Памяти К. Т. У., бывшего кавалериста королевской конной гвардии. Казнен в тюрьме Его величества, Рэдинг, Беркшир, 7 июля 1896 года
Глава 1
Не в красном был Он в этот час, Он кровью залит был, Да, красной кровью и вином Он руки обагрил, Когда любимую свою В постели Он убил.
В тюремной куртке через двор Прошел Он в первый раз, Легко ступая по камням, Шагал Он среди нас, Но никогда я не встречал Таких тоскливых глаз.
Нет, не смотрел никто из нас С такой тоской в глазах На лоскуток голубизны В тюремных небесах, Где проплывают облака На легких парусах.
В немом строю погибших душ Мы шли друг другу вслед, И думал Я - что сделал Он, Виновен или нет? "Его повесят поутру",- Шепнул мне мой сосед.
О Боже! Стены, задрожав, Обрушились вокруг, И небо стиснуло мне лоб, Как раскаленный круг, Моя погибшая душа Себя забыла вдруг.
Так вот какой гнетущий страх Толкал Его вперед, Вот почему Он так смотрел На бледный небосвод: Убил возлюбленную Он И сам теперь умрет!
Ведь каждый, кто на свете жил, Любимых убивал, Один - жестокостью, другой - Отравою похвал, Коварным поцелуем - трус, А смелый - наповал.
Один убил на склоне лет, В расцвете сил - другой. Кто властью золота душил, Кто похотью слепой, А милосердный пожалел: Сразил своей рукой.
Кто слишком преданно любил, Кто быстро разлюбил, Кто покупал, кто продавал, Кто лгал, кто слезы лил, Но ведь не каждый принял смерть За то, что он убил.
Не каждый всходит на помост По лестнице крутой, Захлебываясь под мешком Предсмертной темнотой. Чтоб, задыхаясь, заплясать В петле над пустотой.
Не каждый отдан день и ночь Тюремщикам во власть, Чтоб ни забыться Он не мог, Ни помолиться всласть; Чтоб смерть добычу у тюрьмы Не вздумала украсть.
Не каждый видит в страшный час, Когда в глазах туман, Как входит черный комендант И белый капеллан, Как смотрит желтый лик Суда В тюремный балаган.
Не каждый куртку застегнет, Нелепо суетясь, Пока отсчитывает врач Сердечный перепляс, Пока, как молот, бьют часы Его последний час.
Не каждому сухим песком Всю глотку обдерет, Когда появится палач В перчатках у ворот И, чтобы жажду Он забыл, В ремни Его возьмет.
Не каждому, пока Он жив, Прочтут заупокой, Чтоб только ужас подтвердил, Что Он еще живой; Не каждый, проходя двором, О гроб споткнется свой.
Не каждый должен видеть высь, Как в каменном кольце, И непослушным языком Молиться о конце, Узнав Кайафы поцелуй На стынущем лице.
И шесть недель Он ожидал, Когда наступит час; Легко ступая по камням, Шагал Он среди нас, Но никогда я не встречал Таких тоскливых глаз.
Нет, не смотрел никто из нас С такой тоской в глазах На лоскуток голубизны В тюремных небесах, Где проплывают облака На светлых парусах.
Он в страхе пальцев не ломал И не рыдал в тоске, Безумных призрачных надежд Не строил на песке, Он просто слушал, как дрожит Луч солнца на щеке.
Он рук в надежде не ломал За каменной стеной, Он просто пил открытым ртом Неяркий свет дневной, Холодный свет последних дней Он пил, как мед хмельной.
В немом строю погибших душ Мы шли друг другу вслед, И каждый словно позабыл Свой грех и свой ответ, Мы знал только, что Его Казнить должны чуть свет.
Как странно слышать легкий шаг, Летящий по камням, Как странно видеть жадный взгляд, Скользящий к облакам, И знать, что Он свой страшный долг Уплатит палачам.
***
Из года в год сирень цветет И вянет в свой черед, Но виселица никогда Плода не принесет, И лишь когда живой умрет, Созреет страшный плод.
Все первый ряд занять хотят, И всех почет влечет, Но кто б хотел в тугой петле Взойти на эшафот, Чтоб из-под локтя палача Взглянуть на небосвод?
В счастливый день, в счастливый час Кружимся мы смеясь, Поет гобой для нас с тобой, И мир чарует глаз, Но кто готов на смертный зов В петле пуститься в пляс?
Нам каждый день казнил сердца Тревогой ледяной: В последний раз один из нас Проходит путь земной, Как знать, в каком аду пылать Душе Его больной.
***
Но вот однажды не пришел в тюремный двор мертвец, И знали мы, что черный суд Свершился наконец, Что сердце брата не стучит Среди живых сердец.
Мы встретились в позорный день, А не в святую ночь, Но в бурю гибнущим судам Друг другу не помочь: На миг столкнули волны нас И разбросали прочь.
Мы оба изгнаны людьми И брошены в тюрьму, До нас обоих дела нет И богу самому, Поймал нас всех в ловушку грех, Не выйти никому.
Глава 3
В тюрьме крепки в дверях замки И стены высоки. За жизнью узников следят Холодные зрачки, Чтоб Он не вздумал избежать Карающей руки.
Здесь каждый отдан день и ночь Тюремщикам во власть, Чтоб ни забыться Он не мог, Ни помолиться всласть; Чтоб смерть добычу у тюрьмы Не вздумала украсть.
Здесь смертной казни ритуал Правительство блюдет. Здесь врач твердит Ему, что смерть - Естественный исход, И дважды на день капеллан О боге речь ведет.
Курил он трубку, пиво пил, Выслушивал врача, Он стиснул страх в своей душе И запер без ключа, И говорил, что даже рад Увидеть палача.
Чему же все-таки Он рад, - Никто спросить не мог: Надевший маску на лицо И на уста замок, Тюремный сторож должен быть Безжалостен и строг.
Но если б кто и захотел, Сочувствуя, прийти, Какие мог бы он слова Для смертника найти, Чтоб душу брата увести С тернистого пути?
***
Бредет, шатаясь, через двор, Дурацкий маскарад, Тяжелых ног и бритых лбов Изысканный парад, - Нам всем дана судьба одна, Нам всем дорога в ад.
Мы чистили сухим песком Холодный блеск перил, Мели полы, скребли столы И драили настил, Таскали камни через двор И падали без сил.
Трепали мы сухой канат До крови на ногтях, Орали мы весь день псалмы С мочалками в руках, Но в сердце каждого из нас Всегда таился страх.
И в страхе облетали дни, Как листья в октябре, Мы забывали, что Его Повесят на заре, Пока не увидали вдруг Могилу во дворе.
Там крови ждал сухой асфальт, Разинув желтый рот, И каждый ком кричал о том, Кто в этот час живет, Переживет и эту ночь, А на заре умрет.
И каждый шел, познав душой Страданье, Смерть и Рок, И каждый в номерном гробу Был заперт на замок, И, крадучись, пронес палач Зловещий свой мешок.
***
В ту ночь во тьме по всей тюрьме Бродил и бредил страх, Терялся зов и гул шагов На каменных полах, И в окнах пятна бледных лиц Маячили впотьмах.
Но, словно путник у реки, Уснул под утро Он, И долго стражу удивлял Его спокойный сон В тот час, когда пришел палач И жертвы ждет закон.
А к нам, мерзавцам и ворам, Не приходил покой. А нас, рыдавших в первый раз И над чужой судьбой, Сквозь ночь гнала чужая боль Безжалостной рукой.
***
Тяжелым грузом грех чужой Ложится на сердца, И кем-то пролитая кровь Жжет каплями свинца И меч вины, калеча сны, Касается лица.
Скользила стража вдоль дверей И уходила прочь, И, распростершись на полу, Чтоб ужас превозмочь, Молились богу в первый раз Безбожники всю ночь.
Молились богу в первый раз Проклятые уста, Могильным саваном в окне Шуршала темнота, И обжигала, как вино, Раскаянья тщета.
Свет звезд потух, пропел петух, Но полночь не ушла; Над головой во тьме ночной Сходились духи зла, Да ужас, разевая пасть, Смеялся из угла.
Минуя нас, они, клубясь, Скользили по полу, Цепляясь щупальцами рук, Струились по стеклу, То в лунный круг вплывали вдруг, То прятались во мглу.
Следили мы, как духи тьмы Вились невдалеке: В тягучем ритме сарабанд, Кружась на потолке, Бесплотный хор чертил узор Как ветер на песке.
Нас мрак не спас от их гримас, А день не приходил. Их стон, как похоронный звон Под сводами бродил, На зов их души мертвецов Вставали из могил:
"О, мир богат! - они вопят,- Да ноги в кандалах! Разок-другой рискни игрой - И жизнь в твоих руках! Но смерть ждет тех, кто ставит грех На карту второпях!"
Тем, кто закован в кандалы, Чей мир и дом - тюрьма, Толпой людей, а не теней Полна казалась тьма. О кровь Христова! Их возня Сводила нас с ума.
Вились вокруг, сплетая круг Бесплотных рук и глаз, Жеманным шагом потаскух Скользили, зло смеясь, И на полу, склонясь в углу, Молясь, дразнили нас.
Заплакал ветер на заре, А ночь осталась тут, Зажав в тиски кудель тоски, Сучила нить минут. Мы в страхе ждали, что к утру Свершится Страшный суд.
Рыдая, ветер проходил Дозором над тюрьмой, Пока развязку торопил Бег времени слепой. О, ветра стон! Доколе он Приставлен к нам судьбой?
Но вот настиг решетки свет, По стенам их гоня, Вцепились прутья в потолок Над койкой у меня: Опять зажег жестокий бог Над миром пламя дня.
***
К шести успели подмести И стихла в семь тюрьма, Но в трепете могучих крыл Еще таилась тьма: То нас дыханьем ледяным Касалась Смерть сама.
Не в саване явилась Смерть На лунном скакуне - Палач с мешком прошел тайком В зловещей тишине: Ему веревки и доски Достаточно вполне.
***
Как тот, кто падая, бредет По зыбким топям зла, Мы шли, молитвы позабыв, Сквозь муки без числа. И в сердце каждого из нас Надежда умерла.
Но правосудие, как Смерть, Идет своим путем, Для всех времен людской закон С пощадой незнаком: Всех - слабых, сильных - топчет он Тяжелым сапогом.
Поток минут часы сомнут На гибель и позор, Восьмой удар как страшный дар, Как смертный приговор: Не избежит своей судьбы Ни праведник, ни вор.
И оставалось только ждать, Что знак нам будет дан, Мы смолкли, словно берега, Одетые в туман, Но в каждом сердце глухо бил Безумец в барабан.
***
Внезапно тишину прервал Протяжный мерный бой, И в тот же миг бессильный крик Пронесся над тюрьмой, Как заунывный стон болот, Как прокаженных вой.
Порой фантазия в тюрьме Рождает смертный страх: Уже намылена петля У палача в руках, И обрывает хриплый стон Молитву на устах.
Мне так знаком предсмертный хрип, На части рвущий рот, Знаком у горла вставший ком, Знаком кровавый пот: Кто много жизней получил, Тот много раз умрет.
Не служит мессы капеллан В день казни никогда: Его глаза полны тоски, Душа полна стыда, - Дай бог, чтоб из живых никто Не заглянул туда.
Нас днем держали взаперти, Но вот пробил отбой, Потом за дверью загремел Ключами наш конвой, И каждый выходил на свет, Свой ад неся с собой.
Обычным строем через двор Прошли мы в этот раз, Стер тайный ужас краски с лиц, Гоня по плитам нас, И никогда я не встречал Таких тоскливых глаз.
Нет, не смотрели мы вчера С такой тоской в глазах На лоскуток голубизны В тюремных небесах, Где проплывают облака На легких парусах.
Но многих низко гнул к земле Позор грехов земных,- Не присудил бы правый суд Им жить среди живых: Пусть пролил он живую кровь,- Кровь мертвецов на них!
Ведь тот кто дважды согрешит, Тот мертвых воскресит. Их раны вновь разбередит И саван обагрит, Напрасной кровью обагрит Покой могильных плит.
***
Как обезьяны на цепи, Шагали мы гуськом, Мы молча шли за кругом круг В наряде шутовском, Сквозь дождь мы шли за кругом круг В молчанье нелюдском.
Сквозь дождь мы шли за кругом круг, Мы молча шли впотьмах, А исступленный ветер зла Ревел в пустых сердцах, И там, куда нас Ужас гнал, Вставал навстречу Страх.
Брели мы стадом через двор Под взглядом патухов, Слепили блеском галуны Их новых сюртуков, Но известь на носках сапог Кричала громче слов.
Был скрыт от глаз вчерашний ров Асфальтовой корой, Остался только след песка И грязи под стеной Да клочья савана Его Из извести сырой.
Покров из извести сырой Теперь горит на Нем, Лежит Он глубоко в земле, Опутанный ремнем. Лежит он, жалкий и нагой, Спеленутый огнем.
Пылает известь под землей И с телом сводит счет,- Хрящи и кости гложет днем, А ночью мясо жрет, Но сердце жжет она все дни, Все ночи напролет.
***
Три года там не расцветут Ни травы, ни цветы, Чтоб даже землю жгло клеймо Позорной наготы Перед лицом святых небес И звездной чистоты.
Боятся люди, чтоб цветов Не осквернил злодей, Но божьей милостью земля Богаче и щедрей, Там розы б выросли алей, А лилии белей.
На сердце б лилии взошли, А розы - на устах. Что можем знать мы о Христе И о его путях, С тех пор как посох стал кустом У странника в руках?
Ни алых роз, ни белых роз Не вырастить в тюрьме,- Там только камни среди стен, Как в траурной кайме, Чтоб не могли мы позабыть О тягостном ярме.
Но лепестки пунцовых роз И снежно-белых роз В песок и грязь не упадут Росою чистых слез, Чтобы сказать, что принял смерть За всех людей Христос.
***
Пусть камни налегли на грудь, Сошлись над головой, Пусть не поднимется душа Над известью сырой, Чтобы оплакать свой позор И приговор людской.
И все же Он нашел покой И отдых неземной: Не озарен могильный мрак Ни солнцем, ни луной,- Там Страх Его не поразит Безумьем в час ночной.
***
Его повесили, как пса, Как вешают собак, Поспешно вынув из петли, Раздели кое-как, Спустили в яму без молитв И бросили во мрак.
Швырнули мухам голый труп, Пока он не остыл, Чтоб навалить потом на грудь Пылающий настил, Смеясь над вздувшимся лицом В жгутах лиловых жил.
***
Над Ним в молитве капеллан Колен не преклонил; Не стоит мессы и креста Покой таких могил, Хоть ради грешников Христос На землю приходил.
Ну что ж, Он перешел предел, Назначенный для всех, И чаша скорби и тоски Полна слезами тех, Кто изгнан обществом людей, Кто знал позор и грех.
Глава 5
Кто знает, прав или не прав Земных Законов Свод, Мы знали только, что в тюрьме Кирпичный свод гнетет И каждый день ползет, как год, Как бесконечный год.
Мы знали только, что закон, Написанный для всех, Хранит мякину, а зерно Роняет из прорех, С тех пор как брата брат убил И миром правит грех.
Мы знали - сложена тюрьма Из кирпичей стыда, Дворы и окна оплела Решетка в два ряда, Чтоб скрыть страданья и позор От божьего суда.
За стены прячется тюрьма От Солнца и Луны. Что ж, люди правы: их дела, Как души их, черны,- Ни вечный Бог, ни Божий Сын Их видеть не должны.
***
Мечты и свет прошедших лет Убьет тюремный смрад; Там для преступных, подлых дел Он благостен стократ, Где боль и мука у ворот Как сторожа стоят.
Одних тюрьма свела с ума, В других убила стыд, Там бьют детей, там ждут смертей, Там справедливость спит, Там человеческий закон Слезами слабых сыт.
Там жизнь идет из года в год В зловонных конурах, Там Смерть ползет из всех щелей И прячется в углах, Там, кроме похоти слепой, Все прах в людских сердцах.
Там взвешенный до грамма хлеб Крошится, как песок, Сочится слизью по губам Гнилой воды глоток, Там бродит Сон, не в силах лечь И проклиная Рок.
Там Жажда с Голодом, рыча, Грызутся, словно псы, Там камни, поднятые днем, В полночные часы Ложатся болью на сердца, Как гири на весы.
Там сумерки в любой душе И в камере любой, Там режут жесть и шьют мешки Свой ад неся с собой, Там тишина порой страшней, Чем барабанный бой.
Глядит в глазок чужой зрачок, Безжалостный, как плеть, Там, позабытые людьми, Должны мы околеть, Там суждено нам вечно жить, Чтоб заживо истлеть.
***
Там одиночество сердца, Как ржавчина, грызет, Там плачут, стонут и молчат,- И так из года в год, Но даже каменных сердец Господь не оттолкнет.
Он разобьет в тюрьме сердца Злодеев и воров. И лепрозорий опахнет, Как от святых даров, Неповторимый аромат Невиданных цветов.
Как счастлив тот, кто смыл свой грех Дождем горячих слез, Разбитым сердцем искупил И муки перенес,- Ведь только к раненым сердцам Находит путь Христос.
***
А мертвый, высунув язык, В жгутах лиловых жил. Все ждет того, кто светлый Рай Разбойнику открыл, Того, кто все грехи людей Голгофой искупил.
Одетый в красное судья Отмерил двадцать дней, Коротких дней, чтоб Он забыл Безумный мир людей, Чтоб смыл Он кровь не только с рук, Но и с души своей.
Рука, поднявшая кинжал, Теперь опять чиста, Ведь только кровь отмоет кровь, И только груз креста Заменит Каина клеймо На снежный знак Христа.
Глава 6
Есть возле Рэдинга тюрьма, А в ней позорный ров, Там труп, завернутый людьми В пылающий покров, Не осеняет благодать Заупокойных слов.
Пускай до Страшного суда Лежит спокойно Он, Пусть не ворвется скорбный стон В его последний сон,- Убил возлюбленную Он, И потому казнен.
Но каждый, кто на свете жил, Любимых убивал, Один - жестокостью, другой - Отравою похвал, Трус - поцелуем, тот кто смел,- кинжалом наповал.
Я очень люблю фантастику. Я трепетно отношусь к фантастике советской. Я обожаю Игоря Росоховатского. А это произведение в юности меня просто поразило, навсегда запечатлелось в памяти. Я искал его много лет. Сегодня - чудом нашел. Спешу поделиться, хоть и не уверен, что оно вам понравится...
Игорь Росоховатский Групповое фото
Где бы я ни находился, что бы со мной ни случалось, оно всегда со мной и во мне. Стоит лишь закрыть глаза или на секунду отвлечься от происходящего, и я вижу это фото, словно освещенное откуда-то сбоку, со всеми подробностями: десятки моих братьев и сестер, кузенов и кузин, дедушек и бабушек. Один жмурится от яркого солнца, другой оперся на плечо близкого человека, невысокий толстяк раскрыл в крике рот, воздев руки к небу, пожилая женщина закрыла руками лицо, пытаясь не видеть бушующего вокруг смерча. Я помню эти изображения четче, чем лица своих родителей, погибших в автокатастрофе, когда мне не было и пяти лет. Они оставили меня круглым сиротой - без братьев и сестер, без дедушек и бабушек, без дядей и теть, без единого родственника на всем белом свете. Но на фото, неизгладимо записанном в моей памяти, у меня много ближайших родственников, а за ними - на втором и третьем планах - угадываются скрюченные и выпрямившиеся фигуры еще сотен и тысяч, и нет последовательности в этой бесконечной веренице двоюродных и троюродных... Милые, ласковые мои, заботливые - как я вас напугал своим появлением в тот роковой день! Простите, я не хотел, не знал... Тогда еще не знал, кто вы мне, не догадывался, к чему готовлюсь, для чего изучаю все эти премудрые науки, тренирую мышцы, отрабатываю приемы, учусь удерживать в памяти сотни сведений и молниеносно манипулировать ими, стремлюсь ускорить реакции на сигналы... Как же оно возникло в моей памяти, это групповое фото, сделанное при ярчайшей вспышке "в тысячи солнц"? Марево памяти, словно мираж в пустыне? Ущемление совести или ее гипертрофия? Впрочем, ущемление часто приводит к гипертрофии... Мне сказал психиатр: - Подобного фото никогда не было. Подумайте сами: кто мог бы сфотографировать этих людей в момент атомного взрыва? Обыкновенное самовнушение... - И для пущей важности и убедительности произнес несколько латинских терминов. - У вас слишком развито воображение. Я ушел от него успокоенным. Но как только попытался уснуть, едва закрыл глаза, тотчас на сетчатке проступило фото - и так ярко, как никогда прежде. Я различал даже пуговицы на одежде людей - серебристые у человека в форменке, темно-коричневые - у женщины в длинном пальто... Самовнушение? Я обращался к другим психиатрам, они подтверждали слова первого. К тому времени меня возвели в ранг национального героя - еще бы, пилот, начавший операцию "Возмездие"! Меня осыпали почестями, цветами и орденами, в меня влюблялись экзальтированные, ультрапатриотические девицы, припадочные женщины гирляндами вешались мне на шею. Высшие почести воздавали мне различные лиги. Но едва я закрывал глаза... Очень редко удавалось поспать хоть несколько часов подряд. Нервы постоянно были напряжены до предела. Так дольше не могло продолжаться. И я решил сам найти разгадку Группового фото. Засел за книги. Через экран моего информа прошли тысячи страниц текста из крупнейших библиотек страны. Снова и снова я возвращался к истокам Бомбы - к первым открытиям расщепления атома, к общей и специальной теориям относительности, к квантовой теории. Так я наткнулся на "странное" положение, согласно которому все объекты Вселенной - частицы или звезды, - когда-либо взаимодействовавшие друг с другом, как бы хранят воспоминание об этом. Они остаются навеки связанными незримой цепью, беспрепятственно проходящей сквозь пространство и время. Гениальный Альберт Эйнштейн не решался полностью объяснить это положение, он словно испугался открывшейся ему бездны и поспешно отступил от края, приговаривая: "Этого я не видел, этого не может быть..." Ибо опыт с кварцевыми пластинками и так называемыми "синими" и "зелеными" фотонами свидетельствовал, что изменения ориентации полета одного из них тут же передавались другому. Эти частицы света "помнили" друг о друге, как "помнят" друг о друге атомы, составлявшие когда-то одну молекулу. Возможно, подобная память фотонов возникла с момента образования нашей Вселенной во вспышке первичного взрыва, и она действует быстрее света. Она как бы дана изначально всем частицам единой Вселенной, она пронизывает звезды, атомы, фотоны, связывает всех нас воедино... Затем опыты с кварцевыми пластинками подтвердил молодой физик, составил теорему. Эти сообщения потрясли меня. Я понял, что пробудила во мне вспышка моего взрыва, понял причину Группового фото, несмываемо записанного в памяти "национального героя" - убийцы, сбросившего атомную бомбу на вражеский город, испепелившего в нем своих братьев и сестер. Мне не уйти от памяти, есть лишь один выход... Сегодня я проснулся, как всегда, на рассвете, в липком поту. Серая мгла вползала через полуоткрытое окно моей квартиры на девятнадцатом этаже. Из радиоприемника, который я оставил включенным, доносились слова диктора: "...правительство запретило поход. Марш мира к военной базе организован врагами нации и государства. Но они не добились своего. Как нам стало известно, среди участников марша не будет ни одного уважаемого гражданина..." Слова диктора временами заглушал странный шум с улицы - будто звучала песня под гул моторов... Я открыл окно побольше, выглянул и понял, что это за странный шум. На площади поют демонстранты, а с другой стороны, с магистральных улиц, подтягиваются броневики, перекрывая дороги. Я видел цепочки солдат, поспешно занимающих свои места. Ну что ж, пора и мне... Интересно, решатся ли "героя нации" объявить "неуважаемым гражданином, врагом государства"? Впрочем, этого мне уже не узнать... Я поспешно съел сандвич. Не идти же на праздник с пустым желудком. Чуть смежил веки, проверяя: все мое достояние - мое фото - со мной. Квартиру я не стал закрывать: какой смысл, ведь знаю, что не вернусь, что войска выполнят приказ. Но мне не страшно ни капельки. Когда разрывающий удар наконец заглушит нестерпимую боль, постоянно гложущую меня изнутри, в свой последний миг я не увижу ни падающих вокруг людей, ни огня. В памяти высветится лишь Групповое фото ближайших родственников - симпатичные, милые лица, проявленные силой, действующей быстрее скорости света...
Дождь в Роттердаме. Сумерки. Среда. Раскрывши зонт, я поднимаю ворот. Четыре дня они бомбили город, и города не стало. Города не люди и не прячутся в подъезде во время ливня. Улицы, дома не сходят в этих случаях с ума и, падая, не призывают к мести.
II
Июльский полдень. Капает из вафли на брючину. Хор детских голосов. Вокруг -- громады новых корпусов. У Корбюзье то общее с Люфтваффе, что оба потрудились от души над переменой облика Европы. Что позабудут в ярости циклопы, то трезво завершат карандаши.
III
Как время ни целебно, но культя, не видя средств отличия от цели, саднит. И тем сильней -- от панацеи. Ночь. Три десятилетия спустя мы пьем вино при крупных летних звездах в квартире на двадцатом этаже -- на уровне, достигнутом уже взлетевшими здесь некогда на воздух.
июль 1973, Роттердам
Сонет
Прошел январь за окнами тюрьмы, и я услышал пенье заключенных, звучащее в кирпичном сонме камер: "Один из наших братьев на свободе".
Еще ты слышишь пенье заключенных и топот надзирателей безгласных, еще ты сам поешь, поешь безмолвно: "Прощай, январь". Лицом поворотясь к окну, еще ты пьешь глотками теплый воздух, а я опять задумчиво бреду с допроса на допрос по коридору в ту дальнюю страну, где больше нет ни января, ни февраля, ни марта.
1962
Фонтан памяти героев обороны полуострова Ханко
Здесь должен быть фонтан, но он не бьет. Однако сырость северная наша освобождает власти от забот, и жажды не испытывает чаша.
Нормальный дождь, обещанный в четверг, надежней ржавых труб водопровода. Что позабудет сделать человек, то наверстает за него природа.
И вы, герои Ханко, ничего не потеряли: метеопрогнозы твердят о постоянстве Н2О, затмившем человеческие слезы.
1969 -- 1970
Сретенье
Анне Ахматовой
Когда она в церковь впервые внесла дитя, находились внутри из числа людей, находившихся там постоянно, Святой Симеон и пророчица Анна.
И старец воспринял младенца из рук Марии; и три человека вокруг младенца стояли, как зыбкая рама, в то утро, затеряны в сумраке храма.
Тот храм обступал их, как замерший лес. От взглядов людей и от взоров небес вершины скрывали, сумев распластаться, в то утро Марию, пророчицу, старца.
И только на темя случайным лучом свет падал младенцу; но он ни о чем не ведал еще и посапывал сонно, покоясь на крепких руках Симеона.
А было поведано старцу сему, о том, что увидит он смертную тьму не прежде, чем сына увидит Господня. Свершилось. И старец промолвил: "Сегодня,
реченное некогда слово храня, Ты с миром, Господь, отпускаешь меня, затем что глаза мои видели это дитя: он -- Твое продолженье и света
источник для идолов чтящих племен, и слава Израиля в нем." -- Симеон умолкнул. Их всех тишина обступила. Лишь эхо тех слов, задевая стропила,
кружилось какое-то время спустя над их головами, слегка шелестя под сводами храма, как некая птица, что в силах взлететь, но не в силах спуститься.
И странно им было. Была тишина не менее странной, чем речь. Смущена, Мария молчала. "Слова-то какие..." И старец сказал, повернувшись к Марии:
"В лежащем сейчас на раменах твоих паденье одних, возвышенье других, предмет пререканий и повод к раздорам. И тем же оружьем, Мария, которым
терзаема плоть его будет, твоя душа будет ранена. Рана сия даст видеть тебе, что сокрыто глубоко в сердцах человеков, как некое око".
Он кончил и двинулся к выходу. Вслед Мария, сутулясь, и тяжестью лет согбенная Анна безмолвно глядели. Он шел, уменьшаясь в значеньи и в теле
для двух этих женщин под сенью колонн. Почти подгоняем их взглядами, он шел молча по этому храму пустому к белевшему смутно дверному проему.
И поступь была стариковски тверда. Лишь голос пророчицы сзади когда раздался, он шаг придержал свой немного: но там не его окликали, а Бога
пророчица славить уже начала. И дверь приближалась. Одежд и чела уж ветер коснулся, и в уши упрямо врывался шум жизни за стенами храма.
Он шел умирать. И не в уличный гул он, дверь отворивши руками, шагнул, но в глухонемые владения смерти. Он шел по пространству, лишенному тверди,
он слышал, что время утратило звук. И образ Младенца с сияньем вокруг пушистого темени смертной тропою душа Симеона несла пред собою
как некий светильник, в ту черную тьму, в которой дотоле еще никому дорогу себе озарять не случалось. Светильник светил, и тропа расширялась.
Нынче ветрено и волны с перехлестом. Скоро осень, все изменится в округе. Смена красок этих трогательней, Постум, чем наряда перемена у подруги.
Дева тешит до известного предела -- дальше локтя не пойдешь или колена. Сколь же радостней прекрасное вне тела: ни объятья невозможны, ни измена!
___
Посылаю тебе, Постум, эти книги. Что в столице? Мягко стелют? Спать не жестко? Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги? Все интриги, вероятно, да обжорство.
Я сижу в своем саду, горит светильник. Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых. Вместо слабых мира этого и сильных -- лишь согласное гуденье насекомых.
___
Здесь лежит купец из Азии. Толковым был купцом он -- деловит, но незаметен. Умер быстро -- лихорадка. По торговым он делам сюда приплыл, а не за этим.
Рядом с ним -- легионер, под грубым кварцем. Он в сражениях империю прославил. Сколько раз могли убить! а умер старцем. Даже здесь не существует, Постум, правил.
___
Пусть и вправду, Постум, курица не птица, но с куриными мозгами хватишь горя. Если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря.
И от Цезаря далёко, и от вьюги. Лебезить не нужно, трусить, торопиться. Говоришь, что все наместники -- ворюги? Но ворюга мне милей, чем кровопийца.
___
Этот ливень переждать с тобой, гетера, я согласен, но давай-ка без торговли: брать сестерций с покрывающего тела -- все равно что дранку требовать от кровли.
Протекаю, говоришь? Но где же лужа? Чтобы лужу оставлял я -- не бывало. Вот найдешь себе какого-нибудь мужа, он и будет протекать на покрывало.
___
Вот и прожили мы больше половины. Как сказал мне старый раб перед таверной: "Мы, оглядываясь, видим лишь руины". Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.
Был в горах. Сейчас вожусь с большим букетом. Разыщу большой кувшин, воды налью им... Как там в Ливии, мой Постум, -- или где там? Неужели до сих пор еще воюем?
___
Помнишь, Постум, у наместника сестрица? Худощавая, но с полными ногами. Ты с ней спал еще... Недавно стала жрица. Жрица, Постум, и общается с богами.
Приезжай, попьем вина, закусим хлебом. Или сливами. Расскажешь мне известья. Постелю тебе в саду под чистым небом и скажу, как называются созвездья.
___
Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье, долг свой давний вычитанию заплатит. Забери из-под подушки сбереженья, там немного, но на похороны хватит.
Поезжай на вороной своей кобыле в дом гетер под городскую нашу стену. Дай им цену, за которую любили, чтоб за ту же и оплакивали цену.
Понт шумит за черной изгородью пиний. Чье-то судно с ветром борется у мыса. На рассохшейся скамейке -- Старший Плиний. Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.
март 1972
Одиссей Телемаку
Мой Телемак, Троянская война окончена. Кто победил -- не помню. Должно быть, греки: столько мертвецов вне дома бросить могут только греки... И все-таки ведущая домой дорога оказалась слишком длинной, как будто Посейдон, пока мы там теряли время, растянул пространство. Мне неизвестно, где я нахожусь, что предо мной. Какой-то грязный остров, кусты, постройки, хрюканье свиней, заросший сад, какая-то царица, трава да камни... Милый Телемак, все острова похожи друг на друга, когда так долго странствуешь, и мозг уже сбивается, считая волны, глаз, засоренный горизонтом, плачет, и водяное мясо застит слух. Не помню я, чем кончилась война, и сколько лет тебе сейчас, не помню.
Расти большой, мой Телемак, расти. Лишь боги знают, свидимся ли снова. Ты и сейчас уже не тот младенец, перед которым я сдержал быков. Когда б не Паламед, мы жили вместе. Но может быть и прав он: без меня ты от страстей Эдиповых избавлен, и сны твои, мой Телемак, безгрешны.
1972
Мысль о тебе удаляется, как разжалованная прислуга, нет! как платформа с вывеской "Вырица" или "Тарту". Но надвигаются лица, не знающие друг друга, местности, нанесенные точно вчера на карту, и заполняют вакуум. Видимо, никому из нас не сделаться памятником. Видимо, в наших венах недостаточно извести. "В нашей семье, -- волнуясь, ты бы вставила, -- не было ни военных, ни великих мыслителей". Правильно: невским струям отраженье еще одной вещи невыносимо. Где там матери и ее кастрюлям уцелеть в перспективе, удлиняемой жизнью сына! То-то же снег, этот мрамор для бедных, за неименьем тела тает, ссылаясь на неспособность клеток -- то есть, извилин! -- вспомнить, как ты хотела, пудря щеку, выглядеть напоследок. Остается, затылок от взгляда прикрыв руками, бормотать на ходу "умерла, умерла", покуда города рвут сырую сетчатку из грубой ткани, дребезжа, как сдаваемая посуда.
1985
Конец июля прячется в дожди, как собеседник в собственные мысли. Что, впрочем, вас не трогает в стране, где меньше впереди, чем позади. Бренчит гитара. Улицы раскисли. Прохожий тонет в желтой пелене.
Включая пруд, все сильно заросло. Кишат ужи и ящерицы. В кронах клубятся птицы с яйцами и без. Что губит все династии -- число наследников при недостатке в тронах. И наступают выборы и лес.
М. не узнал бы местности. Из ниш исчезли бюсты, портики пожухли, стена осела деснами в овраг. Насытишь взгляд, но мысль не удлинишь. Сады и парки переходят в джунгли. И с губ срывается невольно: рак.
Пост N: 168
Зарегистрирован: 30.10.06
Откуда: Россия, Москва
Рейтинг:
0
Отправлено: 11.01.07 12:04. Заголовок: Re:
Выложу-ка и я. http://denis-tihomiro.narod.ru/p2.htm - тут три Балканских повести. Мне нравится, как пишет этот автор. И вообще я люблю тему Балкан. Два произведения посвящены Сербии и Боснии, борьбе сербов против турецкого владычества, а третья, "Русские идут!", русско-турецкой войне и освобождению Болгарии от турок.
Пост N: 169
Зарегистрирован: 30.10.06
Откуда: Россия, Москва
Рейтинг:
0
Отправлено: 11.01.07 12:27. Заголовок: Re:
А это из сербской поэзии 19 века:
Йован Йованович-Змай
Как этот мир Дивно широк, Там розы цвет, А здесь поток. Там нивы блеск, Здесь светлый сад, То солнца жар, То лютый хлад. В золоте весь Дунай течет, Там зелень трав, Жасмин цветет! Там соловья Слышится песнь, Моя душа С твоею здесь.
Пост N: 171
Зарегистрирован: 30.10.06
Откуда: Россия, Москва
Рейтинг:
0
Отправлено: 11.01.07 15:41. Заголовок: Re:
Ну что такое, меня прямо-таки тянет на балканскую тему. Даю ссылку на произведения современного сербского писателя Милорада Павича. Что-то я читала, что-то - нет. http://lib.ru/INPROZ/PAWICH/
Пост N: 174
Зарегистрирован: 30.10.06
Откуда: Россия, Москва
Рейтинг:
0
Отправлено: 11.01.07 17:05. Заголовок: Re:
Урфин Джюс пишет:
цитата:
Павич... Который "Хазарский словарь" написал? Я все собираюсь прочесть. А что, хорошо пишет?
Да, он самый. Пишет интересно, но очень своеобразно. У него часто переплетаются реальность и миф. Кроме того, у его произведений очень странная структура. Их удобнее читать в виде гипертекста, с гиперссылками, а не в виде печатного издания. У Павича, я заметила, произведения предполагают сотворчество читателя. В некоторых из них части можно читать в разном порядке и выбирать финал.
Пост N: 175
Зарегистрирован: 30.10.06
Откуда: Россия, Москва
Рейтинг:
0
Отправлено: 11.01.07 17:08. Заголовок: Re:
Кстати, существует две версии "Хазарского словаря" - "мужская" и "женская". Читала обе. Не поняла, в чём разница. Возможно, надо читать сразу две книги и сопоставлять.
Пост N: 176
Зарегистрирован: 30.10.06
Откуда: Россия, Москва
Рейтинг:
0
Отправлено: 11.01.07 17:12. Заголовок: Re:
А в одном романе, который похож на своеобразный кроссворд, нужно разгадать кроссворд, и вписать в конце книги угаданные слова в нужном порядке. Таким образом, можно узнать финал. Причём в одном произведении от того, читает роман мужчина или женщина, зависит, убьют или не убьют героиню.
Пост N: 39
Зарегистрирован: 26.10.05
Откуда: Россия, Петербург
Рейтинг:
0
Отправлено: 12.01.07 11:45. Заголовок: Re:
Урфин упомянул:
цитата:
Кнут Гамсун. Голод
Респект... Слушай, а как ты к Музилю относишься? И к Томасу Ману? И еще странная вещь. Как только я стал читать твое первое сообщение, то сразу почему-то подумал, что там где-то дальше будет Бродский. Но почему-то я ждал другого стихотворения. Если есть желание пообсуждать литературу направления психологического реализма и проч. - то можно это сделать . По пристрастиям я безнадежно остался в эпохе позднего модерна. Люблю отечественный бытовой реализм в духе Маканина. Вчера перечитывал его "Андеграунд или Герой нашего времени".
Пост N: 41
Зарегистрирован: 26.10.05
Откуда: Россия, Петербург
Рейтинг:
0
Отправлено: 12.01.07 13:55. Заголовок: Re:
Фиена - спасибо вам за активность. А что вы еще читали у Маканина? А Битов вам как? По поводу версий словарей - они отличаются одним абзацем. И все Не спрашивайте, каким - это у меня отце накопал - он педант. Я-то сам не люблю игровую, сюрреалистическую и притчевую литературу - меня тянет к здоровому реализму.
Урфин: Насчет Бродского - я и раньше замечал, что наши с тобой интенции (намерения, то бишь) иногда совпадают. Но я почему-то ждал (или, что вернее, задним числом подумал, что ждал) "Холмов" или "Горбунова и Лисичкина"
Вместе они любили сидеть на склоне холма. Оттуда видны им были церковь, сады, тюрьма...
Насчет "Томаса Манна", который "в следующем полугодии" - до меня вдруг дошло - это вы не по программе ли проходите? Везет вам - я с трепетом думаю, что эти вещи можно разбирать литературно ("с трепетом" - в хорошем смысле). Наверное, придется нервничать, слушая такие лекции?
Насчет психологического реализма, про который ты "не в теме" - это я просто напугал тебя термином. "Голод" - вполне классический вариант этого направления. Вообще любые рефлексивные описания героя, психологические подробности, нестандартное повествование (имеется в виду типа "кино не для всех" - интересно не всем).
Музиль - немецкий модернистский писатель. Если нравится Гамсун, то понравится и он, за исключением его основного и главного произведения - то бишь романа "Человек без свойств", который мало кто может одолеть (я - так нет). А вот "Душевные смуты воспитанника Терлеса - милая психологическая вещь, по ней снят фильм. У меня есть файл - как его можно здесь выложить? Думаю, никто не пожалеет.
я и раньше замечал, что наши с тобой интенции (намерения, то бишь) иногда совпадают.
Герман пишет:
цитата:
"Холмов"
Терпеть не могу. Герман пишет:
цитата:
"Горбунова и Лисичкина"
Горчакова, может? Герман пишет:
цитата:
до меня вдруг дошло - это вы не по программе ли проходите?
Браво. По ней, родимой.( Герман пишет:
цитата:
Везет вам - я с трепетом думаю, что эти вещи можно разбирать литературно ("с трепетом" - в хорошем смысле). Наверное, придется нервничать, слушая такие лекции?
Азъ есмь русист.) Мы разбираем "зарубу" по принципу "галопом по европам". Герман пишет:
цитата:
это я просто напугал тебя термином.
Не напугал. ;) Я знаю, что сие есть и что "Голод" - такое произведение. Но сходу не назову произведений псих. реализма, кот. я читал... Может, и не читал ничего... Герман пишет:
цитата:
У меня есть файл - как его можно здесь выложить? Думаю, никто не пожалеет.
"Ты ужинал?" "Да, миска киселя и овощи". "Ну, все повеселее. А что снаружи?" "Звездные поля". "Смотрю, в тебе замашки Галилея". "Вторая половина февраля отмечена уходом Водолея, и Рыбы водворяются, суля, что скоро будет в реках потеплее". "А что земля?" "Что, собственно, земля?" "Ну, что внизу?" "Больничная аллея".
"Да, знаешь, ты действительно готов. Ты метишь, как я чувствую, в Ньютоны. На буйном тоже некий Хомутов -- кругом галдеж, блевотина и стоны -- твердит: я -- Гамильтон, и я здоров; а сам храпит, как наши харитоны". "Шло при Петре строительство портов, и наезжали разные тевтоны. Фамилии нам стоили трудов. Возможно, Хомутовы -- Гамильтоны".
"Натоплено, а чувствую озноб". "Напрасно ты к окошку прислонился". "Из-за твоих сверкающих зазноб". "Ну что же, убедился?" "Усомнился. Я вижу лишь аллею и сугроб". "Вон Водолей с кувшином наклонился". "Нам телескоп иметь здесь хорошо б". "Да, хорошо б". "И ты б угомонился". "Что?! Телескоп?! На кой мне телескоп!" "Ну, Горбунов, чего ты взбеленился?"
"С ногами на постель мою ты влез. Я думаю, что мог бы потрудиться снять шлепанцы". "Но холодно мне без, без шлепанцев. Не следует сердиться. Я зябну потому, что интерес к сырым лисичкам в памяти гнездится". "Не снился Фрейду этакий прогресс! Прогресса же не следует стыдиться: приснится активисту мокрый лес, а пассивист способен простудиться".
"Лисички не безвредны, и, по мне, они враги душевному здоровью. Ты ценишь их?" "С любовью наравне". "А что ты понимаешь под любовью?" "Разлуку с одиночеством". "Вполне?" "Возможность наклониться к изголовью и к жизни прикоснуться в тишине дыханием, руками или бровью..." "На что ты там уставился в окне?" "Само сопротивленье суесловью".
"Не дашь ли ты мне яблока?" "Лови". "Ну, что твои лисички-невелички?" "Я думаю обычно о любви всегда, когда смотрю я на лисички. Не знаю где -- в уме или в крови, -- но чувствуешь подобье переклички". "Привычка и нормальное, увы, стремление рассудка к обезличке". "То область рук. А в сфере головы -- отсутствие какой-либо привычки".
"И, стало быть, во сне, когда темно, ты грезишь о лисичках?" "Постоянно". "Вернее, о любви?" "Ну все равно. По-твоему, наверно, это странно?" "Не странно, а, по-моему, грешно. Грешно и, как мне думается, срамно! Чему ты улыбаешься?" "Смешно". "Не дашь ли ты мне яблока?" "Я дам, но понять тебе лисичек не дано". "Лисички -- это, знаешь, полигамно.
Вот! Я тебя разделал под орех! Есть горечь в горчаковской укоризне!" "Зачем ты говоришь, что это грех? Грех -- то, что наказуемо при жизни. А как накажешь, если стрелы всех страданий жизни собрались, как в призме, в моей груди? Мне мнится без помех грядущее". "Мы, стало быть, на тризне присутствуем?" "И, стало быть, мой смех сегодня говорит об оптимизме".
"А Страшный Суд?" "А он -- движенье вспять, в воспоминанья. Как в кинокартине. Да что там Апокалипсис! Лишь пять, пять месяцев в какой-нибудь пустыне. А я пол-жизни протрубил и спать с лисичками мне хочется отныне. Я помню то, куда мне отступать от Огненного Ангела Твердыни..." "Боль сокрушит гордыню". "Ни на пядь; боль напитала дерево гордыни".
"Ты, значит, не боишься темноты?" "В ней есть ориентиры". "Поклянись мне". "И я с ориентирами на ты. Полно ориентиров, только свистни". "Находчивость -- источник суеты". "Я не уверен в этом афоризме. Душа не ощущает тесноты". "Ты думаешь? А в мертвом организме?" "Я думаю, душа за время жизни приобретает смертные черты".
Пост N: 42
Зарегистрирован: 26.10.05
Откуда: Россия, Петербург
Рейтинг:
0
Отправлено: 12.01.07 15:41. Заголовок: Re:
цитата:
цитата: "Холмов"
Терпеть не могу.
Вот тебе и совпадение
цитата:
Герман пишет:
цитата: "Горбунова и Лисичкина"
Горчакова, может?
Гос-ди, конечно. Это я недавно Горбунова просматривал по русской философии...
За цитату спасибо - люблю я этих двух, про которых все говорят, что это один Насчет Музиля - неплохо-то неплохо, но в моем предложении содержался вопрос - как это сделать здесь? В смысле - вложенным файлом в посте или еще как? Ссылки у меня нет - файл скачан очень давно.
Пост N: 44
Зарегистрирован: 26.10.05
Откуда: Россия, Петербург
Рейтинг:
0
Отправлено: 15.01.07 14:09. Заголовок: Re:
Еще, Урфин, у меня такой вопрос появился. (задумался как сформулировать). Ты сказал, что "Холмов" не переносишь. Но там зато есть такая тема, к которой ты, вроде бы, неплохо относишься (где-то ты об этом писал) - тема, так сказать, однополой дружбы (довольно целомудренно проведенная). Это я, кстати, совсем недавно заметил.
Герман , понимаешь, "Холмы" - это.... ну, как говорят в И-нете, "многа букф. ниасилил". То есть затянул он их безбожно. Не могу даже заставить себя прочесть целиком. Не идет.
Герман пишет:
цитата:
тема, так сказать, однополой дружбы (довольно целомудренно проведенная).
Гм... А это тема? Я хочу сказать - а что такого в "однополой" дружбе? ;) Хотя дружба - любая - это офигительно хорошо.
Герман пишет:
цитата:
к которой ты, вроде бы, неплохо относишься (где-то ты об этом писал)
Пост N: 48
Зарегистрирован: 26.10.05
Откуда: Россия, Петербург
Рейтинг:
0
Отправлено: 16.01.07 12:11. Заголовок: Re:
цитата:
Ладно, проехали... А разве "Холмы" длинные? По-моему, "Горчаков и Лисичкин" длинее (хотя, занимательнее, безусловно). Никто Музиля не начал? Сейчас читаю "Похороните меня за плинтусом" Павла Санаева. Давно так не хохотал.
День назывался четвергом, Рассвет был алым. Змея вползала в тихий дом, Змея вползала... Рассвет будил грядущих вдов Тревожной нотой. Змея ползла среди холмов, Змея пехоты...
Друг другу мстя за прошлый гнев, За все разбои, Готовы лилия и лев, Готовы к бою... Король, куда же Вы ушли? Бароны, где вы? Ведь тот костер, что вы зажгли, Погасит дева.
Правку осуществил Урфин Джюс. Чтоб было "читабельно". Фамилия автора - Киплинг (а не "Кипоинг"). :/
Пост N: 53
Зарегистрирован: 26.10.05
Откуда: Россия, Петербург
Рейтинг:
0
Отправлено: 17.01.07 18:16. Заголовок: Re:
Урфин! Ну зачем ты его правил! Я так хотел это прочесть в оригинале (в теме "сюжеты возможных фанфиков я-таки успел ухватить удовольствие и прочеть замысел автора в авторской же редации).
Герман Ну, что-то типа: день назывался четвергом Рассвет был алымм змея вползала в тихий дом змея вползала
и т. д.
Артос, не обижайтесь, но просто надо бы больше уважать софорумчан. Поэтому проще найти стих в сети, скопировать и вставить. Или дать ссылку. Например: http://vodvlad.narod.ru/Lither/From_Svarog.htm
А то из-за большого количества ошибок всякое удовольствие от прочтения теряется.
Не люблю французских поэтов, но... И у них попадаются красивые вещи.
Артюр Рембо, "Офелия"
I
По глади черных вод, где звезды задремали, Плывет Офелия, как лилия бела, Плывет медлительно в прозрачном покрывале... В охотничьи рога трубит лесная мгла.
Уже столетия, как белым привиденьем Скользит Офелия над черной глубиной, Уже столетия, как приглушенным пеньем Ее безумия наполнен мрак ночной.
Целует ветер в грудь ее неторопливо, Вода баюкает, раскрыв, как лепестки, Одежды белые, и тихо плачут ивы, Грустя, склоняются над нею тростники.
Кувшинки смятые вокруг нее вздыхают; Порою на ольхе гнездо проснется вдруг, И крылья трепетом своим ее встречают... От звезд таинственный на землю льется звук.
II
Как снег прекрасная Офелия! О фея! Ты умерла, дитя! Поток тебя умчал! Затем что ветра вздох, с норвежских гор повеяв, Тебе про терпкую свободу нашептал;
Затем что запасло то ветра дуновенье Какой-то странный гул в твой разум и мечты, И сердце слушало ночной Природы пенье Средь шорохов листвы и вздохов темноты;
Затем что голоса морей разбили властно Грудь детскую твою, чей стон был слишком тих; Затем что кавалер, безумный и прекрасный, Пришел апрельским днем и сел у ног твоих.
Свобода! Взлет! Любовь! Мечты безумны были! И ты от их огня растаяла, как снег: Виденья странные рассудок твой сгубили, Вид Бесконечности взор погасил навек.
III
И говорит Поэт о звездах, что мерцали, Когда она цветы на берегу рвала, И как по глади вод в прозрачном покрывале Плыла Офелия, как лилия бела.
http://militera.lib.ru/ Военная литература. Несколько неудобная по части скачивания (постраничная разбивка, никакого тебе архивирования), зато объемная и обновляемая.
http://imwerden.de/cat/modules.php?name=books Весьма приятная библиотека. Очень много русской литературы (начиная от древнерусской), переводной тоже достаточно. Есть аудио (автор читает свои произведения) и видео (!).
хорошо что вы мнея исправили Но там у меня не полоностью там после змеи и пехоты есть еще такое Сивстела перавя стрела холодной былью на стебли лилий тень легла, на стебли лилий Друг другу мстя за прошлый гнев за все разбои Готовы Лилия и Лев готовы к бою
Пост N: 2667
Зарегистрирован: 17.05.05
Откуда: Emerald city
Рейтинг:
3
Награды:
Отправлено: 22.01.07 17:56. Заголовок: Re:
Урфин Джюс , нра? тогда еще:
На речке Через пень-колоду И с разбега вниз Головою в воду, Чтоб на сотни брызг Раскололось зеркало Голубой воды, Чтобы все померкло Захватило дых. Чтобы струи били По изгибам рук, Если руки в иле Очутились вдруг, Сильно оттолкнувшись, Телу волю дать. Ничего, что в уши Набралась вода, Ничего, что скверно Для раскрытых глаз. Выплыв на поверхность Перейти на брасс. Чтобы телу было Весело, легко, Чтобы плыть хотелось Очень далеко!
На танцах Подошла и встала рядом, Посмотрела так надменно. Я же понял: буду рада, Пригласите непременно!
Падают на плечи кудри, Кофточка алее мака. Кто себя считает мудрым – Не поймет немого знака.
Я же – очень легкомыслен, Отдаюсь своим влеченьям: Я люблю молдавский рислинг Всласть закусывать печеньем.
Я люблю вдвоем остаться В тесноте, в полете звучном И нечаянно признаться: Не встречал стройней и лучше!
Заглянуть в глаза так близко И обнять так нежно плечи. Поцелуй – не просто рислинг Это – капельку покрепче.
Я же – пьяница известный, Отдаюсь своим влеченьям: Пить хочу нектар прелестный И закусывать печеньем!
Незнакомка Ко мне вы так доверчевы, И я – на все готовый. Колдуют свечи вечером. Я спрашиваю: - Кто вы?
И отвечает шепотом: - Зачем вопросы скучные, Нам будет хорошо потом, Мы будем неразлучные.
И сам, желанием горя, Умей зажечь и нас. Я долгожданная твоя. Мне имя – женщина.
Пост N: 2668
Зарегистрирован: 17.05.05
Откуда: Emerald city
Рейтинг:
3
Награды:
Отправлено: 22.01.07 18:10. Заголовок: Re:
Урфин Джюс, шероховатые - это как? возможно потому, что это одни из ранних стихов этого автора... а вообще я без понятия... но мне они нра... Особенно Алые паруса.
*** Как ни мечтай, Как ни молись, У каждого – своя дорога. И что просить еще у Бога, Когда он подарил нам жизнь.
Пост N: 2784
Зарегистрирован: 17.05.05
Откуда: Emerald city
Рейтинг:
3
Награды:
Отправлено: 08.03.07 01:06. Заголовок: Re:
artos пишет:
цитата:
а может бфть наша глубокоуважаемая Тотошка что нибуть нам прочитает?
Уже читала вообще то... Стихи Леонида Владимирского... Но вот могу еще... Нашла на сайта Сумеречных Приставов, типа к празднику:
С ПРАЗДНИКОМ, ДОРОГИЕ ДАМЫ!!!
Различные Женщины ходят по свету. Буквально два слова - на тему на эту. Во-первых, есть Женщины - рыбки и птички. Есть зайки и пупсики. Пышки и спички. Драконы и змеи. И тысячи кисок. (Тут крик из толпы: "Огласите весь список!") Есть Женщина-смирно. Есть Женщина-вольно. Есть Женщина-"Hива" и Женщина-"Вольво". Есть Женщина-плазма. Женщина-лёд. Женщина-лезвие. Женщина-йод. Есть Женщины-девы и Женщины-овны. Есть Женщины-где-вы? и Женщины-вот-мы! Вот Женщина-финка. Вот Женщина-полька. Вот Женщина-фиг-вам! и Женщина-сколько? Два мира, два полюса: Женщина-хмель И Девочка-помнишь-я-нес-твой-портфель? Манящая Девушка-бригантина И Женщина-где-ты-шатался-скотина? Есть Женщина-повесть. Есть Женщина-строчка. И просто конец всему - Женщина-точка. Hет двух одинаковых Женщин на свете. Мы кое-что поняли в этом предмете. Мягки и податливы Женщины-клецки. Болтает без умолку Женщина-Троцкий. Всегда предсказуема Женщина-эхо. И в семьдесят женственна Женщина-Пьеха. У Женщины-бабы - простая натура. А Женщина-пуля - как водится, дура. Все время колеблется Женщина-синус. И есть свои плюсы у Женщины-минус. У Женщины-червы - огромное сердце. Душа на защелке - у Женщины-дверцы. Прекрасны на Женщине-иве сережки. У Женщины-тумбочки - чудные ножки. Сильна интуицией Женщина-Глоба. Сильна конституцией Женщина-сдоба. Пунцовые губы - у Женщины-вамп. Песцовые шубы - у Женщины-вам-б. В беседках беседы - у Женщины-ямб. Hо сладость победы - у Женщины-штамп. Ведут себя Женщины неодинаково. Уж мы-то от них навидалися всякого. С рассветом поднимет нас Женщина-утро, А вечером - Женщина-Камасутра. От снега, от ливня, от града укроет Hадежная Женщина-рубероид. Лишит разом разума Женщина-ром. Hа место поставит нас Женщина-бром. Hаделает крошек нам Женщина-плюшка. По шайбе нащелкает Женщина-клюшка. Согреет до косточек Женщина-юг. Бесследно поглотит нас Женщина-люк. Вот Женщина-свечка сгорает от страсти. Стирает старательно Женщина-ластик. Вот Женщина-блузка куда-то слиняла. А Женщина-раз нас зачем поменяла? Чего надо Женщине-не-уходи-же? Куда навострилися Женщины-лыжи? Доколь подстрекать будут нас на поступки Зовущие, жадные Женщины-губки? Застряв, словно в джунглях, в словах непролазных, Мы славим всех Женщин - хороших и разных! Заметим от имени всех мужиков: Вы - всё, что нам нужно во веки веков! А именно: мама, супруга, подруга, Лекарство, подушка, мечта, Джомолунгма, Оазис в пустыне и плот в океане, Картошка в кастрюле, грибы на поляне, Заботы о частном и мысли о вечном, Часовня на Красном и звезды на Млечном. Вам скажут и прапорщики, и поэты: Зимою и летом все мысли - про это. А именно: здорово, хоть и непросто, Объять необъятную Женщину-космос, Разжать крепко сжатую Женщину-фигу И выиграть Женщину-высшую-лигу, В постель положить с собой Женщину-книжку, Все деньги поставить на Женщину-фишку, И высшее счастье - вскочить среди ночи С заботой о Женщине-тамагочи.
Давно тут никто ничего не постил, может, мне влезть? Недавно наткнулась на одно стихотворение Введенского. Не в тему, конечно, но, надеюсь, форумчане меня простят.
Мне жалко что я не зверь, бегающий по синей дорожке, говорящий себе поверь, а другому себе подожди немножко, мы выйдем с собой погулять в лес для рассмотрения ничтожных листьев. Мне жалко что я не звезда, бегающая по небосводу, в поисках точного гнезда она находит себя и пустую земную воду, никто не слыхал чтобы звезда издавала скрип, ее назначение ободрять собственным молчанием рыб. Еще есть у меня претензия, что я не ковер, не гортензия. Мне жалко что я не крыша, распадающаяся постепенно, которую дождь размачивает, у которой смерть не мгновенна. Мне не нравится что я смертен, мне жалко что я неточен. Многим многим лучше, поверьте, частица дня единица ночи. Мне жалко что я не орел, перелетающий вершины и вершины, которому на ум взбрел человек, наблюдающий аршины. Мы сядем с тобою ветер на этот камушек смерти. Мне жалко что я не чаша, мне не нравится что я не жалость. Мне жалко что я не роща, которая листьями вооружалась. Мне трудно что я с минутами, меня они страшно запутали. Мне невероятно обидно что меня по-настоящему видно. Еще есть у меня претензия, что я не ковер, не гортензия. Мне страшно что я двигаюсь не так как жуки жуки, как бабочки и коляски и как жуки пауки. Мне страшно что я двигаюсь непохоже на червяка, червяк прорывает в земле норы, заводя с землей разговоры. Земля где твои дела, говорит ей холодный червяк, а земля распоряжаясь покойниками, может быть в ответ молчит, она знает что все не так Мне трудно что я с минутами, они меня страшно запутали. Мне страшно что я не трава трава, мне страшно что я не свеча. Мне страшно что я не свеча трава, на это я отвечал, и мигом качаются дерева. Мне страшно что я при взгляде на две одинаковые вещи не замечаю что они различны, что каждая живет однажды. Мне страшно что я при взгляде на две одинаковые вещи не вижу что они усердно стараются быть похожими. Я вижу искаженный мир, я слышу шепот заглушенных лир, и тут за кончик буквы взяв, я поднимаю слово шкаф, теперь я ставлю шкаф на место, он вещества крутое тесто Мне не нравится что я смертен, мне жалко что я не точен, многим многим лучше, поверьте, частица дня единица ночи Еще есть у меня претензия, что я не ковер, не гортензия. Мы выйдем с собой погулять в лес для рассмотрения ничтожных листьев, мне жалко что на этих листьях я не увижу незаметных слов, называющихся случай, называющихся бессмертие, называющихся вид основ Мне жалко что я не орел, перелетающий вершины и вершины, которому на ум взбрел человек, наблюдающий аршины. Мне страшно что всё приходит в ветхость, и я по сравнению с этим не редкость. Мы сядем с тобою ветер на этот камушек смерти. Кругом как свеча возрастает трава, и мигом качаются дерева. Мне жалко что я семя, мне страшно что я не тучность. Червяк ползет за всеми, он несет однозвучность.
....И становится немножко даже противно от того, что я была неживей и мельче, и мечтала, что вот встретимся на Спортивной и не ты меня, а я тебя не замечу, и прикидываться, что мы совсем незнакомы, и уже всерьез устала, совсем застыла, и когда меня кидало в холодный омут оттого, что кто-то целует тебя в затылок. Только ветер обходит справа, а солнце слева, узнает, шуршит облатками Супрастина. Извини меня, я всё-таки повзрослела. Поздравляй меня, я, кажется, отпустила.
Это можно объяснить золотым астралом, теплым смехом, снежной пылью под сноубордом, я не знала, что внутри у меня застряло столько бешеных живых степеней свободы, я не стала старше, просто я стала тоньше, каждой жилкой, каждой нотой к весне причастна, вот идти домой в ночи и орать истошно, бесконечно, страшно, дико орать от счастья.
Мне так нравится держать это всё в ладонях, без оваций, синим воздухом упиваться. Мне так нравится сбегать из чужого дома, предрассветным холодом по уши умываться, Мне так нравится лететь высоко над миром, белым парусом срываться, как с мыса, с мысли. Оставлять записку: "Ну, с добрым утром, милый. Я люблю тебя. Конечно, в хорошем смысле".
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 426
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
за тему... Буду повышать свое литературное образование, чего и всем желаю, но себе-троишнице особенно... 
склочное админко
. 
Не спрашивайте, каким - это у меня отце накопал - он педант. Я-то сам не люблю игровую, сюрреалистическую и притчевую литературу - меня тянет к здоровому реализму. 
По ней, родимой.( 
Большой файл-то? Можно закачать куда-нибудь (если "многа букф").
- дома
- никого нет дома
