ещё я принёс!
Гаэтано поставил свою ношу на пол, пошарил под рубашкой и достал добрую охапку зелёных колючек.
Лувис поняла, что волшебная перемена, которой она ждала сегодня ночью, уже совсем близка.
- Сестра, это ведь оно, правильно? Я даже название вспомнил – алоэ! У них тут возле домов растёт. Я его украл, но на крыльцо монету положил. Это ему поможет?
- Давай попробуем, - устало улыбнулась она.
С тех пор Гаэтано зачастил в деревню. Он был прирождённым шпионом. Не зря же там, дома, с помощью этого своего дара он умудрился влезть в такое количество важных тайн! А сейчас он пронюхал, в каких домах живёт поменьше людей, где удобнее подойти к огороду, какую дорогу выбрать, чтобы обойти белые факелы.
Во время своей первой прогулки он увидел несколько кустов алоэ возле странного высокого дома с крыльями. Зачем дому крылья, Гаэтано не знал, но предположил, что это сложный механизм для каких-то хозяйственных нужд. Там же он заприметил полупотухший костёр и оставленный у крыльца мешок с хлебом. Воровать было стыдно, его королевское достоинство страдало безмерно, он радовался, что додумался взять с собой горстку монет из сундука.
Мельница (какой ещё дом может быть крылатым?) стояла на противоположном конце деревни, возвращаясь, мальчик сбился с пути, оказался на берегу озера. Солнце уже поднималось, ему становилось трудно смотреть вперёд. Он споткнулся на глинистом берегу и шлёпнулся в грязь, но, к счастью, не растерял свои сокровища, зато перепачкал голову, руку и щёку. Вернувшись к сестре и передав ей добытое, Гаэтано принялся отмывать грязь, и тут его словно громом поразило! Во-первых, та половина лица, которая была вымазана, не обгорела на солнце, пока он шёл к дворцу. В отличие от другой половины. Но это-то ещё не самое интересное! Та рука, которую он испачкал, стала белой и нежной, ссадин и мозолей от трёхдневной уборки помещений как не бывало!
О свойствах чудесной глины Гаэтано взахлёб рассказывал Лувис и Тадео (ему всё лицо обложили разрезанными листьями алоэ). Они решили, что не мешало бы набрать этой глины. Мазать лицо перед выходом на улицу – хорошая идея! При условии, конечно, что их никто в таком виде не узрит. До смерти пугать людей в их планы не входило.
Булку съели, разделив на три ровные части. Показалось мало, Гаэтано заявил, что сегодня вечером снова пойдёт в деревню.
- Я тоже пойду, - сказала Лувис.
- И я, - добавил Тадео.
- Нет! – хором ответили ему брат и сестра.
- Тадео, ты пока выздоравливай. И огонь береги. А мы никому на глаза не покажемся, просто раздобудем что-нибудь из еды.
Иногда они ходили в деревню вдвоём. Увы, не все их прогулки заканчивались удачно. Порой их замечали, и, как следовало ожидать, пугались их чёрных лиц и воспалённых глаз. А они страшно боялись белого огня – он слепил, будто солнце.
С обитателями мельницы у обитателей Розового дворца сложились своеобразные отношения. В одну из следующих вылазок Гаэтано опять кое-что стащил с того же крыльца и снова положил монету. На следующую же ночь он обнаружил там корзину с хлебом и куском солёного мяса. Гаэтано оставил две монеты. Через день снеди было ещё больше.
Решив, что такое количество продовольствия ему будет неудобно носить во дворец, мальчик не стал увеличивать количество монет. Таким образом был урегулирован вопрос о цене. С тех пор примерно раз в три дня Гаэтано приходил к мельнице, в полной темноте (по меркам местных) забирал товар и оставлял плату – две крупные золотые монеты с розой и звездой.
Если вы спросите, почему Мельник не зажигал перед своим домом белый костёр, когда вся деревня была напугана черномордыми тварями и уповала только на Граев огонь, то вот вам и ответ.

 Отправлено: 16.02.23 18:31. Заголовок: Граев подарок. Част..

Граев подарок.

Часть 1. Розовая страна.

7 глава. Каменная женщина.

А потом случилась беда.
Лувис, вспоминая всё, что предшествовало этому, никак не могла найти ни одной причины, ни одной мелочи, которая могла бы хоть отдалённо напоминать причину. Она помнила, что ночью Тадео поймал в реке крупную рыбу, они пожарили её на вертеле. Она помнила, утром Гаэтано вернулся из деревни с краюхой хлеба и куском сыра. Потом она сказала Тадео, что хочет показать ему новую комнату на втором этаже, двери которой до той поры почему-то были завалены досками и кучами грязи. Потом она занималась простыми домашними делами – пыталась штопать старые плащи, чистила посуду, подметала пол в тех комнатах и коридорах, через которые они часто ходили. Потом легла спать, чтобы проснуться на закате, проследить, как Тадео и Гаэтано соберутся на рыбалку – сегодня они хотели пойти вместе.
Проснулась она, однако, намного позже, было уже темно. Брат стоял у её изголовья.
- Лувис, где же он?
- Что? Кто? Плащ потерял? Я его почистила, лежит вон там, - она махнула рукой в какую-то ей одной известную сторону.
- Да нет же! Где Тадео? Куда делся?
Лувис нехотя села на кровати.
- Ушёл без тебя?
- Я не видел, чтобы он выходил. Я собрался, когда ещё солнце светило вовсю, и ждал у дверей. Не пошёл же он днём!
- Спит в своей комнате?
- Нет.
- Задремал где-то ещё?
- Я весь этаж обошёл.
- Тогда покричи погромче. Может, он наверху?
Она встала, наспех повязала голову косынкой и пошла вместе с Гаэтано. Вдвоём они обошли, вернее, облазили весь дворец, заглядывали во все закутки, громко звали – ничего. Решили ждать до утра - он мог всё-таки незаметно уйти. Значит, с рассветом вернётся.
Но Тадео не появился и утром. Они вновь и вновь обходили дворец – искали в подвале, в чуланах, на чердаке, во всех наиболее разрушенных комнатах. Тадео был достаточно невезуч, чтобы споткнуться о какую-нибудь балку, упасть, удариться головой… Гаэтано заглянул в ту комнату, которую недавно нашла Лувис - она была наполнена каменными статуями в человеческий рост. Вдруг Тадео заинтересовался, пошёл посмотреть, споткнулся, упал, ударился… Вечером они вышли на улицу и искали его в кустарнике, даже кричали. Он ведь и тут мог споткнуться, упасть… И так далее. Лувис не знала уже, что и думать. Жуткие предположения лезли в голову одно за другим. То она грешила на зеркального ящера, то на местных жителей. Потом брат и сестра написали на столе углем письмо, чтобы он не ждал их, когда вернётся, и отправились в деревню, к озеру, к реке… Он и в реку мог свалиться, а ведь плавать не умеет, и тогда…
Вернулись на рассвете, надеясь, что он уже дома, что нашёл их письмо и сидит, ругая их бестолковость…
Но нет.
Тадео исчез.
За два с лишним месяца, что они провели в Верхнем мире, с ними произошло много нового и необычного, в том числе страшного. Например, Гаэтано недавно увяз в глине у озера, и хорошо, что в тот раз Тадео ходил вместе с ним. Ещё они увидели, как на закате зеркальный ящер сел на окно Розового дворца и поужинал розовой птицей уоп-кегу – медленно разорвал её на мелкие части, ещё живую, и съел вместе с перьями. Потом Лувис чуть не провалилась в новую и ещё не окружённую забором дырку на мосту, и непонятно, как маленькому Гаэтано удалось её удержать. А на следующий день они наблюдали в окно, как лошадь, везущая повозку, угодила в эту дырку передними ногами, сбежались люди, и неизвестно, осталось ли в живых бедное животное.
Но вот случилось что-то такое, что невозможно пережить. И неизвестно, почему, как, зачем ушёл Тадео.
Вновь и вновь они обходили дворец и звали его, с каждым разом всё меньше надеясь, что он отзовётся. По вечерам они поднимались на чердак и смотрели в окно, всё меньше и меньше надеясь, что он покажется на дороге. Гаэтано пробирался в деревню и несколько раз подползал к большим группам людей, собиравшимся по вечерам в кружок, чтобы поболтать. Он узнал, что люди зовут их «черномордыми тварями», что зеркальные ящеры называются рыскарями, но о том, что в округе появился незнакомый парень, живой или мёртвый, не было сказано ни слова.
Лувис почти не ела, мало говорила, но не плакала – плакать можно по пустякам, а не тогда, когда у тебя такое большое горе. Плакал её брат - по утрам он приходил с хлебом и сыром или только что пойманной рыбой, садился на сундук, смотрел на бледное, помертвевшее лицо сестры и начинал плакать. Слёзы текли по засохшей на лице глине, а Лувис тогда брала миску с водой и начинала умывать его.
Наконец Лувис решила, что пора пойти к людям. Пусть они называют их как хотят, пусть думают что хотят. Там – жизнь, а у них тут – склеп.
Рано утром, едва забрезжил день, в последний раз обошли они свои скорбные владения. Гаэтано спустился вниз, а Лувис задержалась в комнате со статуями. В первый раз, когда она нашла эту комнату, они вызвали в ней живейший интерес, но осмотреть их тогда не было времени. Потом, когда исчез Тадео и всё стало безразлично, она заходила сюда лишь для того, чтобы в очередной раз оглядеть углы.
В этой комнате все окна изнутри были загорожены тяжёлой мебелью и досками, а снаружи заросли зеленью, и свет луны и звёзд, достаточный для уроженцев Подземелья, проникал только через открытую дверь из коридора.
Здесь было около двадцати серых мраморных статуй. Лувис обратила внимание, что среди изваяний лишь одна женщина, остальные – мужчины. Женщина стояла в двух шагах от стены, держа руку у груди. Она была выше Лувис, стройная, очень красивая, с распущенными волосами, в прямом, совершенно простом платье до пят. Смотрела она перед собой. Напротив неё стояли мужчины – в основном, невысокие, плотные, в разных костюмах, почти все – с оружием. Мужчины, кто пригнувшись, кто встав на цыпочки, кто выглядывая из-за плеча другого, смотрели на женщину, на её лицо. Что за композиция, кто все эти люди?
- Лувис…
Гаэтано вновь поднялся наверх – посмотреть, где замешкалась сестра.
- Я иду.
- Какая она красивая…
Брат смотрел на статую. Лувис – на брата. И тут…
Какая-то едва уловимая, но страшная перемена произошла с его лицом. Восхищение, восторг, любование – и отрешение, и жуткая неподвижность во взгляде. Гаэтано замер…
Лувис закричала. Схватила брата в охапку и выволокла из страшной комнаты. Он был неподвижен. Она тащила его вниз по лестнице, он не шевелился…
И вдруг со всей силы ударил её по плечам. Она охнула и разжала руки. Гаэтано опрометью кинулся наверх, в комнату, где красивая каменная женщина превращала в камень живых мужчин.
Сестра бросилась за ним, догнала, повалила на пол, оба ударились, платье на Лувис треснуло, на Гаэтано порвалась рубашка, в последние дни державшаяся из последних сил. Брат и сестра катались по полу, он вырывался, руками бил её по лицу и груди, ногами – по животу. Она кричала от боли, пытаясь крикнуть важное – что он околдован, что в той комнате его ждёт погибель, и тянула его к себе за руки, за волосы, за одежду, с треском рвущуюся по швам. Наконец, когда она уже почти теряла сознание, он притих. Лувис обхватила его руками и решила, что не отпустит ни за что и никогда. Гаэтано положил голову ей на плечо. Усилием воли она заставила себя подняться, поставила на ноги и его, встряхнула, повела вниз. Вдвоём они сели на порог.
Мальчик дрожал, тряслись руки и громко стучали зубы.
- Что это… Что это? Я тебя бил?
- Нет, не ты. Ты был не в себе.
- Что со мной случилось?
Она не знала, что сказать, да и сил не было говорить.
- Меня заколдовали те статуи?
Она кивнула.
- Я мог превратиться в одного из них?
Она снова кивнула.
- И Тадео тоже они заколдовали?
Лувис закрыла лицо руками. Ведь это она, она сама разгородила вход в комнату со статуями, вошла туда, а потом рассказала Тадео о своём открытии!
- Сестра, я хочу спать.
Лувис решила, что во дворец брату входить теперь нельзя. Он может оказаться поблизости от страшного места, где попал под действие чар, и кто его знает, что может случиться потом…
С трудом передвигая ноги, она принесла небольшой коврик, забралась подальше в кустарник и устроила брату место для сна. Он послушно лёг и закутался в свой драный плащ. Закрыл глаза и тут же уснул. Лувис подумала, что надо бы защитить от солнца его лицо на случай, если коварные лучи дотянутся до него сквозь заросли. Она принесла горшочек с глиной, намазала его и вернулась во дворец.
Было больно идти, после драки с братом болела каждая косточка, а ещё было невыносимо тяжело от страшного открытия. Если они не ошиблись, значит, она действительно найдёт Тадео среди каменных мужчин, стоит только присмотреться к их лицам, чего она раньше не сделала. Ведь они все стояли спиной к двери, она оглядела их лишь поверхностно.
Путь наверх занял немало времени – она останавливалась передохнуть после каждого сделанного ею шага. Никогда ещё второй этаж не был так далеко от первого.
Наконец она дошла. Сердце колотилось, губы пересохли, стало тяжело дышать. Она хотела убедиться – но не хотела верить, хотела увидеть – но не хотела смотреть. Что это за участь – стать камнем? Не жизнь, не смерть… Правда ли брат начал цепенеть у неё на глазах, или ей показалось, просто у него случился приступ некой болезни из-за непростой жизни и тоски по Тадео? А что, если и сама она больна? Как вообще ей в голову пришло, что человек может окаменеть, посмотрев на каменное изваяние?
Помешкав у двери, Лувис отворила её и оставила открытой, чтобы в комнату проникал свет из уже залитого солнцем коридора.
Она прошла до стены, у которой стояла каменная женщина, лавируя между каменными мужчинами и не глядя на них. Остановилась. Посмотрела в её лицо. Нет, на неё эта магия не действует. Ничего удивительного. Если бы тут стоял каменный красавец, тогда – другое дело. Хотя – вон их сколько, каменных красавцев. Посмотрим, околдует ли хоть один из них бывшую принцессу!
Лувис засмеялась и подумала, что точно нездорова.
Она медленно повернулась.
Ближе всех стоял коренастый старичок в шароварах и причудливой шляпе, с мечом в руках. На лице его застыло восхищение. Дальше – высокий немолодой мужчина с красивым лицом, но всклокоченной бородой и с повязкой на глазу, в одежде бродяги. Выглядел он довольным. По обе стороны от него – два дюжих парня, невысокие, в одежде здешних крестьян, с дубинами наперевес. Они застыли с открытыми ртами. А сбоку, в том же ряду, прижавшись плечом к стене, стоял… Бывший король из Жёлтого сектора Радужного дворца, девятнадцатилетний Тадео Второй.
Лувис довольно спокойно подошла к нему, достала из кармана фосфорический шарик, который Тадео когда-то носил на шапке, и осветила его лицо.
Он смотрел на каменную красавицу с каким-то грустным, немного виноватым восхищением. Совсем так же, как раньше, ещё дома, смотрел на свою принцессу, которую звал замуж. А здесь он так ни разу и не напомнил ей о своей любви. Лувис провела рукой по его каменному лицу. До чего холодно! Вспомнила, как когда-то держала в своих ладонях его мёртвые руки. Теперь ещё холоднее! Он каменный, он околдован, он пропал! Раньше рядом была Энид, она умела варить волшебные зелья, она смогла бы помочь! Но Энид осталась глубоко под землёй, она там, в своей деревне, должно быть, уже оплакала брата, погибшего в далёких пещерах. Вот и памятник ему… Нет такой колдуньи, которая оживит его.
А эта… Эта проклятая ведьма… Откуда она взялась? Кто поставил здесь это каменное воплощение зла? Почему убивает одним только видом своим, почему красота её смертельна для мужчин?
Лувис, окончательно перестав владеть собой, набросилась на женщину из серого мрамора, принялась лупить её по каменным щекам, попыталась ухватиться за её каменные волосы, чтобы выдрать их, выдрать к Шестилапому!
- Верни мне его! Верни! Он мой! Зачем он тебе, у тебя их так много! Верни мне его, проклятая ведьма, ты, кусок никчёмного камня, верни! Верни! Верни!
Долго ещё Лувис рыдала, била статую и осыпала её бранью.
А Тадео, каменный Тадео, неживой, неподвижный, даже на эту сцену взирал с виноватым восхищением.
Гаэтано, едва не ставший ещё одной жертвой каменной красавицы и обессилевший после схватки с сестрой, почти весь день проспал на своём импровизированном ложе в густом малиннике. Ближе к вечеру он проснулся, с удивлением обнаружил себя в колючих зарослях, понял, что лицо у него вымазано чудодейственной глиной. Солнце заглядывало в малинник уже с запада. Мальчик попытался понять, почему он здесь и что произошло перед этим. Вспомнил всё – и горе вновь село ему на плечи, словно тяжёлая бескрылая птица. Он полюбил Тадео всем сердцем – за колючие фразы, за пищу для размышлений, за науку, за доброе сердце, смелость и бескорыстие. Ещё сегодня утром Гаэтано надеялся, что Тадео найдётся, просто он попал в переплёт, но им ведь не впервой… Мысли о страшной участи друга и осознание того, что он сам чудом избежал этой участи, леденили его сердце. Мальчик вновь почувствовал озноб, укутался поплотнее и снова заснул.
Разбудил его кто-то большой и сильный. Бородатый молодой парень с широкой физиономией пытался что-то сказать ему, но Гаэтано решил, что настал его конец, сжался в комок и думал об одном – чтобы этот человек не нашёл, не увидел, не услышал его сестру. Вырываться из огромных рук было бесполезно. Он позволил отнести себя в деревню и ожидал худшего. Ему было известно, что их, «черномордых тварей», местные не жалуют. Однако оказалось все не так плохо, мы сами видели.


8 глава. В доме Бэрка.

- А я говорил, что сказки до добра не доведут. Все эти россказни про древних королей и правителей – кому они нужны? Только головы ненужным барахлом забивать. Зула, отойди, ты мне свет загородила. Думать надо о дне сегодняшнем, ну и о завтрашнем тоже. Вот мальчик, наверно, всяких глупостей наслушался… Подай баночку. Не эту, самую маленькую дай. Всяких глупостей наслушался, да и вообразил себя королём. И сестру избил.
- Отец, он ведь всё объяснил! У него рассудок помутился из-за статуй!
- И ты туда же… Это с его слов. А ещё он сказал, что королём был. Может, он потом скажет, что люди верхом на ящерах летать могут? На голову ей новое полотенце положи.
- Давай факел потушим. Она, кажется, хочет глаза открыть.
- А как я мазать её буду в темноте? Уйди, говорю, свет не загораживай!
Лувис чувствовала, как чьи-то руки мажут её мокрым, липким… Чьи-то руки сняли что-то тёплое с её лба и положили холодное. С ужасом поняла, что обнажена до пояса, что один из колдующих вокруг неё – мужчина. Хотела открыть глаза, но через веки чувствовала, что прямо в лицо ей светит нестерпимый белый огонь.
- Кажется, всё.
Тёплое одеяло накрыло её до самого подбородка.
- Пойду руки вымою. Кто их знает, этих… Подземельцев…
- Иди, отец, иди. А я посижу.
- Долго-то не сиди. Нечего тебе в этом доме торчать.
Белый свет перестал бить в лицо. Раздались тяжёлые шаги. Потом скрипнула дверь. Послышался звук мягкого удара.
- А, чтоб тебя! – донёсся голос мужчины уже издалека. – Получил? Так тебе и надо, не будешь в другой раз под дверью сидеть. Заходи, теперь можно.
К Лувис подошёл кто-то лёгкий. Склонился над ней, дотронулся до щеки.
- Братик, - она попыталась улыбнуться и открыла глаза.
Он смотрел на неё настороженно, серьёзно, словно проверяя, всё ли в порядке с сестрой, осталась ли она прежней.
- Всё хорошо со мной.
Она подняла руку и погладила его по плечу. На нём была новая одежда – светлая рубашка и розовая холщовая куртка. Чистые волосы были расчёсаны и, кажется, стали короче.
- Всё из-за меня.
- Нет, я сама виновата. Сама открыла ту комнату и рассказала о ней Тадео.
- Он… Действительно там? Он – статуя? Ты видела?
- Да.
Лувис закрыла глаза, потом снова открыла.
- Как я оттуда вышла? Я не помню. Я била статую, потом, кажется, упала.
Она оглядела помещение, в котором находилась. Большая комната, розовые стены, несколько окон, немного вполне приличной мебели, бревенчатый потолок с резными деревянными украшениями.
- Она тебя из той комнаты вытащила. Эту достойную селянку зовут Зула, - Гаэтано посмотрел на кого-то, кто стоял за спинкой кровати.
Девушка подошла поближе и улыбнулась Лувис. Была она невысокая, плотненькая, с загорелым лицом и золотистыми, почти жёлтыми косами, в розовом платье. В руках она держала горящую свечу.
- Спасибо.
- Не за что, ты совсем не тяжёлая. Кожа да кости. Почему вы сразу не пришли сюда? Мы вас боялись, думали, вы призраки какие-то, или ещё что похуже. Мы бы вам сказали, что дворец проклят и входить туда нельзя, и бедный парень был бы сейчас жив-здоров…
Зула сказала это и страшно смутилась.
Лувис опять закрыла глаза.
- Мы тоже вас боялись, – сквозь слёзы объяснил Гаэтано.
- Ну ладно, теперь-то хоть не боитесь? – Зула взяла его за руку.
Мальчик улыбнулся.
- Так это ваш дом? – спросила Лувис.
- Нет, не наш. Это дом Бэрка, он с нами ходил во дворец. Понимаешь, Бэрк нашёл твоего брата в кустах и притащил в деревню, мы его отмыли, а потом он нам рассказал, что с вами произошло. Мы во дворец отродясь не ходили, нам с малых лет твердили, что нельзя туда. Даже мыши там не живут, только рыскари иногда в окна залетают. Нехорошее место! И как вы там столько времени протянули?
Лувис задумалась. Вспомнила заросшие комнаты, ржавые лестницы – всё то, к чему успела привыкнуть, словно Розовый дворец и впрямь стал её домом.
- Опасна во дворце всего одна статуя. И только мужчинам. Если бы я…
Она замолчала, а Зула попыталась её успокоить:
- Ну что мы всё – «если бы, если бы»! Что сделано, то не исправить. Ты туда больше не пойдёшь. Бэрк обещал сварить что-нибудь. Ты ведь с голоду умираешь, верно? Да и я тоже. Поедим, потом поболтаем. Хорошо?
- Хорошо.
- Малыш, сбегай, спроси, как там обед. Лувис… Я правильно назвала? Чудное имя… Держи, одевайся. Тебе будет широко и коротко, но перешить я не успела. Ты уж сама как-нибудь, ладно?
Девушка протягивала ей сорочку и розовое платье.
Тут Лувис вспомнила, что вся она перемазана чем-то липким.
- А в чём это я?
- Мазь. От синяков. Не бойся, надевай, потом смоешь. Тебя братец так поколотил, что долго заживать будет. Мой отец тут вроде лекаря. Дед был лекарем, и прадед, а отец не очень хотел этим делом заниматься, но раз уж всё равно больше некому, к тому же, в деревне часто болеют, а он этим штукам с детства учился. Знает, что от чего помогает.
Лувис неожиданно легко села на кровати, потом встала на ноги - голова закружилась, но это быстро прошло. Облачилась в чистое, пахнущее какой-то травой платье. Оно доходило до середины икр, а по ширине подошло бы целой парочке таких вот принцесс. Зула фыркнула, но тут же взяла себя в руки.
- Прости, не удержалась. У вас все такие худые и долговязые?
- Почти. Есть разные люди, конечно. Но в основном ваши пониже и пошире. Знаешь, мы как… Как растения, которым мало света. Я во дворце такие видела. Они длинные и… Бледные. У нас в Пещере, впрочем, тоже бледные растения. Только они совсем не зелёные.
- Как интересно! – Зула села за стол, подпёрла щёку кулаком. – Ты мне потом расскажешь побольше, хорошо? Когда поедим. Я сама с голоду умираю, а мне ещё домой, отец не велел в этом доме долго сидеть.
- Почему?
- Потому что это дом Бэрка. Отец сам долго плевался, прежде чем сюда войти.
- Бэрк – плохой человек?
- Нет, что ты! Бэрк хороший! Его все любят! Только у его отца с моим отцом недоразумение вышло, ну и пошло – поехало… Это всё не интересно, но я тебе потом расскажу, если хочешь. Понимаешь, у нас люди тоже разные, есть хорошие, есть плохие, а есть и такие, каких не поймёшь, плохие они или хорошие. Вот есть в деревне на правом берегу парень, зовут Римол, умелый такой, руки золотые, столько всего починить мог бы, если бы захотел! А отец его на лесных ланей охотится, Римол для него капканы делает. Их никто не ловил, но всё равно все знают, с Римолом никто не разговаривает, а в детстве он неплохой был, с ним многие дружили…
Лувис думала, что болтушка Зула чем-то напоминает её подругу Деспин. Надела свои по-прежнему крепкие башмаки, села за стол рядом с ней и тоже подпёрла щёку кулаком. Хотелось спросить о многом – давно ли дворец стал проклятым, кто жил в нём прежде, известно ли было людям, какая именно опасность подстерегает в его стенах.
Наконец Зула замолчала и оглянулась на дверь. В комнату вошёл молодой человек с дымящимся горшком в руках, за ним – Гаэтано со стопкой мисок и с ложками. Запахло настоящей едой. Лувис хотела было встать, чтобы поприветствовать хозяина дома, но сообразила, что платье на ней совсем короткое, и попыталась спрятать голые лодыжки подальше под стул. Чувствовала она себя неловко – не ожидала, что хозяин окажется молодым парнем.
Тот, похоже, тоже немного смутился. Поставил на стол свой вкусно пахнущий горшок, откашлялся и произнёс:
- Добрый день! Я – Бэрк.
- Здравствуйте! Я – Лувис, – пробормотала она и спросила, чтобы что-то спросить:
- А разве сейчас день?
В самом деле, за окнами было темно.
- День, конечно, - ответил хозяин, - я окна ставнями закрыл, вы ведь, кажется, яркий свет не любите.
- Совсем не любим, - подтвердил Гаэтано, с нетерпением постукивая ложкой.
Зула разложила содержимое горшка в четыре тарелки.
Лувис ела вкуснейшее в мире жаркое и вдруг вспомнила, как о нём мечтал бедный Тадео. Впрочем, аппетит у неё от этого не пропал. Только немного смущало, что Бэрк то и дело бросал на неё быстрые взгляды. Наверно, ему было трудно разглядеть её при свете одной-единственной свечи. Лувис видела его гораздо лучше, правда, тоже посматривала на него исподтишка. Курчавая золотистая борода на молодом лице ей совсем не нравилась, а в целом парень был очень даже ладный.
Она старалась есть понемногу, чтобы хозяин не подумал, что она плохо воспитана, да и лицо болело – Гаэтано ведь бил её не понарошку, но три месяца на подножном корму давали о себе знать. Даже брат ел медленнее, и его тарелка опустела значительно позже, чем её.
- Благодарю вас, очень вкусно.
- Ага, - подтвердил Гаэтано.
- Величество, будешь пирог?
- Ага!
- А… вы?
Лувис кивнула.
Бэрк принёс сладкий пирог и что-то в кувшине – оказалось, это сок, который давят из свежих яблок. Ну и вкуснотища! Даже во дворце кормили ничуть не вкуснее. Похоже, простой народ живёт тут лучше, чем в Пещере. Впрочем, ничего удивительного – в этом благодатном крае плодородная земля, крестьяне трудолюбивы, а многие съедобные растения в садах вообще не требуют особого ухода – знай себе собирай плоды.
- Бэрк, тебе срочно надо жениться. Будет кого кормить. У тебя хорошо получается, - сказала Зула, отодвигая от себя тарелку.
- Иди уже отсюда. Тебе отец что сказал – нечего в моём доме торчать.
- Ой-ой, скажите! Как в проклятый дворец идти – так «Зула, пожалуйста, кроме тебя некому», а тут – иди отсюда!
- Я не для себя просил, а вот, - он кивнул на Лувис.
- Так я для неё и останусь. Ты, что ли, ей синяки мазать будешь?
- Ещё не хватало – вашими мазями пачкаться! Неизвестно, что за отраву твой отец туда кладёт!
- Мой отец ещё никого насмерть не залечил, и не смей о нём гадости говорить! – Зула встала и опёрлась кулаками о стол.
- Я о нём вообще говорить не хочу, и пустил его в свой дом только потому, что вот, - он опять кивнул на Лувис.
- Я посмотрю, что ты будешь делать, дурачина ты этакий, когда сам захвораешь! Не обойдёшься без него! Позовёшь и попросишь помочь!
- Помру, а не позову! В жизни руки ему не подам! – он тоже встал.
- Ему твои руки не нужны, ты их мыть забываешь!
- Зато вы – чистоплюи, каких поискать!
Парень и девушка стояли и переругивались через стол. Гаэтано слушал их с интересом. Лувис подумала, что это, конечно, не её дело, но пора вмешаться, а то до такого договорятся…
- Кх… Простите… А не расскажете ли вы мне, как вытащили меня из дворца? – спросила она.
Бэрк и Зула словно только сейчас вспомнили, что они не одни. Сели на свои стулья, хмурясь и тяжело дыша. Потом Бэрк сказал:
- Вы уж простите, это у нас… Давнее. Не очень интересная история. А вот про дворец – да, интересная. Когда нам братец ваш рассказал, что вы во дворце остались, мы решили, что один он туда не пойдёт. Надо кому-то с ним. Ну, мы и пошли. Там ещё народ хотел пойти, но выпало мне.
- Что это ты сказки рассказываешь? Кто пойти-то хотел? Все струхнули. Ты сам сказал – пойду, мол, и точка, не отговорите. Лувис, не верь ему, он враль тот ещё.
- Хорошо, не буду верить, - улыбнулась она.
- А вот Зула решила пойти, потому что, вы понимаете, раз мужчинам там опасно…
- Можно на «ты»? – попросила Лувис.
- Вот, я и говорю. Зула решила пойти…
- Вообще-то, ты сам меня просил.
- Больше ни одна женщина не согласилась бы, а ты без царя в голове, это все знают, - проворчал Бэрк.
- Вы подвергали себя такой опасности из-за меня! – Лувис почувствовала, что очень, очень хочет отблагодарить их, и решила обязательно найти способ.
Бэрк смутился. Зула продолжила рассказ за него:
- Мальчик показал нам дорогу, мы вошли во дворец, покричали, покричали, потом решили, что ты в той комнате можешь быть. Они вдвоём остались ждать у порога, а я вошла внутрь. Женщинам там, насколько мы поняли, не так опасно… Вошла, значит, там темно, я факел зажгла, смотрю – лежит кто-то на полу, между статуями. Ну, я тебя подмышки ухватила и давай тянуть до порога. А там уж Бэрк тебя через плечо перебросил и давай дёру оттуда, мы за ним еле поспевали. Вот и всё.
- Да, потом подумали, куда тебя определить, в деревне у всех семьи большие, а я тут один живу, комнат много. Решили сюда принести, - добавил Бэрк.
Они рассказывали обо всём так легко, словно предрассветное приключение было для них просто прогулкой. На самом деле храбрец Бэрк чуть не умер от страха, узнав наконец, что за зло таится во дворце и какая опасность угрожает ему, если он переступит порог некой комнаты на втором этаже. Он мысленно прощался с жизнью по дороге туда и проклинал свою глупую привычку всё доделывать до конца. Зула тоже трепетала, представляя, как войдёт в страшную комнату, о которой Гаэтано рассказывал с таким ужасом, совсем-совсем одна.
А главное, они не рассказали, что народ пытался не пустить их во дворец, что, выслушав рассказ мальчика, люди вновь решили выгнать и его, и Бэрка куда подальше – ведь мальчик чуть не окаменел, значит, был немного заколдован, значит, он может быть чем-то опасен… Мельник, которого уличили в тайных сделках с Подземельцами (так теперь стали называть черномордых тварей), громче всех орал, что мальчишка врёт, что он пытается заманить людей во дворец под предлогом спасения молодой девушки, а сам наверняка придумал что-то зловещее…
Когда на рассвете они пришли из дворца с бесчувственной Лувис, люди не пускали их в деревню.
Только отец Зулы, вернувшийся в это утро из дальнего плавания по реке, уважаемый всеми лекарь и путешественник, уговорил селян разрешить Подземельцам остаться в каком-нибудь малонаселённом доме, у того же Бэрка, например. Если они будут сидеть там безвылазно, то никому ничем не навредят. Бэрк не пришёл в восторг от идеи содержать бесполезных постояльцев, но делать было нечего. Раз уж взялся за спасение мальчишки и девчонки, придётся довести дело до конца.
Гаэтано, присутствовавший при всём этом, до глубины души был оскорблён поведением местных жителей и решил, что обязательно докажет им: он – не нечисть и не лжец, он тоже кое-что умеет и даже способен поучить других. Не зря же его воспитанием занимался принц Эльнуро, отличный стрелок и охотник, а сестра привила ему любовь к чтению!
- Могу ли я спросить… - начала Лувис.
- А то, - отозвался Бэрк.
- Как Розовый дворец стал… Проклятым?
Бэрк почесал в затылке. Зула медленно проговорила:
- Мы и сами толком не знаем. Мы не знали даже, что проклятье – это то, что мужчины там в камень превращаются. Талайкул, наша старейшина, какие-то сказки рассказывает, да и всё…
- А что за сказки? – спросил Гаэтано.
- Могу рассказать. Бэрк, ты меня поправляй, если я что забуду.
Он кивнул.

 Отправлено: 16.02.23 18:33. Заголовок: Граев подарок. Част..

Граев подарок.

Часть 1. Розовая страна.

9 глава. Стелла и Грай.

- Это было давно, никто уже не помнит, сколько лет тому минуло, - начала Зула и улыбнулась. – Ну что ты смеёшься, Бэрк, ведь Талайкул так рассказывает!
Бэрк кивнул.
- Наш народ, - девушка продолжила, - пришёл в эти края откуда-то издалека и нашёл здесь всё необходимое для жизни: реку, лес, плодородную землю. Страну эту назвали Розовой из-за особого вещества, содержащегося в почве. Здесь розовые камни, розовые цветы почти у всех растений, даже на дне белого сосуда, когда из него испаряется речная вода, остаётся розовая пыль. Розового цвета некоторые наши ткани, потому что на полях растёт розовый хлопок, и нам не нужно его красить, как это делают в других странах. Мы делаем розовую краску для домов и мебели, потому что нам это проще всего. Лувис, у вас не так?
- Нет, не так.
- Итак, для нашего народа наступило благоденствие. Первое Благоденствие – так мы называем ту эпоху. Даже Талайкул не знает, сколько лет или веков она продолжалась. Мы знаем только, что через какое-то время братоубийственные войны начали раздирать нашу страну. Старейшинам хотелось передавать власть по наследству, другие этому противились, и не было конца предательствам и иным злодеяниям. Ту пору называют Чёрной. Тогда были уничтожены целые города, лишь пепелища остались от них.
- Рыскари, - вдруг сказал Бэрк.
- Что?
- Талайкул говорит, что рыскари сражались бок о бок с людьми. На одной из сторон.
- А, ну да. Талайкул так говорит. Сказка – она и есть сказка. Вы видели озеро за нашей деревней? Талайкул говорит ещё, что на этом месте стояла древняя крепость. Враг не просто сравнял её с землёй, но и приказал вырыть на этом месте огромный котлован. И затопить водой.
- Зачем же всё это? – удивился Гаэтано. У вас тут всё есть – леса, поля… Неужели кому-то было мало?
- Значит, кому-то не хватало. Люди ведь – охочие до власти существа. И вообще, я не знаю! – Зула разозлилась. – Я рассказываю так, как сама слышала!
Она надулась. Лувис попросила её:
- Продолжай, пожалуйста!
- Хорошо. Как я уже сказала, народ чуть друг друга не перебил. Дрались за каждый куст, за каждую пядь земли. Всё не могли выяснить, кому что принадлежит. А пока вожди делили власть, крестьяне делили одну корку хлеба на четверых. Бэрк, не смейся, так Талайкул говорит!
Она перевела дыхание и вновь заговорила:
- Но и Чёрной поре пришёл конец. Однажды, когда цвели розы и дул тёплый ветер, откуда-то издалека пришла в Розовую страну волшебница. Была она юна и так прекрасна, что мужчины застывали, увидев её.
Лувис насторожилась.
- Волшебница явилась как спасение. Она остановила войну, выйдя на поле боя и встав между двумя армиями. Она вошла в каждый дом, утешила каждого сироту, исцелила каждого раненого. Она пообещала, что мир навсегда придёт в Розовую страну, если люди поверят ей и друг другу. Люди, уставшие от бед, согласились избрать её своей правительницей. Так наступило Второе Благоденствие. Своими чарами волшебница воздвигла прекрасный дворец, розовый, как и всё вокруг. Некоторые люди вызвались прислуживать ей и переселились во дворец, видя, как красива и добра волшебница. Другие, оставшиеся дома, тоже не прогадали – она сумела сделать так, что земли стали ещё более плодородными, в реке появилось ещё больше рыбы, а в лесах и на болотах – ещё больше пернатой дичи. Ураганы стали обходить нас стороной, река не выходила из берегов, в каменоломнях перестали случаться обвалы. Сама же волшебница жила во дворце, среди прислуживавших ей было больше женщин, чем мужчин, и не было у неё ни мужа, ни жениха, хотя была она желанна для любого мужчины. Бэрк, не фыркай, это не я придумала.
Зула перевела дыхание.
- Волшебница защитила Розовую страну от врагов. Именно при ней, как утверждает Талайкул, рыскари перестали нападать на людей. И от чужеземцев волшебница защитила нас – любой, кто пришёл бы в Розовую страну с враждебными намерениями, пострадал бы от собственного оружия.
- А имя у волшебницы было? – спросила Лувис.
- Её звали Стелла, она сказала своим новым подданным, что это означает «звезда». Прекрасная Стелла и впрямь была как звезда – она стала светом для народа, чуть было не погибшего в междоусобных войнах. Её дворец был символом нашего мира и процветания. Второе Благоденствие длилось долго, до ухода Грая.
- До ухода чего? – спросил Гаэтано.
- Не чего, а кого. Грай – это имя такое.
- Зула, ты вперёд забегаешь! Не сказала ещё, как пришёл Грай, - возмутился Бэрк.
- Да я только собралась!
- Ну так начинай, а не перескакивай с одного на другое!
Лувис и Гаэтано сидели теперь, обнявшись, на кровати и терпеливо ждали, когда хозяин и рассказчица прекратят препирания.
Наконец Зула продолжила:
- Второе Благоденствие длилось до тех пор, пока не ушёл Грай. Вы ведь там, у себя, не слышали про Грая? Надо же, у нас Грай каждый день на устах. Если что-то было давно, мы говорим: «давным-давно, ещё до Грая». Наш белый огонь мы называем Граевым. И поговорок про Грая у нас пруд пруди. Например, Титус на моей двоюродной племяннице жениться не захотел, хоть и обещал, вот и говорят про него, что он Граевы подарки дарит.
Лувис тихонько засмеялась, наблюдая, как Бэрк выходит из терпения. Он слушал, слушал, да и стукнул по столу.
- Ты будешь рассказывать или нет?
- Всё, всё, рассказываю. Значит, так. Как говорит Талайкул, никто не знает, откуда именно пришёл Грай. Известно только, что приплыл по реке – не по этой, нашей, а по другой, Большой реке. Отсюда туда несколько дней пути. И пришёл он не один, а во главе целого войска. Привёл солдат, чтобы завоевать наш край.
- И чары волшебницы Стеллы против него не подействовали? – попробовал угадать Гаэтано.
- Отчего же, подействовали. Она ведь была настоящая волшебница. Даже время было не властно над ней – она не старела, шли годы, а Стелла оставалась юной. Вот и с врагами, приплывшими в лодках по реке, она справилась играючи. Их стрелы и копья на лету превращались в розы, их доспехи превращались в розовые лепестки. Посрамлённые, воины бежали восвояси, а тех, кто всё-таки решил остаться с Граем, поглотили две реки, вышедшие из берегов по приказу Стеллы. Однако не таков был Грай. Он пришёл за победой. Он умудрился спастись и решил пойти на хитрость. Ему стало известно, что покровительница Розовой страны прекрасна и юна. Он захотел покорить её как мужчина. Бэрк, не смейся, а то я тоже засмеюсь! В конце концов, так Талайкул рассказывает!
Зула посмотрела на притихших слушателей.
- Грай не знал, что Стелла давным-давно обещала своему народу: любой, кто придёт в Розовую страну с враждебными намерениями, пострадает от собственного оружия. В качестве оружия Грай избрал любовь, но от любви же и пострадал. Он полюбил волшебницу, едва увидел её. Он поклялся, что отречётся ото всего, что прежде было дорого ему, что отныне будет служить прекрасной Стелле. Свой меч он положил у её ног.
- Неужели она поверила? – спросила Лувис.
- Поверила. Неизвестно, сколько времени прошло, да только однажды с балкона своего дворца волшебница объявила, что полководец Грай стал её супругом и соправителем.
- Молодец, добился своего! – усмехнулся Гаэтано.
Зула вздохнула. Потом продолжила:
- Правитель Грай сделал много хорошего. Он живо интересовался системой выборов старейшин в наших деревнях и пытался её усовершенствовать. Он дал нам белый огонь – Граев огонь. Видите ли, Талайкул говорит, что в кармане Грая, когда он только пришёл сюда, была всего одна горсть белого песка. На глазах всего народа он отсыпал половину этой горсти и зажёг её, она загорелась ярче звезды. Он сказал людям, что такой песок добывают там, откуда он родом. Если добавить щепотку в целое ведро простого песка и оставить на день, он весь становится чудесным, горючим. С тех пор мы просто жизни своей не представляем без Граева огня.
- Да уж, мы заметили, - пробормотал мальчик.
- Грай научил наших мастерить такие паруса, что по реке можно плавать против течения даже при встречном ветре! Это, говорил он, умеют делать там, откуда он пришёл. Под руководством правителя Грая был построен Розовый мост. До того правый и левый берег нашей реки были соединены лишь паромом. Открытие моста стало главным событием той эпохи. Волшебница Стелла первой прошла по нему под руку с супругом. А потом…
- А потом супруг вспомнил, зачем пришёл, и принялся за старое. Так? – Лувис не очень верилось, что человек, пришедший завоёвывать, мог вдруг стать примерным семьянином.
- Что-то наподобие. Правитель Грай объявил, что собирает армию. Он сказал, что планирует поход с благословения своей бесценной супруги, что им предстоит освободить от тяжкого гнёта некое государство. С того же балкона, под приветственные крики народа и обожающих его новобранцев, правитель Грай пообещал, что вернётся к прекрасной Стелле и привезёт ей подарок дивной красоты. Волшебница отвечала, и все её слышали, что подарок ей не надобен, а будет она ждать своего Грая, считая дни до его возвращения.
- Он не вернулся?
- Нет, не вернулся. Волшебница ждала, шли недели, месяцы, годы… Ни один из новобранцев так и не возвратился домой. Никто точно не знал, куда именно отправилась армия Грая, поэтому никто не отправился на поиски. А волшебница попросила всех покинуть её дворец и осталась там одна. Она перестала помогать людям возделывать землю, перестала отводить ураганы и наводнения. Всё реже и реже её силуэт видели в окнах дворца. Немногие смелые, проникавшие во дворец, говорили, что Стелла сидит в одной из комнат и ждёт, глядя перед собой. Потом люди вовсе перестали ходить во дворец – толку-то никакого… Пока наконец…
- Она прокляла мужчин за вероломство одного из них и превратилась в камень! – прошептала Лувис и почувствовала, что сейчас зарыдает.
Похоже, Зула тоже была взволнована своим рассказом.
- Да, теперь кажется, что так оно и было. Тогда же люди ничего не знали. Спустя десятки лет нашлись храбрецы, которые осмелились войти во дворец Стеллы и узнать, что же случилось с волшебницей, по-прежнему ли ждёт она возлюбленного. И не вернулись. За ними пошли другие – и тоже пропали. Ещё через какое-то время во дворец пошёл некий отважный юноша, был он единственным сыном женщины по имени Виана. И тоже не вернулся. Отчаявшаяся мать решила, что любой ценой узнает правду, и пошла искать его.
Зула помолчала и продолжила:
- Виана вышла из дворца спустя день. Была она безумна, это сразу поняли те, кто ждал её. Она поседела и словно постарела на много лет – так поразило её то, что она увидела внутри. Руки её были стёрты в кровь. Она умерла через несколько дней, и перед самой смертью проговорила наконец: «Дворец проклят!»
Повисло молчание. Потом Лувис заговорила:
- Она стёрла руки, когда пыталась закрыть, завалить окна и двери, чтобы никто не вошёл в ту комнату и не увидел в окно, что там… А я…
- Ты узнала правду. Теперь мы знаем, что скрывается во дворце, - сказал Бэрк.
- Да, но какой ценой! – возразила ему Зула.
В этот момент послышались тяжёлые шаркающие шаги. Дверь в комнату открылась, и на пороге появилась грузная старуха. Бэрк и Зула поднялись с мест, гости последовали их примеру. Лувис проклинала свои длинные ноги.
Старуха уставилась на её голые лодыжки, затем вперила взгляд маленьких чёрных глаз в её лицо. После взглянула на Гаэтано.
- Ой, до чего дохлые! Вы их накормили? – спросила она скрипучим голосом.
- Да, мать Талайкул, накормили, - ответил Бэрк.
- Ну ладно, и впредь кормите.
Она медленно повернулась и ушла, тяжело переваливаясь.
- Уф, - выдохнул хозяин. – Это хорошо.
10 глава. В деревне.

Вот уже шестнадцать лет Талайкул была старейшиной деревни на левом берегу реки. Она жила в большом доме вместе с семьёй своей сестры и была сущим наказанием для многочисленных родственников – племянников, внучатых племянников, их жён, мужей и неподдающейся счёту ребятни. Требовательная ко всем, старуха и родне не давала спуску. Если, на беду, у кого-то из них возникал спор с односельчанами, родство со старейшиной не помогало. Беспристрастная, или, напротив, излишне пристрастная к «своим», Талайкул из кожи лезла вон, чтобы проучить потомство младшей сестры. Например, недавно одному из племянников старейшины пришлось отдать соседу совершенно новую телегу. А ведь вся вина парня состояла лишь в том, что он видел большой камень на дороге, да не предупредил едущего за ним лесоруба, потому что завидовал его удачной сделке с плотником. В итоге телега налетела на камень, ось - вдребезги. Поменял бы, да и всего делов… Ан нет, Талайкул говорит, отдавай свою телегу, чтоб неповадно впредь. А с ней не поспоришь.
Поговаривали, что Талайкул смолоду затаила злость на красивую замужнюю сестру, потому и лютовала так с её семьёй. Впрочем, многие были довольны, что для родни у старейшины не бывает поблажек. Такой и должна быть она – женщина, избранная матерью всей деревни. Давным-давно, ещё при Грае и, кажется, по его совету жители Розовой страны решили, что в старейшины можно выбрать лишь ту женщину, которая, прожив всю жизнь в деревне и проработав на родной земле, так и не вышла замуж, не обзавелась потомством, значит, не будет радеть за одних больше, чем за других. Не затуманенный материнской любовью взор, ясный ум, здравые суждения – всё это будет при ней.
Талайкул всегда была хорошей советчицей и хорошо знала своих односельчан, потому её и выбрали. Она быстро освоилась, взяла за правило раз в день обходить деревню и окрестности, совать свой мясистый курносый нос во все дела, а главное, давать советы и вершить суд. Её массивную, переваливающуюся фигуру видели то в поле, то на мосту, то за садами, то на главной деревенской площади.
Одной из обязанностей старейшины был сбор налогов, для этого ей полагалось иметь помощника. Помощником она назначила своего внучатого племянника Титуса, он, кляня старуху на чём свет стоит, с утра до ночи носился по деревне и выколачивал из народа их кровные малые розы – так называли мелкие золотые монеты с розой с одной стороны и со звездой – с другой. Деньги эти шли на ремонт дороги, общих лодок и прочего имущества селян. Талайкул, по словам Титуса, спала не на кровати, а на сундуке с деньгами, и мечтала в один прекрасный день потратить их на ремонт моста.
Содержать бездетную старуху, согласно закону, полагалось всей деревне, и тут, казалось, была лазейка для тех, кто хотел подольститься к старейшине. Но Талайкул, как назло, несколько раз довольно жёстко обошлась с теми, кто поднёс ей самые большие мешки с мукой и самые ароматные шары сыра. Поэтому носили редко и помалу, и лишь тогда, когда она сама напоминала, чей черёд на этой неделе. Маленький мешочек с простой провизией появлялся на крыльце большого дома, сестра или племянница старейшины забирали его со вздохом и про себя проклинали тот злосчастный день, когда односельчане решили наделить властью именно её, их наказание, а не какую-нибудь другую бесчувственную старую деву.
Впрочем, чувства у старой Талайкул были. Были даже чудачества. Она любила сказки. Да так сильно любила, что уверяла, будто это и не сказки вовсе, а самая настоящая правда. Говорила, что всё, что она рассказывает людям, слово в слово она слышала от своей бабки, а та – от своей. И для того, чтобы делиться этой правдой с людьми, Талайкул собирала их раза два-три в месяц во дворе своего дома и рассказывала, рассказывала, рассказывала…
В Розовой стране вообще любили потравить байки. Возле каждого дома по вечерам собирался кружок селян, с нетерпением ожидавших, когда кто-нибудь с хорошо подвешенным языком развлечёт их новой побасенкой. А языки были хорошо подвешены у многих, не зря правитель Грай когда-то прозвал их народ Болтунами. Талайкул говорила, что пошло это прозвище, впрочем, не от невинной привычки чесать языками перед сном. Дело было в другом.
Болтуны не умели принимать решения, не умели договориться друг с другом. Обсуждать важную проблему они могли неделями и месяцами, да всё впустую, один трёп. Потому и предложил правитель Грай выбирать для одной деревни не совет старейшин, а одного (вернее, одну) старейшину и наделять властью принимать важные решения. Какими бы они ни были, они всё же лучше, чем бесконечные споры о выгоде и потерях. Увы, не разрешило это вопроса о взаимодействии с соседними деревнями – вот уже который год величавый мост требует ремонта, а договориться, кто за что должен взяться, никак не удаётся. Сойдётся Талайкул со старейшиной с правого берега, поговорят - поговорят, да и разойдутся по домам.
- Странные вы, - ворчал Гаэтано, в который уж раз слушая сетования Зулы насчёт разваливающегося моста. – Болтать вам не трудно, а собраться и сделать – трудно! Вот я, например, пошёл в деревню и принёс еды и лекарство для Тадео, когда стало очень нужно.
- Молчи уж про еду-то, величество! – смеялась Зула. – Мельник до сих пор не может от Талайкул откупиться за свою нечестную сделку! Она говорит, с торговли каждый должен налог платить, а тебе он тайком еду продавал!
- А я виноват? – возмущался мальчик. – Я обычаев ваших не знал, думал, оставлю золото, и все будут довольны!
Зула вздыхала. Она уже объясняла Гаэтано, что крупные золотые монеты, которые он оставлял на пороге «дома с крыльями», имеют громадную цену, их теперь совсем мало, такие делали ещё при Грае, назывались они великими розами, и Талайкул с Титусом всё ещё подсчитывают, какой же налог Мельник должен заплатить деревне со своей небывалой прибыли.
- А если он не заплатит?
- Если не заплатит налог, ему не разрешат вырубать деревья в лесу, плавать по реке на собственной лодке, раз в году пользоваться лесным правом…
- Каким правом? – Лувис отвлеклась от веретена.
- Лесным!
- Это как?
- Тьфу ты, всё забываю, что вы ничего не знаете… Лесное право – это право мужчины раз в году в течение суток охотиться на лесное зверьё.
- И на ланей?
- И на ланей. Правда, они умные, мало кому удаётся их изловить. Но право есть право, кому повезёт, тому честь и хвала, - Зула поёжилась и зевнула. Она устала – всего час назад вернулась с Большой реки, где помогала отцу готовить лодку к новому путешествию. Он хотел вновь подняться вверх по течению и исхитриться собрать сонных маков для изготовления лекарств.
Из далёких деревень Зула привезла новой подруге два мешка нежного розового хлопка. Лувис, чуть дыша от восторга, занялась любимым делом. Прялку и веретено месяц назад подарила ей сама Талайкул – сказала, что прясть не любит и всю жизнь мечтала убрать это из своей девичьей светёлки.
В комнате, освещённой простым, не Граевым факелом брату и сестре было всё хорошо видно. Видели они ссадины на руках Зулы, видели её стёртые дорожные башмаки и обветренное лицо. Она сказала, что на сей раз обязательно уговорит отца взять её с собой. В плаванье она готова была выполнять любую работу – хоть повара, хоть рулевого, хоть гребца, благо, сил у неё достаточно. Вольный воздух, неизведанный край, жгучее солнце – об этом мечтала Зула.
Лувис и сама мечтала о солнце. Вернее, о том, как они с братом смогут выйти на улицу и подставить дневному светилу свои белые лица. Они уже добились заметных успехов – каждое утро встречают рассвет во дворе дома Бэрка и остаются всё дольше, дольше, дольше… Сам Бэрк на всякий случай стоит поодаль и следит, чтобы постояльцы его не пострадали от этих процедур. Так придумала Талайкул, идею её Гаэтано поначалу посчитал бредовой, но побоялся спорить с местной властью. Он немного робел перед старухой и вздыхал с облегчением, когда после кратковременных ежедневных визитов она уходила, грузно ступая и тяжело дыша.
Талайкул постепенно выведала у брата и сестры всё об их прежней жизни. Лувис заметила, что несколько раз она задавала им одни и те же вопросы, только формулировала их по-разному, словно рассчитывая поймать Подземельцев на лжи. Однако же скрывать им было нечего, и старейшина, видимо, осталась довольна. Она настаивала, чтобы Бэрк кормил их ещё обильнее и не жалел для них ни сил, ни времени. Он тихо и монотонно бранился себе под нос, но каждый вечер спешил с поля домой, чтобы вновь и вновь преподавать Лувис и Гаэтано уроки домашнего хозяйства и житейские хитрости.
Лувис научилась готовить. Свои первые блюда – каши и супы – она сварила под чутким руководством хозяина. Она до смерти боялась что-то перепутать, переварить или не доварить. Перед первой пробой Бэрк всегда деланно морщился, но отважно отправлял в рот первую ложку, и потом уже залпом съедал всю тарелку целиком. Бывшая принцесса в такие моменты словно проживала десять жизней – прежде ей не доводилось держать более сложных экзаменов. Она понимала: храбрец Бэрк имел массу причин сожалеть о том, что Подземельцы поселились в его доме.
Во-первых, они не спали по ночам. Как бы тихо ни пытались вести себя Лувис и Гаэтано, время от времени их шаги и скрип дверей мешали спать хозяину, поужинавшему и улёгшемуся отдыхать после тяжёлой работы в поле.
Во-вторых, Зула по секрету рассказала, что Бэрка в деревне стали сторониться все, кроме неё самой, старухи старейшины да, пожалуй, пары друзей. Проклятье Розового дворца, тайна которого теперь раскрылась, отпугивала людей от Бэрка и от его дома, где поселились ОНИ – два бледных человека, чужеземцы, пришельцы, Подземельцы.
Забегая вперёд, скажем, что прозвище со временем превратилось в имя собственное, что долго ещё потомки кое-кого из Подземельцев жили в Розовой стране и с гордостью носили это имя…
А пока их боялись.
В доме Бэрка у брата и сестры была одна общая комната. Правда, хозяин предложил им две, но они решили, что всегда будут вместе. Так, на всякий случай. Лувис подумала, раз Бэрк не женат, ей будет приличнее жить в его доме, не разлучаясь с братом. Это своё соображение она изложила Зуле, думая, что девушка её поймёт. Та же, напротив, долго морщила лоб, потом спросила:
- Ты думаешь, кто-то подумает, что… Ну, что… Ты прости, конечно… Но Бэрк у нас считается завидным женихом, на него красотки заглядываются, ты-то ему на что? Никому и в голову не придёт, что ты тут… Ну, то, что ты подумала…
Лувис почувствовала, что становится багровой. От стыда за собственное предположение. А ещё – от неприятного ощущения, что она некрасива. Она ведь знала, что миловидна, что может нравиться, что была желанной невестой… Её любили!
Но ничего не поделаешь, здесь красавицы были другими. Невысокими, округлыми, румяными, курносыми… Лувис решалась по вечерам выходить за ворота и видела, что на неё смотрят с ужасом – её тонкая длинная фигура в нелепом перешитом платье, узкое лицо, большие глаза вызывали у местных страх и отвращение. Новая роль – роль нескладного чучела, которую бывшей принцессе пришлось исполнять поневоле, тяготила её.
Гаэтано с тоской слушал, как днём и светлым вечером с улицы доносились крики других детей, ему хотелось играть и бегать, летать верхом, стрелять из лука… Лук-то у них раньше был, можно было бы в сумерках пострелять на пустыре, да только всё свое прежнее имущество они оставили в Розовом дворце, а возвращаться туда не хотел никто. В довершение всех бед брату и сестре предстояла разлука с Зулой, к которой они успели привязаться.
Однако в один прекрасный вечер Зула пришла в дом Бэрка и сказала, что отец наотрез отказался брать её с собой. Она женщина, разве нужна другая причина?
- А если у меня руки – во какие руки? – жаловалась она, обнажая мощные бицепсы. – А если ноги – такие, что могу целый день идти? А если я и в плотницком деле смыслю, и парус могу поставить, и тетиву натянуть? - Зула всхлипывала над тарелкой каши, Лувис поглаживала её по плечу и не знала, чем утешить. Она была рада, что Зула остаётся, что по-прежнему будет с кем поговорить. Ей самой никуда нельзя, она привязана к дому Бэрка, который едва смотрит в её сторону и, очевидно, тоже считает донельзя страшной.
Одно хорошо – Бэрк перед ужином учит Гаэтано мужской работе по дому. Они вместе колют дрова, чинят пол и двери. Так велела Талайкул, и славно, что в этой деревне такая толковая старейшина.

 Отправлено: 16.02.23 18:35. Заголовок: Граев подарок. Част..

Граев подарок.

Часть 1. Розовая страна.

11 глава. Вор.

- Глупое ты дерево, растопчи тебя Шестилапый, - в который уж раз повторял Гаэтано. Он вырезал фигурку Шестилапого из розовой сосны. Но сегодня был явно не его день. Шестилапый никак не хотел обретать форму. Не походил сам на себя, и всё тут! Бывший король теперь умел вырезать ланей, зайцев, даже рыскарей, – Бэрк научил. А Шестилапых Бэрк не видел, Гаэтано же напрасно силился передать через дерево главное – массивность и скорость, неповоротливость и ловкость… Усидчивость не принадлежала к числу достоинств его величества. Он бесился и срывал раздражение на окружающих.
Окружали его по-прежнему не многие. Сестра, хозяин дома, старейшина Талайкул и Зула, чей отец ушёл в дальнее плаванье и не взял дочь с собой. Его давно не было, прошли уже все сроки, и девушка начинала всерьёз тревожиться. Она тоже стала раздражительной, частенько вступала в перепалки с Гаэтано, и Лувис втайне радовалась, что её брат и подруга оттачивают остроумие не на ней.
Сама она недавно отдала Бэрку несколько мотков отличной розовой пряжи. Тот довольно крякнул и пообещал продать это добро на ближайшей ярмарке. Взамен он принёс ей несколько мешков хлопка и овечьей шерсти, которым предстояло стать гладкой, ровной нитью. Лувис перестала чувствовать себя нахлебницей, и теперь, забыв об усталости, забыв даже о своём горе, работала день и ночь, лишь бы что-то делать, лишь бы от неё был прок.
Лувис скрывала от Бэрка и Зулы, что собирается вернуться в Розовый дворец. Не насовсем, ненадолго. Побыть там, посмотреть ещё раз, подумать и попытаться понять. Случившееся с Тадео не давало ей покоя, она не верила, что он навсегда стал добычей каменной женщины.
Вскоре вся деревня занялась сбором Второго урожая. Бэрк пропадал в поле и возвращался поздно, Зула дома помогала мачехе, Талайкул захаживала реже, а Лувис и Гаэтано проводили под солнцем всё больше времени. Даже когда они выходили за ограду, на них никто не смотрел – селяне занимались своими делами и давно думать забыли про Подземельцев. Лувис рассказала брату о своём намерении, он поморщился, но, к её удивлению, спорить не стал. Пообещал дойти с ней до дворца и подождать у дверей.
Тем вечером в длинных розовых плащах с капюшонами брат и сестра проделали путь от дома Бэрка до ворот Розового дворца – через деревню, через поле, мимо холма. А у малиновых зарослей их поджидала… Зула. Она подпирала бока мощными кулаками и походила на статую богини Непоколебимости.
- Я с вами. И не хлопай глазами, он мне рассказал.
Гаэтано виновато потупился.
Если бы мы сказали, что во дворце многое изменилось за прошедшие месяцы, кто бы нам поверил?
Без труда Лувис нашла дорогу в знакомую комнату со статуями, поднявшись по ступеням, уже сильно заросшим со времён последней уборки.
Она надеялась, что, взглянув на Тадео и пленившую его фею свежим взглядом, сумеет что-то заметить, понять или придумать. Что, если заколдованного можно расколдовать?
Но не было ни мыслей, ни догадок, ни нечаянных открытий. Она села на пол между каменной Стеллой и её жертвами. Вечерний свет лился через распахнутую дверь, на пороге которой уселась Зула. Было тихо, красиво… Тадео, намертво влюбившийся в красавицу, был необычайно хорош собой. Хотелось даже порадоваться его счастью.
Лувис сказала об этом вслух. Не то чтобы она рассчитывала, что Зула согласится с ней, просто это пришло ей в голову.
Зула тихонько рассмеялась.
- Вот так моя мачеха порадовалась, когда отец задержался в плавании!
Лувис не поняла, при чём тут чья-то мачеха и чей-то отец, а подруга пояснила:
- Влюбился он в кого-то. Так отец Бэрка сказал, когда один вернулся. Понимаешь, они тогда ушли вверх по реке вдвоём. В старой маленькой лодке.
- Что? Отец Бэрка вернулся один? И сказал, что…
- Что мой отец не вернётся – решил, мол, остаться где-то там, где Аффира впадает в Большую реку. Нашёл себе новую жену на Зелёных полях. Ну, на это он мастер, никто не удивился. Мачеха даже обрадовалась.
- Но потом ведь твой отец вернулся?
- Да, вернулся с другими путешественниками. А с отцом Бэрка с тех пор словом не обмолвился. Объявил только, что тот его оболгал. Что сам бросил его в чужих краях и уплыл. Ради лодки, мол.
- Ради старой-то лодки бросил старого друга?
- Отец так сказал.
- Оттуда и вражда?
- Угу…
- Надо же… - протянула Лувис. Она тут же и думать забыла о Зуле, Бэрке и их отцах. Думала о людях, которых настиг здесь злой рок. Осматривала их лица. Потом попросила подругу помочь – хотела качнуть одну из статуй. Вдруг можно, о чём никто не подумал, выволочь их из комнаты, убрать подальше от каменной феи, и тогда чары спадут… Позвали бы на помощь или придумали бы механизм, чтобы сподручнее.
Но статуи словно приросли к полу.
- Ничего…
- Ничего. А ты чего ждала, Лувис? Пойдём-ка уже. Темнеет, я в темноте ничего не вижу.
- Пойдём.
Они стали спускаться по ступеням, Зула вцепилась в руку подруги. Как она завидовала Лувис, видевшей в темноте, словно кошка!
Гаэтано дожидался их внизу, у порога. Втроём они направились было в обратный путь. Вдруг Лувис встала как вкопанная.
- Вот я растяпа! Хотела ведь забрать наш старый лук и колчан! Где-то здесь я их тогда оставила, внизу.
Она уже шагнула назад, но неожиданно замерла. Ей послышался какой-то скрип, словно что-то открыли или закрыли.
Гаэтано тоже насторожился.
- Ты что-то слышала?
- Да нет, ничего, - Лувис не хотела никого тревожить.
- А я слышал скрип, такой, как будто сундуки открывали.
Зула охнула и закрыла рот руками.
- Сундуки! Деньги! Это Мельник!
- Почему Мельник?
- А у какого другого труса жадности больше, чем трусости? Наверняка он сюда притащился! Услышал тогда от тебя, что тут золота полно, вот и пришёл наконец, набрался храбрости!
- А давай поймаем вора! – у Гаэтано загорелись глаза. Уж кого-кого, а Мельника он терпеть не мог.
- Давай! Лувис, ты чего молчишь? Давай вернёмся, застанем Мельника с золотом – устроим ему весёлую жизнь! Талайкул давно говорит, что по нему острог плачет! Да и мне он хоть и дядя, а надоел хуже горькой редьки! Пойдём, вот умора будет!
Лувис раздумывала. Она не видела особого греха в том, чтобы взять горстку ничьих денег из сундука в заброшенном дворце, но попугать противного Мельника была не прочь. Вечно он настраивал селян против неё и брата… Однако Мельник ли это?
Дворец Лувис знала как свои пять пальцев, знала также, что зверьё там не водится. Если наверху скрипела крышка сундука, то открыл её только человек. Простой смертный. Вся деревня слышала, как Гаэтано рассказывал про сундук с золотом, да и в соседних деревнях наверняка давно уже все в курсе, что таится в Розовом дворце. Болтуны неважно хранят тайны. Значит, кто-то, кто охоч до золота и достаточно храбр, чтобы пренебречь проклятием волшебницы, пришёл сюда ещё до наших друзей, отыскал сундуки, ну и…Скрипит себе крышками, ищет тот сундук, содержимое которого, перейдя в карман, приятно отяготит его.
- А если он не один? – спохватился вдруг Гаэтано. – Вдруг с сыновьями?
Сыновья Мельника были здоровее Шестилапого – что один, что второй.
- Да нет, они оба глупые, он и сам их за круглых дураков держит. Ни за что им секреты доверять не будет.
- А всё-таки…
- Давайте спрячемся и подождём, - предложила Лувис. – Так всем будет лучше.
- Правильно, - прошептал Гаэтано, огляделся по сторонам, да и юркнул в малинник, в самую чащу. Зула последовала за ним. Лувис немножко подумала, потом подняла обломок двери, бесцеремонно высаженной когда-то несчастным Тадео, и осторожно, чтобы не шуметь, положила его на пороге. Потом ещё раз прислушалась. Пойдёт ли злоумышленник здесь? Через парадные ворота не пройти, это единственная дверь, но вдруг он слышал их, и теперь уже выпрыгнул в окно с другой стороны?
Она присоединилась к своим и стала ждать.
На улице теперь было так темно, что Зула почти ничего не видела. Поэтому, когда вор показался в дверном проёме, она едва различила его. Зато Гаэтано и Лувис видели прекрасно. Человек осторожно дошёл до порога, внимательно вглядываясь в темноту. Поводил головой, словно прислушиваясь и принюхиваясь. Лувис невольно вспомнила ловчих в Пещере. Умелые охотники чувствуют добычу раньше, чем видят.
Человек натянул лук. Чем они трое думали! «Поймаем!» Голыми руками? Человек замер на пороге. Обыкновенный Болтун – коренастый, круглолицый, правда, с несколько выступающим подбородком. Постойте-ка… Да никакой это не Мельник и даже не сын Мельника! Где-то Лувис уже видела его. То ли лицо знакомое, то ли весь облик, силуэт…
Сидели на коленях, прижавшись друг к другу. Если человек тайком пробирается в заброшенный дворец и таскает деньги, то оставленный ими лук он подобрал точно не для охоты на ворон. Зула, наверно, и не видела лука, но почувствовала, что что-то не так, поэтому тоже не шевелилась и едва дышала.
«Он знает, что мы не ушли, - думала Лувис. - Он уже понял, что здесь был кто-то одновременно с ним, потому и лук держит наготове. Но он не слышал хруста веток. Он знает, что мы не ушли!»
Одно было на руку нашим друзьям – темнота. Если заставить человека пойти или выстрелить на шум, в другую стороны… Лувис думала, что бы такое бросить, чтобы отвлечь врага. Почему она считала, что он – враг, она и сама не знала.
Пока сестра размышляла таким образом, Гаэтано решил действовать. Должно быть, примерно те же мысли пронеслись в его голове, только быстрее. Лувис увидела, как он выбросил руку вперёд, что-то пролетело влево от них, лучник на пороге повернулся вправо, сделал было шаг вперёд – и упал плашмя. Доска на пороге выполнила своё предназначение. В темноте чуткий охотник не разглядел её.
Не сговариваясь, Лувис и Гаэтано выпрыгнули из кустов и, пока лучник не понял, что произошло, навалились на него.
- Зула, скорее!
Подруга подоспела вовремя – лёгких брата и сестру мужчина сбросил бы с себя играючи, а вот такую крепкую барышню, как дочь лекаря-путешественника, не так-то просто было сдвинуть с места. Вор пытался перевернуться, подняться. Они заломили ему руки, Лувис, не долго думая, задрала платье и стащила с ноги чулок. Чулком связали руки вора, потом пришлось воспользоваться и вторым чулком – связать ноги. Вытащили из-под него лук и стрелу – сделать выстрел этот человек не успел, упав и придавив собой оружие.
Всё это время вор молчал, ни единого звука не издал – шуметь не в его интересах, поняла Лувис. В самом деле, не на помощь же звать. «Караул! Напали! Грабить мешают!»
- Уф, - выдохнула Зула, усаживаясь на спину поверженного врага, как на завалинку. Тот крякнул. – Ничего, не будешь в другой раз… Да кто хоть это, а?
- Не знаю, - Лувис наклонилась, чтобы разглядеть лицо пленника.
- Не из нашей деревни, - заключил Гаэтано.
- Плохо видно, - вздохнула Зула. – Эй, ты кто? А ну отвечай, а то ещё сильнее придавлю!
Поверженный враг снова крякнул, но ничего не сказал.
- Возьми, посвети, - Лувис дала ей фосфорический шарик, некогда принадлежавший Тадео.
- Ну-ка, покажись! – Зула перевернула человека, словно бревно. Лувис же взяла лук, стрелу и натянула тетиву.
Зула осветила лицо вора. Тот удивлённо посмотрел на белый шарик, потом – на всю компанию.
- Так это Подземельцы? А я думал, кто посерьёзнее. Эх… - сокрушённо проговорил он.
- Римол! – воскликнула Зула. – Здрааасьте… Я думала, только отец у тебя такой, а и ты сам…
Лувис порылась в памяти. Римол… Ну да, точно! Этого парня и его отца-браконьера она, Тадео и Гаэтано видели в лесу, в первые свои дни в Верхнем мире! Бедный Тадео тогда попался в славно сработанный капкан. Зула рассказывала ей об этом Римоле, замечательном мастере, которого отец заставляет помогать в тёмных делишках.
- Ты зачем сюда пришёл? За золотом? – допытывалась Зула.
Римол молчал.
- А ну говори, а то опять придавлю!
- Ну, за золотом. Не за каменной бабой же…
- Тьфу ты… А золото тебе зачем? Что собирался купить?
- Тебе что за дело…
- Что купить собирался? – Лувис приблизила стрелу к самому лицу побеждённого.
- Вы всё равно не поймёте.
- А ты объясни, чтобы поняли. Так что собирался купить?
Парень поглядел на стрелу, на девушку с луком, потом вверх, на звёзды, и ответил:
- Серебро.
- Ладно, пошутил. Не хочешь – не говори. Сейчас мы тебя развяжем, ты вытряхнешь карманы и домой пойдёшь, – скомандовала Зула.
Римол молчал.
- Вытряхнешь карманы, говорю!
- А это не ваше золото! Оно в сундуке лежало, сундук во дворце, а дворец ничей давно!
- Зула, вообще-то, правильно, - рассудил Гаэтано. – Я тоже как-то раз… Ну, ты помнишь.
- Тебе можно было, ты есть хотел. А этот что-то недоброе замыслил, раз пришёл сюда один, вечером. А? Отца твоего давно в острог посадили? Стражу подкупить хочешь? Лодку купить, чтобы он удрал отсюда подальше? Что? Отвечай! – допрашивала Зула.
- Не буду я с вами разговаривать.
- Ладно, молчи, - Лувис повесила лук на плечо. – Сейчас брат сходит и позовёт людей. Помогут нам придумать, что с тобой делать. А золото мы из дворца всё вытащим и поделим между двумя деревнями. Раз оно ничьё, будет общее. И правда, как это раньше не догадались?
- Ишь ты, «позовёт»! Никто не пойдёт, все боятся!
- Ещё как пойдут! – возразил Гаэтано. – Ты Бэрка плохо знаешь, он тут самый храбрый. И Талайкул за золотом прибежит, ей давно новый мост снится! Придёт и Карла (так звали старейшину деревни на правом берегу реки). Я пошёл?
- Иди, иди! – махнула Лувис.
- Стой, стой, ну подождите вы, что сразу-то…
Гаэтано остановился, вопросительно глядя на сестру.
- Тогда говори, куда собирался девать золото.
Римол попытался сесть, со связанными за спиной руками, оказалось, сделать это нелегко. Зула подошла и помогла ему приподняться.
- Развяжите уж… Не убегу. Всё равно дороги не видно.
Лувис поколебалась. Опять натянула лук. Конечно, разговаривать со связанным человеком, который лично ей ничего плохого не сделал, не слишком-то вежливо.
Зула наощупь сняла с пояса пленника нож, перерезала чулок, которым были связаны его руки. Тот с удовольствием размялся и снял свои ножные путы.
- Ты меня видишь? – спросила Лувис.
- Не чётко, - ответил Римол.
- У меня лук в руках. Так что сиди и рассказывай.
- Что, неужто натянула как надо? Дохлая такая… Спустить-то сможешь?
- Вот уж не тревожься, - засмеялся Гаэтано. – Таких лучников, как сестра, ещё поискать.
- Боюсь, боюсь… Так что вам рассказать-то?
- Что задумал, расскажи.
- Я же сказал, хочу золото на серебро обменять.
Во второй раз глупая шутка прозвучала не смешно. Зула щёлкнула языком.
- Величество, всё-таки сбегай в деревню, не сочти за труд.
- Дуры какие… Вы спросили, я ответил, чего вам надо-то ещё? – крикнул Римол.
- Кто и зачем золото на серебро меняет? Или потом на то серебро другое золото купишь? Отмоешь, стало быть, то, что стащил? – Зула решила, что поняла.
- Нет. Мне именно серебро нужно. Много. Очень. Для одной работы… Важной.
- Для какой – важной?
- Хочу одну необычную вещь сделать.
- Какую?
- Да не поймёшь ты, Зула… Правда, не для себя – мне богатства не нужно, не для отца – ему в остроге лучше, чем на воле. Надо мне одну задумку выполнить, а серебра для этого требуется – уйма! В наших краях столько не добудешь. Мне издалека привезти обещали, да пока не привезли – я бы и здесь за это золото его купил. У кого подсвечник серебряный есть, у кого ложка завалялась... Проку от этого старья – ноль. А золото всем нужно.
- Серебряные вещи скупаешь?
- Да.
- Для дела? Изобрёл что-нибудь?
Римол вздохнул. Поднялась полная луна, теперь не только Подземельцы хорошо видели мрачное лицо вора, который по-прежнему сидел на земле. Выдвинув вперёд массивную нижнюю челюсть, он покусывал верхнюю губу. Зула повернулась к подруге.
- Ты веришь?
Лувис пожала плечами.
- Мало ли что наплести можно.
- Пойдёмте покажу, - Римол вдруг вскочил, и Лувис отпрянула, туже натянув тетиву.
- Я покажу, что у меня дома есть! Вы такого не видели!
- Сестра, не вздумай верить! Вообще, зря развязали.
- Ну, как хотите, - Римол повернулся к ним спиной и полез в малинник. Лувис стояла с луком и думала, что самое глупое сейчас – выстрелить. Что он ей сделал, за что его ранить? Подумаешь, за ничьим золотом пришёл… Жаль, конечно, что правду так и не сказал. И ещё ей вспомнилось, как в капкане Тадео расцарапал сетью раненную щёку. Умеет Римол делать необычные вещи, да.
А всё-таки интересно.
Лувис опустила лук и пошла за ним следом.
Гаэтано ни за что бы не отстал.
Зула вздохнула, проверила, достаточно ли остёр нож, отобранный ею у Римола, и, ругая про себя своё и подругино любопытство, составила арьергард.


12 глава. Кривое зеркало.

Выбрались из малинника. Двинулись дальше. Римол шёл не оглядываясь. При каждом шаге он позвякивал – должно быть, золота за пазухой было немало. Сутулая коренастая фигура бросала на розовую дорогу длинную тень благодаря луне, которая так по-женски следовала за ним.
- Ты знаешь, где он живёт? – спросила наконец, обернувшись, Лувис.
- Да.
- Где-нибудь на краю деревни?
- Нет, почему же, ближе к середине.
- Рядом есть жилые дома?
- Есть, много.
- А…
Перешли мост. Оказались на правом берегу. Через четверть часа вошли в деревню.
Здесь, как и на левом берегу, по ночам было тихо. Горели белые Граевы огни, луна сдалась и спряталась за облако, предоставив им освещать путь нашего квартета.
Забор как забор. Римол отворил калитку, дождался своих спутников, пропустил вперёд. Зула нервно ощупывала в кармане нож с риском порезаться.
Закрыв за собой калитку, Римол остановился.
- В чём дело? Что ты собираешься показать? Без глупостей, Римол! Нас трое. Вокруг люди спят, услышат, если что. Да и отец мой тебя знает, - угрожающе произнесла Зула. У неё тряслись поджилки. Она успокаивалась только тем, что Лувис с луком в руках выглядела такой уверенной и сильной. Вскользь заметим, что Лувис также была сейчас относительно спокойна благодаря внушительному виду подруги.
- Отец твой знает, ага… Короче, так, девушки… И ты тоже, - он кивнул в сторону Гаэтано. – Вы сейчас увидите кое-что необычное. Не голосить, договорились? И в обморок не падать. Спросить о чём захотите – выходите во двор. А то всё испортите.
С этими словами Римол достал из кармана связку ключей и пошёл не к дому, а к розовому сараю во дворе. Лувис, Гаэтано и Зула переглянулись и не тронулись с места.
- А я два раза приглашать не буду! – крикнул хозяин.
Он отворил дверь. Яркий свет вырвался из сарая и заплясал по двору. Лувис и Гаэтано погрустнели – они терпеть не могли Граев огонь в помещении. Хуже него только солнце. Зато Зула воспрянула духом – кончились блуждания в полутьме. Она смело шагнула вперёд. Чего добрым людям бояться света? Друзья, хочешь-не хочешь, пошли за ней.
В сарае было как в доме. Стояла мебель. Граев факел свисал с потолка. Римол, не глядя на гостей, поставил табуретку, залез на неё и подсыпал ещё белого песка из большой бочки у входа. Лувис и Гаэтано прикрыли глаза руками.
Хозяин взял в углу ведро с помоями, вышел на улицу, через пару секунд вернулся. Встал у порога.
Гаэтано первый привык к свету. Он оглядел комнату. Обычная комната. Зеркало в углу, как будто кривое. Шкафы и небольшая кровать без постели, просто ложе. Под потолком перекладина вроде насеста для кур. На столе большие миски, какие-то склянки, бутылки и ведёрки. Запах как на грязной кухне.
Он посмотрел на сестру – та всё ещё моргала и щурилась. Перевёл взгляд на Зулу. И увидел на её лице… Страх? Больше! Ужас? Больше! Отвращение? Больше! Омерзение? Больше! А дальше он и слов-то не знал…
Боясь поворачивать голову, проследил за её взглядом. Зула смотрела в угол не мигая.
То, что Гаэтано принял за кривое зеркало, зашевелилось, щёлкнуло узкой уродливой мордой, хлопнуло крыльями. Рыскарь!
- Аааа… - тихо произнесла Зула. Лувис наконец-то смогла присмотреться к обстановке комнаты и тоже разглядела самую странную деталь интерьера. Она нервно сглотнула и обернулась к хозяину.
Тот внезапно улыбнулся и сказал с каким-то особым торжеством в голосе:
- Тагира, к нам пришли гости. Они люди.
Зеркальный ящер, который был размером с жеребёнка, наклонил голову и проскрипел:
- Здравствуйте, люди!
- З-д-рааавств-вуй, - начал Гаэтано.
- Тагира, - шёпотом подсказал Римол.
- Здравствуй, Тагира, - послушно повторил мальчик.
- Что нового, чем занимались весь день, какая сегодня погода? – скрипел ящер, беспорядочно стуча крыльями и прищёлкивая зубастой мордой.
- Спасибо, всё по-старому, делами разными занимались, погода сегодня хорошая, - отозвался Гаэтано.
- Тагира, это Зула – дочь Дана, - сказал Римол, внимательно глядя на чудовище.
- Здравствуй, Зула, как дела у Дана? – проскрипел ящер. Смотрел он, впрочем, не на девушку, а на хозяина.
- Сп-пасибо, хорошо, - выдавила Зула.
- Будете ужинать? – спросил рыскарь.
Римол кивнул мальчику. Движение его, такое неприметное, отразилось в зеркальной чешуе, и ящер передал его всем телом.
- Будем, - ответил Гаэтано.
Хозяин подошёл к шкафу, достал краюху хлеба, слегка хлопнул себя по правому бедру. Ящер хлопнул себя правым крылом.
- Вот же… Зула, у тебя мой нож?
Зула ошалело поглядела на парня. Римол махнул рукой (это резкое движение ящер не только отразил, но и изобразил как сумел) и руками разломил хлеб на пять равных кусков.
- Возьми, - сказал он Зуле. Та взяла.
- Возьми, - сказал он Лувис. Та взяла.
- Возьми, - сказал он Гаэтано, и мальчик с опаской протянул руку за хлебом.
- Возьми, - сказал он ящеру, и зеркальная Тагира подалась за своим куском всем телом – и крыльями, и мордой, и хвостом. Гости видели, что хозяин, отвернувшись от рыскаря и отойдя к столу, каким-то полуволшебным образом присоединил к хлебу для ящера алый кусок мяса, который как будто из рукава вытащил. Это его движение Тагира не отразила – не заметила.
Сам Римол принялся есть, за ним зашевелил челюстями ящер. Гаэтано, не долго думая, сунул хлеб в рот. Обе девушки, с глазами размером с чайные чашки, тоже стали есть.
Трапеза вскоре была закончена. Римол, дожевав свою порцию, опять подошёл к столу и что-то налил в миску из небольшой непрозрачной бутыли. Поднёс миску к ящеру.
- Тагира, пора пить!
Зеркальный ящер наклонил голову и принялся пить. Он со свистом всасывал из миски странную жидкость – что-то вроде жидкого зеркала. Или жидкого серебра…
Когда миска опустела, Тагира обвела гостей большими прозрачными глазами, прыгнула на ложе, распласталась на нём – и больше не шевелилась.
- Спит, - констатировал хозяин. – Пойдём.
Он снова подсыпал белого песка в Граев факел, отворил дверь и кивком пригласил гостей выйти во двор.
Только на свежем воздухе Зула пришла в себя.
- Римол, ты совсем с ума сошёл? Ты вообще ненормальный? Ты хоть понимаешь, что ты творишь? – шипела она. – Ты знаешь, что ты – покойник? Рыскари – убийцы! Их трогать нельзя! Одного тронешь – другие тебя найдут и убьют! Тебе на себя наплевать, так это твоё дело! А нас зачем на верную гибель обрекаешь? Что золото тебе утащить не дали? Да пропади оно пропадом, твоё золото! Чтоб тебе могилу этим золотом посыпали… Мерзавец ты, и отец твой мерзавец, сгнить бы в остроге вам обоим, я пошла за старейшинами! Сначала Карлу сюда позову, потом – Талайкул, пусть вместе решают, что с тобой, гадом таким, делать! И золото всё из кармана вытряхивай, не твоё оно!
Она замолчала. Тяжело дыша, Зула смотрела на Римола, на его дом, на сарай этот розовый…
- Всё, прокричалась? – с насмешкой спросил хозяин.
- Ненормальный! – повторила Зула.
- Теперь, может, послушаешь?
- Что ты сказать можешь? Здесь сейчас стая рыскарей будет! Где один рыскарь, там десять!
- Нет.
- Что - нет?
- К этому рыскарю другие на слетятся на помощь. Это детёныш, которого год назад бросили умирать. Они его не знают. Не чувствуют. Этот рыскарь как бы не существует, это даже не совсем рыскарь.
- Что за вздор?
- Зула, ты много кричишь и мало думаешь.
- Я пошла за старейшиной.
- Не забудь сказать ей, что твой отец со мной дела имеет. Тагира его хорошо знает.
- Что? – Зула напряглась.
- Сядь, - Римол дотронулся одной рукой до плеча Зулы, и она мягко упала на солому, которой был обильно устлан двор.
- Вы тоже садитесь, поговорим, чего уж там, - обратился он к Подземельцам. Гаэтано и Лувис не заставили себя упрашивать.
На солому уселись все четверо. Граев факел светил высоко на шесте в соседнем дворе.
Помолчали. Зула была в ужасе от увиденного. Не тронь рыскаря – и он тебя, скорее всего, не тронет, это было с детства известно всем Болтунам. Но уж если первый к нему полез, пощады не жди. На памяти Зулы таких случаев не было, но Талайкул говорила, что они друг друга чуют, и плохо будет тому, кто рыскарю зло причинит. Другие почувствуют, слетятся, отомстят, убьют всех… А Римол, этот дурак, молодого рыскаря в запертом сарае держит! Он и себя, и их погубит!
- Так что там про моего отца?
- А матушка твоя не замечала, что он на правый берег зачастил?
- Не матушка она мне. А отец, наверно, подружку новую тут себе завёл, для него это – обычное дело.
- Да, вон она, в сарае, подружка-то. Дан с Тагирой страсть как поболтать любит. Учил её манерам, пока в плаванье не ушёл.
- Не верю, - Зула фыркнула. – Если не расскажешь что-нибудь правдоподобное, не поверю.
- Такое тут дело, - начал Римол. – Беда наша в том, что мы о рыскарях ничего не знаем. Видим, что страшные они, что друг друга в обиду не дают. А в старых преданиях говорится, что в старину они на людей нападали.
- Сражались вместе с людьми на одной из сторон, - вставила Лувис.
- Сказки это, - буркнула Зула.
- Про волшебницу тоже будто бы сказки рассказывали, а поди ж ты, всё правдой оказалось, - возразил Римол. – Проклятье существует! Ну так вот. Ничего удивительного нет в том, что когда-то люди с рыскарями договаривались. Заключил какой-то вождь с ними соглашение, чтобы те помогали ему в битвах, а за это что-то получали – тела павших, наверно, что же ещё? Им так, наверно, проще было пропитание себе добывать. Воин не прячется в доме, в лесу или в скалах, он выходит на поле боя, чтобы победить или погибнуть. Тот вождь давно помер, договору пришёл конец. Рыскари перестали разбирать, кто там на чьей стороне, и лопали всех без разбора. Ну, то есть, всех тех, кто попадался им безоружным и не успевал спрятаться. А потом пришёл Грай. Он договорился с рыскарями по-новому. Граево соглашение действует до сих пор, и благодаря ему рыскари не трогают людей, если люди не нападают на них первыми. А мы с твоим отцом ни на кого не нападали. Мы просто подобрали брошенного детёныша в горах.
- Отец никогда не стал бы такой ерундой заниматься, - заявила Зула. – Он и старые сказки не слушает, и на рыскарей не смотрит.
- Дан помалкивает об этом, потому что не хочет, чтобы ему кто-нибудь помешал. Вот как узнает народ, что мы с ним интересуемся рыскарями, так и станут нам палки в колёса совать. Совсем как ты. «Ненормальный, на верную гибель обрекаешь…» А мы с ним всё осторожно делаем, вреда никому не причиним.
- Что же ты нам попался, если такой осторожный? – процедила Зула.
- А вы никому не сболтнёте, - довольно протянул Римол. – Ты отца не выдашь, а эти двое тебя не подведут, ведь так? – он повернулся к Лувис.
Она посмотрела на огорчённое лицо подруги.
- Как Зула решит, так и сделаем. Но объясни, пожалуйста, зачем вам рыскари? Жуткие они… Я бы побоялась с такими тварями связываться.
- А, ты не поймёшь! Хотя… Это правда, что под землёй, откуда вы пришли, люди летают на ящерах?
- Правда. Только ящеры у нас другие. Не такие злобные. А может, мы просто привыкли к ним. Наш народ давно умеет их приручать.
- Ты летала на ящере?
Она улыбнулась.
- Много раз.
- На что это похоже?
Лувис закрыла глаза, вспоминая ощущение полёта и подбирая слова. Брат ответил раньше:
- Ни на что. Полёт не похож ни на что.
- И то верно, - согласилась она.
Римол опустил голову, потом очень тихо сказал:
- Мы оба, Дан и я, надеемся узнать, на что же всё-таки похож полёт.
Лувис смотрела на него с новым интересом – при первой встрече, да и там, у порога Розового дворца, браконьер, сын браконьера, не показался ей мечтателем. Неужели правда?
На щёку ей упала большая холодная капля.
- Дождь…
- Тогда пойдём в дом.
Зула подумала, что вряд ли в доме Римол прячет что-то более страшное, чем рыскарь, и первая последовала за хозяином.

 Отправлено: 16.02.23 18:36. Заголовок: Граев подарок. Част..

Граев подарок.

Часть 1. Розовая страна.

13 глава. Граево серебро.

В низком одноэтажном доме Римола было не убрано, гости с трудом проложили себе дорогу через груды ящиков, котлов, бутылок, досок и безымянного мусора к единственной приличной на вид лавке. Римол уселся на табурет напротив них.
- Странный ты, - сказала Зула, брезгливо озираясь. – У тебя руки золотые, а не можешь сам себе мебель сколотить.
Римол не обиделся.
- Некогда, - ответил он, почесав лоб. – Мебель в доме для чего нужна? Чтобы сидеть да отдыхать. А я работаю. Смотри, - он вытащил из горы хлама какого-то металлического ежа на круглой деревянной доске. – Вот это я сделал.
- Что это? Орудие пытки? – спросила Зула.
- Нееет, - парень ухмыльнулся. Достал откуда-то из угла ведро с репой. Взял одну грязную репку, засунул под иголки «ежу», что-то повернул, и «ёж» затрещал, запрыгал в руках изобретателя. Было видно, как репка носится среди «иголок» - ножей и пружинок. Зула замерла, Лувис охнула, Гаэтано отскочил к двери, по дороге опрокинув ящик с гвоздями.
Когда «ёж» успокоился, на ладонь изобретателя легли один за другим несколько чистых сочных колечек.
- Будете?
Подземельцы, как сговорившись, покачали головами. Зула с опаской подошла, протянула руку, взяла одно колечко.
- И чистит, и нарезает? Хитрая штука, - протянула она.
- Хочешь – возьми, - предложил мастер. – Деньги за неё всё равно никто не даёт.
- Нет. Мачехе не понравится.
- А ты? – спросил он Лувис.
- А я… - она смутилась. – Бэрку, понимаешь, объяснять придётся, откуда это.
- Как хотите, - Римол сказал небрежным тоном, но тут же злобно поглядел на своё изобретение и швырнул, не глядя, через плёчо. «Ёж», ударившись об угол какого-то ящика, загудел, но сразу же щёлкнул и замолчал.
- Зачем же ты… - начал Гаэтано, с сожалением глядя на испорченную чудо-машину.
- Никому она не нужна, что же её зря держать? Сейчас что-нибудь другое покажу, поинтереснее, - опять небрежно сказал Римол.
- Может, лучше расскажешь, как вы с Даном умудрились найти общий язык с рыскарем? Это тоже интересно, – осторожно сказала Лувис, пока изобретатель не начал показывать им новое чудо конструкторской мысли.
- А, ну да. Сейчас. – Римол собирался с мыслями, рассеянно глядя на свалку у своих ног.
- Мой собственный отец, знаете ли, тоже всегда хотел поймать рыскаря. Зачем ему это надо было, он не говорил. Да и сам толком не знал, наверно. Просто он охотник, а для охотника главное – не съесть добычу и не на сапоги шкуру пустить, а… Как сказать-то, не знаю…
- Охотничья победа, - улыбнулась Лувис.
- Да, - Римол удивлённо поднял на неё глаза. – Да. Но он не дурак, отец мой. Он на пустую мечту не стал бы время тратить. Так, помечтает-помечтает, да и пойдёт по ланям.
- Лучше бы о рыскарях впустую мечтал, тогда в острог бы не угодил, - злобно произнесла Зула. Лувис пихнула её вбок – зачем напоминать человеку о его бедах?
Но о своих и отцовских бедах Римол, похоже, и не забывал. Он вздохнул и сказал:
- Нет, всё не так. Отец сам устроил, чтобы его поймали с убитой ланью, судили и в острог посадили. Спросите кого хотите – он там целыми днями послушно работает, столярничает, только на улицу не выходит, всё в доме сидит.
- Боится? – догадалась Лувис.
- Боится. Боится мести рыскарей до смерти. Однажды, когда меня дома не было, отец пришёл сюда и зашёл в сарай – телегу искал. Увидел Тагиру. И чуть с ума не сошёл. Я напрасно объяснял ему всё, что мы с Даном сумели узнать о рыскарях, отец не слушал. И про меня, и про мать больше не думает, только за свою шкуру трясётся. Всегда, впрочем, таким бы, - горько усмехнулся Римол и продолжал:
- Он не верит, что у меня всё получится. Ждёт, когда за мной и за моей семьёй прилетит семья Тагиры. Я один живу, дом этот мне от материного отца достался, - объяснил он Подземельцам, - но рыскари всё равно чувствуют, где находятся твои родственники и просто дорогие тебе люди, когда хотят отомстить.
- Вот и получается, что свинство с твоей стороны – и на отца, и на мать такую беду накликать! – вставила Зула.
- Матери лучше, когда отец от неё подальше, а ей мой рыскарь вреда не причинит, - возразил Римол. – Дело в том, что ящер этот – словно калека по меркам своих соплеменников. Она зеркальная снаружи, но не зеркальная внутри.
Слушатели переглянулись.
- Зула, твой отец давно присматривался к рыскарям. Он-то хорошо знает, что они опасны и мстительны, поэтому интерес этот старался скрывать ради вас всех. Помнишь, в детстве, нам лет по двенадцать было, мы впятером – ты, я, Таль, Титус и Бэрк – увидели на скале брошенного маленького рыскаря?
- Ещё бы… Он крошечный был, гораздо меньше твоей зверушки. Пищал, как ребёнок. Взмахивал крыльями, вставал на лапы, валился, опять вставал… Мы хотели подойти, но почему-то… Кто первый струсил, не помнишь?
- Не помню, но точно не Бэрк. Он говорил, что бояться нечего, если мы не будем его трогать.
- Вот мы не тронули и ушли.
- А ты дома рассказала о нём отцу.
- Откуда ты знаешь? – удивилась Зула. – Рассказала, что мы подошли к детёнышу близко, и тотчас пожалела, что рассказала. Он мне такую головомойку устроил!
- А ночью он сам пришёл посмотреть на рыскаря.
- Откуда ты знаешь? – совсем уже другим тоном спросила девушка.
- Знаю, потому что я тоже вернулся. Мне и жалко стало, и интересно. Дан, кажется, расстроился, что я его там увидел. Я сказал, что хочу детёныша забрать и выходить. Дан стал меня разубеждать, грозился моему отцу рассказать, а потом признался, что сам несколько раз пытался выходить маленького рыскаря.
- Да ну? – не поверила Зула.
- Он сказал, что они все умирали, хотя лопали самое сочное свежее мясо. Перед смертью зеркальный детёныш тускнеет, теряет свою зеркальность. И что он долго не мог понять, что же ещё требуется рыскарю, чтобы вырасти. А ещё – почему и за что рыскари бросают некоторых детёнышей умирать на камнях. Сначала он думал, что им с рождения зеркальности этой не хватает, вот их и бросают сразу. Но потом…
Римол перевёл дух.
- Мне очень, очень нужно, чтобы твой отец вернулся как можно скорее. Если он не привезёт то, что должен, Тагире не выжить.
- Я и сама его жду, - нахмурилась Зула. - Так что же нужно Тагире, чтобы выжить?
- Ответ Дан нашёл во время одного из путешествий. Его тогда долго не было, почти год. Ты не знаешь, где твой батюшка пропадал? Ну и я не знаю толком, из него не вытянешь... Может, он жив ещё, вернётся – у него и спросишь. Скажу только, что там, далеко-далеко, на северо-западе, он впервые увидел рыскарей-подростков. Вы видели рыскарей-подростков? То-то и оно! Либо детёныши, которым и вырасти-то не дают, либо – взрослые рыскари, размером с лошадь! Дан догадался, что у рыскарей есть свой питомник для молодняка, куда взрослые ящеры относят здоровых детёнышей, и что там и только там молодняк находит то, что ему необходимо для роста и зеркальности!
- Что же? – прошептал Гаэтано.
- Серебро! Ты поил ящера жидким серебром! – восхитилась Лувис. – Так вот для чего тебе… Ох… А как ты жидким его сделал?
Римол встал, поднял с пола деревянный ящик, поставил на него два маленьких медных котелка.
- У кого-нибудь есть белый песок? – спросил он.
- У меня, - растерянно отозвалась Зула. Носить с собой горючий Граев песок было делом обычным, особенно по вечерам.
- Насыпай сюда.
Зула высыпала в котелок содержимое кармана – примерно две горсти.
- Теперь смотрите.
Римол снял с мизинца старенькое погнутое колечко, чуть нахмурился, потом решительно бросил его в котелок с песком.
Гости наклонились над котелком, ожидая чуда. Но ничего не происходило. Кольцо преспокойно лежало в песке.
- Может, поджечь? – предложил Гаэтано.
- Не поможет, - уверенно сказал Римол. – Я уже пробовал. Песок сгорит, кольцо нагреется и чуть потемнеет, да и только. А теперь…
Он осторожно извлёк небольшой мешочек из кармана. Оттуда же посыпались золотые монеты – розы, которые он взял из сундука во дворце. Но мешочек был, кажется, большей драгоценностью. Римол развязал его и осторожно отсыпал в другой котелок совсем немного белого песка, не более щепотки.
- Как по-вашему, что это за песок? – спросил он.
- Обычный Граев песок, что же ещё! – отозвалась Зула.
- Ну, смотри…
Римол опустил колечко во второй котелок. Тотчас же кольцо подпрыгнуло, с металлическим звоном ударилось о дно котелка, потом ещё раз подпрыгнуло, ударилось уже мягче, потом ещё и ещё… Стало липким, словно тесто… И вовсе растаяло. На дне котелка сияла зеркальная капля.
На глазах у изумлённых гостей хозяин отыскал на полу бутылку, заглянул в неё, понюхал, пробормотал что-то вроде «кажется, чистая» и перелил в неё каплю. Поставил бутылку на лавку и сел рядом.
- Вот.
Он был доволен произведённым эффектом.
- А… Это разве не Граев песок был? – робко спросил Гаэтано.
- Это был горючий белый песок, - ответил Римол.
- Какой-то другой, не наш?
- Наш песок мы делаем сами, правильно? По легенде, старина Грай принёс с собой лишь горсть, сказав, что это из тех краёв, откуда он родом. Обычный речной песок, полежав рядом с ним, приобретает свойство горючести. Потом щепотка нового песка передаёт это свойство другой порции речного песка, правильно?
- Правильно, - отозвался Гаэтано, не понимая, куда клонит хозяин.
- Так сколько в нашем песке, который мы делаем здесь и зовём Граевым, осталось свойств от того самого, Граем привезённого песка?
- Один дух, - с улыбкой произнесла Лувис. – Некое волшебство на протяжении сотен лет делает песок горючим, да и только. Свойством плавить серебро оно не наделяет простой речной песок. А то, что ты так бережёшь, если я правильно поняла… - она замолчала.
- Ну, ну? – Римол смотрел на неё во все глаза, ему явно нравилось, что она следует за его мыслью.
- Отец Зулы нашёл и привёз белый песок с родины самого Грая?
- Он добыл много, да сюда привезти смог не всё. Боялся, что расспрашивать будут, откуда, мол, такое серебро и такой необычный песок. Лежит у него это всё в каком-то потайном месте, вверх по течению. Берёт понемногу и привозит сюда. Он потому и её (Римол кивнул на Зулу) брать с собой не хотел, чтобы вопросов не задавала. Тагира будет взрослеть ещё несколько месяцев, и всё это время вместе с обычной едой ей будет нужно Граево серебро.
- Граево? – Лувис улыбнулась.
- Да, так зовём, для простоты.
- Что же, с отцом беда случилась? – проговорила Зула. – Я и сама знаю, что ему давно пора вернуться, я думала, он всего лишь до макового поля доберётся, а теперь… Куда же он отправился? Ещё дальше? Ты точно не знаешь, где у него… склад… этого песка и серебра?
Она всхлипнула и вдруг закричала:
- Да не врёшь ли ты?
Римол молчал.
- Лувис, что делать?
Лувис тоже молчала. Невероятная история Римола, в которой ещё далеко не всё было понятно, очень напугала её.
- Сколько же ещё, - начал Гаэтано, - сколько времени можно ждать?
- Того песка, что у меня остался, хватит на два месяца. А вот серебра нет совсем.
- Серебро, ты сказал, можно купить, да?
- Да, - Римол поднял глаза на мальчика. – Было бы на что. Затем и во дворец ходил.
- А если плюнуть на всё и не растить больше эту злобную тварь? – нахмурилась Зула.
- Это ты… - гаркнул Римол, но замолчал. Потом сказал:
- Тагира не переняла у своего племени ничего, кроме облика. Понимаете, рыскари не существуют отдельно друг от друга. У них, как говорит Дан, общий разум. Каждый рыскарь чувствует, где сейчас находятся и что делают другие рыскари. Каждый рыскарь помнит, что происходило с его дальними предками, так же хорошо, как если бы это происходило с ним самим. Если в этом мы правы, каждый ныне живущий рыскарь помнит, как выглядел, например, правитель Грай и даже какой высоты была крепость на месте нашего озера, потому что родился с этой памятью.
- Я не могу себе это представить, - призналась Лувис, - общий разум – это что-то выше моего понимания.
- Эту связь между ними мы назвали внутренней зеркальностью, - теперь уже радостно говорил Римол, глаза его возбуждённо горели. – Они отражают друг друга. А тех детёнышей, которым почему-то эта зеркальность не досталась, рыскари-родители бросают умирать. Им не нужны члены племени, которых нельзя будет контролировать, которые могут жить сами по себе, без этого общего разума. Такое существо будет расти не так, как помнят себя все рыскари, даже новорожденные, а так, как его воспитают. Мой рыскарь не станет злобной тварью. Вы видели, Тагира повторяет мои жесты, она говорит так, как я её научил! Она не знает, что она – рыскарь!
- И не в наших интересах сообщать ей это потрясающее известие, - заключил Гаэтано. Обеим девушкам осталось только согласиться.


14 глава. Секрет Бэрка.

Той ночью Бэрк спал как убитый. Правда, ближе к утру ему стали сниться страшные сны. Снилось, что он опять на бахче и собирает дыни, но они выпрыгивают из телеги и толкают его в грудь. Снилось, что он опять в абрикосовом саду, вместе с другими парнями носит тяжеленные ящики, но абрикосы выскакивают из них и нахально прирастают обратно к своим родным веткам. Снилось, что вместе с Носатым Талем он опять едет через мост в повозке, нагружённой кругами сыра, но их лошадь вдруг превращается в рыскаря и взлетает прямо с хомутом, оглоблями и повозкой. Они летят, потом вываливаются из повозки вместе с сыром и падают в бурлящий розоватый поток.
Бэрк вздрогнул, проснулся, перевернулся на другой бок и уже вновь было задремал, как вдруг сообразил, что что-то не так. В доме было тихо, а в щель под дверью не пробивался свет факела, который Подземельцы зажигали по ночам. Бэрк ещё с минуту лежал, прислушиваясь, потом встал.
Он действительно был в доме один. Во дворе его жильцов тоже не оказалось. Бэрк почувствовал, что начинает беспокоиться. Они давно бросили привычку шататься по деревне ночью – сразу, как только поселились у него. Куда же они вдруг подевались? Ушли вечером к Зуле и засиделись у неё? Да нет, мачеха Зулы Подземельцев не особо жалует. Может, пойти поискать? Да в какую же сторону?
Больше ничего ему в голову не пришло. Он вернулся в свою комнату, оделся и, чтобы отвлечься от тревожных мыслей, решил заняться делом.
У Бэрка был свой секрет. На втором этаже дома, куда он гостей не приглашал, стоял макет лодки – хорошей, просто замечательной, крепкой и маневренной лодки, сделанный его отцом. Отец мечтал о такой настоящей, и уже готов был начать работу над ней. Для этого он отправился на своей старой лодке в Зелёные поля, где можно было купить лучшую в мире смолу, её привозили туда откуда-то с запада. И утонул неподалёку от Макового поля во время сильной грозы.
Теперь Бэрк был готов к постройке лодки – он твёрдо знал, что в последний раз собирает урожай. Было накоплено достаточно денег для покупки всего необходимого, и он в последний раз проверял расчёты отца, чтобы после праздника Второго урожая оставить дом и хозяйство Подземельцам, что им не понадобится или не под силу – продать, а самому отправиться к Большой реке и взяться за дело. Лодка с мачтой и парусами, которыми можно было бы управлять и почти в любую погоду без вёсел идти вверх по ленивому течению Большой реки, была его главной мечтой. Правда, он не решил пока, пойдёт ли в плавание один. Лодка будет большая, хоть команду набирай. В одиночку Бэрк часто ходил по здешней реке, довольно быстрой, но в дальнее плавание, он признавался сам себе, идти ему было страшновато.
В самом-то деле, как мешает жить трусость! Не будь он таким трусом, осуществил бы свою мечту давно, а то сидит всё, сидит в деревне… Да, он станет известным путешественником, будет ходить вверх по Большой реке до самых Жёлтых утёсов! Или нет, он поднимется по Аффире – туда, куда ходил один только Дан! Будет привозить диковинные товары из дальних стран, разбогатеет, не придётся больше ни пахать, ни косить, ни собирать дыни и абрикосы. И Дану нос утрёт. И Зула больше не будет над ним смеяться.
Замечтавшегося Бэрка вернул в реальность скрип калитки.
«Надо смазать», - подумал он, и уж потом сообразил, что это, должно быть, вернулись его жильцы.
Он быстро сошёл вниз, напустил на себя равнодушный вид и вышел во двор.
Уже рассвело, деревня просыпалась и радовалась новому дню – дню, когда ещё до обеда предстояло доделать все важные дела, а вечером праздновать сбор Второго урожая. Заскрипели телеги, застучали лошадиные копыта, раздавались голоса селян, спешивших кто на мельницу, кто в поле, кто в сады, кто к реке.
Лувис, Гаэтано и Зула стояли возле дома Бэрка. По дороге они так и не решили, что же теперь делать со всеми этими серебряными тайнами. По всему выходило, что и делать-то нечего – надо просто молчать и ждать, когда Дан, отец Зулы, вернётся из плавания. Но ни Лувис, ни Гаэтано, ни Зула не хотели ни молчать, ни ждать. А если, думала Лувис, Дан и вовсе не вернётся, что станет делать отчаянный Римол со своим зеркальным ящером, нуждающимся в серебре? Не придумает ли чего-нибудь опасного? А если, думал Гаэтано, кто-то узнает, что они видели рыскаря у Римола, да не рассказали старейшинам? Подземельцев и так не слишком любят, а за сокрытие такой важной тайны и вовсе из деревни прочь прогонят. А если, думала Зула, Римол всё-таки оболгал её отца? Нет ничего проще, чем придумать небылицу о ком-то, кого сейчас нет поблизости. Об отце однажды уже нарассказывали с три короба, однако до сих пор неизвестно, правда это или нет.
Если вышедший навстречу Бэрк и не прочитал все эти мысли на их нахмуренных лицах, то по крайней мере понял, что этой ночью они не гулять ходили. Но расспрашивать он их ни о чём не собирался. А то, чего доброго, Зула подумает ещё, что ему интересно, где и с кем она ходит. А ему всё равно. Он вообще скоро уедет из деревни. Прямо сейчас ей об этом скажет. Или нет. Лучше просто уедет, и всё. Она придёт к подруге в гости, а хозяина нет. Станет спрашивать, куда, мол, Бэрк делся, а Лувис ей ответит, так и так, он уходит в плавание по Большой реке. В новой лодке. Нет, ничего передать не просил. Да.
- Лувис, а ты… ты ведь на праздник придёшь, правда? – быстро и нарочито весело спросила Зула. – Платье приготовила?
- Приготовила, - машинально ответила та, и только сейчас вспомнила, что за день сегодня. – Братик, сегодня праздник!
- Угу, - отозвался Гаэтано. Едва он увидел Бэрка, как в голову ему пришла потрясающая мысль. Но мысль эта была такого свойства, что поделиться ею с сестрой он не мог, она его ругать будет, а рассказать Бэрку – тем более. Бывший король прикусил губу и задумался.
- Бэрк, мы ходили во дворец, - призналась Лувис, чтобы хозяин не подумал ничего плохого про их ночную прогулку. В руках у неё был лук. – Это я их уговорила – сходили, ещё раз посмотрели, ну и… Вот.
- И чего вас нелёгкая носит, - вздохнул он и направился к колодцу.
Зула пошла домой. После бессонной ночи и пугающих откровений Римола ей было тоскливо. Дождаться бы отца, дождаться бы… Может, уже сегодня он вернётся, может, уже сейчас он выгружает из лодки драгоценный сонный мак и товары, которые купил и выменял в Зелёных полях. Конечно же, всё, что про него наплели, окажется тщетной попыткой молодого браконьера заставить её молчать о рыскаре в сарае.
Ради отца она будет молчать, никому не скажет о проделках Римола, но как только отец вернётся и опровергнет эту выдумку… Ещё и рассердится на дочь, что она поверила, будто он такими глупостями занимается! Ну, Римол, держись! Окажешься в остроге, тебя там твой батюшка как раз дожидается!
- Где ходила-то? – спросила мачеха, едва Зула вошла в дом, впрочем, без особого интереса. – А платье твоё там, - она махнула рукой, - я сделала что смогла, но пятно от вишни всё равно осталось, пришлось кружевную розочку нашить. Погляди, красиво получилось!
- А, спасибо, угу… - Зула не взглянула на платье и ушла к себе. Мачеха посмотрела ей вслед, покачала головой и произнесла глубокомысленно:
- Порода!
Потом, замешивая тесто для воздушных пирожков к празднику, принялась прикидывать, с кем из молодых людей не стыдно было бы поплясать в её возрасте. Первый парень на деревне - это, конечно, Титус, но на неё он не взглянет, он и на Зулу-то не смотрит, куда более красивые женщины есть в деревне. Ещё Бэрк нравится многим, но и на него, пожалуй, рассчитывать не стоит – наверняка явится с этой бледной каланчой из-под земли и весь вечер от неё не отойдёт – будет следить, чтоб не обидели. Кто на неё позарится... А Бэрка даже жалко. Вся деревня всё видит, одна только Зула, дурочка, не верит, что Подземелица за Бэрка всерьёз взялась. Хорошую свинью подложил Дан сыну своего недруга, ничего не скажешь!
Почтенная Магда даже засмеялась, вспомнив, как её муж сам вступился за Подземельцев, но настоял, чтобы они пожили в доме, где мало народу. «Например, у Бэрка»!
Подумав о муже, она вновь загрустила. Сама виновата, видела, за кого идёт. Сегодня он здесь, а завтра – фьють! – в Зелёных полях или у Жёлтых утёсов. То ли есть, то ли нету. Опять где-то пропадает, уж хоть бы остался там насовсем! И ведь, как назло, никто в ближайшее время не собирается ни в Зелёные поля, ни даже в Верхние деревни. Некому поручить, чтобы узнали, поспрашивали, поискали, проходила ли мимо его лодка, видели ли живым…
Зула легла в кровать и вскоре задремала, несмотря на невесёлые мысли об отце и Римоле. Но спать ей не дали – вскоре мачеха растолкала её и весьма недовольным тоном сообщила, что к ней пришёл этот недокормленный подземный король и прямо-таки требует, чтобы Зулу разбудили и представили пред его светлые очи.
- Ну что там ещё, - проворчала девушка, завернулась в платок и крикнула:
- Величество, заходи! Что случилось?
Гаэтано вошёл, ещё раз поклонился хозяйке дома и дождался, когда она выйдет. Мальчик выглядел взволнованным, его большие серые глаза беспокойно кружили по комнате Зулы, словно не зная, за что зацепиться. Бледно-розовые стены, увешанные недошитыми платьями и недовязанными шалями, его не успокоили, и Гаэтано посмотрел прямо в глаза девушки.
- Ты прости меня, - сказал он шёпотом, - но я думаю, надо срочно разыскать твоего отца.
- Как? – подскочила она. – Мы здесь, он – неизвестно где! Я сама поплыла бы за ним, чтобы выяснить, что правда, а что – нет, поверишь?
- Так и надо сделать!
- Как – так? – не поняла Зула.
- Плыть следом!
Девушка рассмеялась.
- Молодец, хорошо придумал! Но, видишь ли, и я бы до этого додумалась, если бы было, во-первых, на чём плыть, во-вторых, кому плыть, в-третьих, куда плыть! В Большую реку впадают другие реки и речки, и если отец действительно отправился не за маком, а дальше, он может находиться сейчас где угодно! На севере, на западе, на востоке…
- Тогда я с конца начну. В-третьих, у меня есть вот что.
Гаэтано протянул Зуле лист плотной бумаги. Она с удивлением увидела, что это карта реки и её притоков. Такие карты были не редкостью, Болтуны держали их дома, чтобы рассказывать детям о мире – путешествовать иначе как по рекам жители Розовой страны не решались, и мало что знали о землях, расположенных вдали от Большой реки.
Насколько знали Болтуны, Большая река рождалась где-то на северо-западе, за Жёлтой страной. Она протекала через всю огромную долину, окружённую цепью гор, и водопадом уходила под горы на юго-востоке, там, где заканчивалась Розовая страна и начинались Кругосветные горы.
На карте были отмечены крупные селения Розовой страны, небольшие речушки, бегущие с плоскогорья на востоке, довольно широкая река, бравшая исток в горах страны Марранов и сбегающая к Большой реке, Зелёные поля (стоящие отдельно друг от друга богатые деревни и фермы), устье Аффиры, сама Аффира – впрочем, где начинается Аффира, на картах в Розовой стране обозначено не было. Место, где эта речка впадает в Большую реку, было последним пунктом, известным большинству Болтунов.
Но на этой карте Зула увидела то, чего не было на других, прежде виденных ею. Аффиру словно дорисовали карандашом – она, по чьей-то новой версии, брала начало не на востоке, а текла с самого севера, с гор, потом делала резкий поворот на запад, и как раз в том месте, где был изображён лихой угол этого поворота, стояла красная точка, подписанная одним словом: «Дан».
Зула решила, что видит сон. Потрясла головой.
- Ну? - нетерпеливо прошептал Гаэтано. – Видела ты такое раньше?
- Исток и русло Аффиры, надо же… Откуда… Почему тут имя отца?
- Я думаю, потому, что он там бывал.
- А кто это написал, кто точку поставил? Гаэтано, чья это карта?
- Вот тебе твоё «во-вторых». Это из дома Бэрка. Наверху он хранит кучу разных карт. Уверен, что это его отцу принадлежало.
- Похоже на то, - протянула девушка, не сводя глаз с красной точки. - Наши отцы путешествовали вместе, пока их дружбе не пришёл конец. Он тебе сам показал?
Мальчик потупил взор.
- Неужели стащил?
Его бывшее величество гордо вскинул голову, потом вспомнил, что всё-таки стащил, так что обижаться не на что.
- Я ни за что не взял бы, Зула. Просто нашёл, где у Бэрка ключ лежит, и решил посмотреть, что он там прячет. Брать ничего и не думал. Мне, понимаешь, было очень интересно. А сестра никуда лазить не разрешает, ей я и рассказать не мог. И вот теперь, когда всё так совпало…
- Постой-ка, зачем Бэрк прячет карты?
- Не только карты. И это твоё «во-первых». Он задумал построить лодку и пойти вверх по Большой реке.
- Не может быть… Бэрк? Зачем?
- Наверно, как все – чтобы путешествовать. У него ведь отец утонул, правильно? А он хочет такую лодку сделать, чтобы она не тонула. Я макет видел! Красивая, с парусами! У Бэрка там полно чертежей и расчетов!
- У Бэрка – чертежей? – недоверчиво переспросила Зула. – Впрочем, если от отца осталось, то вполне может быть. И если он построит лодку, чтобы идти в дальнее плавание… Когда же он пойдёт? Ах, Гаэтано, он не станет искать моего отца! Он его терпеть не может!
Девушка встала и подошла к окну. Хотелось спросить у синего неба, у лёгкого белого облачка, у пролетающих птиц - что делать?
- Надо рассказать Лувис, узнать, что она думает, - Зула повернулась к мальчику.
Гаэтано посмотрел на неё умоляющими глазами.
- Что, с Бэрком поговорить?
Он скривил губы.
- Всё-таки молчать и ждать?
Он улыбнулся и кивнул.
- А карту ты положи на место. Дай-ка запомню хорошенько… Всё, неси.

 Отправлено: 16.02.23 18:38. Заголовок: Граев подарок. Част..

Граев подарок.

Часть 1. Розовая страна.

15 глава. Праздник Второго урожая.

В благодатном крае, где в год собирали два урожая, праздники были широкими и шумными.
В деревне на главной площади ставили столы, на них помещалось столько блюд со всевозможными яствами и столько бутылей с медовухой, что у некоторых столов подламывались ножки, и обычным делом после праздника было чинить их. Правда, злые языки поговаривают, не последнюю роль в этом играла привычка Болтунов плясать, драться и брататься прямо на столах уже после того, как блюда и бутыли опустошались. Мы считаем своим долгом отметить, что это не более чем сплетни.
К длинным рядам столов ставили длинные скамьи. Жители деревни рядились кто во что горазд. Девушки в день праздника все как одна надеялись услышать долгожданное признание и поэтому под руководством матерей готовили стратегические вкуснейшие блюда, которыми можно было бы похвастаться, юноши же все надеялись не упиться до такой степени, чтобы наутро вдруг оказаться обручёнными.
Плясали обычно все – и молодёжь, и те из стариков, кто ещё мог двигаться.
Лувис и Гаэтано пришли на праздник одни – Бэрк велел идти без него, они с Титусом и Талем должны были ещё перевезти два десятка ящиков с фруктами, которые требовались к столу. Брат и сестра сели слева от Зулы и её мачехи, вызвав тем самым лёгкое раздражение последней. Почтенная Магда очень удивилась, увидев, что девушка из-под земли теперь выглядит несколько иначе. Уже не такая тощая, как в то утро, когда Зула и Бэрк выволокли её из дворца, потому что по приказу старейшины питались Подземельцы отменно. Уже не такая бледная, потому что теперь солнце Верхнего мира оставляло следы своей тёплой любви на её лице и руках, не обжигая их. Также благодаря солнцу её светлые волосы, заплетённые в простую косу, как будто сияли. А платье преобразившаяся Подземелица сшила себе необычное. От тонкой талии, стянутой розовым бантом, в пол падала широкая, явно многослойная юбка, и такого в Розовой стране не носил никто. Да и его бывшее величество, над которым, чумазым и беззащитным, некогда потешалась вся деревня, тоже сильно изменился. Этот высокий, по-кошачьи грациозный одиннадцатилетний мальчик держался спокойно и прямо. Ему был очень к лицу бледно-розовый, почти белый камзол. Гаэтано больше не стриг волосы, и они лежали на его плечах белым золотом, что делало его ещё более непохожим на здешних детей, но к сходству с ними он, видимо, и не стремился. Кроме того, Лувис и Гаэтано уже не щурились, они просто старались смотреть вниз, лишь изредка поднимая на собравшихся свои большие серые глаза и тут же опуская их.
Впрочем, почтенная Магда почти сразу же забыла о самом существовании Подземельцев, так как принялась рассматривать, кто в чём пришёл и кто что принёс. Придя к выводу, что её стряпня – самая изысканная, а её причёска – самая вычурная, она вознеслась на вершины блаженства и больше не тревожилась ни о падчерице в наспех переделанном платье, ни о соседях по столу с их узкими лицами.
Талайкул сказала несколько слов, встреченных приветственными криками и тостами. Начался пир. Не было никакого общего порядка – все говорили с кем хотели, ели и пили то, до чего дотянутся. Время от времени кто-то пытался привлечь к себе внимание, вставая и произнося тост за здоровье кого-то из наиболее отличившихся в эту страду селян, его горячо поддерживали и дружно выпивали.
Бэрк с двумя товарищами пришли, когда застолье было уже в разгаре. Оказалось, на мосту у них треснуло колесо, пришлось повозиться. Уже порядком разгорячённые селяне развалились на скамьях, свободное место было только слева от Подземельцев. Титус, Бэрк и Носатый Таль уселись, несколько бесцеремонно подвинув Лувис, и начали изо всех сил навёрстывать упущенное. Титуса, правда, тут же позвали присоединиться к компании на другом конце стола, но он сделал вид, что не слышит. Там сидела и бросала на него печальные взгляды девушка, с которой он гулял по вечерам две последние недели, а это был для него предел. Титус, вооружившись ложкой, наворачивал так, что за ушами трещало, и думал, как бы не попасть впросак нынче ночью. Отец у той девушки был человек сердитый. Носатый Таль, немного нескладный белобрысый парень с обычным, ничем не выделяющимся носом, сразу же приложился к большой кружке с намерением не выпускать её из рук как можно дольше. Бэрк рассеянно уплетал пироги и сливы, запивая их медовухой, и пытался представить, как завтра соберётся и уедет, что он скажет Лувис и, главное, Гаэтано, к которому очень привязался за эти месяцы. То он думал, что можно взять мальчика с собой, ему интересно и полезно будет, то решал, что сестра без него станет тосковать, они ведь никогда не расстаются.
Подземельцы поняли, что попробовать всё, что стоит перед ними на столе, им не удастся. Людям их деликатного сложения на это потребовалась бы неделя. Гаэтано спросил сестру, можно ли ему глоток медовухи, но она так на него посмотрела, что мальчик решил обойтись без её разрешения. Вот пойдёт танцевать, и тогда…
Зула словно забыла о приключениях вчерашней ночи и странных новостях сегодняшнего утра. Она оживлённо болтала с односельчанами через стол и даже через два стола.
- Тётушка Гала, неужели это тесто без дрожжей? - поворачивалась она вправо. - Ой, а в жизни не догадаешься, до чего пышное, обязательно научите!
И тётушка благодушно кивала.
- Эма, это вы с сестрой такой малины набрали? – обращалась она к девушке наискосок от неё. Крупная какая, меня с собой в следующий раз позовите!
- Сама приходи, тебя не дозовёшься!
- Дядя Рунк, - кричала она через всю площадь, - а где же мои большие братцы?
Так Зула называла своих здоровенных кузенов.
- Неужели такой пир пропустят? Мы к танцам всё съедим, им не оставим!
- Да кто их знает, - кричал в ответ Мельник. Он и сам не понимал, куда подевались его сыновья, не в их обычае было пропускать такие угощения, и тем более – такие возлияния.
Лувис с ужасом наблюдала, как пустеют блюда и бутыли. Каким образом всё это помещается в человеческих желудках? Даже её родственники – придворные в Радужном дворце столько не ели! Хотя… Она усмехнулась. Её родственники и не работали столько. Они вообще не работали. Для них ежедневные пиры были одним из обычных удовольствий, которое они и не ценили вовсе. А для работяг Болтунов сегодняшний праздник был наградой за полгода тяжкого труда, они не могли не воздать ему должное.
- Вот бы каждый день так лопать! – мечтательно произнёс Носатый Таль. – Вот была бы жизнь!
- Тот, кто пирует каждый день, не умеет это ценить! Праздник только тогда становится праздником, когда к нему долго готовились! – смеясь, ответила Лувис. Она удивилась, что её собственные мысли так подошли к словам Таля. Пару минут назад Бэрк передал ей стакан медовухи, она почему-то залпом осушила его, и теперь весь этот розовый от лучей заходящего солнца мир, вся эта Розовая страна, все эти одетые в розовое люди казались ей исполненными правильной, настоящей, живой радостью.
Титус, оторвавшись от невесть какой по счёту тарелки с тушёным мясом, вдруг внимательно посмотрел на неё. Посмотрел так, как будто увидел в первый раз. Лувис не заметила его взгляда – она смеялась своим собственным мыслям. Зато этот взгляд поймала Зула. И заходящее солнце показалось ей серым, и разговоры родственников и соседей стали скучными, и блюда – пресными.
Носатый Таль нехотя отодвинул кружку, вытер бороду и поднялся из-за стола.
- Пора, - вздохнул он.
- Куда? Разве нельзя праздновать до утра? – удивилась Лувис, всё веселее и заразительнее смеясь.
- Я на трубе играю, - важно ответил Таль.
Тут только Лувис заметила, что уже несколько мужчин и женщин поднялись из-за стола и стали вытаскивать из мешков и ящиков что-то большое. Трубы, скрипки и гитары!
- Лувис, пойдём танцевать, - сказал Бэрк.
- Пойдём! – засмеялась она. Ну и пусть она не знает этих танцев, она научится!
Нет, танцы были не сложными. То нежная и плавная, то отрывистая и задорная мелодия сама подсказывала, как надо двигаться. Бэрк танцевал хорошо, Лувис повторяла за ним, время от времени оглядываясь на танцующих женщин, чтобы сверить движения. Ей нравилась музыка, нравились пляшущие вокруг люди – крепкие, смуглые, с весёлыми круглыми лицами, с горящими глазами! Сильные руки Бэрка вели её в танце, его широкие плечи и зелёные глаза были её ориентиром в этом живом розовом мире.
Когда танец кончился, подошёл Титус, что-то сказал, она и не расслышала, но поняла, что теперь танцевать будет с ним, и это почему-то показалось ей правильным. Снова заиграла музыка, и она опять танцевала, танцевала так хорошо, что хотелось задержать, оставить с собой этот танец навсегда. Солнце село, зажглись Граевы факелы, теперь танцевала почти вся деревня. Титус держал её за руку, иногда что-то говорил, она не слушала. Ей нравилось, что она самая высокая и стройная девушка в деревне; нравилось, что широкие рукава её, когда она взмахивает руками, падают на плечи и обнажают локти; нравилось, что её не по-здешнему пышная юбка тесно оборачивает ноги, когда она кружится и вдруг замирает.
Потом она опять танцевала с Бэрком, потому что сама схватилась за его руку; потом опять с Титусом, потому что он подошёл и отодвинул Бэрка. Потом ещё с одним парнем, она забыла, как его зовут. Потом она танцевала ещё и ещё. Титус (почему именно он?) приносил ей яблоки и груши, она прекращала танец, чтобы поесть и посмеяться вместе с ним, потом опять танцевала.
Вдруг посторонняя мысль ворвалась в её праздничный розовый сон, и она остановилась.
- Где мой брат?
- Что? – Титус как будто тоже проснулся. – А, твой брат… Я его видел сейчас с кем-то. С дочкой Дана. Вон там, смотри!
Она увидела их на самой дальней скамье. Зула обнимала мальчика за плечи и как будто утешала.
Лувис бросилась к ним.
- Что случилось?
- Ничего, я его домой отведу. Он устал. – Зула не смотрела на подругу и говорила быстро-быстро.
- Устал? Сейчас ночь! Братик, что случилось?
Гаэтано выглядел больным.
- Ты что, - она испугалась, - объелся? Отравился?
- Да медовухи, небось, дёрнул. Вот что значит сирота, некому присмотреть, э-эх! – подал голос неизвестно откуда взявшийся Мельник.
- Ну всё, напраздновались. Давай руку, пошли домой, - потребовала Лувис.
- Я вас провожу, - вызвался Титус.
- Да, конечно, большое спасибо, - пробормотала она. Праздник кончился, розовое волшебство пропало, пора и честь знать. Музыка ещё играла, но теперь она была не важна.
Гаэтано, не глядя на сестру, дал ей руку, поднялся и сделал два шага, но вдруг вырвался и бросился к смородиновому кусту у забора. Она пошла было за ним, но Титус остановил её.
- Не мешай, пусть сам. Ему полегче станет. Да не волнуйся, со всеми бывает. Зато теперь долго пить не будет.
Тут только она вдруг внимательно посмотрела на Титуса. Как странно! Она так долго танцевала с ним, что, казалось, запомнила каждую черту его облика, но сразу же забыла, а теперь видит впервые. Крепкий, как все здесь, довольно высокий для Болтуна, с красиво очерченными синими глазами и короткой тёмно-каштановой бородой. Очень привлекательный. Почему она именно с ним танцевала? Хм… Ерунда какая-то. Не нравится же он ей, в самом-то деле!
- Спасибо, - произнесла она как можно более вежливо и отошла от него. Он шагнул за ней. Лувис сделала вид, что не заметила этого, и огляделась, как будто ища кого-то среди селян.
Вот это да! Оказывается, многие из них смотрят на неё. Смотрят – и прячут взгляд, когда она глядит на них. И потом, она почувствовала, опять смотрят. Смотрят по-разному. Мужчины – с интересом, ласково. Женщины – тревожно, даже злобно.
Лувис не была ни глупой, ни наивной, чтобы это не заметить и не понять. Итак, её танцы с самым красивым парнем в деревне видели и запомнили все.
Смешанное чувство самодовольства (а вы думали, я страшная, ха!) и сожаления (нас и так здесь не любят, а теперь ещё и это!) сжало ей сердце. Дальше-то что делать?
Замешательство нарушил Бэрк. Одной рукой он поднял Гаэтано, вытиравшего лицо, другой по-хозяйски (и этот жест люди заметили, она видела) взял Лувис за плечо.
- Пошли!
Она опустила голову и пошла за ним.
Они уже покидали площадь, когда увидели бегущего навстречу человека. Он двигался быстро, но как-то криво, как будто тоже перебрал медовухи. Глаза его были широко раскрыты, рот перекошен, а руки… Лувис вскрикнула. Руки этого человека были вымазаны красным, он держал их перед собой, словно брезгуя и боясь дотронуться до самого себя.
- Аааааа! – закричал этот человек, выбежав на середину площади.
Селяне, увидев его, замерли, никто ни шагу не сделал к нему – так страшен он был.
Один только Мельник медленно, как будто робея, вышел из толпы.
- Огден… Сынок… Что с тобой? Кто… Ты ранен? Что случилось? Это кровь? Ты ранен? А где Рой? – заговорил Мельник сначала тихо, потом всё громче, громче. Народ, наконец, зашевелился.
- Рой… - простонал его сын. – Рой…
- Где твой брат? Что произошло? – Талайкул распихала людей и подошла к парню.
- Рой… Убил… Убил… - стонал тот, упав на колени.
Народ зашумел, повторяя то, что сказал Огден. Его ранил старший брат? Или убил кого-то? Кто кого убил?
- Римол! – заорал, наконец, парень. – Этот ненормальный Римол из той деревни! Он убил моего брата! Римол зарезал Роя!
Раздался высокий жалобный крик – это закричала жена Мельника. Люди начали что-то говорить, кто-то куда-то пошёл, потом вернулся, какая-то женщина подбежала к Огдену и стала платком стирать кровь брата с его рук, а он трясся и всё кричал:
- Римол зарезал Роя!


16 глава. Серебряная шкатулка.

Бэрк довёл Подземельцев до своего дома.
- Как же так, как же так… - повторяла Лувис. – Послушай, может быть, это не он убил, может быть… - она замолчала, вспомнив: Бэрк не знает, что его жильцы знакомы с Римолом. И знать не должен.
- Положи мальца в постель, дай выпить побольше воды, поставь рядом ведро, - скомандовал он, снял со стены секиру и быстро вышел.
- Сидеть в доме, никуда не выходить! – крикнул Бэрк, хлопнув дверью.
Стук двери вывел её из замешательства.
- Бэрк, стой! – крикнула она, выбегая за ним на улицу. – Зачем секира? Куда ты?
Он мрачно взглянул на неё, но не ответил.
- Зачем секира? С кем ты хочешь сражаться?
- Ты видишь, все пошли.
И правда, из домов, сколько было видно, выходили мужчины с оружием в руках.
- Они все – на одного человека? И ты тоже? А вдруг это не он сделал? Вдруг какая-то ошибка? Зачем оружие? – она схватила его за плечо.
- Лувис, - он отвёл её руку и посмотрел в глаза. – Даже если Римол и вправду зарезал Мельникова сына, я – последний, кто осудит его. Видишь – они все пошли ловить его с оружием, и все – навеселе, заметь. Должен же кто-то… - и Бэрк отвёл взгляд. – Должен же кто-то не дать им…
- Не дать расправиться с ним? – изумилась Лувис.
- Всё.
Он сделал шаг, но вдруг остановился. Помолчал немного и сказал:
- Мы скоро отсюда уедем. Вы с братом поедете со мной к Большой реке. Можешь начать собираться.
- Что? – она не поверила своим ушам.
- У меня там дела. А вас одних я здесь не оставлю. Теперь… Говорить про тебя станут всякое, я людей знаю. И никто не заступится.
Он ушёл.
Лувис вернулась в дом, наощупь зажгла факел и подошла к брату. Он тяжело дышал и смотрел на неё виновато.
- Эх ты! – вздохнула она. – Хорош, нечего сказать!
«Да и я сама хороша», - подумала с тоской, вспомнив недавнее веселье.
Гаэтано наотрез отказался от воды, лёг и, кажется, заснул. Лувис не поняла, дошло ли до него, что случилось только что.
Она сняла нарядное платье, натянула старое – то, что давным-давно отдала ей Зула. Зула… Что-то было не так с Зулой. Когда Лувис так веселилась, Зулы не было рядом. Кажется, она совсем не танцевала. Танцевали все – Бэрк, Титус, их друзья и подруги, всевозможные дядюшки и тётушки, даже толстый Мельник со своей маленькой худой женой, даже необъятная Талайкул. Неужели Зула весь праздник просидела за столом?
Да какая теперь разница! Этот праздник никто не забудет, в этот праздник произошло убийство.
«Почему Римол убил сына Мельника? - думала она. – Римол не общается с ними, Римол вообще мало с кем общается, он смел, но осторожен, он растит в сарае рыскаря, с такими болванами, как сыновья Мельника, связываться ему ни к чему. А что же теперь будет с Римолом и его зеркальной Тагирой? Его посадят в острог, Тагиру в сарае рано или поздно найдут, испугаются её до смерти. Кормить и тем более поить серебром её никто не будет, она потеряет зеркальность и умрёт.»
- О духи предков! – вдруг воскликнула Лувис. Она давно не поминала предков – её учили, что предки остаются с ними в Пещере и там следят за их делами, вряд ли дух матери, отца или какого-нибудь прадеда-короля поднялся с ней в Верхний мир, чтобы поддерживать её здесь. Но… О духи предков! Тагира разговаривает, Римол, когда они были в его сарае, представил своему ящеру Зулу. Так и сказал – «Зула, дочь Дана». А Дана Тагира и подавно знает, если верить Римолу. И теперь им всем несдобровать – если наивное зеркальное чудовище с хорошими манерами при людях начнёт разговаривать, в деревне все узнают об их связи с браконьером, который оказался ещё и убийцей, выращивающим в сарае монстра.
Она попыталась пока не думать об этом. Да и о том, что бросил ей перед уходом Бэрк, тоже думать не решалась. Посмотрела на спящего брата, поправила его одеяло. Взялась за веретено – пальцы не слушались. Начала штопать чулок – укололась иглой.
Римол – убийца? Убил Мельникова сына? Шестилапый с ним, с безмозглым Мельниковым сыном…
Лувис подумала так – и устыдилась своих мыслей.
Но Шестилапый с ним, с Мельниковым сыном!
Что мечтатель-браконьер не поделил с Огденом и Роем? Зачем связался с ними?
Она вспомнила, как Римол показывал процесс плавления серебра. Как блестели его глаза!
Лувис вместе с подругой и братом попала в нелепую ситуацию, иначе и не скажешь. Что делать? Как сделать, чтобы никто не вошёл в сарай, где спрятан молодой рыскарь? Надо, чтобы кто-то помог, чтобы кто-то следил за сараем и не пустил туда людей. Там, она помнила, два больших навесных замка, а сарай крепкий. Вряд ли убийцу будут искать в запертом снаружи сарае, но кто-то может услышать несчастное животное, захотят взломать дверь, и тогда…
Лувис схватила плащ и выбежала на улицу.
Деревня вовсе не опустела после страшного известия, о нет! Некоторые женщины и дети до сих пор кучками стояли у ворот домов, словно боясь в такую ночь расставаться. Другие, прихватив Граевы факелы, пошли вместе с мужчинами, старейшиной и семьёй Мельника туда, где всё произошло, на правый берег, на опушку леса.
Пошла вместе с людьми и Зула. Случившееся поразило её, словно удар молнии.
Она знала, что Римол странный, что он нелюдимый, что увлёкся опасной игрой – но не убийца же он!
Рой лежал на спине. Удар ножа пришёлся прямо в сердце. После убийства Римол, видимо, забрал с собой своё оружие. Зула почувствовала, что у неё трясутся руки и губы. Ещё вчера на рассвете, прощаясь с Римолом, она отдала ему его нож, который всю ночь держала в кармане. И вот теперь этим ножом…
Люди обступили тело несчастного парня, мать громко плакала, брат, которого односельчане вели под руки, по-прежнему трясся, отец не переставая твердил:
- Добрые люди, да что же это, да как же это, за что же?
Прибежал народ из другой деревни. Карла и Талайкул, перекинувшись парой слов, быстро распорядились: надо искать преступника и предотвратить новое преступление, если Римол задумал что-то ещё. Придирчивым взглядом отобрав наиболее трезвых из числа мужчин (в обеих деревнях праздник удался), старейшины разослали их в разных направлениях. Одни должны были патрулировать деревни, другие – прочёсывать окрестности, третьи – караулить возле дома Римола.
Тело подняли и унесли под плач и причитания родителей. Оставшиеся люди, человек тридцать, в том числе Огден, Зула и обе старейшины, побрели к мосту. Недалёк был рассвет.
Возле моста остановились.
- Парень, - ласково сказала Карла, - тебе тяжело, мы понимаем, но ты расскажи, как всё произошло. Римола теперь судить будем, надо знать, как было дело.
Огден всхлипнул, потом заговорил:
- Да вот как-то и не расскажешь сразу-то… Ничего такого и не было, а просто… Ну, встретились мы, значит, поговорить хотели – я, брат и Римол. А потом подрались, он нож достал, и…
- О чём ты, Огден, хотел поговорить с Римолом? Не помню что-то, чтобы вы с ним хороводились. Он не вашего поля ягода, — неожиданно строго сказала Талайкул.
Огден молчал.
- Да, ты уж лучше скажи, что у вас за дела были, - поддержала Карла.
- Дела-то несложные, - нехотя проговорил Огден. – Денег он нам предложил за одну вещь.
Зула ещё не дослушала, а уже поняла, что вещь, которую Римол хотел купить у сыновей Мельника, была из серебра.
- Купить у вас что-то собирался? – продолжала допрос Талайкул.
- Да, встретился нам по дороге, когда мы на праздник шли, и спросил, нет ли у нас серебра в доме. Мы сначала думали, он подшутить как-то захотел. Потом смотрим – говорит серьёзно. Я, мол, знаю, батюшка ваш – человек зажиточный, наверняка есть что-то серебряное. Говорит, заплачу хорошо, только очень нужно, чтобы именно серебро было. И чтоб не знал никто.
Старейшины переглянулись.
- Ну, ну?
- Мы с Роем, - парень тоскливо оглянулся в ту сторону, куда унесли тело брата, - сначала думали плюнуть на него и пойти на праздник, да уж больно денег захотелось. Сказали ему нас ждать у леса, а сами домой пошли. Там никого уж не было, все были на площади, видать. Мы думали, - он вздохнул, - что бы взять такое. Взяли шкатулку маленькую. Она старинная и из серебра.
- У матери стащили, стало быть? – нахмурилась Талайкул.
- Мы бы потом сказали, отдали бы ей деньги… Почти все… Мы бы сказали! – затараторил Огден.
- А дальше? – перебила его Карла.
- Пришли. Он нас ждал. Показали шкатулку. Велели показать деньги. Он из кармана вытащил – вы не поверите! – две великие розы! За махонькую шкатулочку – две великие розы!
- Надо же, как вам и отцу вашему на выгодные сделки везёт, - Талайкул презрительно усмехнулась. – И что, всё равно не сторговались?
- Мы решили… То есть, брат решил… Ну и я тоже… Где две – там и три.
Огден опустил глаза. Ему в голову пришло, что если бы они просто отдали шкатулку за две великие розы, как и было уговорено, то сейчас доедали бы вдвоём с братом пироги и допивали бы медовуху на деревенской площади, и было бы у них по большой золотой монете, и всё было бы хорошо…
- Что замолчал-то? Дальше говори. Брата жадность погубила?
Огден кивнул. Из глаз полились слёзы позднего раскаяния.
- Давай я скажу, что было дальше, - предложила Талайкул. – Вы с него ещё одну монету потребовали. Что? Ага. Он сказал, что больше не даст. Что?
- Что с собой больше нет.
- Вы велели выворачивать карманы. Он, естественно, не стал. Вы на него напали.
- Только карманы хотели посмотреть! Не били мы его! Не били! Только карманы вывернули, а там денег больше не было, только мешок с Граевым песком, мы его вытащили и на траву бросили, он за мешком потянулся – Рой ему на руку наступил. Тут Римол как с ума сошёл, на Роя набросился, я зазевался, и слышу – крикнул брат как-то вот странно, и падать стал, а этот гад с ножом стоит, и нож весь… Крааааасный!
Огден рыдал и трясся, так что даже суровой Талайкул стало его жалко. Она погладила парня по плечу.
- Нож, значит, не ваш был? Римола? – спросила Карла.
Парень закивал.
- Римол убежал?
- Д-да…
- А ты что?
- Я к брату подошёл, поднять хотел, а он…
- А деньги где?
- Какие? – Огден поднял глаза на старейшину.
- Две великие розы. Римол вам их отдал. Куда делись?
- А… Одна у… у брата. Одна – у меня.
- Давай сюда, - Талайкул протянула руку.
- Вот, - прошептал сын Мельника и трясущимися пальцами вытащил из нагрудного кармана большую золотую монету. Люди зашептались. Не всем доводилось держать в руках такие деньги.
- Это точно та монета, которую дал тебе Римол? – спросила старейшина, вертя великую розу в руках.
- Ага…
- Ну ладно. Иди домой. Стой!
- М?
- А шкатулка материна где?
- Он забрал её. Этот гад. Когда мы его карманы выворачивали, она на траву упала, а потом, когда уже он… это сделал… Я к брату подошёл, а этот гад шкатулку поднял. И тогда уже убежал.
- Всё, иди.
Огден побрёл в свою деревню, поддерживаемый под руки какой-то женщиной и стариком-плотником. Как ни презирали односельчане безмозглых и наглых Мельниковых сыновей, такого несчастья никто им не желал, пусть даже оно и было следствием их собственных поступков. Ножом Роя ударил Римол, значит, Римол – убийца.
Карла и Талайкул задержались возле моста, обсуждая дальнейшие действия. Вряд ли, говорили они, Римол задержится в родных краях. Он наверняка уже далеко отсюда. Есть надежда, что он ещё наведается к себе или к матери домой, чтобы прихватить что-нибудь в дорогу. Раз денег при нём не было, в чём успели убедиться Огден и Рой, а была одна лишь серебряная шкатулка, может быть, небесполезным будет покараулить во дворах обоих домов.
- Мать Талайкул, как же так, Огден и Рой вдвоём напали на Римола, обыскивали, на руку ему наступили, я бы на его месте тоже вышла из себя! – заявила вдруг Зула, остановившаяся послушать разговор двух старейшин. Она держала Граев факел и чувствовала, что руки её всё ещё дрожат, а от этого дрожал и свет маленького белого солнца на шесте.
Карла вздохнула и ответила за Талайкул:
- Я бы тоже. В гневе человек на страшные вещи способен. То, что эти двое напали на него, объясняет многое, но не извиняет. Убийство – та черта, переступив которую, человек не возвращается. Я вижу, тебе его жалко, девушка. Это ты – дочка Дана? Вы с Римолом дружили раньше, я помню. Неплохой он был, хотя и… Вот такой. Жалко. Теперь ничего не поправишь. Жалко. Кстати, - старуха вдруг нахмурилась, - откуда это у Римола деньги такие? Дай-ка поглядеть, сестрица!
Талайкул отдала монету.
Карла тоже внимательно её рассмотрела со всех сторон.
- Смекаешь? – спросила Талайкул.
- Однааако…
Зула ждала, что старухи скажут что-нибудь ещё, но Карла молча протянула монету Талайкул, та спрятала её в карман.
Старейшины уже разошлись было и направились по своим деревням, как вдруг со стороны деревни на правом берегу показался бегущий человек.
- Мать Талайкул! Мать Карла! – кричал запыхавшийся Титус. – Всё как велено, постовые расставлены. К своей матери Римол не заходил, по её словам. Она на праздник не ходила, сидела в доме. Клянётся, что сына уже два дня не видела. Как ей рассказали, что произошло, она расплакалась, говорит, всегда знала, что этим всё и кончится. Оставили у неё двух человек. Уф!
- Отдышись, отдышись. Ну?
- А к себе домой Римол и не мог зайти. Дом на главную площадь выходит, прямо около его калитки столы стояли. Люди сидели, его не видели. Ребята наши и ваши, мать Карла, через забор перелезли, дом обыскали. Там беспорядок, а главное, денег на полу – куча! Золото! Даже великие розы есть!
Старейшины как по команде охнули и снова многозначительно переглянулись.
- Двор обыскали?
- Да. Сарай крепкий, заперт снаружи, да пара закутков. Интересного ничего не нашли. Там тоже двух человек оставили – с оружием.
Зула поняла, что конец этой странной истории настанет совсем скоро. Двух человек с оружием отделяет от ручного ящера всего лишь стена сарая. А если услышат, решат взломать, и…
Талайкул тем временем похвалила Титуса и велела бежать в свою деревню, объявить всем, что ровно в полдень надо собраться на главной площади. А сейчас – спать, таково её распоряжение.
Талайкул заковыляла по мосту, Титус понёсся вперёд. Уже светало. Зула потушила свой факел и вприпрыжку побежала за Титусом. Она никогда так быстро не бегала, и всё-таки нагнала его, когда он уже преодолел мост и бежал по дороге вдоль зарослей малины, окружавших Розовый дворец.
- Стой, стой, подожди! – закричала она.
Он обернулся и удивлённо посмотрел на девушку.
- А, привет, что? Мне некогда. Я спешу, видишь, послали, - он опять пустился бегом.
- Да, я слышала, - поспевая за ним, ответила она. – Я спросить хотела, кто там остался караулить во дворе Римола?
- Да наш Бэрк и ещё парень из их деревни, не то Мэй, не то… Не помню. А что?
- Нет, ничего, просто думаю, не страшно им, он же убийца…
- Бэрку – страшно? – Титус даже остановился и посмотрел на Зулу так, как будто она была глупой-глупой маленькой девочкой. – Скажешь тоже…
Она почувствовала, что краснеет. Титус никогда не заговаривает с ней первым, а когда она пытается заговорить с ним, даже по делу, как сейчас, обязательно говорит что-то такое, за что он на неё вот так вот насмешливо смотрит. А на Лувис он смотрел совсем по-другому, хотя она всю ночь несла какую-то чепуху и невыносимо глупо смеялась.
Со стороны деревни к ним кто-то подошёл, вернее, подбежал.
- Зула! Титус! Что – Бэрк? Ты что про Бэрка говорил? – спросила Лувис, снимая капюшон.
Титус словно забыл, что ему надо бежать с поручением от старейшины. Зула увидела, как изменилось выражение его лица, оно стало радостным и почему-то беззащитным.
- Я говорил, - ответил он, - что Бэрк и ещё один парень остались караулить на случай, если Римол придёт домой.
- Но Талайкул считает, что он, может, и не пойдёт домой, он знает, что его будут ждать, - сказала Зула, чувствуя, что говорит это, лишь бы отвлечь Титуса от Лувис, а Лувис – от Титуса.
- Ну не отправится же он в дальний путь без единой монеты, - не глядя на Зулу, раздражённо отозвался парень. Потом сказал совершенно другим тоном, обращаясь к Лувис:
- С Бэрком всё равно ничего не случится, не бойся за него.
- Да, конечно, - Лувис вздохнула. Зула, не отрывавшая глаз от лица Титуса, увидела теперь тревогу – почему? Что его тревожит? Ах, ну да, Лувис боится за Бэрка, а Титус… Титус ревнует!
Они стояли и молчали, словно приросли к этой утоптанной розовой дороге, залитой лучами восходящего розового солнца. Лувис очнулась первая. Она не заметила ни нежности Титуса, ни страданий Зулы. Она схватила подругу под руку и крикнула:
- Зула, ты нужна мне срочно! Помоги, пожалуйста, скажи, как брата лечить!
- А? – пришла в себя Зула. – Лечить?
- Мне пора! – вспомнил наконец о поручении Титус. – Увидимся!
Он помахал рукой и побежал, оборачиваясь, надеясь, что и Лувис махнёт ему. Но она держала за руку Зулу и что-то говорила ей.

 Отправлено: 16.02.23 18:39. Заголовок: Граев подарок. Част..

Граев подарок.

Часть 1. Розовая страна.

17 глава. Убийца.

Римол отошёл от окна.
Он пропал, его всё равно найдут, это дело времени. Бежать как можно дальше! Добраться до Большой реки, по ночам, чтобы никто не увидел, идти вдоль берега, сколько бы времени на это ни ушло, добраться до Зелёных полей или дальше…
Но что же будет с Тагирой?
Проклятая серебряная шкатулка, из-за которой всё случилось, лежала в его руке. Вот серебро, вот мешочек с драгоценным песком (как посмел этот подонок тронуть его своими руками!), а Тагиру напоить нельзя!
С этой головокружительной высоты, высоты полёта рыскаря, Римол видел, как люди с Граевыми факелами ходили через мост большими и маленькими группами. Он понял, что в обеих деревнях теперь знают: он убийца.
Отчаяние сдавило его. Что будет с матерью? Она стыдилась того, что её муж – браконьер. Теперь её сын – убийца. И это не исправить.
Нет, в острог Римол не пойдёт. Он не хочет много-много лет, лучшие годы жизни, провести взаперти. Он убежит. Убежал бы сразу, если бы не удержала какая-то жалкая, крохотная надежда, что Тагиру можно забрать с собой.
Он не представлял, как это сделать. Подкупить кого-нибудь? Старейшины не поставят охраной к его дому тех, кого можно подкупить великой розой. Ударить, убить? Римол усмехнулся. Теперь-то уже всё равно, где одно убийство, там и два. Но уволочь из деревни здоровенного ящера так, чтобы это никто не заметил, ему не удастся. Без чьей-либо помощи не удастся. А помогать никто не станет, Дан не вернулся из плавания.
Да и здесь его скоро найдут. Даже если Зула и Подземельцы никому не расскажут про своё ночное приключение, старейшины всё равно поймут, откуда он деньги брал. В сам дворец, может, и не сунутся, не все такие храбрые, как Бэрк, а вот вокруг дворца людей поставят и схватят преступника, когда он за едой выберется. Во дворце-то есть нечего. Значит, надо прямо сейчас набить карманы золотом и бежать, бежать, пока солнце ещё не высоко, пока люди не протрезвели после праздника… Бежать!
А Тагира?
Римол решил спуститься на третий этаж и набрать побольше денег. Пусть уж лучше его карманы будут полны, чем пусты. Вот если бы вчера вечером он взял с собой из дома хоть одну лишнюю монету, он откупился бы от этих гадов. Теперь сидел бы в своём сарае возле мирно дремлющей Тагиры и мечтал о небе.
Набрав золота, по многочисленным лестницам, широким и узким, он дошёл уже до второго этажа, как вдруг услышал шум внизу. Да ещё какой шум! Крики, даже вопли! Римол спрятался за колонну и замер.
- Ты неблагодарная! – верещал высокий женский голос. – Я столько для тебя сделала, я тебя отсюда вытащила, я единственная с тобой дружила, я для тебя старалась, а ты что натворила! Змея подколодная! Лучше бы ты навсегда в этом дворце осталась, лучше бы сама в камень превратилась! Тебе это подошло бы, у тебя нет сердца, ты неблагодарная!
- Это ты неблагодарная, как язык у тебя поворачивается! – отвечал голос не менее высокий и не менее женский. – Сколько я у Бэрка готовила, а ты только лопать приходила! Я тут бегаю, думаю, как нам спасти имя твоего отца от сплетен ненужных, думаю, как ящера этого из сарая вытащить, чтобы он не проговорился, растопчи его Шестилапый, а ты из-за какого-то дурака смазливого на меня с палкой кидаешься!
- Сама ты дура смазливая!
- Уже и смазливая? А недавно, вроде, чуть ли не чучелом меня называла!
- Чучело ты и есть! Тьфу! Смотреть противно! Вырядилась-то как! И танцевала… как… как беспутная! Все видели!
- Ой, позавидовала! Что же ты не танцевала, а сидела? И платье могла бы сама починить, а не на мачеху надеяться! Тогда, может, и Титус тебя заметил бы!
- Он меня не замечает, что бы я ни делала! Он всех замечает! Всех моих двоюродных и троюродных сестёр заметил, и Флору, и Кайлу, и эту дуру с правого берега, и тебя ещё… А я… А меня как будто нет!
До Римола донёсся громкий, отчаянный плач. Он даже забыл о собственных неприятностях – так поразило его это представление в заброшенном дворце, среди сгнившей мебели и облезлых стен.
Следом за первой в голос заплакала вторая.
- Да мне твой Титус даром не нужен! Не нужны они мне! Я несчастная, я не узнала свою настоящую любовь, и теперь навсегда потеряла, мне никто не нужен! Я себя ненавижу! Я там танцую, радуюсь, живу, а мой Тадео навсегда здесь, навсегда! – рыдала девушка.
Римол не видел их, но не узнать, конечно, не мог. Он стоял и ждал, когда иссякнет их водопад и можно будет выйти и расспросить, что же там надумала Подземелица про ящера в сарае.
Наконец он выглянул из-за колонны.
Обе девушки сидели, обнявшись, на ступеньках и всхлипывали, размазывая слёзы друг другу по волосам и плечам.
- Ну хочешь, я вообще с ним разговаривать не буду? Вот совсем!
- Да какая разница, будешь или нет! Он от этого всё равно за мной бегать не станет!
- Почему ты мне раньше не рассказывала? Я бы с ним не танцевала!
- Да что бы это изменило, он на меня не смотрит…
- Всё уже? Можно слово вставить? – откашлявшись, начал Римол.
- А ты не подслушивай! – хором рявкнули они, и парень на всякий случай отскочил подальше.
Ещё пару минут раздавались всхлипы, потом постепенно сошли на нет. Зула первая встала и повернулась к Римолу.
- Вот что, - заговорила она, - я хочу ещё раз от тебя услышать, действительно ли мой отец замешан в этой истории с рыскарём.
- Да.
- Если люди найдут твоего ящера, если, предположим, решатся заговорить, скажет ли она им о моём отце и обо мне?
Римол задумался. Надо сказать «да», тогда Зула будет помогать. Но…
- Я не знаю. Тагира не всегда отвечает на вопросы. Это очень непредсказуемое существо. Она может отражать то, что видит и слышит – то есть, вместо того, чтобы отвечать, может просто повторить вопрос. А потом ни с того ни с сего ответить на него – часа через два.
- И какой Шестилапый тебя укусил, когда ты связался с этим «непредсказуемым существом»! - пробурчала Лувис.
- Вы зачем пришли? Учить меня, как правильно жить? Тогда убирайтесь. И кто ещё знает, что я здесь?
- Никто, - ответила Лувис. – Я просто догадалась, что далеко от своего рыскаря ты не уйдёшь, а больше тебе нигде не спрятаться – ищут везде. Только сюда никто не додумается сунуться.
- Талайкул и Карла, кажется, уже сообразили, что деньги он во дворце взял, - возразила Зула.
- Как же?
- Да по монетам! Те великие розы, которые ещё встречаются у нас, совсем старые, стёртые. Ни розу, ни звезду толком не разглядеть. А та монета, которую отдал им Огден, выглядит как новенькая, словно только что из чеканки. Твой брат Мельнику точно такие же оставлял. Поняла?
- Поняла. Значит, совсем скоро найдутся смельчаки, которые проверят дворец.
Римол фыркнул.
- Что, не веришь? Бэрк вызовется! Я его знаю! – лицо Зулы было мрачнее тучи.
- Кстати, о Бэрке, - Лувис снова опустилась на ступеньку, жестом приглашая собеседников последовать её примеру. – Титус сказал, Бэрк дежурит возле твоего дома, Римол. Что, если попробовать с его помощью в сарай войти? Когда будет нужно кормить и поить Тагиру?
- Уже сейчас надо. Вчера вечером я не успел.
- Мы найдём способ проникнуть в сарай. Дай мне ключи. Ключи дай, оба! Нет, не потеряю. Дай шкатулку и песок.
Римол послушно отдал свои сокровища, за которые заплатил такую цену.
- Теперь – как быть с тобой?
- А ты и за меня волнуешься, что ли?
Лувис удивилась его вопросу. Потом удивилась, поняв, что она и вправду за него волнуется. Но это чудовищно! Несколько часов назад она слышала, как кричала женщина, чьего сына Римол зарезал ночью. А теперь сидит и думает, как спасти его от суда и острога.
Зула тоже выглядела озадаченной. Правда, тут же вспомнила, каким скотом был невинно убиенный Рой. Всегда, ещё в детстве. Слабых не жалел – ни людей, ни зверей. Вспомнила и рассказ Огдена – они не били Римола, только пошарили по карманам и бросили на траву мешок с песком, а когда он за ним потянулся, Рой наступил ему на руку. Он предложил им сделку, щедро заплатил, и что получил в ответ? Зула и сама бы от злости и обиды зарезала кого угодно! Она только что чуть не прибила лучшую подругу шестом от факела из-за какого-то смазливого дурака.
Римол как будто прочитал её мысли и ответил на них:
- Я твоего двоюродного брата убил, Зула.
- Ты хотел?
- Нет. Я жалею, что сделал это. Но, - его глаза вспыхнули, он сжал кулаки, - его мне не жалко.
Солнце заглянуло в огромное пустое окно.
Зула встала.
- Пойдём, Лувис. В полдень Талайкул соберёт всех на площади.
- А как же Бэрк придёт, если он караулит?
- Его подменит кто-нибудь из той деревни.
- Значит, надо спешить, пока он там. Что-нибудь придумаем, попросим разрешить нам войти в сарай…
- Нет, - решительно сказал Римол, - нет. Не надо впутывать Бэрка. Он честный, ему такое пятно на совести ни к чему.
- А нас, значит, впутывать надо было? – возмутилась Зула.
- Вы сами впутались. И я ни о чём вас не просил.
- Так попроси, - предложила Лувис.
- Помогите мне, - тихо сказал парень и опустил голову. – Помогите мне уйти отсюда и забрать моего рыскаря. Правда, я не знаю, как это можно сделать. Я не знаю.
- Вот видишь, без чужой помощи не обойтись.
- Тогда, - придумал Римол, - пусть помогает не Бэрк, а Титус!
- Титус? – разом переспросили обе девушки.
- Титус. Я так понял, для тебя, - он кивнул на Лувис, - он захочет сделать что-нибудь особенное. Пусть заменит Бэрка или кого-нибудь другого на посту. Вот увидишь, он согласится, я его знаю. Ты только попроси хорошенько.
- Вот ещё, - обиделась она. – А потом, когда он поможет, что я с ним делать буду? Долг, знаешь ли, платежом красен!
- Ну прости, ничего другого не придумалось. Я просто очень хочу обойтись без участия Бэрка.
- Нет, без Бэрка нам не обойтись, - вздохнула Зула. – Без Бэрка и его лодки. Не знаю, как уж мы будем его уламывать, но ему придётся помогать нам прятать и увозить твоего рыскаря.
И она выложила всё, что узнала о планах Бэрка от Гаэтано.
Тут только Лувис вспомнила, что сказал ей Бэрк ночью. Значит, он давно решил уехать! И теперь вдруг придумал, что ей и брату будет лучше где-то в дальних краях. Большая река, лодка с парусами, путешествие, солнце… На секунду она представила себе всё это и внезапно почувствовала, что ей идея нравится. Бэрк, конечно, неправ, что командует и решает за неё, но до чего же здорово он придумал!
А Гаэтано хорош. Опять за старое взялся! Подглядывает, чужие бумаги ворует… Видимо, прошлогодние приключения так ничему и не научили его величество.
Римол воспрянул духом. Если будет большая лодка, можно будет и Тагиру увезти, и Дана поискать. Это как раз то, что надо!
- Скажи, летать твоя зеркальная красавица ещё не научилась? – поинтересовалась Зула.
- Она, может, и научилась бы, да негде. Нужен простор, нужно небо… И чтоб подальше от людей и других рыскарей. Не здесь.
- Значит, тащить её на себе всё-таки придётся, – рассудила девушка. – Дождаться постройки лодки и тащить к Большой реке. А где вам с ней прятаться до той поры? Сюда не сегодня-завтра придут, про твой дом и сарай я вообще не говорю…
- У Бэрка дом двухэтажный, - ухмыльнулся Римол.


18 глава. Общее дело.

Ровно в полдень вся деревня, кто выспавшись, кто зевая, собралась на главной площади. Для Талайкул, других стариков и семьи Мельника принесли убранные было скамьи. Их поставили кругом, кому хватило места – сели. Все вслух обсуждали случившееся, вспоминали, что отец Римола считался человеком опасным, значит, не случайно сын до такого дошёл, а вот старой Карле следовало бы повнимательнее к своим односельчанам присматриваться, и как хорошо, что в их деревне таких негодяев нет, и как жаль, что бедный Рой погиб из-за этого мерзавца…
Все как будто забыли, что старики и люди средних лет Роя терпеть не могли, что все парни считали Роя и его брата недалёкими и нахальными, что все девушки сторонились их обоих из-за непристойного поведения, что проблем от них в деревне было немало. Став жертвой, Рой стал героем.
Когда народ притих, Талайкул обратилась к Мельнику. Она выразила ему соболезнования от имени всех собравшихся и пообещала сделать всё, чтобы найти убийцу.
- Это – наше общее дело, - подытожила она.
- Да разве же его теперь найдёшь? – говорил Мельник. - Удрал, небось, далеко… И отец его гад, и сам он гадом вырос, яблоко от яблони не далеко падает…
Люди согласно закивали.
- У кого есть соображения, для чего Римолу понадобилось покупать маленькую серебряную шкатулку, да ещё и платить за неё такие большие деньги? – спросила старейшина, обратившись ко всем собравшимся.
Люди пожимали плечами.
- Может, счёт деньгам потерял? – предположил Носатый Таль. – Все говорят, он помогал отцу в его делишках, хоть и не ловил никто. Разбогател, продавая дичь, захотел дома красивые вещи завести, серебряные.
- У нас нет сведений, что они вели серьёзную торговлю с кем-то издалека, - важно возразил Титус. – Торговали из-под полы, по мелочи. Правда, мать Талайкул?
- Да, всё верно, не такие у браконьеров доходы, чтобы разбрасываться великими розами, - согласилась старуха.
Титус взглянул на Лувис. Ему было интересно, слышала ли она его резонное замечание. Она едва заметно кивнула и улыбнулась ему, он просиял.
- А скажи, Рунк, - продолжала Талайкул, - исполнил ты то, о чём я просила?
- Да, мать Талайкул, - ответил Мельник.
- Всё пересчитал?
- Да, мать Талайкул.
- Всё на месте?
- На месте. Я свои деньги так прячу, что никто, кроме меня не найдёт. Сынки-то мои, знаете, до денег охочи, так я и от них прячу, - сказал он и вдруг опомнился, опустил голову и вздохнул.
- А одну монету принёс?
- Да, мать Талайкул. Вот. Все видят? Монету даю. Честно заработанную.
- Честно, ну-ну, - сказал кто-то в толпе, но совсем тихо. Убитого горем Мельника стыдить было нехорошо, что бы он там ни сделал в прошлом.
- Смотрите, селяне, - старейшина поднялась и показала большую золотую монету – великую розу. – Это одна из тех монет, что Рунку платили Подземельцы. А вот монета, которая у меня в сундуке лежала. Подойдите, кто хочет, и сравните.
Любопытные полезли посмотреть. Талайкул внимательно следила, как люди подходили, брали в руки, гладили монеты.
Наконец, когда почти все рассмотрели обе великие розы, она спросила, видит ли кто-нибудь, в чём разница.
Разницу заметили все. Да, монета из дворца была как новая.
- А это – монета, которой Римол расплатился с Огденом, - и Талайкул предъявила третью великую розу. – У него дома таких полным-полно нашлось.
Снова все подходили, рассматривали, щупали…
- Ну что, селяне, где, по-вашему, Римол взял столько денег? – спросила старейшина и оглядела свой народ.
- У них! – закричал – Мельник, вскакивая и тыча пальцем в лицо Лувис, которая, чтобы не вызвать подозрений, тоже подходила вместе со всеми и рассматривала три монеты.
- Дядя Рунк, ты говори, да не заговаривайся! – Титус встал между Мельником и девушкой. – Мать Талайкул лишь хочет сказать, что Римол расплачивался монетами из дворца, а достать их оттуда он и сам мог!
- Сам, сам, как же! Мужчинам нельзя туда заходить, а он, по-твоему, на верную смерть пошёл?
- Почему же на верную? – возразил Титус. – Подземельцы там три месяца жили, опасна во дворце всего одна статуя! Больше ничего. А Римол, видать, про золото услышал, храбрости набрался, да и сходил. Никто ведь не запрещал!
- Выйди-ка сюда, - и старейшина обратилась к Лувис, которая стояла ни жива ни мертва. Она и не подумала, что монеты укажут на неё.
Она шагнула вперёд, встала возле старухи. Народ притих, все рассматривали Подземелицу так, будто в ней появилось что-то новое, чего раньше не было.
- Ты Римола знаешь?
- Я его никогда не видела.
- До сегодняшней ночи о нём слышала?
- Д-да, от Зулы о нём слышала – что есть такой парень, у которого отец – браконьер, - Лувис старалась говорить спокойно.
- Ты не знаешь, как к Римолу попали деньги из дворца?
Она мотнула головой.
- У тебя самой есть ещё такие деньги?
- Нет, мать Талайкул, я с собой денег не брала.
- Подойди ты, - старейшина обратилась к Гаэтано.
Мальчик, бледный как полотно, вышел вперёд. Старуха задала ему такие же вопросы, он ответил на них так же.
- Бэрк!
- Да, мать Талайкул.
- Ты что скажешь?
- Я?
- Ты из дворца денег не выносил?
- Нет, мать Талайкул!
- Зула!
- Я не видела во дворце никаких денег, мне вообще не до денег было, когда мы с Бэрком Лувис оттуда вытаскивали! Я боялась страшно! Нам мальчик дорогу указал, мы быстро поднялись на второй этаж и так же быстро спустились! И чтоб туда вернуться, хоть за целым сундуком с великими розами… - при этих словах Зулы Бэрк встрепенулся, но промолчал. - Да что я, ненормальная, что ли!
- Очень хорошо, - проговорила Талайкул. – Значит, не вы, значит, он сам не побоялся пойти во дворец. А это может означать, что…
- Пусть поклянутся! – закричал вдруг Мельник. – Пусть памятью матерей своих поклянутся, что из дворца денег не носили и что бандиту этому не помогали!
- Рунк, да ты что, ошалел, что ли? – возмутился было Бэрк. – Я с малых лет тут живу, я же…
- Ты-то – с малых лет, а эти? - он ткнул пальцем Лувис в лицо. – А эти? Из-за них все неприятности!
- При чём здесь мы? – закричала Лувис. – Это ваш дворец, ваша волшебница, ваше проклятье, и деньги тоже ваши!
Люди стали что-то выкрикивать, Лувис поняла, что кому-то её слова показались правильными, но большинство поддержало Мельника. Она представила себе, что будет, если её заставят поклясться памятью матери, что во дворце она не была и про Римола ничего не знает.
Талайкул дождалась тишины и сказала:
- Мы ни в чём не подозреваем ни наших односельчан, ни Подземельцев. Даже если бы они и брали деньги из сундуков волшебницы, виноваты были бы лишь в том, что не уплатили налоги, - и старуха злобно зыркнула в сторону Мельника. – Я хочу навести вас вот на какую мысль: а не скрывается ли преступник во дворце? С собой у него денег нет, путь домой ему заказан. Если Римол прежде бывал там, то и сейчас может быть.
Людей, похоже, озадачило предположение старейшины.
- Дворец проклят, - робко произнёс кто-то в толпе.
- Но там может прятаться Римол! – сказали в ответ.
- Он вооружён, это опасно, - резонно заметил один из селян.
- Зато там золото, - возразили ему.
- Полный сундук, такой, что и впятером не осилить, - как бы невзначай проговорила Лувис.
- Так что, говорите, к сундуку можно подобраться безопасно? – спрашивали люди, забыв уже, зачем собрались.
- Да, вполне, если ещё и дверь прикрыть, которая в комнату со статуями ведёт, то совсем ничего страшного, - заверил Гаэтано.
- Люди, люди, подождите, - Талайкул говорила с плохо скрываемым торжеством, и Лувис догадалась: старуха не верила, что Римол находится во дворце. Разумеется, у него было полно времени, чтобы сходить туда, не попавшись на глаза полупьяным сонным патрулям, взять сколько надо золота и отправиться хоть за тридевять земель. Но золото! Сундук с великими розами! Ремонт моста! Процветание родной деревни! Старейшина дождалась того момента, когда можно было предложить односельчанам набраться храбрости и пойти во дворец.
- Это может быть опасно, - говорила старуха, для виду успокаивая энтузиастов. – Если Римол находится во дворце, тем, кто отважится пойти туда, придётся вооружиться. И захватить с собой сумки побольше. Надо позвать подкрепление с правого берега. Титус, сбегай-ка!
- Нет уж, я пойду вместе со всеми! – заявил Титус и бросил взгляд на Лувис. И, спохватившись, добавил:
- Должны же мы найти убийцу!
- А на правый берег я сбегаю. Можно? – вызвался Гаэтано.
- Хорошо, беги. Вот видишь, Рунк, все готовы рискнуть собой, чтобы найти и судить Римола, - потирая руки, сказала Талайкул.
- Я сам пойду с народом!
- Я и не сомневалась, - чуть заметно улыбнулась старуха. – Вот что значит – общее дело!
Лувис вздохнула с облегчением. Всё идёт так, как они хотели. Даже лучше. Сейчас обе деревни соберутся у дворца, найдут кучу денег и не найдут Римола.
К дворцу подошли огромной толпой. Топорами и секирами стали рубить заросли малины. Вскоре пришёл народ с того берега – ничуть не меньше. Зула как бы между делом спросила, кто остался караулить во дворе Римола. Оказалось, никого, - все согласились, что Римол может скрываться в Розовом дворце, и решили, что около его дома торчать незачем. Гаэтано, посла, среди пришедших не было. Это означало, что всё идёт по плану.
Когда расчистили дорогу, позвали Лувис, чтобы она подробно объяснила, где находится опасная комната с окаменевшими людьми и как её обойти. Пока девушка говорила, некоторые уже пожалели, что вызвались идти.
Но отказываться было поздно. Человек двадцать смельчаков вошли во дворец.
К своему изумлению, Лувис увидела, что Бэрк остался у входа во дворец. Они с Зулой подошли к нему. Наверно, удивление было написано на их лицах, так что Бэрк ответил на незаданный вопрос.
- Не хочу.
- Боишься?
- Просто не хочу. Я там уже был. И Римола мне ловить совсем не хочется. Мы с ним в детстве вместе кораблики по реке пускали, а Рой с Огденом их топили. Так что пусть другие геройствуют.
Зула рассмеялась:
- Быть одним из многих героев не так почётно, верно?
- Ещё один такой твой смешок, и я всем расскажу.
- Что же?
- Ты солгала. Ты сказала, что больше не ходила во дворец. А вчера утром Лувис говорила…
- Это наше дело.
- Это общее дело! Вас спрашивали про золото и про Римола, а вы…
- У нас есть секрет.
- Что за секрет?
- Расскажи свой, мы расскажем свой.
Бэрк вытаращил глаза.
- Бэрк, мы знаем, что ты собрался строить лодку, - объявила Лувис. – Мы поможем тебе всем, чем сумеем. Мы с братом отправимся с тобой, ты сам сказал. И ещё кое-кто составит нам компанию.
Пока Бэрк приходил в себя, из дворца начали появляться люди. Выглядели они довольными – их мешки были нагружены чем-то очень тяжёлым. Люди высыпали золото в повозку, которую подогнали по приказу старейшин, грустнели и шли обратно во дворец.
Римола во дворце не оказалось. Зато нашлись неопровержимые доказательства того, что он там был уже после убийства – на полу комнаты, где хранилось золото, лежала его куртка с пятнами крови.
Старейшины покачали головами – ах, как жаль, что пришли поздно, ведь могли бы поймать убийцу, если бы не послепраздничное замешательство селян…
Но делать было нечего. Преступнику удалось избежать правосудия, зато каждая из деревень получила по целому мешку золота. Талайкул и Карла подозревали, что кое-что осталось в карманах смельчаков, но это были крохи по сравнению с общим размером добычи. Ремонт моста был теперь не за горами.
- Где же всё-таки Римол? – спросил Бэрк, когда вместе с двумя девушками подходил к своему дому.
- Во дворце, - ответила Лувис и улыбнулась.
- Не окаменел ли он, часом? Комната со статуями – единственная, в которую наши не заходили.
- Ну что ты, нет, конечно, - она засмеялась. – Мы просто замаскировали настоящую дверь в опасную комнату, её не видно. А потом я подробно объяснила, что ходить не надо совсем в другую. Там он и ждёт.
- Чего? – мрачно поинтересовался Бэрк.
- Когда мы поговорим с тобой.
- Ну, говорите.
Он сел на бревно у крыльца, вытянул ноги и закрыл глаза.
После похорон Роя началась новая страда. Селяне снова пахали и сеяли, за исключением тех, кому предстояло ремонтировать мост. К дальним южным деревням, туда, где были каменоломни и где население буквально жило розовым камнем, смирные деревенские лошадки везли золото, обратно привозили розовый мрамор и розовый гранит. А вверх по розовой реке был большой карьер, и тамошние Болтуны пообещали продать лучший в мире розовый песок – цемент без него был бы не цемент.
Дел нашлось для всех, даже не было времени обсуждать новость – Бэрк уехал на Большую реку, Подземельцы остались в его доме одни, но купили огромную повозку, чтобы через месяц собрать весь хозяйский скарб и ехать за ним – якобы, там теперь будут жить все вместе.
О Римоле так ничего и не узнали. Спустя некоторое время взломали замок на его сарае (вдруг там ценное что хранится, не пропадать же добру!), но не нашли ничего, кроме кое-какой мебели да трёх вёдер.

 Отправлено: 16.02.23 18:41. Заголовок: Граев подарок. Част..

Граев подарок.

Часть 1. Розовая страна.

19 глава. Первая Роза.

И кто бы мог подумать, что Розовая страна так велика!
Смирные каурые кони тащили две повозки через поля с розовым хлопком, через леса с розовыми стволами сосен, через мосты над розовыми реками и ручьями, а деревни Болтунов сменялись одна на другую, и во всех жили крепкие круглолицые люди, и все с любопытством рассматривали высоких и тонконосых Лувис и Гаэтано, когда они, чтобы размять ноги, прохаживались среди тюков поклажи на постоялых дворах.
К удивлению брата и сестры, оказалось, что те две деревни с плодородными полями и садами, которые они знали здесь, принадлежали к числу самых скромных и бедных. В других, тех, что отстояли на много миль от Розового дворца, люди жили богаче. Тут были хорошие дороги, трёх- и даже четырёхэтажные дома, процветала торговля. Эти населённые пункты напоминали города, и лишь по старой памяти они ещё звались деревнями.
- Как так, Зула?
- Понимаешь, — вздыхала подруга виновато, словно сама была причастна к этому недоразумению, — проклятие дворца много лет назад отпугнуло народ от нашего края. Да и рыскари… Они ведь только у нас водятся. Чем дальше от гор, тем их меньше.
Здесь Лувис впервые увидела других людей Верхнего мира, не Болтунов. Быстрые, худощавые, с часто моргающими глазами звались Мигунами. Они слыли тут отличными мастерами, только к ним и обращались, когда надо было подковать лошадь, починить гончарный круг или отремонтировать часы. Рассказывали, что они — беженцы, что где-то далеко, за Большой рекой, их народ терпит страшные бедствия, и тех немногих, кто несколько десятков лет назад добрался сюда на лодках, можно считать счастливчиками.
- Может, именно их пошёл спасать от чего-то полководец Грай? — спрашивал Гаэтано.
Однако, судя по карте, Фиолетовая страна, где жил народ Мигунов, была намного ближе, чем тот путь, которым ходил Дан, и где, по словам Римола, добывал он серебро и чудесный Граев песок.
К тому же, сами Мигуны говорили, что народ их миролюбив, что среди них встречались оружейники, но никогда не было полководцев, этим-то и воспользовалась жестокая нынешняя правительница Фиолетовой страны. Так уж совпало, когда у Болтунов наступило Второе Благоденствие, у Мигунов пришла чёрная пора, и длилась она до сих пор. Загорелая женщина в фиолетовом платье поверх кожаных штанов, подковавшая лошадям Бэрка все восемь ног, рассказала, что от родственников у них нет вестей, что живут там, скорее всего, впроголодь, налоги непомерны, а надежды на лучшее — никакой. Старая ведьма всех держит в страхе.
- Почему же она не преследует вас, почему не захватила земли здесь, за рекой? — поинтересовалась Лувис. — Здешняя бывшая правительница уже не сможет защитить ни вас, ни Болтунов! Путь открыт для злой колдуньи.
- Не знаю, сестрица, не знаю, может, река ей мешает, — пожимала плечами Мигунья. — Сюда она ни разу ещё не сунулась. То ли договор у них был какой, то ли речные воды ведьме не по нраву…
- А почему весь ваш народ не пошёл сюда? Земли, вроде, много…
Женщина заморгала ещё чаще.
- Не наша ведь земля-то, чужая…
За труд она взяла с хозяина одну малую золотую розу и ушла, толкая по розовой брусчатке тележку со своим нехитрым инструментом, а Лувис, глядя ей вслед, всё гадала, чем же Фиолетовая страна, по слухам, сухая и скалистая, Мигунам дороже, чем орошаемая сотней рек и ручьёв страна Стеллы. Здесь лучше, здесь красиво, здесь всё растёт и цветёт, и нет никакой злой ведьмы!
Но воспоминания о тёмном своде Пещеры, о золотистых облаках, желтоватой траве, рёве драконов, мелких волнах на поверхности Срединного озера и башнях Радужного дворца на какой-то крохотный миг вдруг встали перед ней, и она поняла, что имела в виду грустная Мигунья.
Другими были люди с Зелёных полей. Так назывался край вверх по реке, на правом её берегу, гораздо дальше отсюда, чем Фиолетовая страна. Немногочисленные путешественники оттуда ходили сюда на больших лодках с парусами и привозили свои товары — другие ткани, другие фрукты, другие сыры. Всё это, конечно, отличалось от местного добра либо цветом, либо вкусом, либо запахом, но было понятно, что в Зелёных полях люди живут приблизительно так же, как Болтуны. Их никто не тиранил, они возделывали плодородные земли и разводили скот.
Те несколько мужчин из Зелёных полей, которые прибыли сюда для торговли, одеты были по-разному, не отдавали предпочтения какому-то одному цвету, в отличие от Болтунов и Мигунов. И ткани они продавали разные. Лувис захотела купить себе и брату что-нибудь синее, ведь именно этот цвет они носили большую часть своей жизни. Но Гаэтано, как ни странно, наотрез отказался от «синего барахла» — должно быть, не хотел лишних напоминаний о прошлом, а сама она вынуждена была ограничиться одной только синей косынкой. Хотелось синее платье, чтобы ходить как дома, но много денег тратить было нельзя — здесь наша компания ещё могла попасться на глаза кому-то из своих, из окрестностей Розового дворца, и живущая не по средствам Подземелица дала бы новую пищу для разговоров. Понятное дело, Бэрк продал дом, значит, денежки у него теперь были, но ведь он достраивал лодку, а это большие траты. Сколько золота вынесли Зула и Лувис из сундуков волшебницы до того, как во дворец пришли жители деревни, лучше бы никому не знать. Считалось, что обе они к деньгам вообще не подходили.
Две недели назад Бэрк вернулся в родную деревню. Он приехал в большой повозке и привёл ещё одну лошадь. К его приезду Лувис и Гаэтано подготовились, как было условлено. Прибрались в доме, вещи, которые не понадобились бы новым хозяевам, раздали соседям, а то, что Бэрк собирался взять с собой, уложили в ящики. Что было в самом большом, соседи не знали, но поговаривали, что туда жеребёнок поместился бы. Обычно не очень болтливый Гаэтано намекнул кое-кому в деревне, что Бэрк изобретает новый механизм для управления парусами, но показывать его никому не хочет, пока не опробует. Многие поверили.
Селяне с любопытством наблюдали, как друзья, Титус и Носатый Таль, помогали Бэрку грузить поклажу. Ещё несколько парней хотели подойти помочь, но Бэрк заявил, что в ящиках хрупкий груз, и близко никого не пустил. Самый большой ящик водрузили на первую повозку и тщательно закрепили верёвками. Потом вынесли из дома и погрузили прочие вещи. Бэрк пожал руки друзьям и взял вожжи первой повозки. Ко всеобщему удивлению, Зула, одетая как в дорогу и с тюком наперевес, пришла в сопровождении мачехи. Не говоря ни слова, она уселась на вторую повозку рядом с Подземельцами.
- Ты-то куда? – удивились провожавшие.
- Об отце поспрашиваю, может, кто что слышал, - ответила дочь Дана, и это объяснение удовлетворило односельчан.
Вот и ехали теперь вчетвером, Зула и Бэрк управляли лошадьми днём, Лувис и Гаэтано их сменяли ночью, а ещё по ночам делали остановки в полях, подальше от населённых мест, и, не зажигая огня, в кромешной темноте открывали огромный ящик.
Чем дальше ехали, тем менее розовым становилось всё вокруг. Хлопок в полях был белее, песок, берега реки, стены домов и одежда – всё становилось более многоцветным. Уже несколько раз Лувис находила голубые, жёлтые и чисто белые цветы. Розовый край оставался позади, ещё день – и они приедут в последний посёлок, а вернее, целый город страны Стеллы, стоявший у места впадения реки Розовой в Большую реку.
Этот форпост носил название Первая Роза. В соответствии с названием он был нарочито розовым. Должно быть, как сказал Гаэтано, чтобы путники не забывали, в какую страну попали. Несмотря на то, что здесь уже не было розового цвета в почве, растениях и камнях, дома строили розовыми, в этот же цвет красили и одежду, и все предметы обихода. Селение напоминало укреплённый город, центр его был окружён каменной стеной, в которой, впрочем, было множество ворот и калиток, не закрывавшихся даже на ночь. Северная часть стены стояла над обрывистым берегом, а с запада, юга и востока во все стороны разрослась слобода. Прогулявшись по Первой Розе, Лувис не могла не подивиться, как сильно этот городок похож на Город Семи владык у неё дома. Люди вели здесь бурную деловую жизнь – с утра до вечера работали ремесленники, дымили небольшие заводы, шла бойкая торговля. Приезжих было – хоть отбавляй!
Именно здесь, где так легко затеряться в разношерстной толпе, путники должны были встретиться с Римолом. Покинув дворец, он собирался ночами идти через лес к истоку Розовой реки, сделав при этом крюк, потом вдоль её русла, в то время как Бэрк и его спутники ехали по прямой и кратчайшей дороге, но пути должны были сойтись в Первой Розе. Даже если старейшины двух деревень отправили письма в другие сёла страны с описанием примет убийцы (парень как парень, по правде сказать, только челюсть чуть выступает), действие это было простой формальностью. Кто опознает Болтуна в стране Болтунов, а тем более – кто опознает Болтуна в городе, битком набитом и Болтунами, и приезжими?
Бэрк привёл повозки на постоялый двор, снял две комнаты – одну для себя и Гаэтано, другую для девушек, и осведомился, не спрашивал ли их кто-нибудь. Оказалось, никто не спрашивал. Потом вчетвером перенесли свой большой – пребольшой ящик в одну из комнат (помочь никого не просили, сказали, что сами). Далее Зула приступила к привычным расспросам об отце и получила привычные ответы: да, здесь знают Дана из края, что у Проклятого дворца, да, он проезжал здесь несколько месяцев назад, со всеми разговаривал, всем рассказывал, что собирается набрать чудесных маков. Был таков. Впрочем, всё это Бэрк тоже выспросил, когда приезжал сюда один, и Зуле передал.
Оставалось одно – идти вверх по Большой реке и дальше, искать Дана, куда бы он ни отправился.
Лодка Бэрка ещё нуждалась в отделке. На следующий день он взял с собой Гаэтано и отправился на верфь, а Зула и Лувис остались в городе. Зула бывала здесь раньше, отец брал её с собой, когда готовил лодку к большому плаванию. Она показала подруге стену – высокую, настоящую крепость. Подняться на неё можно было за плату. Оттуда открывался вид на дельту – Розовая, впадая в Большую реку, расходилась на три рукава. Даже на большом расстоянии было видно, какие бурные там водовороты и как отличается цвет воды в двух реках. У места впадения Розовой реки Большая становилась будто лиловой, но потом отражение синевы неба поглощало розовые воды полностью, и вот уже далеко-далеко на юг река текла синей, как ей и полагается.
Правда, о том, что реке полагается быть синей, Лувис не знала. Она впервые видела слияние двух крупных рек и любовалась красотой. Верхний мир вновь удивлял её.
И верфь, и порт отсюда тоже были видны. Лодки – большие, маленькие – ощетинились мачтами. Лувис знала, что лодка Бэрка большая, больше, чем та, на которой ходил Дан. Там будет просторный трюм, в который должен свободно поместиться не только весь экипаж и провиант, но и обитатель большого ящика.
Подруги молчали, разглядывая дали. Лувис было не очень удобно на солнце, она слегка надвигала косынку на брови, но свет уже не так беспокоил её. Гораздо сильнее беспокоило, что Римол до сих пор не добрался до Первой Розы, а ведь у него был месяц, чтобы преодолеть этот путь! За этот месяц волшебный Граев песок из мешочка был израсходован наполовину, и у рыскаря, что так терпеливо сидел в ящике, оставалось всё меньше шансов выжить. Весь месяц Лувис и Гаэтано понемногу поили чудовище жидким серебром. Серебро брали где придётся. Сначала Лувис попросила безнадёжно влюблённого в неё Титуса помочь ей в беде, суть которой она объяснить не может, и парень где-то откопал для неё несколько предметов старинного столового серебра. Потом Бэрк прислал с дороги кое-какие серебряные вещицы. Теперь вот в пути во время остановок кто-то один из них ходил на рынок и покупал что-нибудь серебряное. Чем крупнее было селение, тем проще с серебром. На большом рынке никто не спрашивал, кто они такие и на что им серебряные вещи. Здесь, в Первой Розе, сразу же купили гору недорогих серебряных побрякушек. Но песок! Песок неумолимо заканчивался. Если в ближайшие дни, когда лодка будет готова, они не выйдут в плавание и не найдут спрятанный Даном песок, зеркальное чудовище погибнет.
Всё это роилось в голове Лувис, когда она, стоя на крепостной стене Первой Розы, вглядывалась в речную даль. Гибель чудовища, с одной стороны, станет гарантией безопасности Дана, если он, конечно, ещё жив, – никто не проговорится, что он помогал растить рыскаря. С другой стороны, жажда Римола спасти своего страшного питомца и однажды отправиться на нём в полёт нашла отклик в её сердце.
- Эй, подружки! Это ваш красавчик лоцмана искал? – прервал молчание подруг звонкий женский голос.
Обе девушки обернулись. Перед ними стояла примечательная особа. Невысокая, сухощавая, смуглая, с выпуклым лбом, крючковатым носом и близко посаженными круглыми чёрными глазами, она была явно не здешняя уроженка, но и на Мигунью не похожа. Из-под пёстрого полосатого платка, повязанного набекрень, выбились кучерявые тёмные волосы, поверх узкого зелёного комбинезона был надет короткий пышный розовый сарафан с тугим синим поясом, на руках и босых ногах поблескивали медные браслеты, в каждом ухе по пять серёг – колец. Губы и щёки выглядели краснее, чем обычно жалует мать-природа. Трудно было понять, сколько ей лет.
- Опять она, - пробормотала Зула, и ответила пёстрой женщине:
- Нет, не наш.
- А, ну смотрите. Если что, я живу в слободке красильщиков, имя - Ианира Джюс. Меня там все знают.
- Не дождёшься, - пробурчала Зула, но Ианира Джюс уже развернулась на голых пятках и пошла по розовой стене вдоль бойниц, покачивая бёдрами.
- Это кто? – выдохнула Лувис, опомнившись от изумления. Она никогда не видела так близко женщин, по которым сразу понятно, что они «из этих».
- Она думает, что она лоцман. Знаешь, кто такой лоцман?
- Нет.
- Это человек, который хорошо знает все банки, все пороги на реке, и помогает другим их проходить. За плату, конечно.
- Что, губы при такой работе обязательно красить?
- А как же, они вместо маяка на воде.
И обе расхохотались.
По дороге на постоялый двор Зула рассказала, что уже видела эту женщину, когда бывала здесь с отцом. Дан от услуг лоцмана, конечно, отказался, но с этой особой пропустил стаканчик или два, чем вызвал негодование дочери, пообещавшей рассказать всё мачехе. К удивлению девушки, Ианира Джюс к концу вечера нашла судовладельца, которому понадобились её услуги, и на следующее утро ушла с ним в плавание. Хозяин таверны, где они тогда ужинали, поведал, что не все путешественники решаются нанимать женщину, но в сезон, когда хорошие лоцманы нарасхват, Ианира тоже находит работу, и ещё никто на неё не жаловался. Она ведёт лодки вверх до самой Аффиры, а иногда даже и по Аффире, хорошо знает обе реки и берёт недорого.
И Зула, и Лувис про себя решили, что такой лоцман, как Ианира Джюс, и близко не подойдёт к лодке Бэрка.


20 глава. Карты, деньги, разъярённый рыскарь.

Постоялый двор, где остановилась компания, назывался «Розовая ладья». Трёхэтажное здание расположилось среди многочисленных пекарен, лавок с продовольствием и винных погребков, откуда выглядывали бойкие хозяева и зазывали прохожих отведать их лучший в мире товар. Вдоль всей улочки стояли лотки и столики, за которыми что-то ели, во что-то играли, болтали, смеялись, ссорились и скандалили. Лувис в этом городе чувствовала себя по-новому. Это было ощущение молодой воли, свободы, вседозволенности. Непривычно было оказаться в такой сутолоке после размеренной деревенской жизни, где её окружали столь немногие близкие друзья.
Поскольку днём здесь было шумно, а ночью куда тише, подруги решили, что Тагиру надо будить и поить серебром в светлое время суток. Они нашли мясную лавку, купили добрый кусок свежего мяса и отправились потчевать своего питомца.
Со времени нашей последней встречи Тагира мало изменилась, разве что в весе прибавила. Ящик пока не был ей мал, и она терпеливо сидела в нём, так, как на прощанье велел ей Римол. Он сказал:
- Тагира, это Зула, дочка Дана. Ты помнишь?
И рыскарь повторил:
- Это Зула, дочка Дана. Ты помнишь. Здравствуй, Зула, как дела у Дана?
Римол продолжал:
- Тагира должна слушаться дочку Дана и её друзей.
И рыскарь повторил:
- Тагира должна слушаться дочку Дана и её друзей.
И теперь каждый раз, когда открывали ящик, скрипучим голосом ящер интересовался у друзей, как они поживают, какая сегодня погода, как дела у Дана. Потом следовала трапеза из сырого мяса и серого хлеба, а после Тагира пила серебро. Если дело происходило поздно ночью на пустынной дороге, Лувис или Гаэтано говорили ящеру:
- Ты можешь выйти и погулять.
Рыскарь спрыгивал с насеста, на котором сидел в своём ящике, делал несколько прыжков по дороге, раскрывал тонкие чешуйчатые крылья, словно собираясь взлететь, но не взлетал. Тагира смотрела в небо, тянула к нему свою уродливую голову, вдыхала ночной воздух огромными ноздрями, потом поворачивалась к людям и ждала указаний. Такое послушание и нравилось друзьям, и пугало их. Гаэтано иногда подходил к Тагире и гладил её по жуткой морде с острым зубастым клювом, по узкому лбу и небольшим рожкам. Она ласкалась к нему, касалась крылом его плеча и заглядывала в глаза. Зула старалась поменьше общаться с монстром. Что касается Бэрка, то он предпочитал делать вид, будто вовсе забыл, что за груз у них в ящике, и участвовал только в его погрузке. Он до сих пор не мог опомниться от ужаса, который испытал, услышав рассказ Зулы и Лувис об их ночном приключении в канун праздника Второго урожая. Он и сам не понимал, как позволил уговорить себя принять участие в этой авантюре – спасении зеркального ящера. Наверно, только трусость его и выручила: попытался сделать вид, что ему вовсе не так страшно, как на самом деле. Бэрк очень надеялся, что Дан найдётся где-нибудь на полпути, и тогда всё кончится. Дан снова отправится в своё путешествие, а он, Бэрк, – в своё.
Когда Лувис и Зула вернулись в «Розовую ладью», они поднялись в свою комнату, заперли за собой дверь и открыли ящик. Сонная Тагира с их разрешения спрыгнула с насеста и проскакала по комнате несколько кругов на своих когтистых, почти птичьих лапах. Они не просили её вести себя потише – во всём здании и на улице стоял невообразимый гам. Никто не стал бы жаловаться, что в комнате на втором этаже постояльцы принялись скакать да прыгать. Лувис навела чистоту в ящике, пока Зула нарезала сырое мясо и готовила серебряное питьё. Волшебного песка становилось всё меньше и меньше.
Ящер поел, выпил зеркальную микстуру и уселся на кровати между девушками. Тагира смотрела по очереди то на одну из них, то на другую, раскачивалась, проявляла беспокойство и как будто не находила то, что искала.
- Ну, что тебе? Кого потеряла? – спросила Лувис, зная, что рыскарь может и не ответить. Так и было, Тагира молчала какое-то время, потом вдруг прошуршала:
- Болит!
- Что болит? Тебе больно? Ты ударилась? Заболела?
Ящер приблизил к Лувис чешуйчатую морду и коснулся её уха.
- Болит!
- Где болит, Тагира? Здесь болит? – спросила её Зула и показала на своё ухо.
- Где болит, Тагира, здесь болит, - отозвался рыскарь, по-прежнему касаясь правого уха Лувис, чуть не кусая его.
- Лувис, у тебя ухо болит? Она что, твою боль чувствует? – удивилась Зула.
- Да нет, не болит у меня ничего, - Лувис на всякий случай прислушалась к своим ощущениям, вдруг ящер почувствовал какой-то её недуг, о котором сама она пока не догадывается.
- Нет. Не болит у меня ничего. Давай-ка залезай обратно и сиди тихонечко. Ночью мы тебя выпускать не будем, ночью здесь должно быть тихо. Потерпи ещё чуть-чуть, совсем скоро можно будет гулять на воле!
Лувис поглаживала рыскаря по лопаткам между крыльями. Зеркальные пластинки – чешуи были твёрдые, гладкие, холодные, не верилось, что это поверхность тела живого существа.
Ящер всё не спешил подчиняться и лезть обратно в ящик. Такое было с ним впервые. Тагира теперь смотрела то на Лувис, то на дверь, то на Лувис, то на дверь.
- Ты ждёшь кого-то? Кого ждёт Тагира?
- Тагира с нетерпением ждёт своего друга Дана, Тагира с нетерпением ждёт своего друга Римола, - проскрипел рыскарь, но эти слова подруги слышали часто, ящер говорил их словно автоматически, не задумываясь.
Еще пару минут Тагира как будто сомневалась, оставаться ей в комнате или прятаться в ящик, потом опять ткнулась носом в ухо Лувис и запрыгнула в своё убежище.
- Потерпи ещё немного, мы скоро отплывём, у тебя будет гораздо больше простора, - сказала ей на прощанье Лувис. Вдвоём с Зулой они закрыли ящик тяжёлой крышкой и заперли его на замок.
Вышли из комнаты, заперев её на ключ, и спустились на первый этаж, в большой обеденный зал при постоялом дворе, где можно было заказать ужин и подождать своих. Вечерело, Бэрк и Гаэтано должны были вскоре вернуться. Подруги попросили для себя винограда и слив и договорились с хозяйкой, что, как только придут с верфи их спутники, им подадут жаркое, сладкий пирог, гору зелени и кувшин слабого грушевого вина.
- Что это с нашей птичкой, что она переживает? – спросила Зула, разглядывая немногочисленную публику.
- Посиди в ящике, сколько она сидит, тоже переживать будешь, - отозвалась Лувис.
Они прождали около получаса. В зале прибавлялось народу, были здесь и Болтуны, и Мигуны, и люди с Зелёных полей, и ещё кто-то, Шестилапый их разберёт. Никто не присматривался к необычной внешности Лувис, как это было там, в краю Проклятого дворца. Очень уж разнообразный люд наполнял Первую Розу, и бывшей принцессе это нравилось.
Мимо девушек прошла хозяйка:
- Вон ваши парни возвращаются. Несу жаркое.
Гаэтано и Бэрк вошли в обеденный зал. Вернее, не так. Гаэтано влетел в обеденный зал, словно кто-то направил его, как пушечное ядро, и чуть не врезался головой в стойку, за которой слуга протирал глиняные кружки. Бэрк вошёл за ним, кулаки сжаты, выражение лица – как у разъярённого быка.
Лувис вскочила.
Бывший король, увидев сестру, бросился к ней с криком:
- Лувис! Лувис! Скажи ему! Скажи Бэрку! Он не имеет права меня бить!
Правое ухо Гаэтано имело густо малиновый цвет, мочка была надорвана и кровоточила. Лувис обняла брата, и он заплакал у неё на груди.
- Он не имеет права меня бить, он – никто! – всхлипывал мальчик. – Он – селянин, а я… Я….
- Ну, кто ты? Кто ты здесь? Король? Щенок ты неразумный, Граев подкидыш… Я с тобой вожусь, уму-разуму учу, сколько ты у меня в нахлебниках сидишь – я тебя попрекнул хоть раз? А ты что? – закричал Бэрк.
- Он не имеет права меня бить! – плакал Гаэтано. – Я требую, сестра, скажи ему немедленно: он не имеет права меня бить!
- Имеет, - Лувис взяла брата за плечи и посмотрела ему в глаза. - Что натворил?
Мальчик смолк, только дрожал и всхлипывал.
Люди в обеденном зале притихли и наблюдали за этой сценой. Хозяйка и слуга, принеся горшок жаркого, миски и ложки, встали возле их стола и слушали.
Бэрк оглянулся и смутился.
- Да с картёжниками связался, - пояснил он. - Деньги проиграл. А я говорил – не смей даже близко подходить. Мало ли какой народ околачивается, поиграть предлагает, не всем же верить…
Он сел за стол, взял ложку и начал накладывать еду себе в миску.
Люди удовлетворённо загудели, закивали головами и вернулись каждый к своей трапезе. Слуга ушёл и вернулся с кувшином вина. Хозяйка взяла Гаэтано за руку:
- Идём, деточка, со мной, тётя Цилла тебе ушко вымоет и холодную тряпочку даст. Старшего братца слушаться надо. А вы кушайте, кушайте. Остынет.
Она сделала Лувис жест не ходить за ними и увела мальчика.
Лувис вернулась за стол. Бэрк демонстративно уплетал жаркое, громко прихлёбывая, запивал вином и не смотрел на неё.
- Не перестарался ты? – спросила Зула.
- Нет.
- Может, он не знал? Может, не понял, что за люди и что им надо, а ты с кулаками. На ребёнка.
Лувис молчала. Бэрк прожевал кусок мяса и сказал:
- Он знал. Я ему объяснил, кто это такие. Еще в пути попадались, в деревнях. Три дня назад только говорил: люди дурные, играют нечестно, карты у них краплёные, таких только балбесов, как ты, дурят. Не смей, говорю, близко подходить. А сегодня оставил его возле лодки, сам пошёл потолковать насчёт каната нового покрепче, леер протянуть. Хорошо, женщина одна добрая сказала: смотри, говорит, к парнишке твоему там кто-то пришёл. Возвращаюсь – Граевы портянки! Сидит вокруг него целая компания, один, который за главного у них, говорит: тяни, малец, карту, нам не показывай, клади обратно! Помешал – помешал. Ну что, мол, эту карту ты вытянул? Ах, эту? А плати, малец, деньги! А малец и платит! И к моему приходу аж две розы отдал!
Он поднял наконец голову и поглядел на девушек.
- Чего сидите? Ешьте-пейте. Нам пока есть чем платить за ужин. Не всё проиграли.
Зула налила себе и Лувис вина, положила в миски жаркое из горшка. Стали есть. Хозяйка привела Гаэтано, посадила за стол. У правого уха он держал влажную тряпку. Он больше не плакал, но тяжело, со всхлипами, вздыхал. Цилла посмотрела на мрачные лица девушек и сказала:
- Карты – скверное дело, до добра не доведут, а деток воспитывать надо. Иначе на шею сядут. Кушай, деточка, кушай.
Она погладила мальчика по плечу и ушла.
Гаэтано ни на кого не смотрел.
- Болит? – спросила Лувис.
- Я не хочу есть.
- Ну и иди отсюда. В комнату ступай, деточка, - отозвался Бэрк.
- Он не имеет права мне приказывать. Я не буду с ним в одной комнате спать, он ненормальный. Сестра, можно, я у вас в комнате переночую?
- Иди, - Лувис отдала ему ключ.
Гаэтано ушёл, и было слышно, как в коридоре наверху звякнул ключ в замке.
Люди вокруг уже забыли о семейной сцене, свидетелями которой стали. В самом деле, ничего особенного не произошло – подросток ослушался старшего брата, за что получил по уху. Дело житейское, с кем не бывает. Вокруг стоял гомон, кто смеялся, кто напевал, а за одним из столов молодая женщина заиграла на лютне, и несколько человек придвинулись к ней поближе.
Лувис решила, что с братом поговорит завтра. Бэрк обошёлся с ним, конечно, жестковато, но в этом чужом мире он – их опора и защита. Он знает правила, он знает порядки, он хотел как лучше. Что было бы, если бы брат проиграл ещё больше денег? Они не бедствуют, конечно, но и деньги не куют, и ещё неизвестно, какое будущее их ожидает.
Бэрк, впрочем, не выглядел удовлетворённым, он вообще не выглядел как человек, который знает, что правда на его стороне. Уже несколько минут он сидел, молча глядя куда-то перед собой. Лицо его больше не было рассерженным – наоборот, он казался смущённым и расстроенным.
Наконец, он отодвинул приборы и встал из-за стола.
- Ты куда? – спросила Зула.
- Не могу я так.
Бэрк пошёл наверх, и через некоторое время девушки расслышали, как он постучал в комнату и крикнул:
- Открой, слышишь?
Звякнул ключ в замке.
Лютнистка заиграла что-то быстрое, как будто танцевальное. Многие узнали эту мелодию, приветствовали её радостными криками, стали хлопать в такт и притопывать ногами, а два старичка в деревянных башмаках даже встали и начали приплясывать под общие аплодисменты.
Ещё немного – и обеденный зал превратился в танцевальный. Люди плясали прямо около своих столов. Лувис и Зула ещё некоторое время посидели, послушали музыку, потом решили, что неплохо было бы прогуляться перед сном. Всё равно здесь не уснёшь, пока народ гуляет.
- Позовём их? Наверно, уже помирились, - предложила Зула.
- Давай.
Поднимаясь по лестнице, девушки почувствовали, что дом как будто дрогнул от удара. Должно быть, танцующие снесли стол или ещё что тяжёлое. Подойдя к своей двери, услышали вдруг звон битого стекла.
Они переглянулись.
- Это не снизу!
Ещё грохот и ещё звон. Внизу это явно не слышали, плясали.
Распахнули дверь.
После ярко освещённого зала Зула ничего не увидела в комнате, где не горело ни одного огня. Зато увидела Лувис.
В комнате всё было перевёрнуто вверх дном, ящик, в котором прятали ящера, валялся на боку. Окно было разбито. На полу посреди комнаты лежал Бэрк, и у него на груди сидел рыскарь. Морда Тагиры была возле самого его лица. Гаэтано тащил ящера за шею, за голову, за крылья, но не мог сдвинуть с места. Рыскарь издавал клокочущие звуки, разевал зубастый клюв и произносил слово – «Болит! Болит! Болит!»
- Лувис, помоги, помоги, пожалуйста! – увидел её Гаэтано. – Она меня не слушается!
Сестра захлопнула дверь и бросилась к ящеру:
- Тагира, дорогая, солнышко, уже не болит! Это же Бэрк, он наш друг, он наш брат! Он друг Дана!
Тагира отвлеклась от своей жертвы и повернулась к Лувис:
- Бэрк – не друг Дана.
- Друг, друг, ещё как друг! Они лучшие друзья! – присоединилась к подруге Зула, едва проморгалась. – А я – дочка Дана. Ты помнишь, Тагира, я – Зула, дочка Дана. Бэрк мой друг. Слезь с него, отпусти его. Мы тебе ещё мяса принесём.
- Болит! – сказала Тагира и посмотрела на Гаэтано.
- Уже не болит! Слезь с него, пожалуйста! Тагирушка, милая, отпусти его! Он больше так не будет, он нечаянно! У меня уже ничего не болит! Отпусти его, он мой брат!
Гаэтано стал гладить ящера по голове, по крыльям, которые он то расправлял, то складывал, по морде с тупым зубастым клювом.
Бэрк меж тем едва дышал и, кажется, уже начинал задыхаться.
Рыскарь ещё раз приблизил морду к лицу Бэрка, произнёс: «Болит!» и спрыгнул на пол.

 Отправлено: 16.02.23 18:43. Заголовок: Граев подарок. Част..

Граев подарок.

Часть 1. Розовая страна.

21 глава. Король и ящер.

- Ну и буйный же нрав у вашего парня, а по виду и не скажешь, - рассуждала хозяйка постоялого двора Цилла, глядя, как её муж вставляет новые стёкла вместо тех, что постояльцы разбили вечером. - Вы не обижайтесь, но сегодня к ужину я вам вина не подам. И вчера на стоило. Он, небось, на верфи пропустил стаканчик-другой, потому и мальчика побил, а здесь ещё добавил. Сколько имущества попортил, ммм!
- Мы же за всё заплатили, - подала голос Зула. – Если мало, скажите, сколько надо, мы добавим.
- Я ваш кошелёк впредь поберегу. Не наливай мужчине лишнего, будет хороший мужчина. Запомни!
- Спасибо, запомню.
Хозяева ушли, Зула вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Зеркальный ящер в ящике тихо спал, ничем себя не выдавая.
Вчера, едва удалось уговорить Тагиру слезть с груди Бэрка, они вместе с Лувис и Гаэтано поставили ящик как следует, лаской, поглаживаниями, увещеваниями упросили её занять место на шесте, сунули кусок мяса и закрыли крышку. С тех пор Тагиру не было слышно. Чтобы не беспокоить её лишний раз, спать все четверо ушли во вторую комнату, заперев эту на ключ.
Бэрк пострадал не сильно, несколько синяков. Опасались, что у него сломаны рёбра, но, отдышавшись, он сообщил, что в груди боли не чувствует. Гаэтано плакал у него на плече, проклинал себя, своё правое ухо, свою корону и всех картёжников на свете. Он поклялся, что никогда в жизни ни с кем не будет играть на деньги и ни к одному картёжнику на берегу не подойдёт.
Когда все покаялись, проревелись и попросили друг у друга прощения, пришла пора выяснить, что же всё-таки произошло.
Девушки вспомнили, что ещё до ужина вчера ящер встревожился, лез к правому уху Лувис и говорил: «Болит», хотя у неё-то ничего не болело. Гаэтано поведал, что, поднявшись в комнату после ссоры, услышал внутри ящика шум, как будто Тагира просилась на волю. Такое было впервые, и он решил её выпустить, чтобы она успокоилась, сел рядом с ней и принялся гладить по голове, а она заглядывала ему в глаза.
- Ты, может, что-то ей рассказал? Пожаловался? – спрашивала сестра.
- Да нет же! Она и так была сама не своя. Тянула голову к моему уху и говорила: «Болит!»
- Так что же, получается, она узнала, что я тебя ударил, ещё до того, как мы вернулись? – говорил Бэрк.
- Получается, что так, - вздыхал Гаэтано.
Когда Бэрк, которого заела совесть, отправился поговорить с мальчиком, рыскарь набросился на него, едва он вошёл в комнату. Парень оборонялся, пытался защищаться мебелью, Гаэтано оттаскивал ящера за хвост и крылья, но тот мягко отодвигал его и всё старался либо боднуть, либо укусить Бэрка, либо побить его лапами и крыльями. Наконец Бэрк поскользнулся и растянулся на полу, тут-то обе девушки и вбежали в комнату.
На их счастье, из-за шума внизу никто не узнал о случившемся. По версии, рассказанной ими хозяевам, Бэрк продолжил выяснение отношений с братом, снова его поколотил, обе сестры заступались за ребёнка, вышли из себя и побили Бэрка, а он сгоряча запустил стулом в окно. Потом все помирились, семья есть семья, в семье ещё и не такое бывает.
Зула и Бэрк вновь припоминали и пересказывали всё, что они знали о рыскарях с детства. Рыскари чувствуют друг друга – но только не этот рыскарь, так говорил Римол. Тагира, мол, что-то вроде калеки, она не связана со своими сородичами, они не чувствуют её, потому и бросили умирать ещё крохотным детёнышем.
- Это просто удача, что она с ними не связана. А то целое полчище слетелось бы мстить мне за твоё поруганное достоинство. Слышишь, величество? – говорил наутро Бэрк, когда после завтрака они вчетвером шли на верфь спускать на воду лодку.
- Удача, не то слово, - соглашался Гаэтано. Мальчик держал Бэрка за руку и старался шагать так же широко, как и он. Как испугался он вчера, когда зубастый ящер размером с жеребёнка едва не растерзал его старшего друга! Обида и фиолетовое ухо не стоили такого большого горя.
- Но ты простил меня? – спрашивал Бэрк с тревогой. – Ты не думай, я не из-за ящера, я сам вчера потом так расстроился…
- Простил, - улыбался Гаэтано. Он и правда простил, и был рад этому. Его затаённую злобу на Бэрка чувствовал бы рыскарь.
- Выходит, - рассуждала Лувис, - она чувствует связь между людьми. Она чувствует, кто кого любит, кто с кем в ссоре, кто кого побил. Гаэтано был с ней ласковее всех, она чувствует его на расстоянии, почувствовала вчера его боль, и показывала, что случилось, не на тебе, а на мне. Помнишь? На моём ухе!
- Потому что ты его сестра, а не я. Ты с ним связана. Она это всё понимает. Ей и слова не нужны – кто кому друг, кто кому дочь… Без нас знает! – заключила Зула.
Весь день друзья провели на верфи, к обеду лодка Бэрка была спущена на воду. Это было ладное судно с весьма приличным водоизмещением, но небольшой осадкой. На ней можно было совершить дальний путь вверх по реке на одних только парусах и даже против ветра (хотя с попутным ветром, конечно, лучше), а ещё у неё было шесть больших вёсел, по три с каждого борта, которыми следовало бы воспользоваться в крайнем случае.
Лодке полагалось название. В голове Бэрка вертелось одно женское имя, но он скорее откусил бы себе язык, чем признался бы, что хочет дать это имя своей ненаглядной новой лодке. Едва её спустили, Бэрк и двое помогавших ему мастеров продемонстрировали всем, кто был не прочь посмотреть, маневренность нового судна. Гаэтано был в восторге – небольшой домик, крепенький такой, округлый, а кружился на воде, словно танцевал. Он порхал как бабочка, повинуясь мачте, вёслам и рулю.
- С виду неуклюжая постройка, а какая шустрая, - удивлялась Лувис.
- Как Шестилапый, - отвечал её брат.
- Как кто? – кричал Бэрк, подводя кораблик к причалу.
- Ну помнишь, зверя я вырезал из сосны. Водятся у нас такие. Шесть лап. Вот как эти шесть вёсел, - объяснял Гаэтано, наматывая конец на кнехт (он сам так это называл и очень собой гордился).
- А что, это идея. Сильные звери, говоришь?
- Сильные. И быстрые.
- Хитрые, а в хозяйстве, если приручить, годны и на пашню, и в упряжку, - добавила Лувис.
- Значит, так и назовём. Завтра купим краски и на борту напишем.
- Что напишем? Шестилапый? – восхитился Гаэтано.
- Да. Шестилапый.
- Теперь нам только дракона не достаёт, совсем как дома будем, - засмеялась Лувис.
Бэрк помрачнел. Уж что-то, а дракон у них имелся. Свой собственный, домашний, жаль только, что не вполне ручной.
Обедали в тот день прямо на берегу тем, что взяли с собой. К вечеру пошли обратно в город. Им оставалось кое-что доделать на «Шестилапом», закупить провиант, и хоть послезавтра на рассвете можно выходить на реку. А Римола всё не было.
- А вдруг он уже там? Сейчас придём в «Розовую ладью», а нам скажут: вас тут парень какой-то ждёт, - выразил надежду Гаэтано.
- Вот бы, - поддержала его Зула. – Пусть сам со своим птенчиком договаривается.
- Зула, Тагира – не птица, она ящер. Почему ты называешь её птенчиком?
- Да уж больно миленькая, - засмеялась девушка, и все подхватили её смех.
По дороге домой Бэрк шёл рядом с Лувис и расспрашивал её, как они в Пещере управляются с драконами. Девушка объясняла, что дракончиков приручают маленькими, нет у них никакой зеркальности и общего разума, и вообще они довольно умны, только совсем не разговорчивы.
Гаэтано шагал рядом с Зулой. Он набирался решимости и наконец спросил:
- Ты можешь купить мне одну вещь?
- Какую?
- Колоду карт.
Зула остановилась и поглядела на него как на сумасшедшего.
- Ты опять? Тебе мало? Хочешь ещё один весёлый вечер? Ты же так торжественно клялся! Какие слова говорил! Прямо по-королевски!
- Ты не поняла! Я не собираюсь связываться с картёжниками – это раз. Я не собираюсь играть на деньги – это два. Мне нужна одна колода этих самых карт – красивых таких, с картинками. Я хочу попробовать сделать одну вещь.
- Какую?
- Я тебе покажу обязательно! Сестре и Бэрку тоже потом покажу, когда всё получится. Но если я у них карты попрошу, они меня и слушать не станут.
- Ну, объясни. А то не куплю.
- Ну вот, значит, купишь, - мальчик улыбнулся. Зула заинтересовалась, Зула сдалась.
На постоялый двор они вернулись чуть позже, чем их спутники.
В «Розовой ладье» наших четверых друзей никто не ждал и никто не спрашивал, увы.
После ужина Бэрк и Лувис остались в зале, чтобы послушать музыку (вина им сегодня не дали, как и грозились), а Гаэтано и Зула пошли кормить и поить Тагиру. Как только мальчик открыл ящик, рыскарь спрыгнул с насеста к нему в объятия, чуть не расцарапав его ноги своими огромными когтями. Ящер обнимал Гаэтано крыльями и тёрся страшным носом о его щёки.
- Ну всё, всё, Тагира, я понял, я тебя тоже люблю, я тоже соскучился, давай делом заниматься.
Делом заниматься, по правде говоря, начала Зула. Она расплавила для Тагиры серебро, напоила её, накормила мясом с хлебом и прибрала ящик. Потом уселась рядом с Гаэтано и стала смотреть, что задумал мальчик с колодой карт.
Гаэтано разложил всю колоду перед ящером. Тагиру картинки, по правде сказать, не заинтересовали. Она перепрыгнула через них, пропрыгала по комнате до окна и обратно, вскочила на стол.
- Смотри, Тагира, вот семёрка. Видишь, семёрка. Вот я перемешал карты, вот рядом три. Какая из них – семёрка?
Ящер произнёс:
- Бэрк – друг Римола.
- Да друг, конечно, друг. Это мы тебе ещё вчера сказали. Карту мне покажи, какую я только что показывал.
- Не покажет, - заявила Зула. - Для неё все эти цветные листочки выглядят одинаково. Для меня, если честно, тоже.
Гаэтано попытался ещё раз. Чтобы научить Тагиру угадывать карты, надо было сначала научить её различать их, а ей это было ни к чему. Она не показывала по просьбе Гаэтано ни валета, ни даму, ни короля, хотя он ей подробно объяснил, чем они друг от друга отличаются.
- Эх, зря только покупала, - констатировала Зула, глядя, как Гаэтано раздражённо собирает колоду.
Взгляд мальчика задержался на карте, изображавшей короля. Гордый какой, в мантии, в золотой короне. Он отложил колоду в сторону и стал гладить Тагиру.
- Что, скучно тебе в карты играть? А чем же тебе не скучно будет заниматься? Мечтаешь научиться летать? Я бы сейчас полетал верхом. Не на тебе, конечно, ты маленькая. На настоящем драконе. Я раньше летал. У меня были свои собственные драконы. Потому что я – знаешь кто?
Зула хмыкнула и вышла из комнаты.
Примерно через полчаса Гаэтано прибежал вниз, растолкал постояльцев и гостей, которые танцевали все вместе какой-то круговой танец, и потащил сестру и обоих своих друзей наверх.
- Вы не представляете! Я догадывался, что она умеет что-то такое, но она такое умеет! – говорил он, поднимаясь по лестнице. – Быстрее! В обморок только не попадайте!
Он отпер дверь, втолкнул всех троих в комнату.
Тагира сидела на столе. Перед ней была разложена колода карт лицевой стороной вверх.
Бэрк и Лувис отпрянули.
- Гаэтано, мы же договорились, - начала было сестра.
- Парень, ты помнишь, что с твоей подругой я вчера не сладил, - пробормотал Бэрк.
- Посмотрите! Тагира, какую карту я сейчас задумал? – мальчик подошёл к ящеру и внимательно посмотрел ему в глаза. Рыскарь опустил голову к колоде и ткнул когтем в одну из карт.
- Да! Она! А сейчас? - Он снова долго смотрел в её глаза. Тагира вновь угадала.
- А откуда нам знать, что она правильно угадывает? – спросила Зула. – Нам-то неизвестно, какую карту ты загадал. Может, она выбирает первую попавшуюся, а ты говоришь, что она угадала.
- Сама попробуй!
Зула замялась.
- Наверно, я не хочу. Очень уж странно это – пускать ящера в свою голову.
- А я – тем более, - заявил Бэрк.
- Я попробую. Я сейчас загадала одну картинку, - сказала Лувис. – Тагира, какую карту я загадала?
Она подошла к ящеру и стала смотреть в его глаза. Рыскарь смотрел на неё. Лувис не чувствовала ничего особенного – не ощутила, как зеркальное чудовище пробралось в её мысли и прочитало их. Но карту Тагира показала правильно – Лувис загадала изображение молодого усатого мужчины с таким красным ромбиком, как это правильно называется, она не знала.
- Ух ты! – произнесла девушка.
- Очень ценное умение! Можете прямо завтра забирать её и идти на ярмарку, фокусы показывать. Вы там хорошо заработаете, - съязвил Бэрк. - Я вам больше не понадоблюсь, будете жить своим умом, своим трудом.
- Не сердись, Бэрк, пожалуйста! Дело вовсе не в картах, не в фокусах, я просто не знал, как по-другому проверить, что умеет Тагира. Хочешь – возьми всю колоду, выброси, я играть в карты не буду! Держи!
- Сейчас, выброси! Я её за деньги покупала! – Зула отобрала у мальчика колоду карт и положила обратно на стол. Тагира издала негромкий, но заметно недовольный возглас. Ей, видимо, понравилась игра.
- Ничего, ничего, они пока у Зулы побудут! – успокоил её Гаэтано.
- Зула – дочка Дана! – глубокомысленно изрёк ящер.
- Понимаешь, Бэрк, какое дело… С общением у Тагиры не очень. Не складывается у нас разговор, сплошные недоразумения. Из-за этого она кажется глупенькой какой-то, несведущей. Повторяет одно и то же. Ты уж прости, Тагира! А вот то, что у неё в голове… Она знает всё, что знаем мы. Она понимает всё, что понимаем мы. И даже на расстоянии, мы вчера в этом убедились! Не надо ей по десять раз одно и то же повторять, она же не этот… Как он у вас зовётся… Не попугай. На неё посмотреть, с ней рядом посидеть – и она всё-всё знает. Правда?
Мальчик обнял рыскаря, и рыскарь обнял его страшными зеркальными крыльями.
Трое взрослых растроганно смотрели на эту сцену. Будто не вчера только взбешённого ящера отгоняли от Бэрка, распластавшегося на полу.
- Ну ладно, это понятно. Она различает, где свой, где чужой, и соображает, и мысли читает. А как ты её научил картинки находить? Сначала же не получалось, - спросила Зула.
- Не получалось, потому что я сначала о картинках не думал, думал об отличиях между картинками и как их объяснить Тагире. Но они пустые, за ними ничего нет. А потом – помнишь, ты уходила – а я смотрел на карту с королём, и сказал ей, что у меня свои драконы были. Потому что я – кто?
Ящер когтём правой лапы размазал по столу колоду и ткнул в короля.


22 глава. Семья.

Пролетел день, и ещё день, и ещё день. Подошло самое время отправляться в плавание. Бывалые речники говорили, что река сейчас хорошая, полноводная, а сезон гроз ещё далёк, путешествие должно пойти как по маслу. Знали это и Зула, и Бэрк, но Римола всё не было. А ведь он должен был присоединиться к ним, чтобы везти зеркального ящера туда, где много-много серебра и много-много чудесного песка, способного его расплавить.
Не было никакой возможности отыскать его на просторах Розовой страны. Он был преступником, он должен был путешествовать тайно, прийти тихо и нигде не впутаться в неприятности.
- Должно быть, впутался, - вздыхал Гаэтано, в очередной раз надраивая палубу «Шестилапого». – Впутался в неприятности, попался кому-нибудь на глаза, угодил в острог… Ну вот как ты думаешь? Где твоего хозяина носит?
Тагира отвечала ему тихим скрежетом из своего ящика. С крышки сняли одну из досок, и теперь она могла поглядывать на происходящее, когда на борту не было посторонних. Ночью, загасив предварительно Граев факел, ей разрешали прыгать по палубе. Несколько раз друзья решили, что она вот-вот взлетит, – так широко рыскарь простирал крылья, так тянулся ввысь, вытягивал шею, поднимался на самые кончики когтей…
- Может, не стоит её так выпускать? А если и правда улетит? – беспокоился Бэрк.
- Ну и улетит, ты-то что волнуешься? – удивлялась Зула.
Бэрк и сам удивлялся, что его волнует судьба ящера. Ведь изначально всю эту авантюру затеяли с одной целью – избавиться от рыскаря, дать им с Римолом исчезнуть, чтобы нигде и никому больше разговорчивое чудовище не проболталось, что Дан – её друг.
Но Тагира не улетала. Она опускала голову, складывала крылья и возвращалась к Гаэтано. Он был её любимцем. Лувис считала, что они так привязались друг к другу, потому что оба – дети. Дети всё так же играли в карты, удобнее всего это было делать в трюме. Гаэтано по-прежнему прекрасно видел в темноте, Тагира, как ни странно, тоже, и Лувис время от времени становилась свидетельницей их игр.
Чаще же она вместе с Бэрком и Зулой, оставив деток на борту, ходила по трактирам и тавернам, по лавкам и базарам Первой Розы. Они вступали в разговоры с местными и путешественниками, не задавали лишних вопросов, чтобы не выдать себя, но внимательно слушали все сказки и побасенки, все слухи, все сплетни в надежде выяснить, не поймали ли где-нибудь, в одной из дальних деревень, того парня, который совершил убийство в окрестностях Проклятого дворца Стеллы.
Однако о том, что его поймали, разговора не шло, да и искали не слишком усердно. Добровольные стражи, так называли команды парней, которые время от времени собирались и патрулировали улицы родных селений, задержали где-то пару карманников и одну гадалку, вот о них говорили. О Римоле не было слышно ничего. Это было и хорошо, и плохо.
По вечерам возвращались в порт, ночевали уже на борту «Шестилапого». Были куплены крупы, сухари, солёное мясо, сушёные фрукты и несколько бочонков виноградного вина. У Бэрка была подробная карта Большой реки и Аффиры, составленная его отцом ещё в те дни, когда он был другом Дана и путешествовал с ним вместе. Римол, взглянув на неё однажды, пояснил, что словом «Дан» было помечено вовсе не хранилище серебра и чудесного песка, а какое-то особенное место, из-за которого и поругались отцы Бэрка и Зулы, но что это было, он не знал. Хранилище, по его словам, было гораздо ближе, где-то возле Макового поля. Дан открыл ему свой секрет – назвал особую примету, по которой можно узнать вход в этот заветный погребок. Что это за примета, Римол друзьям не сказал.
В тот день, прогулявшись по городу и послушав, о чём говорят в толпе, Бэрк и две девушки зашли в «Розовую ладью», чтобы в какой уже раз осведомиться у хозяйки, не спрашивал ли их кто. К их восторгу, хозяйка закивала головой:
- Как же, как же, спрашивал молодой человек, да вон же он!
Охватившая было трёх друзей радость сменилась досадой. По лестнице навстречу им спускался Огден, сын Мельника.
- Бэрк, приятель, здорово! Говорят, ты здесь у них окна побил? Молодец, пусть знают наших! Кузина, чего такая кислая? Парня-то себе нашла? Слышь, верста, а ты малого своего где потеряла?
- Ты какими судьбами? – спросила Зула двоюродного брата.
Тот подмигнул и понизил голос:
- Гада ловить приехал. И пара наших ребят со мной. Отцу командир добровольной стражи написал, с нарочным письмо прислал – видели его тут. Две недели назад видели. Только тихо, не проболтайтесь никому! Секрет! Что, Бэрк, по стаканчику? Девчонки, не дуйтесь, и вам нальём! Пьяная подруга – над своей юбкой не начальница, верно я говорю? Поймаем скота этого – праздник закатим, приходите! Я сам теперь каждый вечер буду выходить с парнями здешними в дозор, и ребята наши тоже. Мы его в лицо знаем, поэтому быстро схватим!
- А может, он уже утёк давно? – спросил Бэрк. – Две недели – это много. Сговорился с кем-нибудь, да и ушёл в чужой лодке вверх по реке. Ищи его там. Хошь – в Фиолетовой стране, хошь – в Зелёных полях.
- Ты что, маленький, что ли? Не знаешь, что по всей стране его ищут? Все лодки досматривают выше по течению, не слыхал?
- Лодки досматривают? Как это? Почему? – Зула не смогла сдержать ужаса.
- Тебе-то бояться нечего, - усмехнулся Огден. – Что вам с этой, - он кивнул в сторону Лувис, - от стражи прятать-то? Разве что под юбку заглянут, - он подмигнул и мерзко щёлкнул языком, – найдут чего. Ну, давай по стаканчику, Бэрк, брата моего помянем!
- Благодарю, тороплюсь очень, работы много.
- Нашёл где работать! Тут место такое – только гулять и гулять!
- Ты же говоришь, ловить преступника приехал, а не гулять.
- Одно другому не мешает! Какие здесь, на реке, девчонки, ух! А ты, как болван, со своими, домашними, да ещё и с двумя… Титус вчера вечером одну лапочку в кабаке подцепил – закачаешься! Она ему, слышь, говорит, что она лоцман! Заведу, говорит, куда хочешь! Уж она его и так, и этак, а плясала как… Он до сих пор не вернулся, прямо завидую.
- Титус здесь? – изумилась Зула.
- Ну да, и Титус, и Носатый Таль. Говорю же, вчера подружек в кабаке клеили.
- А чего они с тобой поехали? – нахмурился Бэрк.
- Отец мой попросил. Ну, то есть, как – попросил… Заплатил им хорошо. Чтобы мне, стало быть, помогли. В дозор со мной ходили чтоб. Поддержали, стало быть, по-дружески.
- А со мной друзья бесплатно дружат.
- Да? И где они, друзья-то? – Огден засмеялся и стал оглядывать Бэрка, словно ища кого-то за его спиной. – Ну ладно, не обижайся. Не выпьешь со мной? Всегда ты занудой был! Девчонки? – продолжил он поиск собутыльника.
- Спасибо, мы пойдём, мальчик нас ждёт. Дяде Рунку привет передавай, - ответила Зула.
Они поспешили уйти из «Розовой ладьи».
Зула, после услышанного о ночном приключении Титуса, страшно боялась столкнуться с ним. Хотела столкнуться – и боялась. Она знала, что парень он легкомысленный, подруг меняет как перчатки, Граевы подарочки дарит, но в устах Огдена описание его похождений в портовых кабаках звучало особенно противно. Пусть он лучше у всех на глазах танцует с красивой и тонкой Лувис. С тех пор, как Лувис перестала обгорать на солнце и вылечила глаза, все стали признавать, что она необыкновенная. Вот и здесь, в Первой Розе, люди восхищаются, любуются, хоть она и не замечает. Никто не держит себя так, как Лувис. Никто не двигается так, как Лувис. Даже самые простые платья она носит правильнее, чем другие. Даже самая простая синяя косынка у неё на голове лежит, как корона. Она принцесса, у неё на челе нарисовано превосходство, понятно, почему Титуса к ней потянуло! Ей нельзя не простить. Но слушать про эту «лапочку»… Гадость, да и только. Как вообще он мог променять прекрасную Лувис на какую-то «лапочку» с реки! Болван он, этот Титус! Она ведь танцевала с ним, она снизошла до него, дурака смазливого, на празднике Второго Урожая!
Зула думала, что, будь она мужчиной, она не замечала бы никого, кроме Лувис. Вот Бэрк правильно себя ведёт, ни за кем больше не бегает. Зачем ему, когда рядом – самая замечательная из девушек? Он не ухаживает за Лувис, не носит ей побрякушки, не шутит подле неё пошлых шуточек, хоть они и прожили столько времени под одной крышей. Он просто рядом и всегда готов поддержать, и она это, конечно, видит и ценит. Зула на её месте видела бы и ценила. Бэрк – золото.
- Какой ужас, какой ужас, какой ужас! – повторяла Лувис по дороге в порт. – Римол здесь уже давно, он наверняка знал, что мы приехали, не мог не видеть нас в городе, на верфи, да где угодно… Не подходил к нам, потому что знает или чувствует, что его выследили! Какой ужас!
- Ужас был бы, если бы он к нам всё-таки пришёл, - возражала Зула. – Он понимает, что ему к нам нельзя, вот и не суётся.
- Хоть бы дал знать как-нибудь, чтобы не ждали мы его! Мы бы уже вышли! – раздражённо сказал Бэрк.
- Куда бы мы вышли? У нас рыскарь на борту! Ты слышал? Все лодки обыскивают после выхода из порта, вверх по течению! – зашипела Лувис. – Нам крышка!
- Что-то ты не переживала насчёт крышки, когда вы с Зулой связались с этим дураком!
- Мы же сто раз тебе объяснили, почему мы с ним связались, Бэрк! – шипела уже Зула. Громче девушки говорить не могли, они были в густой городской толпе, и каждый желающий мог бы их услышать. – Мы должны увезти рыскаря, чтобы он не проговорился про участие моего отца в этом деле!
- Не кормить его, не поить серебром, заколотить ящик да подождать немного – и он не проговорится, Зула! Это же просто, это же очевидно, это легче лёгкого, это сразу можно было понять!
Зула и Лувис застыли и уставились на него.
- Что вы встали? Плохо сказал? Некрасиво? Эта лодка – моя мечта! Если сейчас нас поймают с беглым преступником, с рыскарём или с ними обоими, что нас ждёт? Острог? Лучшие годы в остроге! И позору не оберёшься! А мне двадцать два года! Вся жизнь под откос! Никакой я не храбрец, я рыскарей боюсь, я Проклятого дворца боюсь, и острога я ужасно боюсь, понятно?
Бэрк понёсся вперёд, обе девушки побежали за ним. Они еле поспевали, минут через десять Зула взмолилась:
- Бэрк, Бэрк, подожди! Подожди, остановись, дай скажу кое-что!
Он повернулся к ней.
- Бэрк, послушай. Я тоже думала. Я тоже так думала. Думала, сдохнет тварь – и делу конец. Подумаешь, рыскарь. Сколько их, детёнышей этих, взрослые рыскари бросают. Ну вот я и думала так же. Ещё месяц назад так думала. Но что ты сейчас парню нашему скажешь? Что Гаэтано скажешь? Запереть Тагиру в ящике, и пусть подыхает? Так скажешь?
Бэрк поглядел на Лувис.
- А ты что думаешь?
Они стояли на углу улицы, возле них продавец сахарных рыскариков громко зазывал покупателей и обещал им вкуснейшее лакомство в Розовой стране. Лувис вспомнила, что в Пещере у них были сахарные дракончики.
Она помолчала. Потом начала:
- Я думаю вот что. Зула, Бэрк. Вы оба не смотрите, что, раз я из другой страны и раньше была принцессой, то я какая-то другая и меня надо беречь. Я младше вас, но я взрослая, как и вы. Это Гаэтано маленький, а я взрослая. Там, дома у себя, я ужасные вещи видела, через ужасные испытания прошла. Меня однажды пытали и убили… Думали, что убили. Но я жива, вот я здесь. Перехитрила его и осталась жива. Я, как и вы, думала, морока одна с этим ящером. Опасная тварь, жестокая. Я ведь, понимаете, охотница. Я перебила из лука несколько десятков Шестилапых для потехи. В первую очередь для потехи, потом уже – для шкуры, чтобы в охотничьем зале трофей вывесить. Так что… Если бы раньше, намного раньше этот разговор зашёл… Но теперь поздно. Мы с братом не дадим её убить. Если хочешь, Бэрк, отгрузим ящик обратно на берег. Иди вверх по реке, живи, как мечтал. Я знаю, что такое мечта, моя не сбудется никогда. В конце концов, я думаю, что смогу за деньги найти… Как их, сегодня про них слыхали на базаре… Контрабандистов. Чтобы провезли Тагиру мимо охраны. И тебе, Зула, тоже неприятности не нужны, тебе отца надо отыскать. Может, как раз сейчас он где-нибудь ждёт помощи. А мы что-нибудь придумаем.
Зула слушала её подперев бок. Когда Лувис окончила, сказала:
- А что, хорошо придумала. И правда, чего это мы должны с рыскарём дурацким возиться… Молодец. Пойдём, Бэрк, в порт. Ночью сгрузим ящик, да и снимемся с якоря. Ты ведь меня с собой возьмёшь? Кашеварить буду. Поднимемся вверх по реке, может, найдём чего интересное… Всю жизнь мечтала узнать, из-за чего на самом деле папаши у нас с тобой поссорились. А Подземельцы пусть здесь остаются. Они люди умные, королевской крови. Королевский питомец требует королевского ухода. Золота им оставим побольше, контрабандистов пусть нанимают. А?
Бэрк стоял, переводя широко открытые глаза с одной на другую. Смотрел – смотрел, да и сказал:
- Дуры вы обе, связался же… Я так просто сказал, в сердцах, прокричаться чтоб, пар выпустить, а вы чего наговорили. Куда я без вас вверх по реке. Ни вверх по реке, ни вниз по реке. Я теперь не как раньше. Я теперь не один. Я ведь как… С семьёй.
Лувис бросилась к нему и крепко обняла. Зула вздохнула, всхлипнула и обняла их обоих.

 Отправлено: 16.02.23 18:44. Заголовок: Граев подарок. Част..

Граев подарок.

Часть 1. Розовая страна.

23 глава. Вопль в ночи.

Если и был в Верхнем мире человек, кого Зула никак не ожидала встретить сегодня на причале возле правого борта «Шестилапого», так это Титус.
У него были разлохмаченные волосы, трясущиеся руки и немного сбивчивая речь.
- Я… вот. Вам велели сказать. Ч-человек уже ушёл, человек будет ждать вверху, у старого русла, у него есть п-песок, возьмите с собой серебро, - отчеканил он.
- И всё? – спросил Бэрк.
- И в-ф-в-сё, - ответил Титус.
- И сколько золотых роз стоит всё это выучить и оттараторить? – поинтересовалась Зула.
- Что значит – сколько стоит? – недоуменно спросил Титус, вновь становясь самим собой. Всегда он говорил с ней, как с маленькой и глупенькой.
- Я подумала, если Мельник платит друзьям своего сына, чтобы они с ним дружили, то он ведь мог заплатить, чтобы ты нас зачем-то сбил с пути, разве не так?
- Да при чём тут… О чём ты… Меня попросили! Прийти и сказать! Одна женщина попросила! Она говорит, у вас неприятности! Я как дурак иду, ерунду какую-то заучиваю, говорю! Всё! Я сказал! Больше ничего не знаю! А это т-тебе, - повернулся он к Лувис и протянул ей какой-то мешок.
Она недоверчиво посмотрела на него.
- Возьми же, ну… Серебро, мне сказали… Я подумал, если тебе негде взять серебро, то я могу найти. Вот, нашёл. Ты же еще раньше просила меня найти серебро.
- Спасибо, Титус, мне больше не нужно серебро, - вежливо поблагодарила Лувис. Она тоже не пропустила мимо ушей рассказ Огдена о непристойных приключениях Титуса прошлой ночью.
- У тебя всё хорошо? – он смотрел на неё совсем не так, как на Зулу. Лувис было неловко от того, что красивый и порочный Титус не скрывает своей нежности к ней, тем более – после услышанного ими.
- Да, благодарю, у нас всё хорошо, - ответила она сдержанно и посмотрела на Бэрка. Это его друг, как с ним разговаривать? Что теперь отвечать Титусу, если он прибыл сюда из родной деревни ради денег Мельника?
Бэрк тоже выглядел озадаченным. Титус, конечно, друг, они с детства вместе. И за девушками, и за вдовушками раньше вдвоём бегали. А тут такие дела.
Наконец Бэрк сказал:
- Тебя разыграл кто-то? Нечего связываться с кем попало. Сыграли над тобой шутку. Всё в порядке у нас, помощь не нужна. И серебро не нужно, на что оно нам.
- Правда не нужно? – спросил Титус, глядя не на Бэрка, а на Лувис.
- Доброй ночи, была очень рада повидаться, - отозвалась она.
- Ну, я тогда пошёл. Я пошёл.
- До свиданья.
- До свиданья… Лувис… И вы, ребята, встретимся ещё как-нибудь…
Титус побрёл по дощатому настилу, потом – по пыльной дороге, оборачиваясь, и долго ещё было видно в свете Граевых огней, как он поднимался в город, словно нехотя, словно раздумывая, идти ли ему, а они смотрели вслед. Свой мешок он оставил возле лодки.
Из оцепенения Лувис вывел вопрос Бэрка:
- Что ты с ним такое сделала? Заколдовала, что ли?
- Ага, как Стелла, - мрачно пошутила Зула.
- Не о том думаете! – тряхнула головой Лувис. – Вы слышали, что он нёс? Это ловушка, это Огден придумал! Ну, не Огден, он глупый, а отец его – точно! Они подозревают, что мы помогаем Римолу. Что мы ждём его. Нельзя делать, как он сказал. Нельзя выходить сегодня, они сразу поймут, что мы перепугались.
- Мы и не сможем выйти сегодня, - возразил Бэрк. – Мы не придумали, как нам рыскаря мимо стражи провезти.
- Какой стражи? – раздался голос Гаэтано. Мальчик свесился с борта и внимательно слушал, что говорили взрослые.
Друзья поднялись на палубу и рассказали ему обо всём, что сегодня узнали, за исключением пикантных подробностей из ночной жизни Огдена, Титуса и Носатого Таля, разумеется.
Мальчик выслушал и спросил:
- Так вы думаете, Титус пришёл, потому что сын Мельника ему велел?
- Если честно, я в это не верю, - задумчиво ответил Бэрк. – Всё-таки он мой друг…
- И бесплатно с тобой дружит? – съязвила Зула.
Он как-то тоскливо на неё посмотрел, но ничего не сказал. Сказал Гаэтано:
- Если Огден помнит, что Римол скупал серебро, из-за того и убил, а потом Лувис просила Титуса помочь достать серебро, а теперь Огден и Титус вместе приехали в Первую Розу, они ведь могли поговорить и сложить первое со вторым.
- Говорю же, ловушка это, ловушка! – повторила Лувис. – И зачем только я его просила? Чувствовала ведь, что не надо, что не к добру это!
- Подождите, остыньте, - сказал Бэрк. – Титус что сказал, помните?
- Человек уже ушёл, человек будет ждать вверху, у старого русла, у него есть песок, возьмите с собой серебро, - скороговоркой проговорил Гаэтано.
- Вот именно! Возьмите песок – он так сказал. Про серебро понятно, они сами могли заметить, что и Римолу было нужно серебро, и нам было нужно серебро, но про какой песок он говорил? Никто в наших краях не знает о песке, который может плавить серебро, и никто вообще в мире не знает, что мы со всем этим делаем. Ну, кроме самого Римола и ещё Дана. Значит, Огден и Мельник здесь ни при чём. Титуса действительно прислал Римол. Или кто-то, кто помогает Римолу. Пусть даже и женщина. Разве я не прав?
Девушки задумались. Гаэтано молча спрыгнул с борта на причал, взял мешок, оставленный Титусом, и вернулся к друзьям.
- Здесь много, - сказал он.
- Ну что ж, считайте, указание выполнили, - усмехнулся Бэрк, – серебро взяли. Дело за малым – выйти на реку, подняться вверх по течению, миновать стражу и встретиться с Римолом. Какие будут соображения?
- На рассвете ставим парус, идём вверх по течению, как только видим посты, расправляем крылья и летим, - с каменным лицом предложила Зула.
- Ты уверена, что нам всем обязательно лететь? – серьёзно спросил Гаэтано.
- Ну, можешь только ты. Главное, ящик с Тагирой тоже прихвати. Вместе приземляйтесь у старого русла, - в тон ему ответила девушка.
- Ящик вряд ли понадобится. Ящик точно не понадобится. Зачем ящик? - пробормотал мальчик, а потом вскрикнул:
- Скорее бы стемнело!
- Что ты задумал? – испугалась его сестра.
- Я поговорю с ней. Я попрошу её.
- С кем? О чём?
- С Тагирой. Полететь.
- Полететь? Она же не умеет! Помнишь, Римол ещё говорил нам – Тагира не знает, что она рыскарь. Не понимает, что такое полёт.
- Я знаю. Я понимаю. Я же летал на драконе! Я опишу ей, что такое полёт. Она понимает все мои мысли!
Как бы ни была безумна идея, всё-таки не следовало забывать, что Тагира - детёныш летающего ящера, а значит, вполне может научиться летать. Как-никак, рыскарь, а не Шестилапый. План был такой: ящер слегка подкрепится мясом и вдоволь напьётся своего зеркального напитка. Потом Гаэтано попробует объяснить ей, каков полёт. Он будет представлять, что летит, и Тагира не сможет не увидеть его мысли.
Оставалась одна проблема – если ящер всё-таки взлетит, куда приземлится? Не получится ли так, что, оставшись в ночном небе одна, она примет решение вернуться к «своим» людям и не сядет ли обратно на борт Шестилапого как раз в тот момент, когда люди из добровольной стражи будут осматривать содержимого их трюма? Рыскарь, севший на борт лодки, да ещё и называющий присутствующих по именам, может доставить массу неудобств.
Лувис изложила эти мысли друзьям, однако Бэрк и Зула посмеялись над её страхами.
- Взлетит, думаешь?
Когда совсем стемнело, путешественники убедились, что вокруг ни души, открыли ящик и выпустили Тагиру на палубу. Основательно подкрепившись, ящер принялся прогуливаться, хлопать крыльями, вытягивать шею – но ничего нового не происходило. Гаэтано подходил к ней, обнимал, смотрел в глаза, время от времени приговаривал:
- Ну, поняла? Поняла, что надо делать? Лететь! Крылья – вот так! Лететь вот туда, вперёд! И там нас ждать! Вон там ждать! Римол уже там, надо лететь к нему, понимаешь?
Она внимательно смотрела в глаза мальчика, обнимала его крылом и стучала клювом возле его уха, пару раз напомнила присутствующим, что Бэрк – друг Римола, а Зула – дочка Дана, поинтересовалась, какая сегодня погода, но и всё на этом. Ближе к рассвету Гаэтано умаялся и уже готов был отказаться от своей затеи.
Как ни странно, когда пришла пора прятаться в ящик, рыскарь наотрез отказался занимать свой насест или спускаться в трюм. Гаэтано тащил её, тянул за крылья, пытался приподнять, но Тагира была непоколебима. Даже Бэрк решился подойти и сдвинуть ящера, но получил в глаз ударом тяжёлой чешуйчатой головы.
- Ну и что будем делать? – спрашивала Зула. - Сейчас рассветёт, народ проснётся, весь причал как на ладони, а у нас рыскарь на палубе. И с берега, и с проходящих лодок все тебя увидят, дорогая!
«Дорогая» была сама не своя. Она словно требовала чего-то, но чего – никто не мог добиться.
- Может, покормить ещё? – предложил Бэрк.
Принесли мясо, но ящер отвернулся от угощения.
- Может, серебра ещё налить?
- Песка на донышке, на два-три раза осталось! – напомнила Зула.
- Дайте всё-таки серебра, - решил Гаэтано.
- А потом что пить будет? – поинтересовалась Лувис, но ответа не получила, и пошла готовить зеркальное питьё.
Ко всеобщему разочарованию и отчаянью, выпив вторую за ночь порцию серебра, Тагира не угомонилась и не спряталась в своём ящике. Гаэтано обхватил её крепко и пытался сдвинуть с места – никак.
Лувис, злая на себя за то, что впустую потратила целую горсть волшебного песка, спустилась в трюм, чтобы поискать плотное покрывало. Если ни в трюм, ни в ящик никак не удаётся загнать упрямого питомца, то хотя бы прикрыть чем-нибудь от любопытных глаз. Можно будет попросить Гаэтано, чтобы он сидел возле неё и не давал шуметь.
Поднимаясь обратно, она почувствовала, что вся лодка вздрогнула от сильного удара. Лувис не удержалась и покатилась по трапу в трюм. Несколько голосов одновременно закричали, однако громче людей закричал рыскарь – сначала низко, потом выше, и наконец – высокий вопль уже откуда-то издалека.
Лувис выбралась из трюма, вытирая кровь, - разбила губу. В предрассветной темноте она увидела стоящих на палубе Зулу и Бэрка. Они оба задрали головы и пытались рассмотреть что-то высоко, что-то, что им уже не было видно. Лувис проследила за их взглядами и вдалеке, в лилово-чёрном небе, почти так же высоко, как звёзды, увидела неровно парящий силуэт. Он то поднимался, то опускался, то начал падать камнем, то вновь набрал высоту. Ящер нёсся над рекой, над равниной, над холмами, то улетал вперёд, то ненадолго возвращался назад, но улетал всё дальше и дальше. Наконец и Лувис перестала его видеть.
Меж тем в порту поднялась суматоха. Те из речников, которые были уроженцами Розовой страны, хорошо знали, что такое вопль рыскаря. Люди, ночевавшие на своих лодках, кричали друг другу:
- Эй, ребята! Друзья! Соседи! Что это было? Неужели рыскарь?
- И ты слышал?
- И вы видели?
- Да, рыскарь, представляете? На уток, наверно, охотиться прилетел! – кричал Бэрк.
- Ну надо же, чудно, давно их здесь не видели, - отзывались люди.
- И то верно! Сами перепугались! Прямо на нашу мачту сел, едва нас не перевернул!
Люди поохали и вернулись к своим делам, кто – досматривать сны, кто – готовить лодку к отходу.
- Неужели полетела? Не может быть! Потрясающе! – шептала Лувис, - Гаэтано, потрясающе! У тебя получилось! – она поискала глазами брата. – Где ты?
Ей никто не ответил.
- Гаэтано! Братик! Ты где?
Ответа не было.
Потом Зула начала:
- Лувис… Ты понимаешь… Я не очень хорошо видела, но он так крепко её держал, мне кажется, они улетели вместе.
- Улетели вместе, - повторила Лувис.
- Лувис, послушай, ты ведь говорила, у вас летают на ящерах. Он умеет, да? Он знает, как на них летать, да? Скажи, что знает! Пожалуйста, скажи! – голос её дрожал.
Бэрк ничего не говорил. Светлеющее небо и гаснущие звёзды отражались на лице храбреца Бэрка – слёзы молчаливой рекой бежали по его щекам.
Лувис захотела прижаться к его груди и вместе с ним зарыдать. Хотелось крикнуть: «Нет, нет, он же ещё маленький, он никогда не летал один!». Но она взяла друзей за руки и сказала:
- Он умеет летать. Не забывайте, он король, и у него были собственные драконы.

 Отправлено: 16.02.23 18:50. Заголовок: Граев подарок. Час..

Граев подарок.

Часть 2. Вверх по реке.

1 глава. Триумф бывшего короля.

Идти вверх по течению было делом нелёгким. Спасибо правителю Граю, он обучил Болтунов делать такие паруса, что даже при встречном ветре можно было бы двигаться вперёд, но очень, очень медленно. На счастье наших путников, ветер сегодня был попутный, и они постепенно преодолевали милю за милей. Осталась позади дельта с порогами и водоворотами. Когда они её проходили, Зула стояла у руля, а Бэрк поворачивал мачту то так, то эдак, перебрасывал паруса то туда, то сюда, чтобы судно лавировало. Он старался делать всё в точности так, как в детстве учил его отец, Зула не отставала, и вот уже «Шестилапый» не быстро, но уверенно поднимается по реке. Ещё немного, и крепостная стена Первой Розы скроется в утреннем тумане.
Две – три лодки покинули порт почти одновременно с ними, но все шли с разной скоростью. У кого-то на борту были гребцы, кто-то замешкался с парусами, и вскоре никого не стало видно. Навстречу им вниз по реке прошла большая рыбачья лодка.
Бэрк закрепил паруса и встал к рулю. Ветер взъерошил его волосы и бороду, кричали речные чайки, поднималось солнце – и он чувствовал бы себя счастливым. Даже счастливее, чем ожидал, когда готовился к путешествию, когда мечтал о нём ещё дома, ведь на борту своего корабля он теперь был не один. Она отправилась в путь с ним, потому что у них нашлось общее дело, и это вышло так просто, без лишних обсуждений, без признаний в чём-то, как будто сама судьба так хотела. Но несчастье, случившееся сегодня ночью, висело у него на плечах, словно мешок с холодным розовым речным камнем.
Он хотел верить – и не верил внешнему спокойствию Лувис. Когда всё случилось, в темноте он, обыкновенный человек из Верхнего мира, не видел ужаса и отчаяния на её лице, но он почувствовал его. Теперь, когда Лувис сидела на носу лодки, тонкая и прямая, точно спица, Бэрк гадал, что за мысли на самом деле кружат в её нездешней голове. Похоронила ли она брата мысленно, как это сделал он, или и вправду надеется, что Гаэтано налету справится с сумасшедшим чудовищем, Бэрк не мог разобрать.
Лувис вглядывалась в речные берега. Она боялась увидеть то, что рисовало ей воображение, – разбитое тело одиннадцатилетнего мальчика. В Пещере детям, пусть и королевским, не разрешали в одиночку летать на драконе, пока им не исполнится четырнадцать. Причиной тому были несколько трагических случаев, произошедших в древности, подробно описанных в Дворцовых Хрониках и даже стоивших двум королевским дворам смены правящей династии. Юному королю Гаэтано летать позволялось в сопровождении опытного взрослого, желательно – в седле, а ещё лучше – в кабине. Только очень молодые драконы были настолько невелики, что можно было сидеть на них без седла, обхватив брюхо ногами, именно так и летала, едва ей стукнуло четырнадцать лет, принцесса Лувис со своим самым дорогим, самым любимым другом Ружеро. Но для подобных прогулок высокородной молодёжи предоставляли спокойную, надежную молодёжь драконью, а перед этим юных драконов объезжали опытные мастера своего дела.
Гаэтано улетел на странном, неуравновешенном ящере, который до этого ни разу не поднимался в воздух на собственных крыльях. Упал ли мальчик сразу, не удержавшись на скользкой зеркальной чешуе, или рыскарь его сбросил позже, и где искать в этой огромной стране то, что осталось от её брата. Они пришли в Верхний мир втроём, потеряли Тадео, теперь она потеряла Гаэтано. Он был круглым сиротой, её бедный маленький братик, а она так плохо о нём заботилась. И зачем сама она ещё сидит на носу этой проклятой лодки, чего ждёт, на что надеется?
Но Зула, незаметно подойдя к ней, тихонько всхлипнула, обняла подругу и сказала:
- Всё будет хорошо. Он у нас молодец, он ведь уговорил её лететь, значит, и потом он с ней справится. Вот увидишь.
И Лувис наконец-то заплакала.
Вытирая друг другу слёзы, подруги не сразу заметили то, что Бэрк увидел уже довольно давно. Большая вёсельная лодка с несколькими мужчинами на борту стояла на середине реки.
- Что это? Добровольная стража? Они? – крикнула Лувис.
- Похоже, - отозвался Бэрк.
- Пусть обыскивают, - пожала плечами Зула. Уж теперь-то им стало нечего прятать.
Путешественники поравнялись с лодкой стражи, те поприветствовали их, но сбавить ход не потребовали. Бэрк, была – не была, решил выяснить, чего им ждать.
- Земляки, лёгкой вахты! Что, далеко ли пост, где лодки досматривают? – крикнул он.
Один из мужчин ответил ему:
- Здесь был! Да всё уже. Идите себе. Больше не ищут.
- Неужели убийцу поймали? – спросила Зула.
- Нет, красавица, не поймали пока, да сообщили, что видели его выше по реке. А там уже не наши земли, мы туда не сунемся.
Меж тем лодки всё сближались.
- Что же, - спросила Лувис, - преступник теперь уйдёт?
- Если найдутся желающие дальше идти, то пойдут за ним по пятам. В Первой Розе один человек хорошие деньги предлагает всем, кто согласится искать. Да только нам скучно по чужим краям за невесть кем гоняться. Ушёл – и ладно. Обратно уж не сунется, нам же лучше.
Бэрк поблагодарил стражника за столь подробное объяснение и вернулся к рулю. В голове билось: то, что они натворили сегодня перед рассветом, оказалось абсолютно ненужным! Никто не лезет осматривать лодку, никому не интересно, есть ли у них в трюме хоть убийца, хоть рыскарь, да хоть сам Грай!
Обедали в пути всухомятку, подменяя друг друга у руля. Лувис тоже попробовала управлять лодкой, некоторое время продержалась, но решила, что её рукам пока не хватает силы.
Она спросила у Бэрка, далеко ли до старого русла. Это был единственный ориентир, известный и им, и Римолу, и Гаэтано. Бэрк ответил, что завтра к вечеру они могут там оказаться, если ветер по-прежнему будет к ним добр. Лувис надеялась, что брат сообразит, что такое старое русло, и сумеет разглядеть его с высоты. Если он жив, если здоров, если Тагира по-прежнему с ним, должен сообразить. В конце концов, он её брат. Его учили лучшие учителя, к его услугам были лучшие книги библиотеки Радужного дворца, а умение хорошо летать верхом – наверняка семейная черта.
На ночь остановились у небольшого плёса на правом берегу. Сошли на сушу, чтобы приготовить ужин на костре. Несмотря на печаль и страх, все проголодались, и сваренная бывшей принцессой каша была съедена до последней крупинки. Лувис думала, поел ли брат, не болит ли у него что-нибудь, не плачет ли он сейчас.
Спать легли на палубе, договорившись дежурить по очереди. Бэрк заявил, что первая очередь – его, но девушки, подозревая, что он потом их вовсе не разбудит, сказали, что сначала каждая из них просидит без сна по два часа. Лувис вызвалась первая. Она ещё не отвыкла от ночного бодрствования, к тому же, сомневалась, что сможет заснуть. Тут она, правда, ошиблась. День принёс много забот, устала спина, устали руки, тело требовало сна. Ей пришлось приложить немало усилий, чтобы дождаться, когда придёт черёд Зулы сидеть возле руля и хлопать в темноту глазами. Наконец она растолкала подругу и передала ей честь охранять их с Бэрком покой. Заснула Лувис так быстро, что ей показалось, будто она провалилась в тёмную нору.
Совсем скоро её разбудили поцелуи. Кто-то целовал Лувис в щёки, в лоб, в нос. Лёгкие холодные руки бесцеремонно и совсем не по-королевски сняли с неё косынку, теребили длинные волосы и дёргали за уши. Чей-то голос совсем близко повторял:
- Да поешь сначала! На сухарик! Инжир возьми! Сутки не ел!
Лувис открыла глаза. В кромешной темноте она видела своего героя – отважного укротителя рыскарей, непобедимого повелителя неба Верхнего мира! Он светился своей победой, он был так горд, что это видели, кажется, даже Зула и Бэрк, хотя они не зажигали на ночь Граев факел.
Рядом зеркальный ящер тихонько стрекотал, щёлкал клювом и требовал награды за свой эпический подвиг. Друзья порадовались, что не забыли захватить сырого мяса. Весь оставшийся в мешочке чудесный Граев песок использовали для того, чтобы расплавить для Тагиры королевскую порцию серебра. Больше можно было его не беречь. Гаэтано сказал, что он встретился с Римолом, у того и впрямь есть запас песка, а вот с серебром туго, и ни огнива, ни спичек, чтобы разжечь костёр. Некая добрая женщина, что привезла Римола в своей лодке, ушла обратно в Первую Розу целых три дня назад, а он умудрился растерять и промочить все свои запасы, кроме песка, который дороже всего, конечно же. Поэтому голодные Гаэтано и Тагира дождались ночи и вернулись вниз по реке, чтобы найти своих, перекусить, взять еды для Римола и держать путь туда, где он их ждал, – к болоту у старого русла.
Гаэтано надеялся, что друзья выйдут на реку, а не станут дожидаться его в порту после того, как он столь неожиданно их покинул. Рассказал, как сейчас чуть не проглядел «Шестилапого», потому что думал, что они пойдут медленнее. Поведал, как нелегко с большой высоты, да ещё и в темноте, найти на реке свою лодку.
- Страшно было, признайся? – спрашивала Зула, подкладывая мальчику кусочки.
- Угу, - отвечал он. – Очень.
- Не ожидал, небось, что полететь с ней вместе придётся? – интересовался Бэрк, гладя Гаэтано по голове.
- Не ожидал, что правда, то правда. Чуть руки не разжал. Но это я сам виноват. Я же в голове своей представлял, что я с ней вместе лечу, она меня так и поняла. Как представить чужой полёт, не представляя, что сам летишь? Всё правильно поняла.
- Как же ты удержался, не свалился? Я видела, как она летела – вверх-вниз, вправо-влево, сама же ещё летать не умеет, первый полёт! Я бы упала, - говорила Лувис.
- Ты-то? Не верю. Не верьте ей, она лучшая всадница в Стране Подземных рудокопов. Она такое умеет! Ещё посмотрите. Вот пойдут дела как надо – ты тоже Тагиру попроси, она с тобой полетает. Хочешь?
- Хочу, конечно, - призналась Лувис.
- Нам ведь с Бэрком не обязательно? – осторожно спросила Зула.
Брат и сестра рассмеялись.
В дорогу для мальчика и его крылатого друга собрали узелок – еда на сутки для него и для Римола, спички, несколько серебряных ложек и медный котелок, чтобы серебро расплавить. Дичь для Тагиры Гаэтано должен был добыть сам, ему дали кинжал и небольшой гарпун. Посоветовали ему начать учить её охотиться на уток, рыскарь она или что, в конце концов? Предупредили, что Огден готов нанять людей, чтобы преследовать Римола и дальше по реке. Договорились, что в случае опасности мальчик садится верхом на рыскаря и улетает, а Римол уходит своим путём, взрослого Тагира не поднимет. Условились, где встретятся, если всё пойдёт как задумано. Завтра к вечеру «Шестилапый» должен был подойти к болоту у старого русла.
Обнялись на прощанье. Отошли подальше и вцепились в борта. Гаэтано погладил Тагиру, поговорил с ней о чём-то своём, обнял, крепко обхватил. Она с огромной силой оттолкнулась от палубы, так, что «Шестилапый» чуть не зачерпнул воды, и резко взмыла вверх, издав вопль – победный вопль рыскаря.
- Ну вот. А вы переживали, - сказала Лувис, когда ящер со своим всадником скрылись из виду.
Друзья расхохотались, и долго ещё смех маленькой компании звучал над рекой. На душе у всех было по-прежнему тревожно, всё-таки дитя опять покинуло дом и улетело в ночь, но теперь они знали, что ребёнок повзрослел и может сам за себя постоять. Это было новое и приятное чувство.
Бэрку предстояло дежурить до рассвета, обе девушки вдоволь насмеялись и уснули обнявшись. А он сидел, смотрел в темноту, слушал плеск воды и ждал завтрашнего дня – вот теперь-то он точно почувствует, какое это счастье – идти по реке в своей лодке.
К сожалению, не всё сложилось так, как задумал Бэрк. Ближе к утру собрались тучи, пошёл мелкий дождь. Ветер переменился, и теперь путешественникам предстояло двигаться ещё медленнее. Поскольку команда «Шестилапого» была значительно меньше, чем требовалось, каждому пришлось выполнять несколько обязанностей сразу. Пару раз, когда казалось, что лодка совсем не двигается вперёд, Бэрк и Зула брали по веслу, Лувис тогда стояла у руля, надев плащ из вощёной розовой ткани. Они могли, конечно, причалить к берегу и повременить, но их ждали, и надо было идти. Один раз чуть не сели на мель, и Лувис удивлялась, как умудрилась заметить в воде что-то вроде кочки. Опыта в таких делах у неё было не больше, чем у Бэрка – в полётах на ящере.
Бэрк не скрывал: он огорчён, что они идут без лоцмана, потому что дальше самим будет трудно, но о том, чтобы нанять на борт постороннего человека, в их положении и речи быть не могло. В Первой Розе он купил самую новую карту, где были отмечены все нынешние банки, пороги, поваленные деревья на Большой реке, но знания настоящего бывалого речника, конечно, лучше, чем мёртвая карта.
- Будем составлять свою, - кричала Зула, мощными руками поднимая и опуская своё весло. – Да ты погоди, погоди! Давай чтоб равномерно, ну! Ты-то здоровый боров, а у меня всё ж таки сила не та! Ты б ещё Лувис на весло посадил и с ней соревновался!
Бэрк придерживал своё весло и смеялся:
- У неё хотя бы руки длинные!
- Ах, руки длинные? А у меня, значит, короткие?
- Ну… Какие есть. Сама видишь.
Зула дулась, пыхтела, напрягалась изо всех сил.
- Ну подожди, Римол, подожди. Отработаешь ты у меня за мои мучения. Ни лоцмана из-за него нельзя, ни гребцов нанять… На вёсла посадим, и пусть гребёт, правильно?
- Решено, - до слёз хохотал Бэрк.


2 глава. Мечтатель.

Римол оказался отменным гребцом. После того, как он целый день проспал в трюме «Шестилапого», ему выдали весло, и на пару с Бэрком они двигали свой плавучий дом вперёд, а Зула и Лувис заведовали мачтой и рулём.
Гаэтано тоже хотел помогать им с управлением, но часть дня он вынужден был спать. Дело в том, что Тагире теперь не сиделось на месте. Она рвалась в полёт и не соглашалась улетать без него. Требовательный ящер устраивал на борту настоящий скандал, пока мальчик не сдавался и не улетал вместе с ним. Летали ночью. Во-первых, Тагира всё-таки была рыскарём, а рыскари – ночные охотники. Во-вторых, у всех на виду летать верхом на ящере было бы сомнительным предприятием. Мимо «Шестилапого» иногда проходили лодки, а насмерть шокировать речной люд в планы наших путешественников не входило.
- Не обидно тебе, Римол, что рыскаря для полётов завёл ты, а летает на нём наш маленький король? – спрашивала Зула поздно вечером, когда компания готовилась к ужину в бухточке на правом берегу Большой реки. Небо было ясное, солнце уже зашло, но ещё напоминало о себе лиловой полосой на западе.
- Он мальчик ещё, ему нужнее, - посмеиваясь, отвечал Римол. Был он худ, оборван и исцарапан. Рыжеватая борода свисала клочьями с массивного подбородка, волосы скрывали уши, а это у мужчин из числа Болтунов считалось моветоном. Последние несколько недель были не самыми лучшими в его жизни. Он отказался брать у Бэрка одежду, кое-как заштопывал свою, попросив у девушек нить и иглу. Ботинки у него, правда, были совсем новые. На вопрос, где взял, ответил просто:
- Один добрый человек оставил на пороге, а я и взял, мне как раз по ноге. Среднюю розу взамен оставил.
Гаэтано хмыкнул – точно так же он однажды «купил» еду у Мельника.
Пока Римол и Гаэтано сидели на болоте, Тагира пыталась охотиться, и весьма успешно. Она, бросаясь на утку, как будто предвидела, в какую сторону та полетит, и предупреждала её движения. Страшный охотник, что и говорить, – предвосхищает действия своей жертвы. Но она боялась терять из виду своих людей, поэтому часто давала утке благополучно улететь. А если всё-таки успевала схватить когтями или клювом, плохо понимала, что делать с пока ещё живым животным. Приходилось отбирать у неё добычу и разделывать с помощью ножа. Кое-что из её трофеев пошло в приварок и самим путешественникам.
- Питомец мечты, - восхищалась Зула. - И верхом на себе возит, и еду добывает!
К Римолу Тагира, кажется, ничуть не охладела за прошедшие недели. Она так же, как и с Гаэтано, подолгу переглядывалась с ним и тёрлась клювом о его плечо. Он отметил лишь, что она заметно повзрослела и поумнела – больше не «зеркалит» чужие движения, не повторяет фразы, как попугай, и вообще всё меньше говорит, как будто речь ей теперь не нужна. Гаэтано был с ним согласен.
- Скажи, Римол, кто помогал тебе? Что за женщина привезла к старому руслу? – спросила его Лувис, когда заканчивали ужинать. Утиная похлёбка единогласно была признана шедевром кулинарного искусства, и девушка почивала на лаврах, предоставив друзьям отмывать котелок.
Римол улыбнулся.
- Хорошая она, женщина эта. Как Тагира.
- Как так? – удивилась Зула.
- А вот так. Не должна летать, а летает.
- Это как?
- Сам не знаю, как объяснить. Так её вижу.
- Давно её знаешь?
- Раньше не знал. Отец твой её знал, мне рассказал. Он у неё кое-какие вещи хранил. Откуда у меня, как вы думаете, новый мешочек песка чудесного? Она дала, лежал у неё дома! А ещё Дан говорил, она как-то помогла ему выкрутиться из неприятностей. И не выдала.
Зула помрачнела.
- Что за неприятности?
- Да не знаю толком. Привёз что-то, а нельзя было.
- Контрабанда, что ли?
- Да откуда я знаю.
- Я как чувствовала. Поэтому он меня с собой и не брал. А причины-то какие дурацкие придумывал… Ох, отец…
- Ну, ты, это… Извини. Я всё-таки ничего такого не сказал. Так вот, назвал он мне одно имя, а я запомнил. Когда понял, что за мной по пятам ходят, разыскал её в слободке. Так и сказал: ты меня не знаешь, я тебя не знаю, но Дан говорил, что ты ему как-то помогла и не выдала. Уйти мне отсюда надо.
- Так запросто пришёл к незнакомому человеку и сказал?
- Сказал.
- А она?
- А она ни о чём не спрашивала. Ни кто я, ни про житьё-бытьё, ни про то, что я натворил. Даже имя не спросила. У неё лодка небольшая совсем, в одиночку ходить можно, я на дно лёг, тряпьём пёстрым укрылся, и так мы с ней мимо стражи прошли.
- И не остановили? Не заметили её, что ли?
- Её-то заметили. Кричали они ей, здоровались. Она к ним на вёслах подошла, багром за их лодку зацепилась, шутила с ними с полчаса. А я так и лежал в этих тряпках, думал, всё, конец мне. Чуть не чихнул. Потом отплыли. Дальше пошли. Потом уж я сел на вёсла и так и грёб три дня, до старого русла. Там она меня высадила и вниз вернулась.
- А Титуса кто к нам прислал?
- Она же, наверно. Кому ещё? Попросил я вам передать, что я здесь, что ждать меня в Первой Розе не надо. Не знал, правда, как вы с Тагирой выкрутитесь. Но передать-то нужно было… Она сказала, что всё сделает. И всё. И реку, и город она хорошо знает, как рыба в воде здесь. Лоцманом ходит, когда нанимают.
Лувис закашлялась.
- А звать её как, эту лапочку? – нахмурившись, спросила Зула.
- Чего сразу – лапочку? Хорошая женщина, добрая. Смелая какая! Звать Ианира Джюс.
- Нда, - произнесла Зула.
- А что? Имя чудное? Так не здешняя она, издалека.
- Глупое имя.
- Подземельцев вон тоже не пойми как зовут, а ты с ними дружишь, - возразил Римол.
- Что, простите? – прикорнувший было Гаэтано приподнялся на локтях. – Что у меня не так с именем? Знаешь ли ты, кто меня так нарёк? – замечание Римола оскорбило его королевское величество. Назревал конфликт.
- Да и я её встречал, эту Ианиру, - вставил слово Бэрк, чтобы разрядить обстановку.
- Где это? – вскинулась Лувис.
- На верфи… Видел. Когда про лоцмана спрашивал. Ну и потом… - Лувис разглядела в темноте, что он покраснел, кажется, до кончиков ушей и завитков бороды. – А между прочим, это она мне сказала, что вокруг Гаэтано нашего картёжники крутятся!
- Ну надо же, какая замечательная женщина Ианира Джюс! – подытожила Зула.
Чуть позже, когда Бэрк, Римол и Гаэтано пошли расставлять сети, чтобы завтра утром поднять свежий улов, она чистила речным песком котелок и миски и на чём свет стоит кляла мужчин.
- Все они – запомни, Лувис, - все! Все они одинаковые! И отец мой, и тот вон, и этот, и эти вот оба – они все одинаковые! Надо же! «Такая хорошая, такая добрая, такая лапочка!» Тьфу, срам какой! Лоцман она! Ишь, лоцман!
Лувис старалась быть объективной, но в глубине души соглашалась с подругой. Ианира Джюс ей ужасно не понравилась, когда она её видела на крепостной стене в Первой Розе. Вызывающий наряд, накрашенное лицо, излишне непринуждённое общение… Да, она помогла Римолу и Дану. Но Римол – преступник. А Дан, как им сегодня намекнули, занимался контрабандой.
Едва Лувис подумала об этом, как ей стало смешно.
- А я-то! Я-то хороша! – расхохоталась она. Оба эти человека – и контрабандист Дан, и убийца Римол, – были теперь частью её жизни, и она от всего сердца желала им добра. Вот до чего дошла бывшая принцесса!
Назавтра повезло с погодой. При ясном небе и попутном ветре «Шестилапый» довольно бодро поднимался по реке, гребцы могли передохнуть. Римол рассказал, куда следует держать путь. По его словам, на левом берегу Большой реки они должны были увидеть четыре погибших дуба, совсем голых, без листьев и коры. Где-то возле этих деревьев следовало поискать вход в тайник.
- Что, прямо под деревом вход в тайник? – удивлялся Бэрк. – Это каждый, кто мимо проходит, может подойти к берегу и попасть внутрь?
- Видать, не каждый, - отвечал Римол. – Не так прост Дан, чтобы хранить своё добро где попало. Мы вот-вот достигнем берегов Фиолетовой страны, а туда без веской причины лучше не соваться.
Лувис поёживалась, вспоминая, что рассказывали Мигуны о бедствиях, постигших их родину. Она рассматривала левый берег реки – буйная зелень там постепенно сменилась засушливой степью, а теперь уже – и плоскогорьем, и негде было отдохнуть глазу. Камни на той стороне имели своеобразный цвет, ближе к вечеру они казались фиолетовыми.
Правый берег, по правде сказать, выглядел не лучше. После лесов и лугов края Стеллы неприветливый скалистый берег навевал тоску. Лувис представила, как бы они выживали, если бы в первые дни своего пребывания в Верхнем мире не встретили лесок с малиной и яблоками.
Берег поднимался всё выше, стало понятно, что Большая река здесь течёт через горное ущелье.
- Кто-нибудь живёт на правом берегу? – Лувис спросила Римола.
- Там, дальше, в горах, живёт племя нищих.
- Что, совсем нищих? – удивилась девушка.
- Да, говорят. Они носят звериные шкуры, не знают огня. Злые, дикие, полуголодные.
- А как они называются?
- Наши зовут их Прыгунами. Шустрые очень, - ответил Бэрк вместо Римола. – Когда я был совсем маленьким, мой отец и Дан рассказывали, что видели несколько Прыгунов возле реки. То ли заблудились, то ли искали чего. Отец говорил, глупые они. Боятся всего, от костра побежали, как от проклятия. Но кое-кто из наших ведёт с ними обмен. Прыгуны приносят драгоценные камни, которые добывают в горах, а взамен получают кое-какие вещи из железа и даже ткани. Правда, совсем редко.
- Деловой жилки у них нет, - заметила Зула.
- Знаете, - сказал Римол, - всегда мне хотелось на этот народ посмотреть, поговорить и объяснить им, что огня не надо бояться. Они сначала страшились бы, конечно, а потом бы всё поняли. Вот бы нашёлся человек, который бы пришёл и повёл их за собой. Глядишь, стали бы лучше жить.
- Так они здесь живут, за этими горами? – спросила Лувис.
- Вроде, да.
- А пройти через горы можно?
- Можно, правда, путь непростой, но находились смельчаки. Издалека смотрели на их деревни и возвращались. К ним самим лезть никто не пытался. Бестолковые, злющие, - объяснял Бэрк.
- Было бы здорово слетать и посмотреть, - сказал Гаэтано.
- Слетай, только низко не опускайся, - предложил Римол.
- Римол, я прошу тебя не давать моему брату таких советов, - строго произнесла Лувис. – Он и так еженочно подвергает себя опасности, выгуливая твоего рыскаря. Не хватало ещё, чтобы он летел в гости к дикарям.
Римол пожал плечами.
Гаэтано надулся. Минуты через две он заговорил:
- Лувис, а что, если мы с Тагирой одним глазком глянем? Мы всё летаем вдоль реки, туда-сюда. И только ночью. Скучно. К Прыгунам мы могли бы полететь и днём. Всё равно они дикие. Не пойдут же они в Розовую страну рассказывать, что видели человека верхом на рыскаре.
- Не думаешь, что они до смерти перепугаются от такого зрелища? – рассмеялся Бэрк.
- Ну… И перепугаются, и что. Мы же их не обидим. Мы просто пролетим, посмотрим свысока. А они нас не достанут, у них же луков-то нет!
- Зато у них есть пращи и рогатки, - возразил Бэрк.
- Ты слышал, Гаэтано? Пращи и рогатки! – воскликнула Лувис.
- Как высоко можно выстрелить из рогатки? Мы намного выше летаем! – не унимался мальчик.
- Короче говоря, ты чего ждёшь? Разрешения? Не разрешаю.
- Ладно, тогда я у Бэрка попрошу. Бэрк, можно я слетаю на Тагире в страну Прыгунов и сверху посмотрю на неё? Пожалуйста!
Бэрк опасливо посмотрел Лувис. Она сдвинула брови и молчала.
- Ну Бэрк! Ты же мой старший брат!
- Тебе сестра не разрешает.
- А ты же и ей старший брат! Скажи ей, чтобы она разрешила!
Лувис не выдержала и рассмеялась.
- Лети куда хочешь! Только не спускайся, помни, они тебе не будут рады!
На следующее утро, едва забрезжил рассвет, Тагира оттолкнулась от палубы «Шестилапого» и понесла своего друга на запад. Римол предлагал Гаэтано взять с собой что-нибудь в подарок для Прыгунов, но Лувис и Бэрк строго-настрого запретили мальчику спускаться ниже, чем на расстояние полёта стрелы (которой у дикарей быть не могло), а брошенный с такой высоты любой подарок либо сломается, либо превратится в смертельное оружие и убьёт получателя.
Вернулся Гаэтано к обеду, когда «Шестилапый» прошёл по воде положенную ему часть пути. Выглядел он не слишком довольным. Прыгуны оказались плохо воспитанными людьми. Едва завидев в воздухе крылатое чудовище, они принялись запускать в него камни. Летел Гаэтано, конечно, высоко, но пара камней на излёте всё же свистнула возле его уха и ушей Тагиры. Сверху мальчик рассмотрел только озеро, убогие шалаши и много-много народу, возбуждённо оравшего что-то, задрав головы и выставив вперёд кулаки. Он решил, что больше туда не полетит. А Римол сказал, что он бы слетал, только надо придумать что-то, что очарует Прыгунов, захватит их внимание, вызовет трепет. К сожалению, взрослого мужчину Тагира пока поднять не могла, потом обстоятельства побудили наших друзей позабыть о самом существовании Прыгунов, и блестящая идея не получала дальнейшего развития ещё почти четыре десятка лет.
Лувис не могла не заметить, как близко к сердцу Римол принимал бедственное положение несчастных Прыгунов. Ей и в голову не пришло бы заботиться о них, все рассказы о дикарях она слушала как очередную басню в исполнении Болтунов, они любили рассказывать интересные истории всем, кто готов был слушать. Римол же, странный, неотёсанный, нечёсаный Римол опять витал в облаках. Обманчива внешность! За грубой оболочкой скрывается мечтатель и филантроп.
А ещё она вспомнила, как непонятно он описал свою знакомую из Первой Розы, Ианиру Джюс. «Как Тагира, не должна летать, а летает», - сказал он тогда. Лувис не могла бы описать словами, что это значит, но и сам Римол виделся ей таким. Не должен, не может летать, не рождён летать вор и убийца из страны Болтунов, сын браконьера. А ведь летает! Мечтает, значит, летает.
Спустя три дня «Шестилапый» бросил якорь у левого берега в расщелине большой фиолетовой скалы, образовавшей бухту. На вершине скалы возвышались четыре дерева. На них не было ни единого листика, но люди Верхнего мира определили, что это дубы, а не буки, грабы или тополя. Где-то здесь должен был находиться тайник Дана, а в нём – серебро и настоящий Граев песок.

 Отправлено: 16.02.23 18:52. Заголовок: Граев подарок. Част..

Граев подарок.

Часть 2. Вверх по реке.

3 глава. Не все сундуки одинаково безопасны.

Открыть последний сундук – это было плохой идеей. И уж совсем дурацкой идеей было схватить за руку Гаэтано, чтобы не упасть. Он упал на неё и стукнулся подбородком о её лопатку. Золотая корона, которую он держал в руке, выпала и поскакала вниз по серебристым камням.
Лувис, охая, поднялась и огляделась. Только что они стояли в тесной, узкой пещере, уставленной сундуками со всевозможными сокровищами – золотыми и серебряными слитками, серебряной посудой, драгоценными камнями и одеждой. Последний сундук, самый большой, стоял на боку, крышка его была слегка приоткрыта, как дверь. Она эту дверь потянула, и…
Сначала ей показалось, что она снова дома, в Стране Подземных рудокопов. Вокруг были сумерки, неба не было видно, откуда-то сверху лился лёгкий золотистый свет. Похоже, Гаэтано тоже так решил.
- Мы что, у себя в Пещере? – спросил он, озираясь.
Лувис прислушалась, присмотрелась, пожала плечами. Если они и в Пещере, то это место ей незнакомо. Возможно, примерно так выглядели Восточные холмы. Но тогда здесь должны быть и фермы, и рудники. С тоской она вдруг подумала, что меньше всего хотела бы вернуться домой. Все месяцы, что она провела в Верхнем мире, Лувис не могла сказать себе честно, хочет ли она вернуться туда, где родилась и выросла. А теперь поняла: не хочет! Ей срочно надо вернуться к своим дорогим друзьям, Зуле и Бэрку, оставшимся в пещере с сундуками. Она развернулась, чтобы найти дверь, через которую вошли. Но двери за её спиной не было! Выяснилось, что она стоит на скале, позади – голый камень без единого выступа, а впереди – крутой спуск.
- Ущипни меня, - сказала она брату. Во сне ещё и не такое бывает.
Он очень старательно выполнил её просьбу. Но желаемого эффекта не было, они по-прежнему стояли вдвоём на вершине скалы.
Меж тем снизу послышался какой-то шум. Как будто лязг металла и пение.
- Пойдём поищем людей, или лучше ни с кем не встречаться? – спросил Гаэтано. Был он очень серьёзным и, кажется, сожалел о своём любопытстве, которое вело его всё дальше и дальше по узкой пещере, заставляя открывать сундук за сундуком и набивать карманы всякой всячиной. Лувис не отставала, ей приглянулось золотое колечко с ярким синим сапфиром, похожее было у неё в детстве. Ну и жук этот Дан! Когда успел столько добра накопить? А ведь жил в деревне не богаче других, ни жене, ни дочери дорогих подарков не привозил. Кроме сундуков, в пещере стояли мешки с Граевым песком. Римол проверил – был это настоящий волшебный песок, что растворяет серебро, а не простой, который просто хорошо горит. Он не пошёл дальше – взял три больших мешка с песком, набрал серебра побольше и заявил, что вернётся к «Шестилапому». Зула и Бэрк пошли с ним. Людям Верхнего мира в пещере было неуютно даже при свете Граева факела. Им не нравились тёмные своды, их пугали уродливые белёсые наросты на стенах. И только Лувис и Гаэтано, чувствовавшие себя в любой пещере как дома, попросили дать им ещё несколько минут. В конце концов, чтобы попасть в пещеру с сокровищами, они прождали целых две недели. Сначала они никак не могли взять в толк, где искать тайник Дана. Камни были гладкими, четыре дуба на скале, куда с большим трудом забрались, не таили в своих корнях никаких нор или чего-то похожего. Искали и при свете солнца, и в яркие лунные ночи, пробовали даже поднырнуть под скалу. Ничего. Римол выглядел всё более и более удручённым. Дан назвал ему примету – четыре голых дуба на скале. Сказал, что человеку терпеливому удастся войти внутрь. И всё. Но ни терпеливому Бэрку, ни нетерпеливому Римолу тайник так и не открылся. Друзья решили, что, возможно, где-то ещё есть четыре таких же дуба, и Гаэтано верхом на Тагире летал вверх по реке, искал, достиг почти самых Зелёных полей, где скалы опять превратились в приветливый зелёный берег. Таких дубов нигде не было.
Когда путешественники уже отчаялись и собрались продолжить путь, чтобы достигнуть хоть самого Граева края, где бы он ни был, и там искать чудесный песок, стояла безлунная ночь. Темно было, хоть глаз выколи. Граевы фонари погасили и отправились спать, один Гаэтано сидел на песке под скалой с четырьмя дубами и задумчиво гладил Тагиру по голове. Она за последние дни заметно подросла. Ей давали пить очень много серебра, часто она требовала ещё и ещё, и не успокаивалась, пока не получала добавки. Два дня назад Лувис решила спросить у Тагиры, не согласится ли она полетать с ней. Ящер думал, смотрел девушке в глаза, и Гаэтано сказал:
- Она согласна. Держись крепче.
Последний совет был не лишним. Взлетела Тагира без предупреждения, взбив песчаную бурю на том месте, где только что стояла. Лувис сейчас только сообразила, что она в платье, и сидеть верхом ей ужас как неудобно. Первые несколько минут полёта она пыталась, не разжимая рук, задрать узкую нижнюю юбку так, чтобы обхватить ящера коленями. Наконец из этого что-то получилось, поднялись уже довольно высоко, в свете звёзд Верхний мир был очень красив. Горы по обе стороны отражали свет, река сверху казалась серебряной лентой, ночная тишина сдавалась под ударами крыльев рыскаря. Этот полёт не был похож на полёт дракона, и Лувис не могла бы с уверенностью сказать, что ей нравится летать на рыскаре. Тагира летела непредсказуемо – она брала то вправо, то влево, то начинала падать, а потом вдруг резко подниматься, словно демонстрируя всаднице свои потрясающие возможности. У Лувис затекли руки и ноги – так сильно она вцепилась в ящера, чтобы не свалиться. Когда Тагира приземлилась, Лувис поблагодарила её и решила, что в ближайшие пару недель ей, пожалуй, летать не обязательно. Зато Римол был очень воодушевлён тем, что Тагира отважилась на полёт с более тяжёлым всадником, чем Гаэтано. Он с нетерпением ждал того дня, когда его рыскарь станет взрослым и, возможно, наконец-то поднимет в воздух и его. Он жил и дышал мечтой о полёте. Он даже ел мало, чтобы быть худым.
В ту безлунную ночь, когда всё случилось, мальчик и ящер, оставшись одни на берегу, молча беседовали о чём-то о своём. Гаэтано вспоминал то родителей, то дядю, то своё пышное царствование, то ужасное землетрясение в Пещере, а Тагира его просто понимала. Вдруг позади что-то стукнуло, как будто деревом о камни. Оба обернулись. В такой темноте, когда не было ни света луны, ни даже звёзд, потому что вечером сгустились облака, Гаэтано почти ничего не видел. Но возле самой скалы на песке появилось нечто, чего раньше не было. Тёмный длинный силуэт. Тагира что-то проскрипела на своём. Гаэтано встал, взял ящера за крыло и сделал шаг к странному предмету. Потом обернулся, думая, не позвать ли Бэрка. Любопытство победило, он решил, что сам разберётся, и подошёл ещё ближе.
Длинный предмет был лодкой. Разбитой, старой, почти сгнившей.
- Что это, откуда? Сверху она упала, что ли? – спросил он, повернувшись к ящеру. Ответа, конечно, не получил.
Он дотронулся до лодки – она была настоящая, осязаемая. В середине её стоял какой-то ящик, кажется, металлический. Неужели оно? То, что так долго искали? Само откуда-то взялось? Ну и чудеса!
Гаэтано метнулся к «Шестилапому». Он стуком и криком разбудил друзей, которые уже успели было заснуть. Он боялся, что лодка с ящиком сейчас исчезнет, они придут – а там ничего нет, и решат, что ему всё приснилось.
Зажгли факел. Лодка никуда не делась – стояла на песке. Металлический ящик оказался серебряным. Красивый, старый, добротный сундук с тяжёлой ручкой на крышке.
Дрожащей рукой Римол поднял крышку. Внутри сундука была пустота, которую Граев факел не мог осветить. Римол взял шест и опустил факел вниз. Оказалось, что сундук очень, очень глубокий, а снизу поднимается верёвочная лестница. Как, откуда? Где скрывается этот лаз? Неужели под лодкой?
Пока друзья думали, Римол вскочил и сиганул прямо в сундук вместе с факелом. Стало темно. Пару секунд Бэрк стоял как вкопанный, потом вспомнил, что он храбрец, и нырнул вслед за товарищем. Было тихо, обе девушки и Гаэтано прислушивались к происходящему, но ничего не происходило. Наконец раздался голос Бэрка:
- Спуститесь, посмотрите! Вы ахнете!
Они и впрямь ахнули. Скрытая под невесть откуда взявшейся лодкой пещера была полна сокровищ.
А что произошло дальше, мы уже знаем.
Брат и сестра раздумывали, как им поступить. Спуститься со скалы, конечно, придётся. Не жить же здесь оставаться. А что дальше? Кто там шумит и поёт, что это за лязг?
Хочешь-не хочешь, а решили идти вперёд. Осторожно спустились, помогая друг другу. Порадовались, что у них крепкая обувь. Лувис всё оборачивалась, надеясь, что позади всё-таки покажется дверь, в которую они упали. Но там была гладкая скала.
Спустившись, прошли что-то вроде ущелья, повернули направо – и не поверили своим глазам. Перед ними был роскошный праздник. На сколько хватало глаз, стояли богато накрытые столы. Нарядные люди, числом больше сотни, ели и пили, поднимали кубки и со звоном чокались. Одни пели, другие танцевали. Было здесь больше мужчин, женщин и детей – меньше, но все были явно во хмелю и праздновали со знанием дела.
Столы стояли прямо на земле, вернее, на камнях. Дальше Лувис и Гаэтано разглядели озеро, большое, круглое. Вокруг возвышались скалы, освещали всё небольшие светящиеся облака. Это была пещера – но не их Пещера.
- Нет, мы не дома, - сказала Лувис. Таких людей она не видела, да и простора здесь было поменьше. Как будто уменьшенная копия их родной страны. Ничего удивительного, подумала Лувис, что на свете есть ещё одна пещера, где люди живут. Оставалось только выяснить, не настроены ли эти люди враждебно к пришельцам. Они что-то праздновали, а значит, находятся в благостном расположении духа. Надо найти кого-то наиболее трезвого и расспросить, что это за место и как отсюда выбраться.
Как ни странно, ни один из сидевших, певших или плясавших не обратил внимание на девушку и мальчика.
Лувис набралась смелости и подошла к одной женщине. Она не пела, не ела и смотрела прямо перед собой.
- Здравствуйте!
- Вина? – спросила женщина, поднимая бокал и предлагая его Лувис.
- Благодарю вас. Не могли бы вы сказать, где мы находимся? Мы с братом заблудились.
- Мы тоже, - ответила женщина. – Мы все заблудились, - добавила она и засмеялась. У неё были чёрные волосы и крупные черты лица. Кто она по крови, Лувис не смогла определить. На женщине сияли золотые украшения, была она в красном платье незнакомого фасона. Она сняла один из браслетов и протянула Лувис:
- На.
- Благодарю вас, не надо. Я хотела бы узнать, как покинуть эту пещеру, - Лувис уже пожалела, что обратилась именно к этой даме. Она явно была пьяна.
- Там вон спроси, - женщина махнула рукой куда-то в сторону озера.
Из-за стола поднялся невысокий мужчина в серебряной кирасе и подошёл к Лувис. В руке у него была куриная нога.
- Красотка, давно здесь? – спросил он и громко икнул.
- Недавно, - ответила она, борясь с отвращением и стараясь звучать вежливо.
- Отлично! Сейчас доем и к тебе приду.
Он вернулся за стол и принялся обгладывать куриную ногу.
Остальные люди по-прежнему не обращали внимания на вновь прибывших. Нет, кое-кто, правда, смотрел на них, но не проявлял любопытства, как будто странные люди в чудной одежде каждый день приходят к их столу и спрашивают дорогу.
Лувис взяла брата за руку и пошла туда, куда указала женщина, - к озеру. Она надеялась, что пьяный мужчина будет ещё долго доедать свою курицу.
Несколько танцующих, пока Лувис шла мимо них, пытались подхватить её под руку и закружить в танце. Она, по-прежнему пытаясь быть вежливой, аккуратно отстранялась и шла дальше. Девушка не оборачивалась на Гаэтано, но знала, что он пребывает в таком же ужасе, как и она.
Наконец они пришли к озеру. Столы остались позади. У озера никто не ел и не плясал. Здесь шёл поединок. Двое мужчин, облачённые в серебряные доспехи, сражались на мечах. Несколько зрителей вяло аплодировали им, но особого интереса не проявляли. Гаэтано обратил внимание, что сражающиеся и сами не очень-то воодушевлены. Было похоже, что они не умеют владеть мечами (кому-кому, а королю было известно, что такое военное искусство!), а просто размахивают ими, как палками. Наконец один из мужчин так замахнулся своим мечом, что он вошёл в горло другого, между шлемом и нагрудником. Побеждённый упал, ручьём полилась кровь.
- Ну всё, как он и просил, - сказал кто-то.
Победитель снял шлем. Это был мужчина средних лет, довольно высокий, с русыми усами. Он равнодушно посмотрел на мёртвое тело, потом принялся снимать с побеждённого доспехи. Снимал долго, методично. Потом снял свои. Потом взял труп подмышки и куда-то потащил. Мечи и доспехи остались лежать на земле. Вокруг было много разношерстного люда, но никто не скорбел, не радовался и не вызвался помочь.
- О духи предков! Мамочка! Мудрый Беллино! – простонала Лувис. – Что же мы натворили? Где мы?
- Пойдём поищем кого-нибудь нормального, должны же здесь быть нормальные! – тянул её за руку брат.
Они пошли дальше, вдоль берега озера. Здесь нигде не было домов, не было деревьев, на много миль вокруг то здесь, то там стояли столы с едой и вином, а между столами – раскрытые сундуки с драгоценностями и одеждой. Люди то сидели, то ходили, то собирались в компании и что-то друг другу говорили. Попадались такие, которые говорили сами с собой. Один юноша, не старше Лувис, в нарядном и явно старинном костюме, стоял и кричал: «Но она же не здесь! Я смотрю, смотрю, а она не здесь! Она там! Мама, ты слышишь? Она там!». Никакой мамы рядом с ним не было, он кричал на серебристый камень. Старуха в фиолетовом платье, с серебряной диадемой на голове погладила Лувис по руке и сказала ей: «Я ухи сварила, никто не ест, в ней камни драгоценные, ложками черпай, никто не ест!». Брат и сестра прошли мимо мужчины и женщины, которые лежали под столом обнявшись и были очень, очень скудно одеты. Лувис почувствовала, как от стыда за эту сцену у неё кровь прилила к лицу. Гаэтано поглядел оторопело и закрыл глаза ладонью. Так он прошёл несколько шагов, пока не споткнулся. Открыл глаза и посмотрел на сестру.
- Может быть, мы умерли? Упали с высоты, насмерть разбились о камни, и теперь нас уже нет?
Сказать по правде, она и сама это подозревала.






4 глава. Пещера Дураков.

- У них у всех тут чердак протекает, - резонировал Гаэтано после нескольких часов бесплодных поисков.
Трудно было с ним не согласиться. Они обошли всю пещеру, вернулись к тому месту, где выпали из сундука. Ничего. Всё те же странные, разговаривающие сами с собой или невпопад обращающиеся к ним люди, всё те же сцены бесстыжего празднования неизвестного праздника, и никаких следов выхода. Ни коридора, ни расщелины. Множество людей, может быть, пятьсот, а может, и тысяча, занимались каждый кто во что горазд. Несколько раз Лувис начинали преследовать мужчины, Гаэтано как мог старался защищать её (после того, что он увидел под столом, ему ещё долго кошмары являлись). Эти мужчины брали её за руку, шептали какие-то пошлости и были отвратительны в своей откровенности. Но они быстро отставали, на слова Гаэтано «Оставьте её, это моя сестра!» реагировали с печальной покорностью. Один сказал:
- Ладно, значит, завтра…
Ни в ком при ближайшем рассмотрении не было ни настоящего веселья, ни агрессии, ни истинной заинтересованности в том, что они делали.
Изучая окрестности, Лувис и Гаэтано выяснили дальнейшую участь тела человека, которого убили возле озера. Другой его берег был песчаный. На вид песок был не обыкновенный, а Граев. Победитель дотащил труп до белой песчаной дюны и оставил его лежать. К своему ужасу, там, на песке, брат и сестра увидели ещё несколько трупов, некоторые уже разлагались, но не было ни запаха, ни червей, ни чего-то такого. Тела словно распадались на белые песчинки.
- Неужели Граев песок – это… вот? – спросил Гаэтано.
Лувис не знала, что думать. Её голова была словно не её – настолько страшным было всё происходящее. Сильнее всего пугали эти люди. Каждый – словно сам в себе, и их так много, так много!
Гаэтано осторожно взял пальцами щепотку песка, подальше от мёртвых тел, конечно. Вытащил из кармана какую-то серебряную вещицу, он их много набрал в тех сундуках. Посыпал на неё. Через положенное время образовалась зеркальная капля.
Вдруг кто-то сильно стукнул его по голове.
- Ты что, сумасшедший? Какое расточительство! – кричал рыжий здоровенный мужчина, размахивая перед мальчиком огромным кулаком. – Как мы тут жить будем, если сокровища растратим! Нищие все станем? Нищие, я тебя спрашиваю?
- Простите, я нечаянно, я не знал, что нельзя, - бормотал Гаэтано.
Лувис попыталась загородить брата от разъярённого гиганта, но тщетно. Сцена превращения серебра в напиток рыскарей почему-то вызвала возмущение местного жителя. Он схватил мальчика за плечо одной рукой, а другой собирался опять ударить. Лувис решила, что им конец, и чем скорее, тем лучше. В пещере со странными, полуживыми людьми становилось просто невыносимо тоскливо.
Вдруг другой мужчина, ростом поменьше первого, но такой же плечистый, встал между рыжим и Гаэтано.
- Успокойся, братишка, успокойся. Я тебе вот что дам, - он вытащил из кармана что-то блестящее и повертел у того перед носом. – Нищими не станем, не бойся. Есть ещё и золото, и серебро.
Рыжий взял вещь (кажется, это была золотая ложка), словно забыл про мальчика и ушёл, разглядывая подарок.
- Большое спасибо, - сказал Гаэтано.
- Не за что, сынок, - отозвался мужчина и погладил мальчика по голове. – Подстричься бы тебе. Матери скажи.
- Обязательно скажу, - уверил его Гаэтано.
- Не хворает мать-то?
- Благодарю, всё в порядке, - ответил мальчик, справедливо полагая, что посвящать кого-либо из здешних в королевские семейные проблемы не имеет смысла.
- А у меня, видишь какое дело, жена хворает. Я ей сказал: вернусь, а сам вот никак. Как она там без меня, да с сынишкой, - вздохнул он.
- А давно вы здесь? – спросила Лувис. Ей показалось, что человек этот нормальнее, чем другие. По крайней мере, он заступился за ребёнка и называет вещи своими именами. Длинные волосы заметил, про здоровье матери спросил.
Мужчина как будто только что её увидел. Он поднял глаза и посмотрел на неё, не спеша отвечать. Сел на камень, сказал им:
- Садитесь, отдохните.
Лувис вдруг поняла, что после целого дня ходьбы по этой пещере с придурками она совсем не чувствовала усталости. И голода не чувствовала. И даже не хотела пить. Неужели это смерть? Матушка дорогая, неужели это смерть? Если так, то людям обязательно, обязательно надо жить долго-предолго, чтобы только не попасть сюда!
Гаэтано, по-видимому, думал совсем о другом. Усевшись рядом со своим спасителем, он спросил его:
- Скажите, пожалуйста, вы родом из Розовой страны?
- Да, я из края, где Проклятый дворец стоит, - ответил он просто.
Неудивительно, что Гаэтано разглядел в этом человеке Болтуна. Был он самым настоящим Болтуном – ростом, телосложением, да всем. Только бороды не носил, был гладко выбрит. На вид ему можно было дать лет тридцать с небольшим, от силы – тридцать пять. Одет он был, как и все здесь, в какую-то богатую одежду, похоже, то были вещи из местных сундуков.
- Давно вы здесь? – повторила свой вопрос Лувис.
- А вы?
- Мы только что, несколько часов назад, сюда провалились и никак не найдём выход, - пожаловалась Лувис и наконец разрыдалась.
Брат подвинулся к ней, обнял и тоже расплакался.
Мужчина молча сидел. Когда Лувис прорыдалась, она заметила, что он ещё не ушёл и по-прежнему на них смотрит.
- Меня зовут Лувис, - сказала она.
- Меня зовут… - начал он и остановился. Он смотрел перед собой и Лувис подумала, что он, должно быть, не помнит своё имя.
- Брин, - сказал он после минутного молчания. – Брин. Имя.
- Очень приятно, - отозвалась Лувис.
- Я вопрос-то слышал, - продолжил он. – Я не знаю, как ответить. Я потерял счёт времени. Иногда мне кажется, что я здесь всего неделю. Иногда – что сто лет.
- Ну, сто – это вряд ли. Вы стали бы очень старым, - сказал, всхлипывая Гаэтано.
- Нет, не стал бы, - ответил ему Брин. – Здесь не стареют. Времени-то нет, вы знали?
- Как это? – опешил мальчик.
- Нет времени. Вон парень молодой, видите?
Мимо них шёл юноша, тоже Болтун, в тяжёлых одеждах, обитых мехом, держа в руках серебряный кубок. Он говорил, ни к кому не обращаясь:
- Дорогой подарок, дорогой подарок, драгоценный, великий правитель Грай добудет дорогой подарок! Мы добудем дорогой подарок!
- Ну? – спросила Лувис у того, кто называл себя Брин.
- Я его всё время вижу, по вихрам запомнил. Видите, как вихры у него торчат?
- Ну?
- Он из тех, кто ушёл с Граем, когда дворец волшебницы ещё не был проклят. Их тут много таких. Кто-то при мне со скалы упал и разбился, кто-то сам себя зарезал, кто-то попросил, чтобы мечом его закололи. Но ещё осталось человек тридцать. С ними уже ни о чём не поговоришь.
Повисло молчание.
Потом Лувис спросила:
- Что, совсем время не движется?
- Совсем. Дети не взрослеют.
- А рождаются?
- Нет.
- И никто за столько лет не пытался выбраться?
- Отчего же, пытались. Пойдём покажу.
Брин поднялся и пошёл к скалам, туда, где Лувис и Гаэтано упали. Чуть правее от места своего падения они увидели целый склад мечей, топоров и секир. При беглом взгляде было понятно, что все эти предметы безнадёжно затуплены и погнуты.
- И что?
- Ничего. На камне не остаётся даже следа от удара.
Он поднял один из топоров, замахнулся и со всей силы ударил по каменной стене. Раздался чудовищный звон, Гаэтано даже вскрикнул. Гомон со стороны пиршественного стола на мгновение притих.
- Видели?
И правда, ничего.
- А вот ещё смотрите.
Он указал рукой на какие-то знаки, начертанные на стене, кажется, графитом.
Лувис подошла ближе и прочитала: «Я, Дорм Бегит из Жёлтой страны, да благословенна будет наша добрая правительница Виллина, начинаю вести календарь, чтобы сохранить рассудок».
Календарь вёлся долго, лет шесть, кажется. Потом его забросили. Вернее, сначала палочки, отмечающие дни, стали какими-то кривыми, а потом закончились.
- Дорм Бегит? Вы знали этого человека? – спросила Лувис.
Брин пожал плечами.
- Не помню. Может, это уже здесь было, когда я сюда попал.
- Постойте-ка. Если отсюда нет выхода, то как сюда попадает вся эта еда? И вино? Тут столы ломятся! – воскликнул Гаэтано.
Брин опять пожал плечами.
- Никто не знает. Некоторые пытались понять, откуда всё берётся. Но наступает ночь, а наутро всё снова на столах.
- А откуда вы знаете, что наступает ночь? Здесь ни солнца, ни часов, - спросил мальчик.
И в третий раз Брин пожал плечами.
- Просто всё появляется на столах.
Брат и сестра крепко сжали руки друг друга – такой беспросветной тоской веяло от всего, что Брин им объяснял.
- Брин, а как ты здесь оказался? Расскажи! – попросила Лувис.
Он посмотрел на неё внимательно и спросил:
- Как тебя зовут?
- Лувис, - ответила она раздражённо. – Я же говорила.
- Да?
- Да.
- Когда?
- Сегодня.
- А, ну да. Ты откуда?
- Из очень далёкой страны.
- А я из Розовой страны. Из края, где Проклятый дворец стоит.
- Я знаю.
- Откуда?
- Ты сказал.
- А, ну да. Ты там бывала?
- Бывала. Я и в самом дворце бывала.
- Не может быть. Дворец проклят.
- Правда? Проклят? Откуда ты знаешь? – Лувис решила хотя бы приблизительно понять, из какой эпохи прибыл Брин. Ну, если всё, что он говорил об остановившемся времени, правда.
- Во дворец хода нет. Давным-давно в нём жила волшебница, прекрасная Стелла. Её муж, полководец Грай, отправился в поход, взяв с собой войско. Он не вернулся. А Стелла всё ждала его во дворце. Прогнала всех своих слуг и осталась одна. Наконец люди решили посмотреть, что случилось с волшебницей, ждёт ли она его по-прежнему. Пошли во дворец – и не вернулись. Одна женщина по имени Виана отважилась отправиться туда за своим пропавшим сыном. Вышла она безумной. Сказала, что дворец проклят. И умерла.
- Ты гляди, как страницу из учебника пересказывает, даже имена помнит, - восхитился Гаэтано, нисколько не смущаясь, что Брин его слышит. Тому, кажется, было всё равно. Он словно сам себя внимательно выслушал и теперь обдумывал услышанное.
- Зула и Бэрк тоже рассказывали нам эту историю, как страницу из учебника, - напомнила Лувис. – Это легенда, которую они сотню раз слышали в детстве.
И обратилась к Брину:
- Брин!
Он не отозвался. Она позвала ещё раз:
- Брин!
- Ты мне?
- Тебе. Ты ведь Брин?
Он внимательно на неё посмотрел.
- Я Брин?
- Ты сказал, тебя так зовут. Брин.
- Брин?
- Ну да.
Он подумал.
- Матушка моя говорила: «Брин, горюшко моё».
И он улыбнулся.
- Значит, ты – Брин. Скажи, Брин, а как давно ушёл полководец Грай?
- Никто уже не помнит, лет двести назад, должно быть.
- И то верно, - прошептал Гаэтано на ухо сестре.
- А как давно ты здесь? – спросила она ещё раз.
Он задумался. Потом вздохнул. Потом ответил:
- Здесь нет времени.
- Ничего не выяснили, - шепнул Гаэтано.
- Подожди. Брин, а как зовут твою жену?
- Хворает жена, - вздохнул он. – Как она одна, и с сынишкой?
- Как зовут жену?
Он молчал.
- Как сына твоего зовут?
- Сын… Сын у меня есть.
- Мы поняли. У тебя есть сын. Как его зовут?
Он развёл руками.
- Не помнишь, как сына зовут? – спрашивал Гаэтано.
- У меня есть сын.
- А сколько ему лет?
Брин поглядел на мальчика внимательно. Опять погладил по голове.
- Подстричься бы тебе. Мальчишкам такие волосы нельзя. Чай, не девчонки. Сын мой волосы стрижёт.
- А сколько ему лет? Как его зовут? – настаивал Гаэтано.
- Подстригись, сынок. Подстригись.
Он в третий раз погладил Гаэтано по голове и окончательно потерял интерес к беседе.
Брат и сестра ещё некоторое время ходили, озираясь вокруг, надеясь увидеть что-то новое, что-то, чего до сих пор не замечали. Но было всё то же. Разве что столы выглядели более свежими, словно на них прибавилось яств и бутылей.
- Так это смерть? – вопрошал Гаэтано.
- Ну что ты, - отвечала Лувис.
- Если жизнь, я такой жизни не хочу.
- Не ты один, кажется, - вспомнила Лувис тела в песке и рассказ Брина о том, что кто-то со скалы бросился, кто-то сам себя зарезал…
- Если мы здесь останемся, я не повзрослею, понимаешь, сестра, не повзрослею!
- Понимаю.
- Не понимаешь! Тебе семнадцать лет, ты взрослая! А я… Я что, так и останусь… Вот как сейчас?
В его глазах опять были слёзы.
Он мечтал стать мужчиной. Как Бэрк. Нет, как Бэрк, конечно, не получится, он не рождён крепким плечистым Болтуном, но можно как дядя Эльнуро, высоким и гибким. Он бы вырос, стал мужчиной, в него бы влюбились девушки, и он женился бы на самой красивой из них. Такой, как Лувис. Ну, или хотя бы такой, как Зула. А что, она тоже красивая. Он защищал бы свою жену от всяких там врагов и прославился бы как сильный, бесстрашный герой. Для этого даже королём быть не обязательно. А ещё он построил бы собственную лодку, как Бэрк, и так же, как он, крепко держал бы руль и подставлял лицо ветру. Он даже готов был ради этого подстричься. И бороду отрастил бы точно. Как Бэрк.
А тут – что же? Даже двенадцать никогда не исполнится?
Гаэтано представил, как проходит время, он не знает, какое сегодня число, они с сестрой медленно сходят с ума и забывают, как их зовут, а он, всё такой же маленький и худой, ходит от стола к столу, от скалы к скале, смотрит на воды озера и не взрослеет. Вообще не взрослеет.
- Ты хочешь есть? – спросила сестра. – Там, кажется, можно найти что-то вкусное.
- Не хочу, - буркнул он.
- Ты знаешь, я тоже.
- Я хочу с голоду умереть.
Лувис обняла его.
- Сестра, может, мы всё-таки умерли?
- А что тогда случилось с тем человеком, которого закололи у озера? Мертвец во второй раз умер?
- Кто его знает…
Они не пошли ни есть, ни пить. Подходить к пирующим было неприятно, а чувство голода и жажды всё не приходило. Кстати, Лувис обратила внимание ещё на одну странную деталь – нигде в пещере они не видела отхожих мест или мест, которые люди использовали бы как отхожие. Она сказала брату, он тоже удивился, но признался, что совсем об этом не думает, чему и рад.
Они нашли много красивой, пышной одежды в стоявших повсюду открытых сундуках. Взяли плащи, мантии, меха. У подножия скал устроили для себя что-то вроде гнезда (ещё несколько десятков человек делали то же самое) и лежали там рядом, свернувшись калачиком. Сон не шёл, приходила какая-то полудрёма, после которой становилось ещё тоскливее.

 Отправлено: 16.02.23 18:54. Заголовок: Граев подарок. Част..

Граев подарок.

Часть 2. Вверх по реке.

5 глава. Чужое брать нехорошо.

Дни проходили как близнецы-братья. Вокруг ничего не менялось. Здешних обитателей брат и сестра старались избегать. Не всегда это было легко, люди бродили повсюду. Два-три раза кто-то, к кому, видимо, ненадолго возвращались воспоминания, брал в руки секиру или топор и начинал бить стены пещеры, словно надеясь выбраться наружу. Ничего не помогало, человек бросал своё орудие и вновь впадал в то странное состояние, в котором пребывали все обитатели пещеры. Нет надежды, нет будущего, а значит, нет и времени, думала Лувис.
Она старалась держаться бодро, чтобы брат не отчаивался. Она говорила:
- Помнишь, как мы искали вход в тайник? А он взял и сам неожиданно появился. По волшебству. Может быть, произойдёт чудо, и мы увидим выход!
- Я понимаю, сестричка, я благодарен тебе, ты стараешься не дать мне сойти с ума.
Мимо них прошли женщина и маленький мальчик в богатой, расшитой золотом одежде. За прошедшие пятеро суток (по их подсчётам) в пещере появилось несколько новых сундуков – одежда, камни, серебро и золото. Люди всё это брали, надевали на себя, распихивали по карманам.
- Куда им столько? – возмущался Гаэтано. – Зачем им здесь это всё?
Лувис вдруг вспомнила, как, оказавшись в маленькой пещере, которую они сочли тайником Дана, сама она набирала в карманы всякие милые безделушки. Колечко вот себе на руку надела… Зачем оно ей? Красивое какое. Так радует глаз, и как раз на её тонкий безымянный палец. А брат тогда набил карманы серебром (ну это понятно, для Тагиры) и ещё зачем-то схватил золотую корону. Так она и осталась там валяться, на камнях, эта корона.
- Мы не сойдём с ума, - уверенно говорила Лувис. – Нас двое, у нас есть общие воспоминания, мы можем начать делать записи. Мы будем ежедневно напоминать себе, кто мы, откуда пришли, как зовут наших близких.
- Зачем нам помнить, как зовут наших близких? Вон Брин про жену говорил. Что хворает она. Если он здесь уже несколько месяцев, а тем более – если несколько лет, то его бедная хворая жена давно умерла! Да и сын мог состариться и тоже умереть! Кто его знает… Вот и правильно, что он ни имена их не помнит, ни сколько он здесь прожил, не помнит. Зато не понимает, что они умерли, и не оплакивает! Понимаешь? Живые они для него!
С этим трудно было не согласиться.
- Зато я с тобой, мой маленький, и я тебя очень люблю, - она обнимала брата.
- Угу, - отзывался он.
На всякий случай они ежедневно (как им казалось) обходили пещеру и рассматривали стены, свод (нельзя ли туда подняться? Нет!), а иногда и разговаривали с людьми, когда отвертеться от разговора не получалось. Выяснилось, что кое с кем здесь всё-таки можно беседовать, не опасаясь за свой рассудок.
Одна женщина лет сорока рассказала им, что зовут её Верда. Так, говорила она, и мать её звали, и дочь свою она назвала. Родилась эта женщина в Фиолетовой стране, вместе с семьёй бежала оттуда, как только страну захватила злая ведьма.
- Это же лет триста назад, представляешь? Как раз в это время к Болтунам пришла Стелла и у них началось Второе Благоденствие! – поражалась Лувис. Брат кивал.
Верда продолжала рассказ: её отец и муж, оба искусные кузнецы, во время переправы утонули в Большой реке, жить стало нечем, в чужом краю ей пришлось стать «портовой подружкой». Дочку отдала в услужение к портнихе. Думала, что заработает денег и ребёнка заберёт, а что-то не сложилось. Девочка выросла, вышла замуж за Болтуна, с матерью не зналась – стыдилась её занятия. Верда ходила с разными речниками по реке, с одним из них однажды нашли на берегу старую лодку, а на ней – серебряный сундук. Дальше всё было точно так же, как у Лувис и Гаэтано. Попали в пещеру, открывали сундуки и горстями черпали богатство, дошли до последнего, открыли – и оказались здесь.
- А где тот мужчина? – спросила её Лувис.
- Не знаю. Я и лица его не запомнила, много их было на реке-то.
- Вы вели календарь, считали дни? Пытались выбраться? – Лувис было интересно, как эта женщина сохранила подобие здравого ума и хорошую память.
- А на что? Здесь нет голода, нищеты, работать не надо. Вот уже лет пять живу как у доброй феи за пазухой, - отвечала Верда. – Нашей сестре здесь самое место!
- Но вы же сказали, что помните, как злая ведьма захватила вашу страну, - не унималась Лувис, - а это было лет триста назад!
- Иди ты – триста! – рассмеялась Мигунья. – Скажешь тоже – триста! Я пока что в своём уме!
Она пошла к столам, поправляя на груди ожерелье из золота с рубинами.
- Ну-ну, в своём уме, прямо бросается в глаза, - заметил Гаэтано.
Спустя примерно неделю к ним пришёл Брин. Он смотрел на брата и сестру и пытался что-то вспомнить. Лувис решила ему подсказать:
- Я Лувис.
- А, ну да.
Он улыбался и смотрел на неё ласково. Потом поглядел на Гаэтано.
- Подстричься бы тебе, сынок. Жена у меня хворая. И сынишка есть.
- Как жену-то зовут, не вспомнил? – спросила девушка. Ей казалось, что этому человеку не хватает совсем чуть-чуть, чтобы вспомнить самое главное, но он никак не мог.
- Жену зовут? Зовут? Лувис? – он вдруг подошёл к ней близко, и она удивилась, что у него красивое лицо и яркие зеленовато-карие глаза, он тщательно выбрит и рад ей.
Она отодвинулась.
- Нет, Лувис – это я, и я не твоя жена, - она решила больше не провоцировать его и не пытаться вызвать в нём воспоминания о семье.
Он отступил, как будто и сам вспомнил.
- Хворая ведь жена-то у меня, - словно извинялся он.
- Брин, ты помнишь, как попал сюда? – спросил Гаэтано.
- Сюда?
- Ну да, сюда. В эту пещеру с дураками.
- Пожалуй, помню, - ответил он медленно. – Шёл я за другом. Из Первой Розы шёл. Искал его. Договорились мы встретиться на реке.
- А отчего не вместе вышли?
- Нельзя нам было вместе. Чтобы никто не знал, что друзья мы.
- Почему?
- Из-за рыскарей. Случилось мне рыскаря застрелить. На женщину одну он напал, рыскарь-то. Ну, то есть, как – напал... Она работала у фермера. Рыскарь летал над фермой и кролика ухватил. А женщина эта – не робкого десятка дама, как прыгнула вперёд и кролика за лапы, и на себя тянет. Рыскарь её клювом бьёт, а опасная тварь-то, и клюв такой… Вы видели рыскаря?
- Ага, - хором ответили они.
Брина было не узнать. Он рассказывал увлечённо, брат и сестра слушали затаив дыхание.
- А я возьми и натяни тетиву… Аккурат между чешуек попал. Убил, значит, рыскаря. Испугался страшно. У меня ведь жена… Тогда не болела ещё, конечно… И сынишка у меня… Я рассказывал?
- Ага.
- А рыскари – они мстительные. А главное, знают, кому мстить. Чувствуют, с кем ты дружишь, кого любишь. В наших-то краях на людей не нападают, Граево ещё соглашение действует. Но вот другу моему опасность грозила. Он везде путешествовал, рыскарей мог на северо-востоке встретить, лютые они там. Почуяли бы, что я души в нём не чаю, с детства мы неразлучны были. И мстили бы ему. А у него тоже жена.
- Хворая? – не выдержал Гаэтано. – И сынишка?
- Да нет, дочка у него, - продолжал Брин. – А рыскари близким и любимым людям своего обидчика могут отомстить. Договорились мы с ним. Не друзья мы больше. Станем делать вид, что ненавидим друг друга. Домой вернулись – столько гадостей друг про друга наговорили!
- И что, надеялись рыскарей провести? Им слова не нужны! Знаешь ли ты, Брин, что рыскари в душе человеческой читают? Вот мой…
Лувис пихнула его в бок.
- Вот мой друг рассказывал, - медленно продолжил Гаэтано, - что рыскари всё чувствуют.
- Правильно твой друг рассказывал, конечно, - подтвердил Брин, - а только лишняя осторожность не помешает. Вот так и вышло. О чём я говорил-то?
- Ты говорил, как попал сюда.
- А, ну да. Шёл я, значит, вверх по реке, до Аффиры хотел дойти, с другом встретиться, чтобы никто нас вместе не видел. Заночевал на берегу.
Дальнейший рассказ Брина не открыл им ничего нового. Он нашёл лодку, сундук, пещеру, ещё сундук… Потом глаза его потускнели. Брин, только что с таким воодушевлением рассказывавший о своём путешествии и приключении с рыскарём, опять вспомнил, что жена у него хворая, есть сынишка. Вид у него стал виноватый, точно он упускает что-то важное, важное для него самого.
Брат и сестра ещё не раз встречали Брина. Он их, вроде как, узнавал, но имя Лувис всё время забывал. А имя мальчика он не спрашивал, звал его «сынок» и гладил по голове. Какое-то время ничего интересного про себя он не рассказывал, да и они пока не спрашивали. Не хотели причинять ему лишнюю боль. Но всё-таки он был здесь их единственным собеседником, который говорил о чём-то знакомом и понятном.
Однажды они выяснили, что у Брина есть стальная бритва. Каждый день, усевшись на скалу, он точил бритву о камень и аккуратно брил лицо, поглядывая в своё отражение в большом серебряном блюде.
- Зачем ты бреешься, Брин? – любопытствовал Гаэтано. – Ваши все, из Розовой страны, бороду носят, даже молодые парни никогда не бреются.
- Жена моя не любит, - отвечал он. – Она из рыбацкой деревни, в окрестностях Первой Розы. Оттуда я её взял. А там у них разный люд, кто с бородой, а кто и без. Она говорит – побрейся. Я и побрился. Ей так нравится, - отвечал он и улыбался.
- С приданым взял? – спросил мальчик. Он слышал, что взрослые так говорили, - с приданым взял. Ему-то было всё равно, с приданым или без, но, раз уж Брин снова разговорился, было интересно послушать, что он расскажет.
- Да какое… Коса в пол, и всё приданое.
Он снова помрачнел.
Гаэтано решил, что сейчас опять услышит: «Хворая она», и перестал расспрашивать.
- Помнишь, Лувис, у тебя раньше были тааакие длинные косы, - сказал он сестре.
Они принялись вспоминать свою жизнь дома, мать, дядю, придворных… Разговаривали долго-долго. И плакали, и смеялись. Брин сидел возле них, и то как будто слушал, то погружался в себя. Они перестали обращать на него внимание. Привыкли к тому, что он часто рядом с ними.
От Брина была ощутимая польза – крепкий, сильный, он был гораздо лучшим защитником для Лувис, когда кому-нибудь из местных обитателей приходила охота отправиться на поиски амурных приключений. Правда, и к нему самому Лувис старалась не подходить слишком близко. На всякий случай. Нравы в Пещере Дураков были те ещё.
За месяц пребывания в пещере ни Лувис, ни Гаэтано не отведали ни одного угощения с многочисленных столов. Они как-то раз хотели попробовать, чем тут кормят, хотя и не испытывали голода, но еда почему-то ничем не пахла и потому не вызывала аппетита. Они спросили у Брина, часто ли он ест. Он ответил, что редко. И добавил:
- Я поел хорошо перед тем, как в сундуки-то полезть. Похлёбку сварил знатную, да один и съел весь котелок, - воспоминания о столь давней трапезе были ему явно приятны.
- И мы хорошо в тот день поужинали, - вспомнил Гаэтано. – Ты из рыбы сварила эту… Суп такой. Помнишь?
- Может, здесь голод одолевает тех, кто в жизни голодал? – предположила Лувис.
Так это или не так, узнать им было не суждено.
Они не завели своего календаря, но вслух отсчитывали дни. За линию смены суток взяли обновление блюд и кувшинов на столе, раз другого ориентира всё равно не было. Каждое утро (условное утро) они проговаривали хором: «День второй. День третий. День десятый. День двадцать восьмой».
На двадцать восьмой день, когда по сложившейся традиции они вдвоём обходили Пещеру Дураков (может, не все несчастные пленники пещеры были дураками, но уж очень на них походили, и Гаэтано отказывался величать это место по-другому), случилось нечто совершенно непредвиденное. Из-за скал показался мужчина и пошёл в сторону Лувис. Ну, это-то её не удивило, она только и делала, что уворачивалась от них. Гаэтано встал перед ней, готовясь вступить в перепалку с очередным нахалом, Лувис поискала глазами Брина.
Мужчина не был одет в роскошные старинные наряды, и ни браслетов, ни короны, ни ожерелья на нём не было, а был простой зелёный плащ. Лувис не смотрела на его лицо, чтобы он не подумал, что она ищет его взгляд. Он подошёл совсем близко и встал перед Гаэтано, занявшим оборонную позицию. Он молчал. Брат молчал. Лувис наконец подняла глаза, и тут же чуть не хлопнулась в обморок. Прямо перед ней, прижав палец к губам, стоял молодой Болтун, каких тут было великое множество, но какой Болтун! Это был Титус! Красавчик Титус, гроза сельских девушек и красоток Первой Розы!
Гаэтано тоже уставился на него, открыв рот.
- Тихо! Тихо! Делайте всё как я скажу!
Они оба бросились обнимать его.
- Да тихо же, - сказал он, освобождаясь от их рук. – Не привлекайте ничьё внимание, а то нам всем тут крышка! Если они увидят, как мы выбираемся, нас просто растопчут!
- Выбираемся! – выдохнул Гаэтано. Счастье-то какое!
Титус неспеша пошёл вперёд. Брат и сестра медленно следовали за ним.
Он внимательно смотрел по сторонам.
- Что мы ищем? – тихо спросила Лувис.
- Человека одного. Я пошёл вас искать в эту сторону, а она – в другую. Теперь не потеряться бы.
- Кто - она? Зула? – от имени дорогой подруги, от воспоминания о ней Лувис почувствовала особый трепет. Неужели всё ещё можно поправить, встретиться со своими самыми близкими и любимыми.
- Нет, - ответил Титус.
Та, кого они искали, нашла их сама.
Ианира Джюс в расшитой мехами мантии вынырнула откуда-то и присоединилась к процессии. Как ни возбуждена была Лувис от мысли, что сейчас её и брата спасут, она не могла не удивиться, что на помощь к ним пришли именно эти двое.
- Это они, точно? Уверен? – спросила Ианира, обернувшись на Подземельцев.
- Спрашиваешь, - отозвался Титус.
- Куда мы идём? – поинтересовался Гаэтано.
- К двери.
- Здесь нет двери, - возразил мальчик.
- И не будет, пока не вернёшь всё, что взял. Чужое брать нехорошо, не слыхал? – назидательным тоном произнесла Ианира Джюс.
Лувис решила, что потом непременно возмутится тому, как эта особа взялась поучать её брата, а сейчас ей было некогда.
- Объясните?
- Сейчас. Уф, повезло, никого.
Пришли они к тому самому месту, где брат и сестра вывалились из приоткрытого сундука, где целый месяц они тщетно надеялись увидеть хоть какое-то подобие пути назад. Как и следовало ожидать, никакой двери здесь не было. Гладкая каменная стена. Скала.
- А теперь всё вываливайте, - приказала Ианира.
- Что? - не поняла Лувис.
- Всё-всё, что взяли в этой пещере и в предыдущей. Всё до последнего. Если ели и пили здесь, два пальца в рот, и чтоб до последней капли. Иначе пещера на отпустит.
Сама она бросила на камни свою роскошную мантию, оказавшись всё в том же броском наряде, в каком Лувис видела её давным-давно, кажется, в прошлой жизни, на крепостной стене в Первой Розе. Титус меж тем достал из кармана красивое серебряное зеркальце и с заметным сожалением бросил туда же.
- Граева хворь тебе в печёнки! И правда, дверь! – удивился он.
Лувис пока никакой двери не видела, но всё поняла.
- Брат, скорее! Всё прочь! И не шуми, на мантию вон бросай, чтобы не звенело, - прошептала она ему.
Гаэтано принялся очищать карманы – перстень, подвеска, цепочка, пара ложек из серебра – всё достал, ничего не оставил.
- Дверь!
Резная дверь, похожая на деревянную, была вделана прямо в гладкий камень.
Лувис теперь тоже видела её – она выбросила своё милое маленькое колечко с сапфиром. Жалко-то как, неужели нельзя никак его оставить? Такое безобидное!
Она тряхнула головой. Вот глупая, какое ещё колечко, чуть не погибла из-за него!
- Не ели здесь? – строго спросила Ианира Джюс.
- Ни крошки! – уверенно ответил Гаэтано за себя и за сестру.
- Тем лучше. Быстро идём! – она протянула руку к дверной ручке.
- Подождите! – вдруг прошептала Лувис. – Я сейчас приду, мне надо одного человека найти!
- Времени мало, дверь сейчас исчезнет! Ты думаешь, она весь месяц будет здесь? – прошипел Титус.
- Я сейчас!
Лувис бросилась вниз по камням. Ей было необходимо найти его, просто необходимо. Она не простит себе, если оставит его тут!
- Лувис, сестричка, милая, вернись, пожалуйста, ради матушки, ради духов предков, ради меня! – тихо скулил Гаэтано, глядя, как розовое платье и синяя косынка сестры исчезают среди скал, столов и занятых празднеством людей.
- Она у вас дурочка, да? Совсем тут тронулась? Уходим без неё.
- Я не уйду без неё, - сказал Гаэтано.
- Красавчик, идём.
- Я пришёл за ней и без неё не уйду.
- Ух ты! Говорить стал! Ну надо же! А я пошла.
Но она никуда не ушла, а осталась ждать.
Лувис показалась минут через десять. За это время Гаэтано как будто несколько жизней прожил, так страшно ему было. Лувис вела за руку Брина. Они шли не быстро, она не должна была привлечь ничьё внимание. Местные жители не заметили бы двери в скале, все они были увешаны драгоценностями из пещеры, но излишнюю суету могли заметить.
- Брин, снимай с себя всё, что взял здесь! – скомандовала она ему.
Он, кажется, не совсем понял.
- Одежда твоя отсюда? Из сундуков?
- Да.
- Всё снимай.
Брин удивлённо смотрел на неё и смущённо улыбался.
- Титус, ради предков, помоги! Пожалуйста!
Титус принялся стаскивать с Брина роскошную одежду.
- Слушай, он в одном исподнем останется.
- Переживёт, - заявила Ианира и тоже включилась в дело. – Давай-ка, красавчик, стаскивай порты. Злато-серебро в карманах есть? Ну и славно, оставим здесь вместе с портами.
Полуголому Брину Титус отдал свой плащ, и он в него стыдливо завернулся.
- Я же теперь нищий буду, нищий, - грустно сказал он.
- Не боись, красавчик, разбогатеешь ещё, - утешила его Ианира. – Видите дверь? Я её открываю, вы быстро лезете, там узкая пещера с сундуками и верёвочная лестница наверх, я иду последняя. Раз, два…
- Какая дверь? – спросил вдруг Брин.
- Приплыли… Вот дверь, у тебя перед носом, красавчик!
Брин помотал головой.
- Не видишь? – простонала Лувис.
Брин повесил голову.
- Не смогу я выйти. Не судьба мне, - проговорил он грустно.
Лувис вдруг поняла, что делать.
- Он здесь ел!
- Чего?
- Он здесь ел! Титус, помоги! Наклонить его надо, и… Брин, бери свои два пальца! Шестилапьи потроха, бестолковый ты… Давай мои…
Ещё минут десять Брина обильно рвало. Ианира Джюс и Гаэтано, наблюдая за происходящим, не могли не подивиться, как в живого человека влезло столько еды.
Наконец абсолютно ослабевший и совершенно зелёный Брин выпрямился.
- Видишь дверь? – спросила Лувис.
Брин посмотрел перед собой и осторожно кивнул.
- Бегом, - скомандовала Ианира. – Малой, ты первый.
Она распахнула дверь, Гаэтано бросился в темноту.
- Красавчик, этого парня тащи под локти, а то свалится.
Титус, обхватив слабого и плохо соображающего Брина, последовал за мальчиком.
- Давай, подружка. Не спи.
Лувис кинулась в проём. Она услышала позади шаги Ианиры, скрип и громкий хлопок. Дверь за ними закрылась.
Лувис вообще ничего не видела, она шла прямо, всё время на что-то натыкаясь, обо что-то спотыкаясь. Впереди себя она слышала голоса брата и Титуса, они говорили: «Осторожно. Тихо. Здесь. Подержи его, упадёт сейчас. Вот! Вот лестница! Нашёл? Держишь? Держи, я сейчас.»
Когда Лувис подошла к верёвочной лестнице и нащупала её, Титус сказал:
- Лезь, я дам руку!
Наверху было темно, но не так темно, как здесь. Лувис почувствовала свежий воздух, запах реки, услышала плеск воды.
- Лезь, лезь, - сказала за её спиной Ианира Джюс. – На вольном воздухе веселее.

 Отправлено: 16.02.23 18:56. Заголовок: Граев подарок. Част..

Граев подарок.

Часть 2. Вверх по реке.

6 глава. Ианира Джюс.

Почему над ними не нависает знакомая скала с четырьмя дубами, Лувис ещё долго не интересовалась. Она всей грудью вдыхала воздух реки, она очень хотела есть и пить, как и её брат. Ианира Джюс и Титус что-то говорили, куда-то по очереди уходили. Сначала было темно, потом стало светло, потом опять темно. Так сладко спалось!
Когда прошли сутки, и Лувис, и Гаэтано, и Брин наконец-то отоспались. Они лежали на зелёном лугу, укрытые листьями огромного изумрудного лопуха. Ианира со смехом протягивала им самые вкусные вещи на свете – белые виноградные грозди.
Для Брина откуда-то принесли одежду. Без меха и золота, конечно, но добротную. Зелёный камзол и чёрные штаны пришлись ему впору.
- Перешивать на тебя пришлось, красавчик, - сообщила Ианира Джюс. – Уж больно вы, Болтуны, здоровы. Здешние, кому такой размер подходит, все толстяки, а у них и плечи покатые, и брюхо выступает. Не то что у тебя.
Брин был доволен новым платьем. Однако его настигла другая беда – свою чудесную бритву он оставил в карманах брюк, которые носил в Пещере Дураков.
- И как же я теперь? – вопрошал он, трогая руками щёки.
Титус пожимал плечами – он не брился. В его родной деревне было принято подстригать усы и бороду ножницами. Он всё присматривался к Брину, ходил вокруг него – то справа сядет, то слева, то, поднося ему отвар из трав или краюху хлеба, уставится на него прямо.
- Что ты? – спрашивала Лувис.
- Как его зовут?
- Брин.
- Точно?
- Не точно. Он сомневался.
- И правильно сомневался. Брин был его старший брат. Женился и в другую деревню ушёл, в примаки.
- Ты его знаешь? Знаешь? - обрадовалась Лувис. – Ты поможешь ему вспомнить то, что он забыл?
Титус сел возле Брина.
- Дядя Бэргус, ты меня помнишь?
- Что говоришь? – не понял Брин.
- Я говорю… Посмотри на меня. Узнаёшь меня?
Тот смотрел долго и внимательно. Потом вдруг сказал:
- Ты – Вардус? Да?
- Мимо, - вздохнула Ианира Джюс, внимательно прислушивавшаяся к разговору.
- Ничего не мимо, всё правильно! – возразил Титус. – Нет, дядя Бэргус, Вард – это мой старший брат. Похожи мы очень, - объяснил он. – Лет десять назад Вард был как я сейчас.
- Десять? – переспросила Лувис.
- Ну, десять, одиннадцать… Вроде того. Дядя Бэргус! Так не помнишь? Я Титус. Старейшина Талайкул – моя двоюродная бабка. Когда ты из деревни уезжал, я ещё ребёнком был. Я с твоим сыном дружил. Помнишь, на чердаке мы спрятались, а ты нас – хворостиной?
- Хворостиной? – ахнул Гаэтано.
- Дальние родственники мы, - продолжал Титус. - Матушка твоя моему деду была троюродной племянницей.
- Сын у меня есть, - отозвался Брин, оказавшийся Бэргусом.
- Ну да, есть, я и говорю! Как его зовут, помнишь?
- Он не помнит, - ответил Гаэтано за Бэргуса.
- Чего это – не помню? Как меня зовут, - ответил тот. – Жена моя меня шибко любит, - улыбнулся он. – Когда сынок родился, я был в плавании, а она по мне скучала. И сына как меня назвала. Сказала, так ей будет казаться, что я рядом.
- И чего вас в плавания эти носит, - буркнула Лувис. Ей стало очень жалко бедную женщину с длинной косой, которая любила этого человека, родила ему сына, очень скучала, а потом заболела.
- Вот именно, - тихо поддержала её Ианира.
- Титус, и ты знаешь его сына? – спросил Гаэтано. – Знаешь, что с ним?
Титус посмотрел на мальчика как на душевнобольного.
- Ты тоже Бэрка забыл? Ну пещера, что с людьми делает.
Повисло молчание. Потом Лувис сказала:
- А я думала, Бэрк пишется через «к».
- Пишется? – теперь и на неё Титус смотрел как на дуру, надо заметить, впервые за всё время, что они были знакомы. – Кому и на что приспичит писать имя Бэрка?
И то верно, подумала она. Письменные документы в Розовой стране составлялись крайне редко. Они с братом и знать не знали, что Бэрк – сокращённое от Бэргус.
- Ну как, вспомнил сына-то? – продолжал Титус расспрашивать Бэргуса. – Нам лет было – да вот как ему, - он кивнул на Гаэтано, - когда ты уехал. Потом пришли вести, что утонул ты где-то во время грозы. А ты – вот оно как – в пещеру эту попал…
По лицу Бэргуса ручьём полились слёзы. Лувис захотела обнять его, так больно было смотреть на его горе. Но Ианира Джюс её опередила. Она опустилась на траву рядом с ним, обняла, положила голову ему на плечо.
- Ничего, ничего, красавчик. Ты живой, здоровый, время тебя не коснулось – вон какой мужчина! Всё у тебя будет хорошо, - приговаривала она.
Бэргус вдруг отстранился от неё.
- Послушай… Титус… - словно припоминая только что услышанное, - сколько лет сейчас моему сыну?
- Да как мне.
- А. Понятно. Вырос уж.
- Вырос. Тоже по реке ходит.
- Это он напрасно. Мать, наверно, волнуется, - он поднял голову и посмотрел сначала на Титуса, потом на Лувис. Оба они не знали, что сказать, вернее, как сказать.
- Что, жива жена-то его? – спросила Ианира.
Титус покачал головой.
Бэргус вытер слёзы, завернулся в зелёный плащ.
- Я, наверно, знал, - сказал он. - Понимал, наверно.
- Брин… Бэргус… Мне очень жаль, - произнесла Лувис.
- А сын… Как вы думаете… Он мне не рад будет? – спросил он тревожно.
- Я уверен, что рад! – заявил Гаэтано. – Если бы вдруг мы узнали, что наш отец жив… Ну, мало ли, магия какая… Мы были бы счастливы! Лувис, правда? – повернулся он к сестре.
- Ещё бы! – улыбнулась она, вспомнив своего высокого, нарядного, горделивого царственного отца.
К вечеру Титус развернул какой-то объёмный тюк, настругал колышков и принялся ставить палатку из серо-зелёной вощёной ткани.
- И давно пора, зайцы мы, что ли, под открытым небом ночевать, - говорила Ианира.
Лувис наконец-то решила спросить, где они, почему именно здесь, где их друзья, как Ианира и Титус попали в Пещеру Дураков, откуда знают о ней, да и много, много чего. До сих пор она ни о чём не спрашивала – просто наслаждалась тем, что покинула ужасное место.
- Где мы? Да почти у самой Аффиры. Если пройти это поле, дойдём до деревни, а если вверх по реке ещё немного поднимемся – увидим устье.
Ианира чистила рыбу – она сегодня полдня рыбачила с самодельной удочкой. Лувис села ей помочь.
- А как получилось, что мы вышли здесь? Когда мы с братом попали в… В Пещеру Дураков… Вот правильно он её назвал! Наш «Шестилапый» стоял под скалой с четырьмя дубами, гораздо ниже по реке. Мы вошли в сундук там, а вышли здесь…
- Ты видела, на чём сундук стоит? – раздражённо спросила Ианира.
- Ну… В лодке он.
- И ты ждешь, что лодка будет всё время на одном месте торчать?
- Да нет, не жду, конечно…
И правда, с чего бы гнилой лодке с серебряным сундуком не перемещаться в пространстве?
- Она возникает где придётся, что ли? - спросил прислушивавшийся к разговору Гаэтано.
- Есть несколько таких мест. Дан знал одно, я, правда, показала ему ещё одно – вот это. Есть люди, которые знают три. А сколько всего – никто не знает.
- А что это вообще за магия такая? Кто эту пещеру создал? Наверно, тот, кто людей ненавидит? Злая ведьма?
Ианира пожала плечами.
- Если бы я людей ненавидела, - проговорила она. – Если бы я людей ненавидела, я бы ничего не придумывала, а оставила всё как есть.
- Боюсь, я не поняла, что ты хочешь сказать.
- Да посмотри на них! На нас! На людей посмотри! Сами губят друг друга, себя губят. За деньги, за власть… Предают, режут, топят… Не видала, подружка?
- Видала, - согласилась Лувис.
- Ну вот и думай, нужны ещё какие-то пещеры, колдовство какое-то? Сами справляемся…
Добавить к этому было нечего.
Ианира стукнула трепещущую рыбу рукояткой ножа по голове и продолжила:
- Ты ведь поняла, попасть в последний сундук можно, только если прихватила что-то в пещерке-то. Иначе он не откроется.
- Ну да, мы как раз набрали всякой всячины, - вздохнула Лувис.
- И мы с красавчиком, когда за вами пошли, тоже кое-что взяли, иначе бы не провалились в дверь. Помнишь, потом тоже всё выбросили, чтобы дверь наружу появилась.
- Постой… А откуда вы знали, что лодка с сундуком будет именно здесь? Она двигается… По расписанию, что ли?
- Да нет, повезло просто. Я же говорю, я всего два таких места знаю, но второе новолуние подряд в одном и том же месте лодка не появляется. Если бы в этом месяце не повезло, попытали бы счастья ещё через двадцать восемь дней. Или ещё через двадцать восемь.
Лувис поёжилась.
- Не понравилось, да? – засмеялась Ианира.
- Ты знаешь, как ни странно, одна женщина нам говорила, что ей там хорошо. Не холодно, не голодно, работать не надо, - задумчиво проговорила Лувис.
- Кому что надо, - резонировала собеседница. – Мне одной еды мало. Я свободу люблю. Взяла лодку, закинула кое-какое барахлишко для торговли, да и пошла себе… Рыбы можно наловить, фруктов где-нибудь нарвать – вот и еда. Много ли нужно?
- Скажи… Ианира… А откуда ты знаешь, как можно попасть в эту пещеру и как из неё выбраться?
- Да болтают люди. Много болтают. А я слушаю внимательно. Я ведь, понимаешь, ничего не пропускаю. И памятью природа не обидела. Вот насчёт выхода – тут, знаешь, я сама додумалась. Я подумала: если пропадают люди только после того, как наберут чужого добра, значит, обратно можно выйти, если всё-всё оставить внутри. Ну правильно же, как думаешь, подружка?
- Вполне.
- Так вот, решила попробовать. Дай, думаю, посмотрю, куда это люди деваются.
- Ты сама? – удивилась Лувис. – Сама решила узнать, куда из первой пещеры люди пропадают?
- Ну да, а что… Я там с ними, с дураками этими, полгода проторчала.
- По собственной воле?
- А что? Нет, мне, конечно, поднадоело, скучно стало. Вот красавчиков там – хоть отбавляй. Бравые военные есть. Да только на голову они все скорбные.
- Я тоже заметила.
- Вот я и решила выбираться. Избавилась ото всего, что там набрала, и в один прекрасный день заметила дверь. Эй, красавчик! – крикнула она Бэргусу, который только что развёл костёр и вбил возле него колья. – Будь добр, за водой-то сходи!
Бэргус взял котелок и пошёл к реке. Ианира проводила его взглядом. Лувис заметила, что она, когда молчит, как будто пожёвывает что-то.
- Так я про что?
- Про дверь. Что дверь ты заметила. Вот так вот просто – заметила?
- Ну, не просто, но я же ждала её. Дверь, нору, выход…
- А если бы никакого выхода не существовало? Как ты могла так рисковать!
- Если бы не было выхода, люди бы не болтали, - возразила Ианира. – Старые сказки слушать надо. Дан вот говорит, что сказки – вздор. А сам…
Она вдруг рассмеялась.
- Что – сам?
- В сказки верит. Потому и пропал.
- Почему? – не поняла Лувис. – Он же, вроде, за маками ушёл.
- За маками, как же. Он страну Грая пошёл искать.
- Зачем?
Ианира пожала плечами и опять принялась слегка пожёвывать что-то.
- Скажи, а почему Дан говорил, что пещера под четырьмя дубами – это его хранилище?
- А почему нет? Он там кое-что своё держит.
- Как он мог – никого не предупредил, что пещера так опасна!
- Не ждал, должно быть, что кто-то за ним потащится.
Бэргус принёс воду и подвесил котелок над огнём.
- Так? – спросил он.
- Пойдёт, - ответила Ианира и опустила почищенную рыбу в воду.
Гаэтано вынырнул из палатки, которую они с Титусом успешно натянули.
- А я не понял, - начал он, - а откуда вы вообще здесь взялись?
- На лодке моей пришли, - ответила Ианира. – На вёслах. Красавчик мой устал, ужас!
- Но вы же специально отправились за нами?
- Ну да… Ваш красавчик и подружка его там, под скалой этой, с ума сходят, убиваются, не знают, куда вы пропали. А я как раз мимо шла. Сообразила, что к чему. Думала никого с собой не брать, да этот, - она кивнула головой в сторону палатки, - уж больно просился. Сохнет по тебе, ты не представляешь как.
Лувис поджала губы. Это было не то, что ей хотелось бы обсуждать.
- Так Титус с тобой из Первой Розы до четырёх дубов дошёл? – переспросил Гаэтано.
- Неа. Он там уже был.
- Где – там? – опешила Лувис.
- Ну там, с вашими двумя.
- Двумя? – осторожно переспросил Гаэтано.
- Подруга ваша, дочь Дана – раз. Ваш красавчик, сын вот этого, - кивнула она на Бэргуса, - два. Посчитали?
- А где же… - начал Гаэтано и осёкся.
- А этот вот третьим с ними сидел и всё пытался то скалу пробить, то реку осушить. Больно по тебе переживал, страдал. Я его в Первой Розе знала, приятели мы. Решила помочь чем умею.
Лувис задумалась. Про Римола Ианира ничего не сказала, по её словам выходило, его и вовсе не было на «Шестилапом». По её озадаченному лицу Ианира догадалась, что Лувис чего-то не понимает.
- Так у него и спроси, чего ты…
- Спрошу, спасибо. А сейчас мы чего ждём?
- Ждём, когда ваш «Шестилапый» сюда подойдёт. Надо ж было лодку так назвать.
- А почему они сразу сюда не пошли? С вами?
- Поломалось у них что-то. Но скоро будут, не волнуйтесь.
Уха была почти готова, правда, мисок у путешественников не оказалось. Ианира сказала, что ест всегда своей ложкой прямо из котелка. Нашлись у неё и три запасных ложки. Титус сказал, что он поужинает потом, и внимательно смотрел, как Лувис черпает золотистую похлёбку, дует в ложку и ест. Было ей, по правде сказать, неловко.
Она заговорила, чтобы он перестал таращиться не неё, да и давно пора было, кстати, прояснить кое-что.
- Скажи, Титус, - начала Лувис, и он как будто проснулся, - а ты-то как оказался на «Шестилапом» с Зулой и Бэрком?
- А что, непонятно ещё? Огден нанял большую лодку, чтобы преследовать вверх по реке убийцу брата. Видели его, кто-то случайно заметил, когда он возле старого русла бродил. Я с Огденом пошёл. Ещё наш Таль и четыре парня из Первой Розы.
Лувис представила себе, как эта армия охотится на Римола, и затосковала.
- А дальше? – поинтересовался Гаэтано.
- А дальше – поднялись мы до скалы с четырьмя дубами, встретили там Бэрка и девчонку его…
- Зулу.
- Ну я и говорю.
- Она не его девчонка, - возразила Лувис.
- Да какая разница. Бэрк рассказал нам, что у них случилось. Я, была – не была, вернул Огдену задаток, который он мне заплатил, отец его, вернее, заплатил, и остался с Бэрком. Надеялся как-то тебе помочь. Вам обоим, - он кивнул на Гаэтано. – Дальше вы всё знаете, вам Ианира рассказала, я слышал.
Рассказ в целом удовлетворил Лувис. Она представила, как в виду «Шестилапого» появилась ещё одна большая лодка с вооружённым экипажем на борту. Зула и Бэрк как-то умудрились спрятать и Римола, и рыскаря, и прятали, пока не подошла на своей лодке Ианира и не увезла Титуса с собой – спасать брата и сестру.
- И хорошо, что я так сделал, - добавил Титус. – Польза-то от меня была. Нет?
Лувис кивнула. Конечно, была, он помог вывести отца Бэрка, тот здоровенный, как бы две женщины и подросток его тащили?
Бэргус ел с аппетитом. Он признался, что после стольких лет, когда он не испытывал голода, всё для него как будто в первый раз. Ложкой он пользовался немного неловко, отвык. Он признался, что даже воду зачерпнуть котелком не сразу смог как следует – промочил ноги.
- Хорошо, что топор я тебе не дал, дядя Бэрк, - заметил Титус.
- Да уж… Но я потренируюсь, всё вспомню.
- Вспомнишь, не переживай, - кивала Ианира. – Ты мужчина в самом соку, всё впереди ещё. У вас всегда так: молодые вы все нескладные, чем старше – тем лучше. Вот Дан – мужчина хоть куда, а ведь в летах уже. А ты вообще красавчик. Даже сыну твоему до тебя далеко. Повзрослеть ещё ему надо. Что, подружка, верно я говорю?
- Наверно, - неосторожно согласилась Лувис.
- Вот видишь, красавчик, - повернулась Ианира к Титусу. – Не в её ты вкусе. Поэтому она тебя отшивает. А лет через десять войдёшь в возраст, она сама за тобой бегать будет.
Лувис опешила. Титус, она чувствовала, пристально на неё глядел.
То ей казалось, что Ианира Джюс и впрямь хорошая женщина – смелая, щедрая, проницательная, а то прямо убить её хотелось. Не выдерживала никакой критики манера Ианиры делиться со всеми своими мыслями, нисколько не заботясь, уместны они были или нет.
- Не стану, - сказала Лувис громко, решив раз и навсегда закрыть эту тему. – Я люблю другого.
Бэргус внимательно посмотрел на неё, Титус, наоборот, отвёл глаза.
- Это какого - другого? Каменного, что ли? – поинтересовалась Ианира.
Гаэтано вздрогнул и взял сестру за руку.
Лувис молчала.
- Долго любить собираешься?
- Как получится.
- Как получится – это хорошо, - миролюбиво сообщила Ианира, облизав ложку и пряча её в карман своего розового сарафана. – Я боялась, ты скажешь, вечно. А как получится – это хорошо.
Лувис потом ещё долго удивлялась, как ей хватило благоразумия и благонравия не надеть котелок с ухой на голову Ианиры Джюс.
Она решила, что спать они с братом сегодня будут на траве. Как и прошлой ночью.
К её огорчению, то же решение принял и Титус. Она, ругаясь про себя и проклиная все внутренности Шестилапых, какие знала по названию, полезла в палатку, где уже мирно спали Ианира и Бэргус.

 Отправлено: 16.02.23 18:58. Заголовок: Граев подарок. Част..

Граев подарок.

Часть 2. Вверх по реке.

7 глава. Титус.

Долго не могла заснуть. Отец Бэрка слегка всхрапывал, Ианира слегка посапывала, а ещё мучила совесть из-за того, что Гаэтано остался спать на траве, укрытый парой гигантских лопухов. Но не хотелось оставаться наедине с Титусом.
Что-то было не так в нём, что-то было неправильно. Он знал Зулу с детства, они вместе бегали и играли. А теперь она так в него влюблена, он же всё время забывает её имя, или не считает нужным его помнить. «Бэрк и его девчонка», - сказал Титус о её друзьях. Если он друг Бэрка, если знает его и понимает, как он может не знать, что Зула – не его девчонка? Неужели ему всё равно?
Из-за этого Лувис было неприятно думать, что Титус увлечён ею. А главное, об этом все знали, все говорили, но не говорил сам Титус. Он не ухаживал, не звал на свидание и ни в чём не признавался. Он словно ждал, когда она сама начнёт за ним бегать. Смотрел на неё и ждал. Она попросила его однажды достать серебро, и он выполнил её просьбу. С тех пор она была ему должна.
Будь оно неладно, то серебро! Лувис просила его как друга Бэрка. А он оказался наймитом Мельника, и даже Бэрк во время их последней встречи толком не знал, как с Титусом разговаривать.
То, что случилось теперь, делало Лувис ещё более обязанной Титусу, чем тогда, за серебро. Он участвовал в спасении её и Гаэтано, он проявил недюжинную отвагу. Именно Титус пришёл в Пещеру Дураков и первым принёс надежду на избавление.
Пока Лувис одолевали эти мысли, Ианира проснулась, вышла из палатки и вернулась минуты через две. Она опустилась на свою подстилку и притихла. Лувис ждала, что она вот-вот уснёт и опять засопит, вторя Бэргусу.
Но Ианира не заснула. Она подвинулась поближе к Лувис и тихо позвала:
- Эй, подружка! Спишь?
- А что? – еле слышно ответила Лувис.
- Спросить кое-что хочу.
- Что?
Ианира Джюс помолчала.
- С вами на лодке вашей был ещё один человек? Да? Мне показалось, вы с мальчиком хотели о ком-то ещё спросить, но при моём красавчике не решились.
Лувис помедлила. Потом ответила:
- Ты ведь знаешь, что был. По крайней мере, знаешь, что он должен был с нами встретиться. Сама к нам Титуса прислала. Он слова передал.
- А с ним хорошо всё? Ну, я понимаю, что месяц прошёл… Но когда ты его видела в последний раз, у него всё было хорошо?
- Да. Он был воодушевлён. Планы строил.
- Мм.
Лувис подумала, что Ианира узнала всё, что ей было нужно, и решила уже было отвернуться, чтобы заснуть, но почему-то сказала:
- Он очень хорошо о тебе говорил.
В конце концов, это было чистой правдой, почему бы Ианире её не услышать.
- Скажи мне вот ещё что, - прошептала Ианира, и Лувис подумала, что она волнуется. – Скажи вот что. Мне важно.
Она помолчала, словно подбирая слова.
- Мне важно. Тот, кого он убил, был хорошим человеком?
Лувис удивилась вопросу, но ответила честно:
- Не очень.
И тут же добавила:
- Но у него есть отец и мать, они очень убиваются.
- Это понятно, - устало произнесла Ианира.
Повисло молчание. Лувис подумала, что её колоритная собеседница сейчас опять, должно быть, словно пожёвывает что-то. Такая странная у неё манера.
- Подружка!
- А?
- Как по-твоему, красавчик мой понимает, что я его к вам посылала, чтобы как раз с Римолом встречу назначить?
- Не знаю. Мы с друзьями думали об этом. Не знаю. Как же так получилось, кстати?
- Случайно. Подцепила я его в одном кабаке. Я иногда гоняю кое-кого из них небольшие поручения выполнять. Ну, чтобы толк от них был. Римол тогда сказал, что я должна слово в слово передать тем людям, которые ему помогут. Ну, вам, то есть. Я красавчика и послала. Я же знать не знала, что он как раз его ловить приехал! Говорил, что приехал для какой-то работы, что денег ему много дадут, хвастал, что он теперь купить что угодно сможет, хоть лодку. А когда увидела его с друзьями твоими там, у четырёх дубов, просто запуталась. Думала, думала, что-то распутала, но чего он хочет, не понимаю.
- Кто – он? Титус?
- Ну да… Ты бы слышала, как он деньгами хвастал, а потом вдруг взял, все деньги вернул и ради девчонки, вроде, остался. Ну, ради тебя, то есть. Странно, понимаешь?
Лувис подумала.
- Разные мотивы у людей бывают.
- Чаще – одинаковые. У одного и того же человека мотивы чаще всего одинаковые. Могут быть, конечно, разные по мелочи – сегодня вишни хочет, завтра винограда… А в общем – ягоды любит. Понимаешь?
- Не уверена.
- Ну ладно. Ты в совпадения веришь?
- Не знаю, что и сказать. Наверно, верю. Вот как вышло, что из пещеры я вывела именно отца Бэрка? Там народу – тьма! Это же счастливое совпадение!
- Нет, здесь не соглашусь, - возразила Ианира. – Какое же это совпадение?
Лувис обратила внимание, что говорят они уже громче, чем в самом начале.
- Какое же это совпадение? Он умом тронулся не так сильно, как другие, потому что провёл там всего десять лет. Ну, или одиннадцать. Это раз. Он немного похож на сына, а ты его, я знаю, очень любишь. Ну, того красавчика, у которого подружка – не его девчонка.
- Он как брат мне!
- Я и говорю. Отец похож на него, ты увидела что-то близкое, знакомое, просто не сразу поняла. Это два. Считаешь?
- Считаю.
- Вот и говорю, какое же это совпадение.
Бэргус давно перестал храпеть.
- Подслушиваешь, красавчик? – спросила Ианира и по характерному вскрику стало понятно, что она ткнула его в бок.
- Мой сын правда похож на меня? – спросил он.
- Похож, похож, - уверила его Ианира.
- А Зула – это дочь Дана?
- Точно так.
- Она ведь думает, что я её отца ненавидел. Что враги мы.
- Думает, - сказала Лувис. – Вся наша деревня так думает, и на правом берегу – тоже. Они с Бэрком так и мечтают разведать, из-за чего их отцы поссорились.
- А расскажите, это вы о чём? – загорелась Ианира.
Разговоры продолжались почти до утра, минут через десять в палатку вполз Гаэтано, которому тоже было интересно послушать. Лувис достала из кармана драгоценный светящийся шарик, чтобы в палатке было не так темно. Он становился всё тусклее и тусклее, увы, но ещё давал немного света. Бэргус рассказывал о своей молодости, о том, как вместе с Даном он ходил по реке, о разных забавных случаях и интересных встречах. Лувис поведала о том, как сейчас живут обе деревни в краю, где заколдованный дворец Стеллы нагоняет ужас на обывателей. Рассказала она и тайну проклятия – то, что было известно им самим. И свою историю рассказала. Бэргус был поражён. Ианира слушала затаив дыхание. Нет, она, конечно, знала в общих чертах, что там да как, слухами земля полнится. Но и ей было интересно услышать рассказ о каменных людях из первых уст.
- Вот бы поглядеть! – восклицала она. – Вот бы пойти и поглядеть!
- Иди, - Лувис пожимала плечами. – Женщинам там не опасно.
- Со мной сходишь? Своего проведаешь.
Лувис смолкла. Ианира тоже притихла. Потом сказала:
- Ты не дуйся на меня, подружка. И ты, мальчик, не дуйся. Кстати, что за имя у тебя? У вас там всех парней так зовут?
- Что не так? – вскинулся Гаэтано.
- Не выговоришь никак, длинное. Есть ли какое слово покороче? Ну, сократить чтобы. Вот как его зовут – Бэргус – и Бэрк. А ты вот Гаэтано – и звать я тебя буду Гаэт.
- Гаэт? – переспросил он.
- Ага. Идёт?
- Не идёт.
- Что, некрасиво?
- Я не стану разговаривать с тем, кто назовёт меня Гаэт.
- Хм… А всё-таки как-то попроще тебя звать можно?
- Можно, - ответил Гаэтано, и Лувис поняла, что сейчас что-то будет.
- И как?
- Ваше королевское величество.
- Так бы и сразу, - серьёзно ответила Ианира. – Ну всё, рассвет скоро. Давайте спать. Небось, и красавчика разбудили своей болтовнёй.
- Которого? Титуса? Он же ушёл.
- Как – ушёл?
- Ушёл. Я услышал, что вы шепчетесь, встал, огляделся – его там не было. Прождал около четверти часа, он не появился. Я подумал, он здесь, и решил, что не хочу один оставаться.
- А плащ его?
- Плаща не было.
- Ианира, а ты выходила, Титуса видела? – спросила Лувис.
- Ну да, дрых под своим плащом.
Втроём они вылезли из палатки.
Титус лежал на зелёной траве, завернувшись в плащ, и явно крепко спал.
- Неужели показалось? – огорчился Гаэтано.
- И хорошо, что всего лишь показалось, - заметила Лувис. Новая загадка была им ни к чему.
Уже светало. Наутро она обдумала всё, что было сказано и услышано вчера днём и сегодня ночью, и пришла к выводу, что Ианиру Джюс надо принимать дозированно. По чуть-чуть. Слишком большое количество Ианиры могло свести с ума. Житейская мудрость Ианиры разбивалась о бесцеремонность Ианиры, как хрусталь о гранит.
Едва рассвело, Лувис и Гаэтано принялись всматриваться в речные дали, туда, откуда вот-вот мог показаться «Шестилапый». Если у друзей всё хорошо, они должны не сегодня – завтра подняться по реке и встретиться с ними. Конечно, вести такую сложную конструкцию, как «Шестилапый», вдвоём нелегко, это не крошечная лодчонка Ианиры, но они оба сильные, они сумеют дойти. Да и ветер все эти дни был попутный.
Лувис ужасно по ним соскучилась.
- Послушай, Титус, - спросил за завтраком Гаэтано, - а где сейчас Огден и его команда? Куда они пошли?
- Да здесь, за мысом, - ответил парень, наворачивая кашу из котелка.
- Здесь? Близко? – удивилась Лувис.
- Да, здесь, - ответил он, глядя куда-то в бок. – Причалили, сидят, в основном, в посёлке, на постоялом дворе.
- Ты их встречал?
- Встречал. Вчера утром ходил покупать материю для палатки и – вот – пшено. Там и встретились.
- А скажи, пожалуйста, Огден не обиделся на тебя за то, что ты с ним дальше не пошёл и деньги вернул? – спрашивал Гаэтано.
- Нет, чего ему обижаться. Он других нашёл. Я же объяснил всё как есть.
- И не скучно им в посёлке? – поинтересовалась Лувис.
- Да ты что! Скучно! Посёлок здесь – ого-го! – ответила за Титуса Ианира. – И базар такой! Торговля хорошо идёт, разных весёлых местечек полно! Люд разный. Не так шумно, как в Первой Розе, конечно, но можно погулять.
- Да, я представляю, - проговорила Лувис. Она была наслышана о том, как они гуляют в Первой Розе.
- Хочешь сходить, посмотреть? – спросил её Титус.
«Вот оно, начинается», - подумала Лувис.
- Нет, благодарю.
Гаэтано открыл было рот, чтобы сказать, что он с радостью сходил бы и посмотрел, но что-то вспомнил и рот закрыл.
- Дядя Бэрк, а ты сходить не хочешь?
- В посёлок?
- В посёлок.
- В Прету?
- В Прету.
- Да можно бы. На нормальных людей посмотреть. Только вот…
- Что?
- Если сын мой уже близко? А я уйду…
- Ничего, мы его лодку издалека увидим и сразу вернёмся. Здесь с холма всё хорошо видно.
- И верно… Пойдём. Ианира, ты с нами пойдёшь?
- Нет, красавчики, вы уж без меня. Я посудиной своей займусь, подштопаю кое-что.
- А я, пожалуй, всё-таки пойду, - сказала вдруг Лувис. Если ей не придётся оставаться с Титусом наедине, она прогуляется, а заодно, если вдруг встретит Огдена и Носатого Таля, посмотрит, как они общаются с Титусом. Не может ли быть такого, что он выполняет здесь роль глаз и ушей сына Мельника?
- Гаэтано? – позвала она брата.
- Я останусь с Ианирой. Помогу ей с лодкой.
- Вот слова настоящего мужчины! Благодарю, ваше королевское величество! Берите рубанок, вперёд!
- Как хочешь, - пожала плечами Лувис.
Она привела в порядок, как умела, своё платье, расчесала пятернёй волосы, которые теперь доходили до середины спины, и повязала косынку. Красота, ничего не скажешь… На борту «Шестилапого» у неё остались кое-какие вещи, которые покупал ей Бэрк в деревне, а потом она сама – в Первой Розе. Было два неплохих розовых платья, плотный плащ, костяной гребень, розовое зеркальце и цветастая шаль. Она взгрустнула по своим нехитрым сокровищам и вместе с Титусом и Бэрком-старшим зашагала по тропинке к высокому холму.
Совсем скоро тропинка подвела их к широкой дороге, вымощенной серым камнем. По дороге мимо них проехала повозка, запряжённая двумя лошадьми. Везла повозка серые холщовые мешки то ли с мукой, то ли с крупой. Управлял ею человек в зелёной рубахе и зелёной широкополой шляпе.
Когда повозка проехала и улеглась пыль, повернули вправо и зашагали по дороге на холм. Совсем скоро поднялись и огляделись.
Бэргус узнавал знакомые места. По ту сторону холма стоял большой посёлок, Прета.
- Домов-то прибавилось, - заметил он.
- А я здесь раньше не бывал, - отозвался Титус, - всю жизнь провёл в своей деревне.
До самого посёлка вдоль дороги стояли фруктовые сады. Нестерпимо вкусный аромат чего-то сладкого, кажется, персиков, дразнил Лувис и напоминал ей о том, что у неё нет ни единой монеты и она может только попросить кого-нибудь угостить её. Но у Бэргуса денег нет, у Титуса – вряд ли. Он ведь отдал золото Огдену.
Постойте-ка, а материю и крупу он на что покупал?
Ианира, конечно, дала. Чего так сразу-то. Может, и не в чем подозревать Титуса.
Улицы в Прете были широкие, цветущие, похоже, что люди жили в саду, а не в посёлке.
- Скажи, Бэргус, все Зелёные поля такие красивые? – восхищалась Лувис.
- Да, пожалуй, все, где я бывал, - отвечал он. – Есть, конечно, селения поменьше и попроще, но вся земля здесь плодородная, а люди много работают. Впрочем, - добавил он, - мне кажется, у нас ничуть не хуже. Тоже красиво, - он вздохнул.
- У нас? В Розовой стране? Конечно, очень красиво! Я бы оттуда и не уезжала никогда!
- Чего ж уехала, - сказал Титус.
- Тебя не спросила, - неожиданно для самой себя огрызнулась она. – Я что, отчитываться перед кем-то должна?
- Перед Бэрком отчитываешься. Разве нет?
- Что? – она чуть не задохнулась от возмущения. – С чего ты взял?
- Разве не докладываешься ему, куда идёшь, что делаешь? Он решил, что уедет из деревни, ты и не пикнула! Он тебя с собой повёз, как поклажу! Как мешок с мукой. Сказал – ехать, и ты поехала.
- И что? – спросила она низким голосом, глядя на него исподлобья.
- Ему Дан вас с братом подсунул, а он… А он и рад! Надо же, девчонку прямо в дом за рога привели!
- Он друг мне. Он брат мне! Он порядочный какой, таких поискать!
- Чего ж не женился, порядочный? Про меня говорят, что девчонок бросаю, так я с ними в своём доме не живу! И в трюме лодки не тискаю! Не позорю перед всеми!
- Так у тебя ни дома, ни лодки!
- Ах, вот чем я нехорош! Мало того, что не король, так ещё и дома своего нет! Привести некуда! Всё верно, у моих родителей детей тринадцать человек, мы в своём дому одну лавку на троих делим! Это у Бэрка отец от матери уехал, наследников больше не настрогал, дом - ему! Приводи – не хочу!
- Да как у тебя язык твой грязный поворачивается! Ты так со своими… лапочками в кабаках разговаривай!
- С ними и разговариваю! Всяко лучше, чем перед тобой расшаркиваться! То ей не так, это не этак… Думал, денег у Мельника заработаю, хоть… Следом за тобой поеду. Куплю тебе что-нибудь. Ты тогда говорила – серебро тебе надо! Конечно, ты ведь принцесса! Ты думаешь, я его купил? Своровал! Острог по мне плачет!
Бэргус растерянно смотрел, как парень и девушка стоят друг напротив друга, сжав кулаки. Он хотел было что-то сказать, но не мог подобрать слова. Эта ссора его не касалась, он слышал имя своего сына и думал, что надо как-то вмешаться, но не верил, что скажет что-то правильное.
Они словно забыли, что он на них смотрит.
Лувис опустила голову. Разжала кулаки. «Острог по мне плачет».
- Не связывайся со мной, Титус. Я, кажется, людям несчастье приношу.

 Отправлено: 16.02.23 18:59. Заголовок: Граев подарок. Част..

Граев подарок.

Часть 2. Вверх по реке.

8 глава. Искушение.

Прогулка не слишком задалась. Лувис и Титус больше не смотрели друг на друга, а Бэрк-старший был смущён и большую часть пути помалкивал. Правда, он с интересом смотрел вокруг.
На базарной площади было малолюдно. Продавали кое-какие ткани, свечи и спелые, ярко-жёлтые груши. Лувис было так жалко себя из-за событий всех последних месяцев, из-за всего, что на неё Титус сегодня вывалил, а ещё ей очень-очень хотелось хотя бы одну грушу, но денег у неё не было, а спрашивать у Титуса, нет ли у него монетки, она не согласилась бы ни за что на свете.
- Сегодня ведь не воскресенье? – спросил Бэргус.
- Вторник, - отозвался Титус.
- А, ну тогда понятно, сегодня не базарный день.
Снова замолчали, прошли туда-сюда по цветущим, благоуханным улицам. На одной из них заметили заведение наподобие трактира с яркой вывеской.
- О, я знаю это местечко! – заулыбался Бэргус. – Раньше называлось «Грушевый сидр». Мы с Даном здесь как-то раз хорошо посидели, а денег расплатиться не хватило. Выгнали с позором. Молодые совсем были!
- Ну надо же, - отозвался Титус.
- Очень интересно, - сказала Лувис.
Он посмотрел на них обоих.
- Вам не обязательно мне отвечать, я умею сам с собой говорить. Я мастер этого дела.
Они кивнули, как по команде.
По пути им встречались люди – в основном, местные жители. Были они не так высоки, как Лувис, и не так крепки, как Титус и Бэргус. Одежду носили всех цветов, но разнообразие зелёных оттенков бросалось в глаза. На большинстве встреченных женщин были длинные белоснежные передники поверх платьев. Шляпы здесь предпочитали широкополые. Лувис подумала, что неплохо бы и ей обзавестись такой. Она по-прежнему не очень любила прямое солнце.
На путешественников в Зелёных полях не слишком глазели. Здесь неподалёку берег реки, многочисленные лодки из чужих земель ходили вверх и вниз, привозя товары, новости и пёстрый люд.
Знакомых, коих Лувис ожидала встретить, не встретили. Очевидно, тщательные поиски, ради которых Огден и его команда прибыли сюда, сводились к ночным кутежам.
Когда на обратном пути поднялись на холм, открылся вид на реку. Несколько лодок, больших и малых, с мачтами и без, виднелись на водной глади. Справа река широкой лентой убегала вниз, слева делала поворот, огибала невысокие холмы. Зелено и пестро из-за чёрных клеток распаханных полей. Лувис вдохнула полной грудью. Всё-таки несколько дней назад, в Пещере Дураков, ей было намного хуже, чем здесь сейчас.
С большой мощёной дороги сошли по какой-то другой тропинке и зашагали к берегу. Навстречу им попалось невысокое деревце – тонкий ствол и круглая крона. Мелкие оранжевые абрикосы светились среди листвы, точно звёздная россыпь.
- Будешь? – спросил её Титус.
Она кивнула.
В свой маленький лагерь они принесли полные карманы абрикосов. Абрикосы оказались кисловаты, но есть их было приятно. Оставили для Гаэтано и Ианиры – они ещё не вернулись с реки.
Бэргус сказал, что пойдёт отнесёт им, и ушёл.
Лувис сидела в высокой зелёной траве и искала колоски, чтобы сгрызть стебелёк. Титус находил их для неё и срывал.
- Ты ведь не серьёзно вчера сказала? – спросил он её.
- О чём?
- О том, что ты будешь… Будешь любить… Каменного.
- Может, и серьёзно. Это мне решать.
- Он не живой больше. Его нет.
- Но я-то есть…
- Ты можешь жить дальше.
- Я живу. Я так рада сегодняшнему дню! Так рада свету солнца! И абрикосам этим! Жить очень хорошо, ты замечал?
- Но это ещё не всё.
- А я знаю, Титус. Я знаю, что ещё бывает любовь. Я однажды ошиблась и выбрала неправильно. Больше не буду. Найди себе невесту правильно – самую хорошую, самую милую! Чтобы только о тебе и думала, а ты – о ней.
- А я думал, что нашёл, - нахмурился он.
Она тоже нахмурилась.
- Что? – спросил Титус.
- Я боюсь злости. Я боюсь мести.
- Ты боишься, что я обижусь и отомщу?
- Да.
- Ты боишься меня?
- Я не за себя боюсь. Я, знаешь, Бэрка и Зулу очень люблю. Если с ними что-то случится, когда они будут со мной рядом, будут за меня горой… А ты с Мельниковым сыном.
- Я не с Мельниковым сыном. Я же сказал, я отдал ему деньги и ушёл. Я хотел до тебя добраться, а оказался только дальше!
- Куда ты ходил ночью? – спросила она вдруг. Она не была уверена, что он уходил, всё-таки Гаэтано могло показаться, но подумала, что надо спросить.
- В Прету.
- Зачем?
- С Талем поговорить.
Она подняла брови.
- Он уверен, что в том ящике, который мы тогда помогали Бэрку грузить, прятался Римол. Там кто-то шевелился внутри, мы слышали.
Лувис рассмеялась.
- Нет, вовсе не Римол, - сказала она, чувствуя, что ей и впрямь весело. Ох, не к месту это веселье! – И что, он сказал об этом Огдену?
- Нет. Но он говорит, что скажет. Я ему золото носил. Чтобы он молчал.
- Где ты золото взял? – округлила глаза она.
- Ну, считай, украл.
- Где?
- В узкой пещере, когда выходили. На выходе ведь можно, по крайней мере, Ианира не говорила, что нельзя. Когда заходили, я запомнил расположение сундуков. Шли обратно в полной темноте, я подвёл Бэргуса к верёвочной лестнице, брат твой ему сверху руку подавал – а я зачерпнул полные пригоршни. Оба кармана набрал.
- Титус, а зачем? Талю показалось.
- Ну вот опять начинается… Лувис, ну что ты из меня дурака делаешь! И ты, и Бэрк, и Ианира, кстати, тоже! Вы Римола прячете! И если бы Огден не был таким олухом, он бы это понял!
- А Таль, значит, не олух?
- Не олух. Скотина, - Титус стиснул зубы.
- Не давай ему больше денег. Он не заслужил.
- У меня и нет больше.
- Думаешь, если он скажет, что слышал кого-то в ящике, Огден поверит? Это же глупости какие-то.
- Кто его знает, Огдена.
- Но сказать мало, надо доказать. Или… ещё одного свидетеля найти, - она посмотрела на него вопросительно.
- Я этим свидетелем не буду. Просто Огден рвёт и мечет из-за того, что до сих пор никто и нигде ему прямо не сказал: Римол прячется вон там. Или: Римола видели вот с этими людьми. Так, одна болтовня. Якобы кто-то от кого-то слышал в третьем пересказе… Ты же знаешь наших – болтают много, делают мало. Он потратил кучу отцовских денег, ему скоро нечем будет ребятам платить, а бесплатно они с ним здесь торчать не будут.
- В ящике вы слышали не Римола.
- Нда? А кого?
- Неважно. Огдену нужен Римол, но в ящике тот никогда не прятался.
- Очень правдоподобно.
- А живой человек в ящике – правдоподобно?
- Да, если ему надо ноги унести.
- Но это очень опасно, ты не находишь? Сидеть в ящике, который в любой момент может кто-то вскрыть. Это ловушка, а не спасение.
- Не знаю, - парень пожал плечами.
Лувис встала, он поднялся за ней.
- А что, Таль теперь ведь ничего не скажет Огдену? Деньги у него есть, он может домой возвращаться.
- Нет у него денег. Мы их сразу же и прогуляли.
- Вместе? Ты заплатил ему за молчание, а он позвал тебя вместе транжирить?
- Вместе.
- Сразу же? Ночью?
- А когда ещё гулять.
- Послушай, Титус, я вот понять не могу. На что тебе я, если и без меня ты не скучаешь? У тебя, почитай, каждую неделю новое любовное приключение. В родной деревне о твоих похождениях чуть ли не легенды слагают. Да и в Первой Розе – тоже. Разве нет?
- Ну и что? А ты с Бэрком живёшь. В доме у него. Я же ничего, я понимаю. Деваться тебе некуда.
- Да не живу я с Бэрком, - её уже даже не оскорбляло и не возмущало, что он так думает о ней и её друге.
- А чего он тогда уже сто лет не ходил…
- Куда не ходил?
- Никуда не ходил.
- Ах, никуда не ходил… Может, любит кого-то, вот и не таскается по непотребным домам?
- Так и я про то.
- Ты не про то.
Она вдруг поняла, что Титус стоит очень близко к ней. Она сделала шаг назад, он шагнул за ней. Ноги путались в высокой траве изумрудного луга.
Он молчал и опять словно чего-то ждал. Она решила, что ни за что не сделает того, чего он ждёт, иначе будет жалеть об этом всю свою оставшуюся жизнь. Чтобы быть в этом полностью уверенной, она подумала о своём бедном, милом Тадео. И на всякий случай – о своём дорогом Ружеро. Последнее, как ни странно, возымело обратное действие. Ружеро был стройный и высокий, чтобы посмотреть в его глаза, ей приходилось вставать на цыпочки и задирать голову. А синие глаза Титуса были как раз напротив её глаз, будто для того и созданы. Она вновь удивилась, до чего же они, Болтуны, широки в кости. Мощный торс и необъятные плечи. Руки у него были такие большие и сильные, что, если бы он сейчас только слегка дотронулся до неё, она, скорее всего, обвила бы его широкую шею своей тонкой рукой. Даже обеими руками. Точно обеими. Тогда пути назад уже не осталось бы. Она отступила ещё на шаг, едва не споткнувшись. Высокая трава держала подол, сопротивляясь её движению. Но она отступила.
- Понимаешь, - заговорила она, - скоро здесь будет Бэрк. Понимаешь, да? И как-то неправильно, если… Он догадается… Наверно, не стоит…
- Он потому тебя и увёз, да? От меня. Я так и думал. Он всегда мне завидовал.
Лувис потупила взор.
Пусть он так и думает, раз ему так понятнее.
- Ладно, я пойду костёр разведу, - он повернулся и пошёл к палатке.
«Сегодня вишни хочет, завтра – винограда… А в общем - ягоды любит», - вспомнила Лувис. Бэрк был его любимой ягодой, он готов был соперничать с ним до последнего – хотел себе такую же лодку, такой же дом и такую же женщину в доме.

 Отправлено: 16.02.23 19:00. Заголовок: Граев подарок. Част..

Граев подарок.

Часть 2. Вверх по реке.

9 глава. Несколько страниц из истории семьи Джюс.

Зула и Бэрк, Бэрк и Зула, Зула и Бэрк…
Лувис повторяла как заклинание. Она очень хотела увидеть их, обнять и уже никогда не покидать.
Она представляла их ужас, когда, выбравшись из сундука и просидев сколько-то времени на песке, Зула, Бэрк и Римол не дождались брата и сестру, оставшихся побродить по пещере. Наверняка спустились вновь, не нашли, ужаснулись… Потом лодка с сундуком и вовсе исчезла. Они не решились продолжить путешествие и остались ждать, гадая, что же случилось. Вряд ли предало им бодрости духа появление компании Огдена, от которого пришлось прятать Римола и Тагиру. Лишь Ианира Джюс, пришедшая по реке на своей лодке, смогла внести ясность в ситуацию.
Лувис не сомневалась, что друзья очень волновались за них. И только невозможность оставить Зулу на «Шестилапом» без поддержки и защиты (Римол не в счёт, он в бегах) помешало самому Бэрку отправиться на поиски Лувис и Гаэтано вместе с Ианирой.
Зула и Бэрк были для Лувис неразделимы. Едва оказавшись в деревне Болтунов, Лувис познакомилась с ними, и то, как они говорили друг с другом, как часто ругались, как хорошо знали недостатки друг друга, заставляло её видеть их единым целым. Зула и Бэрк, Бэрк и Зула. Отправляясь я ними в путь, Зула просто поставила Бэрка перед этим фактом, и Лувис даже удивилась бы, если бы он стал возражать. Им друг без друга было не прожить. Их связывала настоящая дружба, полагала она. Может быть, они унаследовали её от своих любимых отцов, которые, как выяснилось, вовсе не были врагами, а только хотели уберечь друг друга от беды.
Лувис посмеивалась, вспоминая, в каком свете видятся Титусу отношения между ею и Бэрком. Бэрк – хозяин в своём доме, теперь – плавучем доме, он несёт ответственность за всё в этом доме, от весла до котла, от паруса до булавки, только и всего. Он бережёт и защищает своё, и она, Лувис, тоже его – часть его дома, его семьи. Она сама порвала бы глотку любому, кто попытался бы причинить ему зло. У неё не было старшего брата, но, наверно, он мог бы быть таким. Бэрк увёз её из деревни, потому что на расстоянии не мог бы уберечь от злых людей, а всё, за что он брался, он привык доводить до конца. Титуса сводит с ума зависть к Бэрку, но он не понимает, в чём сила Бэрка.
Что её друг даже не догадывается о своём преимуществе, Лувис не сомневалась. Она считала его надёжнейшим из живущих мужчин, но не собиралась ему это сообщать.
Она тревожилась, когда думала, что скажет, что подумает, что почувствует Бэрк, встретившись со своим отцом. Так много лет считать родного человека умершим, и вдруг вновь обрести его… Совсем другого, уставшего, сломленного многолетним пребыванием в Пещере Дураков – и вовсе не изменившегося внешне, ещё молодого.
- Они вообще не будут похожи на отца и сына, - замечал Гаэтано, когда сестра делилась с ним этими своими мыслями. – Если бы мне сказали – отец Бэрка – я бы себе деда какого-нибудь представил, - говорил он.
Лувис кивала.
- Кстати, - вспомнил брат, - а где теперь Бэргус жить будет? Бэрк продал дом! Отец его вернётся в родную деревню, а дома-то нет! Чужие люди живут! И куда ему?
- А где мы теперь будем жить, ты не думал?
- Ну, с Бэрком… На реке… «Шестилапый», конечно, поменьше, чем двухэтажный дом, но всё-таки… С ним и с Зулой будем жить.
- Всегда?
- Всегда. Хоть целых десять лет! Ты разве против? А когда я вырасту, тоже как Бэрк стану, у меня будет своя лодка. И я тебя к себе заберу.
- Договорились! – Лувис была рада, что брат строит планы на будущее и готов связать судьбу с тем, что они нашли здесь, в Верхнем мире, а не питает иллюзий насчёт возвращения к королевскому житью-бытью. Да ещё и о ней думать не забывает. Вот повзрослеет, и с ним не пропадёшь! Он не будет таким мужчиной, какими их всех описывает Ианира, – тщеславным, завистливым и безответственным.
А было это вот как.
Ианира вдруг ни с того ни с сего заявила, что Титусу просто необходимо сводить Бэрка-старшего поразвеяться в Прету. Вчерашняя их прогулка, говорила она, не в счёт, надо взять денег да наведаться вечерком в мало-мальски приличный трактир. Денег ни у кого из «красавчиков» не было, но Ианира их утешила, отыскав в складках своего сарафана увесистый кошель.
Бэргусу идея понравилась. Он только спросил, пойдёт ли она с ними.
- Неа, я Прету не очень люблю, - сказала Ианира.
Они ушли.
Лувис была не в большом восторге от того, что Титус повёл отца Бэрка по злачным местам, но вслух ни с кем спорить не стала.
- Надулась? – спросила её Ианира.
- Ничуть. А ты почему не пошла с ними? Сама говорила, что в Прете весело, а не пошла.
- У меня здесь отец живёт, как увидит меня, так и драпает, только пятки сверкают.
- Отец здесь? В Зелёных полях? А Бэргус мне сказал, что ты из Жевунов, - удивился Гаэтано.
- Из кого? – не поняла Лувис.
- Народ мой так называется. В Голубой стране живёт. Жевуны мы. Я всё хочу, чтобы в глаза не бросалось, да не получается. Ну да, верно. Отец из дому давным-давно уехал, мать ещё на сносях была. Ждала его, ждала, через десять лет собралась кое-как, меня с собой взяла, чуть не погибли в пути, приезжаем – а у него тут жёнушка и семеро по лавкам.
- Он был уже женат и во второй раз женился? – нахмурилась Лувис.
- Да не, женат-то не был. Джюс – это у меня по матери имя, не по отцу. Незаконнорожденная я. Слыхали про таких? Мать моя бедная была, из большой семьи, один сын да восемь дочек, дать за ней ничего не могли. А отец из семьи побогаче. Торговали они. Вот он и решил ехать в Зелёные поля, здесь жить, торговать… Товары с собой хорошие повёз. А её не повёз, в общем. Не женился. И не вернулся.
- И что же было, когда вы приехали?
- Ничего хорошего. Сделал он вид, что не узнаёт её, говорил, впервые вижу, оклеветала, мол.
- А как же вы жили? – спросил Гаэтано.
- Так вот и жили. Мать за любую работу бралась. Перебивались.
- А почему домой не вернулись?
- Хотели уж. Когда поняли, что ждать нам здесь нечего. Да дорога стала больно опасная. Теперь по ней добрые люди не ходят. То разбойников там видели, то зверей диких. Мать боялась.
- А теперь она где? – осторожно поинтересовался Гаэтано.
- Не знаю. Злая я на неё. Вместо того, чтобы везти меня к отцу, могла бы отдать колдунье в услужение.
- Куда???
- В Голубой стране ведьма правит, слыхали?
- Ну, слыхали, - сказал Гаэтано. – Как и в Фиолетовой.
- Ну да. То ли сёстры они, то ли что… Друг к другу, главное, не суются.
- И ты хотела бы у колдуньи служить? Зачем?
- Понимаешь, боятся её люди. Ужас как боятся! Дрожат! Я же видела, я помню. А кто ей служит, тех тоже страшно боятся.
- Разве хорошо, когда тебя боятся? – удивилась Лувис.
В чёрных глазах Ианиры отразилась полоса заката.
- Лучше пусть боятся, чем презирают. Знаешь, как обидно, когда все дети как дети, отцы у всех почтенные, шляпы голубые со звоном, матери – женщины уважаемые, в голубых кринолинах и фартучках таких беленьких, чистеньких… Даже сироте не так плохо, как нагулянному. Сироту пожалеют, а такую, как я, - нет, не жалко. Как будто сама ты виновата, что отец у тебя - парень ветреный, а мать - беспутная. Каждый встречный – поперечный норовит гадость сказать. Это перед колдуньей они все робкие, дрожат, боятся. А как слабого вместе дразнить, дёгтем мазать да избивать, так… И заступиться некому, мать придёт – кто, мол, избил? Расскажу. Она поплачет со мной, да и всё.
- А родственники твоей матери? Ты же сказала, она из большой семьи была.
Ианира помолчала, слегка пошевелила подбородком, как будто жуя. Потом взялась за него рукой.
- Вот же привычка… Стыдились они её. Опозорила, мол. Тётки мои замужние на порог её не пускали, к незамужним мать сама подходить боялась, чтобы люди плохо про сестриц не подумали, а то замуж не возьмёт никто. Дядя был родной, жена его разрешила нам у них жить. В чёрном теле мать мою держала. В светлицу не пускала. Только чтоб в огороде работала. А спали мы в сенях. Потом выгнала нас. У дяди детей всё не было, жена его решила, что это мать моя её сглазила, нашептала от зависти к замужней женщине. Чтобы род, мол, Джюсов прервался, да одна я, незаконнорожденная, осталась Джюс.
- Как же так можно? Какое невежество, как жестоко! – прошептала Лувис. – И брат не заступился за сестру?
- Да что с него взять…
- А это что у тебя за имя? Как родовое, да? У нас такого нет, а на реке у некоторых я слыхал два имени. Вот как у тебя, - сказал Гаэтано.
- Ну да, родовое. Обычно по отцу передаётся. Если отец на матери не забыл жениться, - усмехнулась она, и продолжила:
- И так плохо нам было, а ещё хуже стало. Я очень хотела к ведьме пойти! Я и пещеры её не боялась, иногда специально мимо проходила и внутрь заглянуть пыталась.
- А ведьма взяла бы тебя служить ей? – усомнился Гаэтано.
- Взяла бы. Таких, как я, она брала в услужение много раз за триста лет, что она Голубой страной правит. Тех, кому среди людей хуже всего. То мальчишку, то девчонку. Жевуны их всех боялись сильно. Всегда. И попробовали бы толпой собраться и побить! Вмиг бы ведьма узнала!
- И что бы она сделала?
- А что угодно. Посадки бы гусеницы поели, или тля, или пшеница бы сгнила на корню, или топор бы из рук выскочил, да по ноге…
- А обучить этому того, кто ей прислуживает, ведьма может? – у Гаэтано загорелись глаза.
- Кто знает… И не узнаю теперь. Мать прослышала, что ведьма спрашивает, нет ли в Когиде (это деревня наша) для неё ребёнка подходящего. Испугалась. Собралась, меня взяла, да и… Я уже рассказывала. А здесь жизнь наша стала ничуть не лучше.
- Я не узнаю тебя, Ианира. Ты же свободу любишь, ты на реке – как рыба. Как бы ты жила в прислугах? Неужели правда хотела бы? – не верила Лувис.
Ианира вдруг рассмеялась.
- Я бы не знала ни реки, ни свободы, - ответила она весело. – Свобода – она такая. Когда почувствуешь, уже не откажешься. Только трудно с ней, со свободой. Горько часто бывает. Завтрашнего дня не знаешь, не видишь, вот и жизнью своей не дорожишь, в любой момент она может оборваться. А у ведьмы – может, что и узнала бы, чему-то научилась бы. Очень хотелось мне у ведьмы остаться, чуть от матери в пути не сбежала. Всё плакала, как знала, что лучше жить не станем, не нужны мы этому отцу, раз до сих пор за нами не вернулся. Ведь и здесь, в Прете, - она повернула голову туда, где за холмом стоял цветущий посёлок, - надо мной местные потешались, когда мать меня к отцу посылала, чтобы я попросила у него денег, или хотя бы хлеба, или хоть яблоко в саду у тестя своего позволил сорвать. Пустил бы он меня на порог – и на что мне река…
Лувис не ожидала такого поворота. Она некоторое время назад пыталась представить, откуда взялась эта Ианира, кто её родители, как её в юности отпустили одну ходить по реке и разрешили, как бы помягче выразиться, так вольно себя вести. Думала, круглая сирота она, заступиться было некому. А оказывается, родители есть, родной отец живёт в Зелёных полях, среди цветов и фруктов. Этот рассказ поразил её.
- Ты не простила его?
- Простила. Он мужчина, что с него взять. Слабы они. Только о себе думать умеют, да друг перед другом выставляться. Всё соревнуются, у кого дом выше, женщина красивее, лодка быстрее… Им некогда о близких заботиться.
Гаэтано обиженно надулся.
- А мать я не простила. Мать о ребёнке должна думать, раз родила. Как будет лучше ему, думать.
Лувис представила отчаяние женщины, которую бросили, предали, опозорили… Как ей о ком-то думать, кого-то оберегать, если сама – точно птица с перебитыми крыльями? В конце концов, мать Ианиры из деревни сорвалась, лишь бы дочь ведьме не отдавать.
- Трудно это – о ребёнке одной заботиться, - осторожно сказала она.
- Вот поэтому у меня детей и не будет, - подытожила Ианира Джюс.
Стемнело, брат и сестра видели её силуэт на фоне последних отблесков ушедшего солнца.
Ианира вдруг протянула руку:
- Ну что, где твой сюрприз? Пойдём! Сестра ждёт!
- А? Что? – не поняла Лувис.
- Идём, - ответил Гаэтано, взяв их обеих за руки.
Они шли некоторое время вниз по лугу, дошли до реки. Вдалеке виднелись лодки, одна – с зажжённым Граевым факелом, другая – с обычными фонарями.
Повернули вправо и пошли вдоль линии воды.
Достигли невысокого глинистого обрыва и завернули за него. Остановились.
- Да вы чего оба? – недоумевала Лувис.
Гаэтано молчал.
Лувис ждала.
Вдруг ночную тишину прорезал вопль – сначала низкий, потом выше, и совсем высокий.
- Это этот… Как его… У вас там летает… - пробормотала Ианира. – Откуда он здесь?
Лувис засмеялась.
- Тагира!
Ещё несколько секунд – и на влажный речной песок рядом с ними опустилось огромное чудовище, почти невидимое, отражающее беззвёздную тьму. Гаэтано и Лувис бросились с ним обниматься. Ианира, забыв всю свою отвагу, отступила на несколько шагов назад.
Рыскарь прилетел не один. С его спины спрыгнул мужчина, Ианира его не видела, лишь слышала.
- Она здесь?
- Я здесь.

 Отправлено: 16.02.23 19:02. Заголовок: Граев подарок. Част..

Граев подарок.

Часть 2. Вверх по реке.

10 глава. Встреча.

- Зула и Бэрк, Бэрк и Зула, Зула и Бэрк! – кричал Гаэтано.
Он бежал по песку, потом, забежав по колени в воду, сообразил, что одет, сбросил промокшие ботинки, швырнул их на берег, принялся стаскивать с себя куртку, рубаху и штаны, нырнул в голубую волну и поплыл навстречу «Шестилапому».
Лувис стояла на берегу и махала друзьям рукой. Рядом с ней Бэргус во все глаза смотрел на приближающуюся красавицу лодку и теребил верхнюю пуговицу своего зелёного камзола.
Примерно через полчаса лодка Бэрка пришвартовалась на пристани недалеко от посёлка Прета, за мысом. Здесь принято было платить портовую подать. Принимались и местные капли (так называлась валюта объединённых фермерств Зелёных полей), и золотые розы, и просто золото и серебро на вес. Иногда даже самоцветами брали, а порой - мехами и кожей. Мало ли откуда держит путь путешественник, надо пойти навстречу человеку.
У владельца «Шестилапого», приписанного к порту Первой Розы, деньги пока не перевелись, он всё-таки дом продал. Бэрка и его спутницу тепло поприветствовал начальник портовой стражи и пожелал хорошего времяпровождения в гостеприимных Зелёных полях. Он удивился, что такую большую лодку они привели сюда всего лишь вдвоём.
С собой у них был неплохой свежий улов, его тут же купили местные купцы, специально приезжавшие на причал встречать лодки.
Лувис показалось, что она сейчас задохнётся, так крепко они оба её стиснули. Она целовала их в щёки и лбы, таскала обоих за волосы и всё смеялась.
Гаэтано стоял и думал, что он сегодня очень счастлив, очень-очень счастлив, просто очень-очень-очень счастлив. Для этого не обязательно быть королём.
Кто-то тронул его за плечо и сказал:
- Я твои вещи-то собрал, сынок. Одевайся уж, - Бэргус протягивал ему его одежду и ботинки.
Только тут мальчик сообразил, что он бос и стоит на пирсе в одних исподних портах, весьма неновых. Но от этого он не стал несчастнее. Он решил проверить. Подумал. Нет, не стал.
Позавчера перед рассветом, прощаясь с Римолом, они решили посоветоваться с ним и с Ианирой, как им быть? Пусть Римол, вернувшись к «Шестилапому», расскажет Бэрку о его отце? Или Бэрк сам пусть увидит его, добравшись сюда?
- Как бы ты хотела? – спрашивала Ианира. – Будь ты на его месте, на месте вашего красавчика, как бы ты хотела?
- Я расскажу Бэрку, - решил Римол. – Я расскажу так, как рассказал бы… Тебе, - повернулся он к Ианире. – И ещё скажу, что это ты его спасла, - сказал он Лувис.
- Мы вместе, - возразила она.
- Нет уж, подружка. Не вместе. Это ты из-за него чуть там не осталась. А я бы ушла.
- Никуда бы ты не ушла, - уверил её Гаэтано.
Они договорились, что сегодня утром Ианира отправит куда-нибудь Титуса. Лувис очень не хотелось, чтобы он видел встречу Бэрка с отцом. Сказать по правде, она и сама не хотела её видеть. Она боялась, что это будет тяжело для всех. Такая радость – но так тяжело!
Едва выбравшись из объятий Лувис и поручив ей вытирать слёзы радости со щёк Зулы, Бэрк оглядел пристань. Здесь было довольно много народу – кто-то что-то вёз, кто-то что-то грузил. Отца он увидел не сразу, тот помогал Гаэтано надеть рубаху и не смотрел в его сторону. Бэрк быстрым шагом подошёл к ним. Мальчик, поняв, что он тут лишний, быстро отбежал к сестре и спрятался за неё.
- Ты, пожалуйста, больше так не делай. Я дом продал, где ты теперь будешь жить? – сказал Бэрк отцу.
- И на реке жить можно, - ответил ему Бэргус. Они были одного роста. - Лодка у тебя такая… Ладная.
- Узнаёшь?
- Узнаю. Мой чертёж нашёл?
- Нашёл.
- И разобрал?
- А чего ж.
- Назвал не так. Я по-другому хотел.
Бэрк помотал головой, отвернулся и пошёл вдруг прочь, потом воротился, потом сказал:
- Ты, пожалуйста, больше так не делай. А дом мы новый построим. Возьмём у старейшины землю и построим. Было бы кому в нём жить, я так думаю.
Лувис, Гаэтано и Зула притворялись, что им вообще не интересно, о чём там говорят Бэрк-старший и Бэрк-младший, и старательно от них отворачивались, делая вид, что рассматривают противоположный берег реки. Они даже не видели, обнялись отец и сын или нет. Наконец Зула взвыла:
- Ну я не могу, ну можно я повернусь, ну я хочу на него посмотреть!
Она осторожно (почти осторожно) обернулась и увидела, что отец Бэрка стоит возле неё.
- Здравствуй, доченька! Какая ты красавица выросла! И на отца, и на мать похожа!
Зула обняла его и заплакала.
А Гаэтано вдруг понял, что он волнуется. Им было так хорошо, так тепло вчетвером! Он, сестра, Бэрк и Зула. Потом появился Римол, но с ним стало не хуже. А Бэргус… Он ведь родной, самый настоящий отец Бэрка. Он, наверно, ему дороже, чем они. Они ему не родные. Раньше у Бэрка никого не было, жил один в целом доме, вот он и был с ними, был их Бэрк. А теперь…
До самого вечера Гаэтано старался натягивать на себя то чувство счастья, что пришло к нему утром на пирсе. Но оно словно сваливалось с него, будто штаны, которые велики, а ни ремня, ни подтяжек нет.
В последующие дни он избегал Бэргуса. Не давал гладить себя по голове, не позволял помогать и уж тем более не откликался на его «сынок». Это Бэрк его сынок. И пусть ещё кто-нибудь только скажет, что он должен подстричься! Гаэтано будет носить длинные волосы, как принято у них дома. Он тоже сын своего отца, у него есть семейные традиции.
Бэрк объявил, что все они немного устали от речной жизни, не прочь пожить жизнью человеческой и прямо сейчас направляются в Прету и подыскивают подходящий постоялый двор. Лувис знала, что в том, который называется «Изумрудный холм», живут Огден и его компания, поэтому они должны найти другой. Вынырнувшая неизвестно откуда Ианира сказала, что есть здесь один неплохой, называется «Речной попугай». Нет, с ними она не пойдёт, большое спасибо за приглашение, красавчик, она не любит Прету. Она вообще сейчас собирается и уходит на своей лодке.
- Куда ты? Зачем? - расстроилась Лувис. Если бы в те дни, когда они жили в Первой Розе, ей сказали, что она испугается разлуки с Ианирой Джюс, она бы не поверила.
- Ой, не люблю я на одном месте сидеть, скучно мне, - отвечала Ианира.
- С нами побудь немного! Мы же друзья!
- Да ладно тебе – друзья… У меня полная река таких друзей. В каждом порту и у любого плёса, - ответила она пренебрежительно.
Лувис отпрянула. Ианира смотрела на неё и смеялась.
- Не дуйся, не дуйся, подружка. Маленькая ты ещё, хоть и длинная. Сколько тебе лет-то?
- Скоро восемнадцать, - с досадой отозвалась Лувис.
- Не забудь месяц вычесть, который в Пещере Дураков провела, - напомнила Ианира.
- Значит, не скоро!
- Очень горячо всё принимаешь. А надо проще. Ну, счастливо! – крикнула она всей компании. – Всего вам хорошего, ваше королевское величество! – с серьёзным лицом поклонилась она Гаэтано.
Мальчик смотрел ей вслед, когда Ианира Джюс уходила по тропинке туда, где осталась её палатка. Лувис брела опустив голову. Ей стало отчего-то больно. Она обернулась и заорала что есть силы:
- Ианира!
Та повернулась, хотя было уже очень далеко.
- Спасибо!
Ианира махнула рукой.
Свою палатку она прислала к ним на постоялый двор с красивым молодым рыбаком. Велела сказать, что у неё в лодке нет места для такого здорового тюка, а им, может, пригодится. А ещё передала она кое-что для Бэргуса – новёхонькую бритву. Он довольно крякнул и положил подарок в карман, но почему-то так и не воспользовался ни на следующее утро, ни через день, ни потом.
В «Речном попугае» они жили в просторных, красиво обставленных комнатах на втором этаже, с круглыми окнами и зелёными занавесками в белый горошек. Из окон было видно дома, сады и уходящую далеко на северо-запад мощёную дорогу. Зула и Лувис сходили на базар и накупили всякой всячины, а потом отыскали, где живут портнихи, и заказали себе каждая по новому зелёному платью. Лувис не смогла отказать себе в удовольствии и купила наконец широкополую зелёную шляпу. Оказалось, что это очень удобно. Она хотела предложить такую же брату, но он был не в восторге от фасона. Он выбрал яркую зелёную косынку и носил её, повязав на лоб. Его длинные волосы, свисающие из-под косынки и лежащие на плечах, приводили кое-кого в недоумение, но делать замечание такому высокому мальчику с такими серьёзными серыми глазами никто больше не решался.
Три дня подряд Лувис и Зула гуляли вдоль садов Преты и разговаривали, разговаривали, разговаривали. Лувис рассказывала о Пещере Дураков, припоминая всё новые подробности, от которых ей самой делалось то смешно, то грустно.
А Зула рассказала об их с Бэрком приключениях, не столь увлекательных, по правде сказать. Часть этой истории Лувис уже знала. Они пришли в ужас, когда брат и сестра исчезли, втроём сидели под скалой и думали, что же предпринять. На их счастье, песка и серебра было у них предостаточно, Тагира пила зеркальный напиток как не в себя и росла прямо на глазах, а однажды взяла и взмыла в небо со вцепившимся в неё Римолом. Было это за пару часов до того, как к «Шестилапому» подошла лодка Огдена. Хамоватый и недалёкий кузен Зулы не очень проникся несчастьем, приключившимся с ними. Он лишь предположил, что Подземельцы, должно быть, провалились обратно к себе под землю, и незачем их ждать, туда им и дорога.
- Титус очень расстроился, - говорила Зула. – Было видно, что он и так сам не свой, а как услышал, что с тобой какая-то беда, - она вздохнула, - прямо спал с лица. Подошёл к Бэрку и спросил, нельзя ли ему с нами остаться.
- А Бэрк?
- А он сначала не хотел ему разрешать, у нас же и Римол, и Тагира, и всё это… Но Титус, похоже, разрешения не особо ждал. Он просто сказал, что остаётся и будет здесь, пока не выяснится, куда ты делась и как тебя спасать.
- А Огден?
- А Огден орал и требовал деньги вернуть. Те, которые он Титусу заплатил и которые Титус уже прогулял да проиграл, пока с ним ездил. Велел возвращать всё. Вот где бы он их взял?
- Так… И где же он их взял?
- Ну...
- Бэрк дал? – удивилась Лувис.
- Нет. Бэрк, я же тебе говорю, всё боялся, что Римол обратно прилетит, Титус его увидит, ну и… Подозревал, что они это специально придумали. Чтобы кто-то из них с нами остался.
- Зула! Ты что, сама дала Титусу деньги, чтобы он от Огдена откупился?
- Понимаешь, он… Он был очень расстроен, а ещё парни эти, которых Огден нанял, грозились его побить, - она избегала смотреть на Лувис, смотрела то в сторону, то себе под ноги.
Лувис пнула подвернувшуюся кочку. Вот что он за человек такой, этот Титус! Он сетует на свою бедность, он хочет и свой дом, и свою лодку, но не бережёт абсолютно ничего, что попадает к нему в руки. Ни единой монеты. Да и людей не бережёт. Зула, считай, выкупила его у Огдена, а он не утруждает себя тем, чтобы хотя бы называть её по имени, когда говорит о ней! Расстроен он был? Он от Огдена хотел избавиться, а деньги просадил все, до последней малой розы, вот и нашёл и причину, и избавителя! Зула заплатила. А что Бэрк его не оставит, не бросит под скалой, когда придёт время отправляться в путь, Титус не сомневался.
Лувис собиралась с мыслями, чтобы рассказать подруге, что произошло здесь между ней и Титусом. А Зула продолжала:
- Римол не возвращался. Мы думали, он вообще больше не вернётся. Всё-таки получил то, что хотел. С этого ведь и началась вся история – он завёл ящера, чтобы летать на нём. Помнишь?
- И то верно…
- Ну, а потом эта подошла на своей лодке… - Зула скривила губы. – Начала ерунду какую-то говорить. Что гнилая лодка с сундуком появляется раз в месяц в новолуние, но не только здесь, а ещё где-то, и здесь она будет ещё не скоро, а надо идти куда-то вверх по течению и там ждать. Титус аж загорелся – так хотел идти с ней и тебя выручать. А Бэрк, похоже, Ианире не очень поверил. Если честно, я тоже. Мы думали, раз пропали вы в этом месте, то и искать вас надо здесь же. Мы всё облазили, всё исходили вдоль и поперёк… Когда вернулся Римол, а он через три дня прилетел, они с Тагирой поднимались над плоскогорьем и всё-всё осмотрели. Но как раз Римол нас убедил сниматься и дальше идти. Он говорил, что мы вполне можем доверять Ианире Джюс. Ну, ты помнишь, какого он о ней мнения.
- Конечно, - улыбнулась Лувис.
- Нам было очень страшно уходить. Мы как будто вас оставляли. И тут вдруг Римол докладывает: Тагира просит разрешения слетать и повидаться с Гаэтано. Уж как он понял, чего она там просит, я не знаю… От неё теперь вообще ничего не добьёшься, ни единого слова. Молчит.
- Она и раньше-то не слишком доходчиво объясняла, чего ей надо.
- Вот-вот…
- Они друг друга понимают.
- В общем, дальше ты знаешь. Гаэтано позвал Тагиру к себе, они с Римолом полетели… Мы обрадовались. И – вот. Всё.
- А почему Римол к вам так долго не возвращался?
- Разве он не рассказал? Когда прилетал сюда?
- Нет. По правде сказать, мы почти не разговаривали. Он только сказал, когда вас ждать. А потом мы всю ночь летали. Представляешь, она нас с Гаэтано двоих поднимает! И не похоже, чтобы ей было тяжело.
- Отъелась, - вздохнула Зула. – А Римол что делал? Пока вы летали?
- Толком не знаю. С Ианирой, кажется, разговаривал. По крайней мере, утром мы нашли их там же, где оставили. Так где же он был, почему так долго к вам не возвращался?
- Случилась с ним неприятность. Вернее, даже хорошо, что она с ним случилась, а то попался бы он Огдену на глаза. Чуть не погиб в Маковом поле. Говорит, хотел хоть одним глазком взглянуть на маки эти чудесные, да слишком близко подошёл и заснул. А любимица его не сразу поняла, что к чему. Молодая ещё, всё-таки. На неё, представляешь, маки не действуют. Летала она над ним, летала, а потом, видать, сообразила, что надо его, спящего, поднять да унести. Вытащила, но помяла сильно. Лапы-то какие… Он в себя пришёл, слабый совсем был, боялся, что не удержится верхом, свалится. Где-то в камышах отлёживался, а она ему сырых уток носила.
Лувис поморщилась.
- Когда прилетел – кожа да кости, на спине, на плечах – от когтей царапины глубокие. Из бороды я ему колтуны полчаса выдирала, потом ножницы взяла, да и отрезала, как ты говоришь, к Шестилапому. А он радовался, как ребёнок. Хорошо, говорит, что Тагира такая большая и умная стала.
- Он такой, - улыбалась Лувис.
- Как думаешь, он к нам ещё прилетит?
Лувис пожала плечами. Её брат был бы очень рад новой встрече с Тагирой, ведь это он первый научил её понимать людей, первый научил её летать. Ему, наверно, обидно, что Римол так беззастенчиво пожинает плоды его трудов. Но Римолу крылатый ящер куда нужнее.