Отправлено: 17.01.22 19:05. Заголовок: Сын Ведьмы

Перевод книги Из страны Оз завершен. Книга довольно интересная но она тесно связана с другшими книгами. поэтому начинаю новый проэкт перевод книги Сын Ведьмы.




От автора
Второй роман Л. ФРЭНКА БАУМА о стране Оз "Чудесная страна Оз" (1904) был посвящен актерам Дэвиду К. Монтгомери и Фреду А. Стоуну, которые исполнили роли Железного Дровосека и Страшилы в первой театральной версии "Волшебника страны Оз".
В этом духе "Сын ведьмы" посвящается актерскому составу и творческой команде музыкального театра, который открылся на Бродвее в октябре 2003 года — в ночь перед Хэллоуином.
Винни Хольцману и Стивену Шварцу, в первую очередь, за их видение; Уэйну Чиленто, Сьюзан Хилферти, Юджину Ли, Джо Мантелло, Стивену Оремусу, Кеннету Познеру и Марку Платту и его коллегам за воплощение видений в жизнь; и, среди всех способных актеров, особенно Кристин Ченовет (Галинда/Глинда), Джоэлу Грею (Волшебник) и Идине Мензел (Эльфаба), за воплощение видений в жизнь.
Я НЕ боюсь, что поэзию демократических народов сочтут робкой или что она будет держаться слишком близко к земле.
Я гораздо больше боюсь, что это... может закончиться описанием совершенно вымышленной страны.

— Алексис де Токвиль,
Демократия в Америке, 1835, 1840
ВСЕ коровы были похожи на всех других коров, все тигры похожи на всех других тигров — что, черт возьми, случилось с людьми?
— Гарри Мулиш,
Зигфрид, 2001

 Отправлено: 03.07.22 12:59. Заголовок: 6

6

В КОМНАТЕ ВНЕЗАПНО СТАЛО ХОЛОДНЕЕ. Приближалась ночь, и порывистый ветер намекал на грядущую зиму. Канделла встала, чтобы закрыть ставни. Луна-шакал была в самом пике; скоро созвездие пойдет на убыль, и его элементы вернутся на свои обычные, более удаленные орбиты.
В первый раз она закрыла ставнями большинство окон, но не смогла надежно закрепить один ставень; веревка плюща со стеблем толщиной с предплечье выросла в углу. Канделла взяла лишнюю простыню и повесила ее, как могла, защищая от холода.
Когда она вернулась к Лестару, то встревожилась. Она пощупала его лоб. Его кожа была еще холоднее, а кровяное давление, казалось, падало.
Она не подходила для такой серьезной работы. Она положила свой инструмент на пол, решив бежать и позвать сестру повариху или мать настоятельницу. Она обнаружила, что ее путь заблокирован.
Фигура стояла в дверном проеме, вуаль была натянута, чтобы скрыть черты лица. Канделла испуганно отшатнулась.

Вуаль упала. Это была всего лишь взбалмошная пожилая монтия, старшая по дому, известная как матушка Якл. Что она здесь делала?
“Ты не можешь уйти”, - сказала матушка Якл. “Здесь больше нет никого, кто мог бы сделать то, что должно быть сделано”.
Канделла подняла свой доминьон и угрожающе подняла его. Быстрее, чем можно было себе представить, матушка Якл скользнула обратно в тень, закрыла за собой дверь и заперла ее.
Канделла ударилась о дверь и навалилась на нее плечом, но тяжелая штука была сделана из распиленного на четверть дубового дерева и сколочена крест-накрест. Она не могла тратить время, царапая его ногтями. Лестар слабел.
Она обратила свое внимание на остальную часть комнаты. Не воспитанная в искусстве медицины, она не узнала многого из того, что нашла в шкафу. Большая ступка и пестик для измельчения трав. Несколько перьев со свежими наконечниками, листы бумаги и закупоренный кувшин с чернилами для записей. Мази с неприятной вязкостью. Тело мыши на нижней полке. Несколько старых ключей, ни один из которых не подходит к единственной замочной скважине в комнате.
Она села и сыграла несколько быстрых мелодий в режиме озорства, чтобы сконцентрироваться на своих опасениях. Она снова пощупала его пульс и убрала волосы с его лба.
Даже его кожа головы была холодной.
Она сняла тунику и попыталась помахать ей из окна. Хотя она не могла привлечь внимание криком, возможно, кто-нибудь в огороде увидит ее сигнал. Но поднялся ветер и унес тунику, и на этом все закончилось.
В конце концов она положилась на то, что предоставила ей судьба. Она взяла самый чистый кончик пера и заострила его еще больше, проведя им по каменному подоконнику. Освободив левую руку Лестара от шины, она прислонила ее к трансепту доминьона, так что его рука была поднята в воздух в знак приветствия. В той мере, в какой она молилась — что было не так уж много, даже в этих краях, даже в такой критический момент, — она просила, чтобы ее руки были твердыми. Затем она попыталась поиграть с бицепсом Лестара так, как могла бы играть со своим доминьоном, проводя руками по легким, пушистым чешуйкам вдоль кожи. Она остановилась на месте около внутренней стороны локтя и, используя кончик как ланцет, сделала аккуратный надрез.
Она налила его кровь в ступку, а когда наполнила ее, бросилась к окну и вылила ее. Вот, шакалья луна, ты хочешь получить свое кровавое приношение, вот оно. Она собрала вторую порцию, затем третью и сняла свою одежду, чтобы перевязать руку Лестар и остановить кровотечение.
В одной сорочке из сукна она дрожала, и пальцы ее дрожали. Тем не менее она вернулась к своему инструменту. Ее музыкальные ритмы шатались, но она продолжала.


ПОСЛЕ УХОДА СТЕЛЛЫ коммандер Лан Пирот обращал на Лестара не больше внимания, чем на дремлющую собаку. Он скрылся за своими газетами, напевая себе под нос. Лестар сидел на табурете и ждал; рано или поздно что-то должно было случиться. Он наблюдал, как аккуратно подстриженные ногти Командира держат страницу, слушал различные предостерегающие гудки, щелчки и издаваемые носом редакторские гудки. Кадровый солдат был подтянутым человеком, спокойным, и его невнимание к Лестару казалось подходящим. Что было трудно понять, так это самообладание Командира. Именно под его командованием Нор и ее семья были похищены, но он, казалось, настолько не замечал презрения Лестара, что Лестар начал сомневаться в себе.
Возможно, в правящей семье Киамо Ко было нечто большее, чем он знал.
Только когда рабочий день во Дворце подошел к концу, и десятки государственных служащих покинули свои рабочие места и отправились домой, Командующий сел. “Ваш проводник скоро подойдет — а, вот и он”.
В комнату ворвался красивый молодой человек с проницательным, настороженным выражением лица.
“Не мог же я заставить вас ждать дольше, чем на час, верно? Ведьминские побрякушки, дворцовый персонал дает тебе отмашку! Думал, что после отречения волшебника от престола дела пойдут спокойнее". Он стряхнул с плеч пиджак и бросил его на стол. "Ты заметил. Красиво, да? Суконщик в Брикл-Лейн. Да, это шерсть манчкинов с черного рынка, ничего другого я бы не взял. Почувствуйте этот вес.”
“У вас есть на что потратить больше денег, чем у военного”, - сухо заметил Командир.
“Она не так молода, а я не настолько разборчив: условия для сделки. В основном обменивал его. Черт, я голоден. Значит, это тот самый мальчик. У тебя где-нибудь найдется пышка или сдобная булочка, Пирот?”
“Это Лестар. Ты должен отвести его вниз и помочь ему, насколько сможешь. Я знаю, что у вас на уме другие вопросы, поэтому я не претендую на то, чтобы ожидать, что вы будете всесторонне помогать. Но все же попытайтесь. Он кажется хорошим человеком.”
Молодой человек бросил на Лестара быстрый взгляд. “Он выглядит слишком мокрым, чтобы охотиться за тем, за чем я там охочусь”.
“Я подозреваю, что так оно и есть, - сказал коммандер Пирот, - но все хорошее приходит к тем, кто ждет, и он может перерасти в сексуальную натуру, прежде чем появится, если вообще появится. Лестар, это Шелл.”
“Брат Ведьмы?” Лестар почувствовал, что должен проверить.
“То же самое”, - сказал Шелл, разминая пальцы. Лестар не был уверен, что видит сходство, но Шелл выглядел одновременно способным и хитрым. “Ты готов?” "Знает ли он, кто я такой", - подумал Лестар. Шелл когда-нибудь слышал о Лире? Мальчик, который может быть его племянником?

“Я готов”.
Коммандер Пирот стряхнул пылинку со своего парадного костюма. “ Обычные приготовления к твоему возвращению, Шелл. Лестар— я желаю тебе удачи.” Он ушел, заперев их в кабинете. Шелл посмотрел на Лестара повнимательнее, и его нос дернулся, как будто почуял какой-то запах. Затем он пожал плечами и сказал: “Я готов выпить эля. Ты готов к Саутстейрсу?” Лестар кивнул.
Шелл перешел к установке ячеек для сортировки межофисной почты. Лестар не мог видеть, как его пальцы суетились и над чем, но через мгновение весь деревянный блок скользнул в сторону по секретной дорожке. Позади была обычная дверь, и у Шелла был ключ от нее.
“Это отсюда Саутстейрс получила свое название?” - спросил Лестар, указывая на пролет деревянных ступеней, которые предательски, без перил, спускались во мрак.
“Не знаю. Никогда не думал об этом. Пойдем. Надеюсь, у тебя хорошие бедра. Смотри под ноги.”
- Твоя сестра была мученицей? - спросил Лестар как можно невиннее.
“Какая сестра?” он ответил, но прежде чем Лестар успел ответить, он продолжил. “Мученичество подразумевает религиозную веру, а у Гингемы было так много веры, что никто другой в семье не мог дышать. Бастинда отличалась соленым агностицизмом; я никогда не знал, подлинный он или нет. Чтобы считать их мучениками, я должен был бы верить, а я не верю - ни в юнионизм, веру моего отца, ни в другие разновидности, которые пестрят в календаре своими шаблонными праздниками. Мне потребовались все мои фантастические танцы, чтобы не быть запятнанным как предатель по семейным связям. К счастью, правительство меня мало интересует, а танцевать я, как оказалось, умею неплохо. Слушай... Лестар, это... Я предпочитаю поберечь дыхание. Может, не будем болтать, как хористки на прогулке? Ты не против?” Лестар не ответил. Ветер, проникавший сквозь узкие окна наверху, издавал звук, почти похожий на музыкальную спираль. Он хотел спросить Шелла, слышит ли тот странный эффект, но сдержался.
По мере того как они спускались, становилось все холоднее и холоднее. Вскоре Лестару пришлось протянуть руку, не только для того, чтобы нащупать дорогу во мраке, но и потому, что ноги угрожали подогнуться под ним.
Стена была влажной, кое-где покрытой влажной липкой растительностью.
В конце концов звук их шагов начал отдаваться эхом, и тогда стало ясно, что внизу горит свет. Наконец они достигли каменного пола, от которого вели несколько темных коридоров.
“Здесь я обычно разминаюсь”, - сказал Шелл и показал Лестару, как это делается. Лестар потер мышцы, как было указано. Когда они были готовы, Шелл взял дубинку из кучи на полу и зажег ее от факела, прикрепленного к стене. “Сделай то же самое; мы не проведем остаток вечности вместе, ты же знаешь”, - сказал он. “Свет полезен. Это ветви древостоя, поэтому они горят довольно долго.”
“Если мы не собираемся держаться вместе, как я найду выход?”
“Я не знаю. Хотя я предполагаю, что ты умен.” Беспечность Шелла была жестокой. “Очень немногие выходят отсюда. Только охранники.
Лестар старался запомнить все, на всякий случай, но он намеревался придерживаться своего проводника, что бы ни думал об этом Шелл.
Дорога была промозглой и кислой, иногда прерываемой сернистым порывом ветра. Свет факелов отражался от плоских арок из молочно-серого камня. Часть стен была заложена кирпичом, хотя работа была древней, а кирпичная облицовка осыпалась.
Пока они шли по раскрошенному цементу и разбросанному щебню, и Лестар восстанавливал дыхание, он пытался придумать, как поговорить с Шеллом. Мужчине было под тридцать, может быть, чуть за тридцать, и он принадлежал к определенному классу щеголей; даже Лестар, зная себя деревенщиной и наивным, мог это заметить. Но у Шелла был острый глаз, а его манеры, будь то вежливые или небрежные, всегда были учтивыми. Он был выше, чем Бастинда, стройнее чем она.
Так получилось, что у Лестара не было времени задавать вопросы. Тропинка заканчивалась пологими ступенями, ведущими дальше вниз. Они приближались к окраинам Саутстейрса — не столько тюрьмы, сколько подземного города. Звуки повозок и приглушенный гул голосов.
Где-то далеко кто-то играл на струнном инструменте; где-то, должно быть, кто-то готовил, потому что стоял отвратительный запах топленого беконного жира на горячей сковороде.
“Ковбой милосердия готовит свой обход”. Шелл снял шляпу и оставил ее на выступе; завиток желтого плюмажа покачивался во мраке.
“Ты отведешь меня к Нор?”
“Я обещал отвезти вас в центральный регистратор, но сначала мне нужно сделать несколько остановок”. Шелл похлопал по сумке на плече. “Некоторые люди нуждаются в моем внимании, и было бы немыслимо откладывать прием лекарств, чтобы сначала примчаться к вам. Ты не возражаешь?” Лестар так и сделал. “Нет, конечно, нет”.
За другим углом, спустившись еще на несколько ступенек, они вышли к грязному водному пути, мало чем отличающемуся от каналов наверху в Изумрудном городе. “Ну, давай, если ты идешь", - сказал Шелл, запрыгивая на борт заброшенной канальной лодки. Казалось, с каждым мгновением он становился все веселее.
Наконец узкий водный путь превратился в более широкий канал, который изгибался под высоким потолком из скальной породы, поддерживаемой тут и там балками и контрфорсами. По обе стороны канала запертые на висячие замки двери были встроены в каменные стены. Иногда двери выходили на выступы или тропинку между камерами; чаще всего просто на воду.
Вонь и шум усиливались. Вскоре Лестар и Шелл прошли мимо одетых в серое рабочих, тащивших ведра с ужином в одну сторону, ведра с фекалиями - обратно.
“Не думал, что деревенский парень будет морщить нос от сельских запахов", - заметил Шелл, причаливая к берегу канала. "Ты останешься и будешь охранять это; не раз бывало, что мое судно грабили, пока я выполнял поручение милосердия". Он открыл клапан своего ранца и достал маленький стеклянный шприц, наполненный раствором цвета мочи. Он протер иглу чистой тканью, а затем один раз постучал по шприцу, чтобы убедиться, что он работает. "Она созрела и готова", - пробормотал он. Он посмотрел в сторону Лестара. "Это смиряет, когда ты можешь помочь тем, кто страдает”.
Опытной рукой он быстро открыл замок на двери и проскользнул внутрь, закрыв ее за собой.
Несмотря на его намерения вцепиться в Шелла, как репей, у Лестара не хватило смелости последовать за ним, и он не был достаточно высок, чтобы заглянуть в маленькое окошко высоко в двери. Но внизу между дверью и подоконником была щель. Опустившись на пол лодки, Лестар смог разглядеть движение фигур внутри. Очевидно, Шелл воткнул свой фонарик в стенную стойку. Его голос звучал успокаивающе, даже гипнотически, но заключенная, скорчившаяся у задней стены, спрятала босые ноги под юбки. Ботинки Шелла приближались, пока он не оказался вплотную к ней. Она не то стонала, не то всхлипывала, и ее ноги все глубже забирались под юбки. Лестар догадался, что Милосердие трудно принять. Ноги Шелла покачивались с носка на пятку в успокаивающем ритме, и его пятки начали отрываться от пола.
На звук чьего-то приближения Лестар обернулась.
”Ты, чего ты там лежишь?" Дородная обезьяна со связкой ключей, волочащая костяшки пальцев по земле. Он был одет в свой собственный запах дешевого одеколона, защищающий от запахов, и на нем был воротник из облезлого меха оцелота.
“Я в гостях”, - сказал Лестар. - С разрешения леди Стеллы. Я сопровождаю человека по имени Шелл, который находится внутри, заботясь о нуждах больных.”
“Я скажу, что да, и он болен хуже, чем большинство”, - сказала Обезьяна. “Но то, что диктует леди Стелла, здесь ничего не значит; мы - наше собственное общество. У вас есть разрешение от заместителя мэра?”
“Мы как раз едем за одним из них. Но сначала Шеллу нужно было остановиться”.
“Он заботится о своих потребностях. Я позабочусь о твоем. Пойдем со мной”.
“Я не думаю, что мне лучше”.

Обезьяна настаивала, и Лестар несколько раз позвал Шелла, который появился, сердитый и взволнованный. “Зачем ты беспокоишь моего мальчика?”
“О, он твой парень?” - спросила Обезьяна. “Всегда сюрприз, Шелл”.
“На данный момент он под моей опекой. Оставь его в покое, Танкл.”
“Ты даешь нашей мисс Серенити еженедельный укол?” - спросил Танкл, позвякивая ключами.
Шелл положил шприц на место. “Ты прервал меня. Я перейду к следующему”.
“Это фестиваль веселья для одного человека”, - сказал Танкл. “На твоем месте я бы не подходил слишком близко.
Он становится довольно горячим и беспокоится из-за всех этих поручений милосердия.” Шелл не выказал никаких признаков обиды. “Убирайся, Танкл. Мы знаем все тонкости. Мы направляемся к заместителю мэра. Мы просто не будем торопиться, вот и все. Тебя подвезти?”
“Не в этой жизни. Я поднимаюсь наверх раз в месяц и могу найти себе развлечение по душе, мастер Шелл; мне не нужен ваш модный импортный сорт.” Обезьяна плюнула в воду и пропустила их мимо ушей.
“Прикрывай спину, парень”.
Не пытаясь понизить тон, Шелл заметил Лестару: “Танкл. Коллаборационист.
Спас свою шкуру во время кампаний Волшебника, подписавшись на запугивание своих собственных.” Тем не менее, его тон был нейтральным, как будто это казалось достаточно разумной стратегией.
Лестар тихо спросила: ”Как далеко мы от офиса заместителя мэра?"
“Остановка или две, или три”, - сказал Шелл. "Есть много людей, которые хотели бы моего внимания, но я выбираю и выбираю, стараясь быть справедливым. Я не могу быть всем для всех людей, не так ли?” Он почистил лацкан пиджака и приготовился продолжить свою миссионерскую работу.

ЛЕСТАР НЕ знал, сколько времени прошло, прежде чем они, наконец, добрались до покоев заместителя мэра, но по мере того, как они продвигались дальше, но Саутстейрс становился все теплее, вонючее, шумнее и ярче. Шелл сделал еще две или три остановки, всегда, казалось, чтобы поухаживать за молодыми женщинами — Лестар слышал их голоса, умоляющие, иногда плачущие, однажды проклинающие Шелл. Но Лестар не мог их видеть, да и не хотел.
По прошествии часа Шелл становился все более рассеянным, его сшитая на заказ одежда выглядела все более растрепанной.
Наконец, однако, они добрались до места назначения. Под высоким потолком свободно возвышалась каюта бригадира, с которой при более ярком освещении Лестар мог разглядеть каменные сооружения, странные канделябры из потекшего камня, застывшие на месте.
Заместитель мэра тюрьмы был желтоватым мужчиной с нежной и бледной, как отбеленный лен, кожей. Он выглядел так, словно много лет не видел солнца. Множество колец на каждом пальце, даже на больших пальцах: как скупщик краденых драгоценностей. Его звали Чайд. “Я вижу, ты наставляешь кого-то на путь праведности”, - довольно весело сказал он Шеллу. “Я не привык думать, что ты беспокоишься о нравственности молодежи”.
“Каждый делает то, что может”, - сказал Шелл.
- Я думал, твой девиз - “тот, кто делает, что может". Но не обращай на это внимания. Ты принес новости о богине звездного света?”
“Со Стеллой все в порядке. Она справляется. В городе там полный бардак, но ты наверняка все об этом слышал”.
“Хотя у тебя всегда есть особый уклон”. Чайд отыскал немного пива и несколько черствых колец жареного теста. Лестар отказался, но Шелл согласился.
“Ну, после всех этих лет, это действительно наваристое рагу, это точно”, - признал Шелл с полным ртом слоеной панировки. “Уход Гудвина был странно неожиданным, учитывая, что он так долго был у власти. Тем не менее, учитывая, что так много людей строили закулисные планы, чтобы свергнуть его, можно было бы подумать, что они получили бы четкие сигналы о том, что должно произойти дальше. Заглядывает леди Стелла, гламурная фигура, и никто не знает, есть ли у нее хоть капля мозгов в голове. Профсоюзы должны были восстать со дня на день, но муниципальная милиция была не совсем готова признать светскую львицу королевой. Следовательно, в знак верной поддержки, конечно, гвардия перешла в наступление, очищая районы, где толпа с большей вероятностью поднимется. Стелла считает, что это оживление города. Так что это интересное время, расстановка сил, когда каждый оценивает силу другого. Конечно, полетят головы. Вопрос лишь в том, в какой последовательности: кто смеется первым, а кто следующим, и чей смех обрывается лезвием гильотины”.
“И ты будешь красться в спальнях девиц, жен и вдов...”
“Жены не смеются ни первыми, ни последними, но они смеются лучше всех!”
”Я живу здесь тихой жизнью", - сказал заместитель мэра Чайд Лестару. “Это часть программы добрых дел твоего отца - посвящать меня в местные сплетни. Я мог бы пойти на север, если бы мог доверять хоть одной душе, но я не доверяю ни одной душе. И в ту минуту, когда эгоистичные ублюдки там, наверху, вспомнят о своих родственниках здесь, внизу, если они когда-нибудь вспомнят, я буду подрезан еще до утра, а к полудню истеку кровью. Я никогда не чувствовал, что могу покинуть свой пост, но особенно сейчас. Нет, если я хочу пережить эти интересные времена.”
“Он не мой отец”, - холодно сказал Лестар.
"Ой? Мне показалось, я уловил сходство”, - сказал заместитель мэра Чайд. “Что ж, еще больше жаль. Ты тренируешь ученика, не так ли, Шелл?”

Шелл зевнул и допил свое пиво. "Нет. Я обещал леди Стелле, что доставлю вам этого отпрыска. Он ищет заключенного.”
“Мы все кого-то ищем”, - протяжно произнес заместитель мэра Чайд. “Люди хорошо платят мне за то, чтобы я начинал поиски, которые я почему-то никогда не смогу завершить”. Он сверкнул своими украшенными драгоценными камнями руками. “Не хочешь внести свой вклад в благотворительный взнос, парень?”
“Он не покупает ваше молчание или ваши услуги”, - отрезал Шелл. “Займись этим, Чайд, или я сообщу властям о твоем побочном бизнесе. Так уж получилось, что леди Стелла сама интересуется драгоценностями. Более благопристойный интерес. Ей может не понравиться услышать...
“ Имя? ” перебил его Чайд.
“Ее звали Нор”, - сказал Лестар. “Нор. Лет около, шестнадцати? Она была похищена Штормовыми силами в замке Киамо Ко, на востоке. В ”Винкусе".
“Я не могу сказать, что название звучит знакомо, но у нас эксклюзивная клиентура, некоторые из которых предпочитают держаться в тени. Конечно, мы уважаем их желания”.
“ Ее отец был принцем Арджики.
“Коронованная голова? Что ж, если она здесь, у нее должен быть один из отдельных люксов. Ты не собирался предложить ей свою особую марку утешения, Шелл?” Заместитель мэра Чайд щелкнул пальцами и сказал: “Джиббиди, принеси мне две зеленые бухгалтерские книги. Нет, извините, охристые, если она Мигуны.”
“Она была бы еще молода”, - сказал Шелл. “Или молодой. У меня действительно есть некоторые стандарты, Чайд.” Эльф с ушами в продвинутой стадии разложения появился из шкафа и забрался на шаткую книжную полку. “Спасибо, Джиббиди”, - сказал Чайд без всякой интонации, и эльф вернулся в свой шкаф и закрыл за собой дверь, когда закончил свою работу.
“Возможно, вы помните обстоятельства ее регистрации”, - сказал Шелл. “Это был тот же самый замок, где до недавнего времени жила моя сестра”.
“О, этот Киамо Ко. Как я мог быть таким тугодумом?” Чайд сдвинул очки со лба на переносицу и прищурился. “Моя бывшая жена, спаси ее благословенную кожу, всегда говорила, что я такой великодушный парень, знаете, история каждого доходит до меня, и поэтому я не могу держать их в курсе. У меня сердце кровью обливается за всех. За всех и каждого. "Часть наших супружеских проблем, но пусть будет так”.
Он взглянул поверх своих линз и впервые пристально посмотрел на Шелла. “Я сожалею о твоих сестрах, Шелл. Оба они достигли своей цели за такое короткое время. Это не может быть легко.”

“Мы не были близки”, - сказал Шелл, изучая свои ногти.
“Страна Манчкинов восстала, теперь, когда Гингема мертва. Надо сказать, что она правила железной рукой, несмотря на все свое благочестие.”
“Избавь нас от урока гражданского права. Я спешу, Чайд, ” сказал Шелл. “Могу я оставить мальчика здесь, чтобы ты закончил с ним?”
“Какая-то бедная вдова, просто жаждущая твоего внимания, я знаю, я знаю...” Лестар наконец собрал все воедино. Какой же я болван! “Ты спишь со своими пациентами?” - выпалил он. “Я имею в виду... ты знаешь...”
“Пациенты”, - задумчиво произнес Чайд. “Приятный штрих”.
“Я забочусь об их нуждах”, - сказал Шелл без извинений или стыда. Он похлопал по сумке.
“Комфорт, который я предоставляю, очень ценится. И, конечно же, они хотят выразить свою благодарность. Что еще может предложить леди в цепях? Она не могла принять благотворительность. Это делается не в приличных кругах. Так что она платит, как может. Я не настолько холоден, чтобы отказать им в возможности выразить свою признательность. Мне это кажется справедливым обменом. ”Я не останусь с ним, даже если он мой, возможно, дядя. Забудь это. Нужен новый план. Я буду импровизировать. “Ты отвратителен”, - сказал Лестар. “Я имею в виду, на самом деле. Это отвратительно. Ты отвратителен. Я не могу в это поверить. Это— это чудовищно.
“О, мне нужно было бы быть намного более амбициозным, чтобы попасть в чудовища”. Шелл рассмеялся.
“Чайд? Как-нибудь на этой неделе было бы неплохо.”
“С таким же успехом я мог бы оставить его.” Чайд повернулся к другой книге. “Ничего не выходит на свет.
Ты уверен, что она здесь?”
“Я ни в чем не уверен, но, я полагаю, это естественное первое место для начала”, - сказал Шелл.
Он встал, разгладил одежду и протянул руку Лестару. “Итак, теперь мы прощаемся, товарищ. Я надеюсь, что остаток вашего дня будет таким же забавным.” Лестар подумал о том, чтобы укусить его за руку, но Шелл только отпустил бы еще одну шутку. Поэтому мальчик засунул свои руки высоко под мышки. “Мы еще встретимся”, - сказал Шелл. “Скорее всего, это будет здесь, внизу, поскольку получить выездную визу нелегко. Сладких снов, мой мальчик.” Он развернулся на каблуках и исчез почти бегом.
“О, энергия молодежи”, - сказал Чайд, вздыхая и продолжая переворачивать страницы. “Ты знаешь, я пока ничего не нашел. Напомни, как, ты сказал, ее звали?”

 Отправлено: 08.07.22 07:59. Заголовок: 7

7

В ВОСТОЧНЫХ РАЗОЧАРОВАНИЯХ, в последний вечер этой шакальей луны, пастухи Скроу послали своих собак загнать овец раньше обычного. Другие рабочие возвели двойной ряд гибкого ограждения из вьюнка по дальнему краю периметра загона. Если этому не помешает облачный покров, небесный зверь осветит ночь ярче, чем в любое другое время за последнее поколение. Это была бы хорошая ночь для падальщиков.
Сестра Врачевательница и сестра Травница сделали все, что могли. Они утешили старую принцессу так, как не могли утешить ее собственные слуги. Она была счастливее, хотя настроение в ее палатке, когда она спала, было отвратительным. Скроу были гордым народом — ну, а какие люди не были гордыми? — и они с подозрением относились к зарубежной клинической практике.
Переводчик объяснил это женщинам так мягко, как только мог.
“Вам следует двигаться дальше”, - сказал лорд Шем Оттокос. “Мы сказали вам то, что вы пришли узнать, — что мы ничего не знаем о порезах этих ваших коллег. Если ваша профессия является продолжением благотворительности, вы выполнили свою миссию. Вы принесли огромную пользу принцессе Настойе. Нет причин задерживаться, и если вы это не сделаете, для вас это будет опасно”.
“Нам сказали, что вы гостеприимны к незнакомцам”, - напомнила ему сестра Врачевательница.
“Чужеземцы, да; это путь Скроу”, - сказал Оттокос. “Через несколько дней ты уже не такая странная, какой была раньше. Вы становитесь привычными и, следовательно, как семья, менее приятными. Я буду рад снабдить вас запасом еды, но я рекомендую вам отправиться домой сегодня же вечером и воспользоваться этой необычайно яркой ночью”. Сестра-врачевательница сказала: “Что касается порезов, мы не убедили вас в том, что Юнамата невиновны. Так зачем тебе посылать нас в опасность?”
“Вы были так добры; мы предоставим все, что сможем, в качестве сопровождения”, - сказал лорд Оттокос и ушел.
“Нахал!” - сказала сестра Травница. “Нас лишают приюта. Мне кажется, я оскорблена.”
“Ты собираешься стать туземцем?” - спросила сестра-врачевательница у своего коллеги-манчкина. Тон был на грани жестокости.
“Они очаровательные язычники”, - несколько дико сказала сестра Травница.
"Да. Что ж, они будут казаться менее очаровательными, если преодолеют свое отвращение к разрезанию лиц своих посетителей. В конце концов, когда ты была ребенком, ты тоже была очаровательным язычником, но ты справилась с этим.”
“Я не ценю ваше остроумие, сестра Врачевательница”.

На короткое время стало казаться, что монтии могут ослушаться указаний своего начальника и разделиться. Однако принцесса Настойя попросила о последней беседе с ними, и она почувствовала себя достаточно хорошо, чтобы сесть на своем тюфяке.
”Ты в полной мере оценила мою болезнь?" - спросила она через Шема Оттокоса. “Чтобы избежать погромов Гудвина против Животных, я ушла глубоко в подполье много лет назад, приняв колдовские чары как способ спрятаться. Я Слон и хочу умереть как Слон, но я проклята оставаться в этом человеческом теле. Раньше я могла меняться на короткое время, но немощь и возраст подорвали эти таланты, и теперь я в ловушке. Я боюсь, что Слон внутри меня умирает уже некоторое время и, возможно, частично уже мертв; но я бы присоединилась к нему, если бы только могла получить помощь. Десять лет назад я обратилась за помощью к сыну Ведьмы, но он исчез. Теперь, благодаря вашим экзотическим навыкам, вы помогли мне собраться, и поэтому я должна настаивать на этой просьбе. Пожалуйста, возвращайся в свой монастырь и забери мальчика, мужчину, Лестара. Приведите его сюда или отправьте его сюда; доставьте его сюда в целости и сохранности. Возможно, он не сможет мне помочь, но даже самое благословенное колдовство ушло в подполье в эти трудные времена, и он единственный, кого я знаю, кто мог бы помочь.”
“Вы действительно думаете, что он сын Бастинды?” - спросила сестра Врачевательница.
“Может быть, он не был ее сыном, но ему была небезразлична ее жизнь, и он мог чему-то научиться в любом случае. Что еще я могу сделать?”
”Мы даже ни разу не видели его бодрствующим", - призналась сестра Травница. “Было бы трудно обещать, что мы сможем убедить его, когда мы не знаем, каков он на самом деле. И все же”.
“В обмен на его помощь я пообещала ему кое-что взамен”. Она начала немного хрипеть, и Оттокос, запинаясь, подбирал ее фразы. “Я хочу... рассказать ему, что я слышала...
О... том, что говорят на улицах в Изумрудном городе”.
“Я уверена, он будет в восторге”, - сказала сестра Врачевательница. ”Если он когда—нибудь проснется“.
"Угроза Животным во время правления Гудвина переполняла меня — человека - и я была в большей безопасности, чем многие. Теперь, когда наш жестокий святой Император требует всех наших душ, я хочу пойти на смерть как Животное: гордое, изолированное, неосвященное. Найди его для меня.
Торопиться. Я дам тебе двух редких самцов скарков для верховой езды и пантеру, которая будет сопровождать тебя до самого леса. Вы будете путешествовать быстрее на спинах этих животных, чем пешком или на мулах. Если на вас не нападут из засады солдаты, волки или любой другой враг, вы можете успеть до восхода солнца. На опушке леса пантера повернет назад, но скарк будет продолжать идти, и к тому времени худшее из лунного света шакала будет иссякнет.” Монтии кивнули головами и поднялись, чтобы уйти. Они не ожидали снова увидеть принцессу Настойю, живую или мертвую, Слона или человека. Они не хотели утомлять ее дальнейшим обсуждением. Но именно она подняла последний вопрос, когда они уже почти не поддавались решению.

“Мои друзья”, - сказала она. Они повернулись. “Вы были добры ко мне и добры друг к другу.
Я не настолько мертва, чтобы не видеть этого. Как вы можете совершать такие дела во имя Неназванного Бога, чьи агенты так унижают нас?”
“Неназванный Бог не происходит от Императора”, - объяснила сестра Врачевательница. Она боялась, что язычник может не уловить неясный смысл современной юнионистской теологии, но ей не хотелось обращаться с принцессой как с дурочкой. “Безымянный Бог, что бы ни говорили в наши дни в Изумрудном городе, по сути своей все еще безымянен. Мы имеем такое же право работать от его имени, как и все остальные”.
“Вряд ли стоит утруждать себя, чтобы поверить”, - пробормотала принцесса Настойя. “Тем не менее, сама жизнь кажется более чем откровенно фантастической, и мы верим в жизнь, так что я оставлю этот вопрос”.

Поездка была быстрой, но захватывающе. У этих скарков был большой таз, поддерживаемый более длинными задними ногами, чем у других разновидностей скарков. Вокруг их ног кружила пантера, словно водоворот черной жижи, постоянно проносясь мимо.
Лорд Шем Оттокос благополучно вывел их из лагеря. Сестра Травница была разочарована тем, что на прощание вышло так мало Скроу. “Вы, должно быть, заметили кружащих существ”, - сказал Оттокос. Монтии беспокойно переглянулись.
“В небе, я имею в виду”.
“Стервятники?” спросила сестра Травница. “ Почуяли падаль принцессы Настои? Она могла бы обеспечить здоровой порцией туши целую стаю стервятников.”
“Я думаю, они выше, чем стервятники”, - сказал Оттокос. “Итак, согласно законам восприятия, они должны быть крупнее стервятников. Кроме того, стервятники ждут, пока тело умрет, прежде чем приблизиться. Я боюсь, что это эскадрилья атакующих существ, которые не ждут, пока мясо сдохнет. Возможно— Ну, я едва осмеливаюсь это сказать. Драконы.”
“Во-первых, драконы редки и в любом случае послушны”, - отрезала сестра Врачевательница.
“Грозные драконы - это всего лишь мифология”.
“Миф имеет свойство сбываться”, - сказал Оттокос. “Я просто говорю, будьте осторожны”.
“Как мило, что вы успокоили наши умы, как раз когда мы покидаем вашу защиту”. Сестра-врачевательница выглядела разъяренной.
“У тебя есть пантера. Ничто не пройдет мимо нее.”
“Тогда до свидания”, - сказала сестра Врачевательница. “Я надеюсь, вы чему-то научились у нас”. Сестра Травница шмыгнула носом в сувенирную шаль, которую она купила по завышенной цене у ткачихи Скроу.
Шем Оттокос смотрел им вслед. Он действительно желал им всего наилучшего, по крайней мере, до монастыря, и завершения их задания для его принцессы. Кроме этого, он вообще ничего им не желал: пусть их Неназванный Бог продолжает определять их жизни за них.

МОРДА Шакальей луны высунулась из-за деревьев.
Лестар был почти серый. Кровотечение было остановлено, но его сердце колотилось. Канделла схватилась за горло, пытаясь позвать на помощь, но не смогла издать ни звука.
Нет, подумала она, бедный холодный мальчик, нет. Только не это.
Она поставила свой доминьон на землю и погладила его по плечам. Затем она сняла с него шины и скобки и помассировала ему руки и ноги. Воздух из холодного становился ледяным, а дополнительные одеяла были в коридоре, за запертой дверью. Она почувствовала, как что—то дрогнуло в нем — в нем, которого так долго не было, - что-то взбрыкнуло и сопротивлялось смерти, которая, казалось, надвигалась на него. Его дыхание прерывалось. Долгое мгновение без дыхания; еще одно.
Она наклонилась над его лбом сверху, и обхватила его недавно заросшие бородой щеки обеими руками, и прижалась носом к его носу, и вдохнула в него, и поцеловала его вдобавок.

“НУ, ТЕПЕРЬ ДЛЯ ТЕБЯ КОЕ-ЧТО ЕСТЬ”, - сказал Чайд. - Никогда не повредит прочитать мелкий шрифт, мой мальчик. Джиббиди, моя трость для ходьбы? И это даже не так далеко, хотя в квартале, куда я сам редко заглядываю. Пойдем..”
Эльф вышел вперед с тростью, и Чайд встал прямо, или так прямо, как только мог. Долгие годы работы за письменным столом жестоко раздробили его бедра, и его осанка была плохой.
Тем не менее, под новым углом зрения он смог рассмотреть Лестара немного более тщательно, чем ему до сих пор удавалось.
“Вам не следовало приходить с огнестрельным оружием”, - сказал он с неожиданной резкостью.
”Ты немедленно оставишь это Джиббиди, мой мальчик“.
"Это не огнестрельное оружие. Это метла”.
”Покажи мне ее".
Лестар открыла сумку и показала верхний конец обугленного шеста для метлы.

“Дай мне посмотреть на его длину, чтобы убедиться, что это не переодетый стрелок-неудачник”. Метла была извлечена, и Лестар передал ее ему. “Настоящая развалина, если бы не новая поросль”, - сказал Чайд, возвращая ее обратно.
«Что?»
Лестар не стала переспрашивать, но почувствовала это. Ручка метлы была усеяна молодыми зазубринами, и два из них раскололись, обнажив скромные украшения из бледно-зеленых листьев, похожие на крошечные редкие броши, приколотые к старому куску обрезка дерева.
“Она не может расти!” - изумленно сказал Лестар. ”Она не может этого сделать“.
”Убери ее", - сказал Чайд. “Некоторые люди уже двадцать лет не видели, как растет зеленый лист. Ты же не хочешь, чтобы они все сейчас плакали, не так ли? Милосердие - вот название игры в этом ремесле. - Он поцеловал вульгарный изумруд на костяшке своего среднего пальца, отдавая дань уважения.
Они отправились в путь, но не в направлении водного пути, а по широкому проходу, который служил торговым парадом для подземного поселения. Теперь стало видно больше людей, часть обширной сети занятости, которая поддерживала работу Южной Лестницы, хотя магазины и прилавки были в основном укомплектованы эльфами, которые, казалось, возвели подобострастие в форму искусства. Тут и там приятный контраст в виде сварливого карлика. Шум был обычной болтовней и сплетнями, и прошло некоторое время, прежде чем Лестар поняла, что заставило его казаться странным. На этот раз в стороне не было ни малейшего напряжения от музыки. Ну, в конце концов, кто будет играть музыку в тюрьме?
Крыши пещеры поднимались все выше над головой, исчезая из виду в темноте. Большинство строений были отдельно стоящими, снабженными собственными черепичными крышами, как и здания на любой надземной улице. Это было похоже на город мертвых. В конце концов Лестар понял почему: это, должно быть, самый старый район в Саутстейрсе. До сих пор он, конечно, казался самым ветхим. Над ним, внезапно, вызывающая клаустрофобию чернота пещерного мрака уступила место черноте другого рода: безлунной ночи, с колючими шарфами облаков, которые ветер тащил по древним, недовольным звездам. Это была середина Саутстейрса, оригинального геологического ковша, который, должно быть, представлял собой естественную тюрьму для первых поселенцев Изумрудного города.
“Звезды, у меня от них мурашки по коже”, - сказал Чайд. “Я ненавижу проделывать этот путь”. Они нашли несколько ступенек, ведущих дальше вниз. Чайд пару раз спросил дорогу и отправил Джиббиди бегом проверять отметки на зданиях. “Думаю, на этом все”, - сказал он. “Это район животных, так что вы простите за вонь. Гигиена не является их сильной стороной, как вы знаете.”
Однако воздух был таким холодным, а сверху дул ветер, что запах казался незначительным. В любом случае, Лестар был слишком взволнован, чтобы беспокоиться. Он обнаружил, что подпрыгивает вверх-вниз, а однажды чуть не схватил Чайда за руку, чтобы сжать ее. Так что этот Шелл был хвастуном, а леди Стелла - очаровательной дурочкой! Они сделали что-то хорошее; он добрался сюда. Он найдет ее, свою единственную ровесницу и подругу, свою сводную сестру, если эта версия истории верна, - девочку, которая подружилась с мышами, поделилась своим пряником и хихикала перед сном, даже когда ей угрожали поркой. Он освободит Нор, и тогда... и тогда—
Он не мог думать дальше этого. Просто чтобы увидеть ее, ту, кого он знал когда-то, когда мир был чем-то иным, кроме трагедии, когда Эльфаба расхаживала по замку на востоке в своих одеждах и ярости! Назад, когда дом все еще был домом!
Джиббиди заметался вперед, назад, встревоженный и раздраженный. “Что, что случилось, дурачок?” - спросил Чайд. “Кот прикусил тебе язык? Ха-ха. - Он повернулся к Лестар. “Это произошло, ты знаешь. Вот почему он не может говорить. Со временем он снова отрастет, но сейчас это маленький окровавленный обрубок.”
Они втиснулись в здание, больше похожее на загон, чем на набор салонов. Свиноматка лежала на соломе, пытаясь согреть нескольких Поросят, большинство из которых выглядели мертвыми. Невероятно, но коротышка выжил, но для этого мира это было недолго.
Чайд озвучил то, о чем сам Лестар задавался вопросом. “ Странное место для девочки. О чем я только думал? Ты. Свиноматка. Мы ищем девочку, человеческую девочку. Имя Нор.
Регистр поместил ее в это маловероятное место.”
“У нее были некоторые проблемы с развитием”, - объяснила Свиноматка, не открывая глаз.
“Какой-то координатор по размещению решил, что среди таких, как я и мои, она не будет казаться такой уродиной”.
“Где она?”
“Я бы сочинила хорошую историю, если бы у меня были силы, - сказала Свиноматка, - но я берегу ту энергию, которая у меня осталась, для своего помета. На самом деле, собственная история девушки достаточно хороша. Вы помните, как неделю или десять дней назад приходили мясники, чтобы отобрать урожай, потому что требовалось жаркое из корейки? Какой-нибудь праздник Наверху. Это был подарок Гудвина, не так ли?”
Чайд искоса взглянул на Лестара. “Мы не приносим Животных в жертву для церемониальных трапез, не говори глупостей”, - поспешно сказал он. ”Ты говоришь в своем бреду после родов, Свинья". Он покрутил кольца на пальцах, поворачивая одни камни ладонью к себе, другие - наружу.
“Неважно”, - сказала она. “Мой бред напоминает мне о паре Рогатых свиней, которые давно были бы без зубов, если бы у них еще были зубы, и которые, скажу я вам, собирались приготовить лучшее жаркое из крупы в этом году, чем в следующем. Они знали, что их дни сочтены. Один из них сломал рог, пытаясь убежать, и костяная шпора была острой и полезной. Разве вы не читали отчет об этом?”

“Я устал. Ужасная нагрузка, и некому компенсировать слабину. Джиббиди почти бесполезен. Где девушка, вот что я хочу знать.”
“Я говорю тебе. Свиньи заключили что-то вроде соглашения о самоубийстве, и бык убил суку, а затем и себя. Они устроили так, чтобы это было сделано на той же самой плите старой двери, на которой их все равно вынесли бы на убой. Своего рода заключительный жест к качеству жизни в Саутстейрсе”.
”Только самое лучшее достаточно хорошо", “ сказал Чайд.
“Итак, они позволили себе разлагаться, и мы, соседи, оставили их в покое до тех пор, пока могли это выносить. Это дало нам всем немного времени. Но ты не хуже меня знаешь, что во внутренностях Рогатых свиней размножается своего рода личинка, которая любит зарываться в человеческие отверстия, особенно в безвоздушные...
“Прекрати...”
“И там немногим менее душно, чем на Южной лестнице—”
“Я не хочу об этом слышать—”
“Итак, вашим коллегам пришлось перевезти туши вверх дном. У них не было выбора.” Чайд тихо сказал: “Ты получишь за это огромное дополнительное ведро помоев. Продолжай.”
“Я никак не могла заподозрить, что у бедной малолетки Нор в черепе осталось функционирование мозга”, - сказала Свиноматка. “Но, по-видимому, она это сделала. Она забралась на дверную плиту и натянула на себя свиные туши. Я, конечно, надеюсь, что ради нее она заткнула все свои клапаны. Однажды я видел, как она жевала свечной воск, так что, возможно, она размягчала его именно с такой целью.
Как бы то ни было, скрытую трупами, ее унесли несколько дней назад, хотя я не могу сказать, что с ней случилось, когда она покинула наш счастливый дом.”
“Это наименьшее из моих опасений”, - сказал Чайд. Он взглянул на Лестара, который был смертельно бледен и хватала ртом воздух. “Ты принимаешь это так близко к сердцу, парень? Это почему? Похоже, она сбежала —
то, чего ты никогда бы не убедил меня допустить. Не плачь, глупый мальчик.” Затем он сказал: “Джиббиди. Коротышка.”
“О, нет, ты этого не сделаешь”, - сказала Свинья, с трудом поднимаясь на ноги. Однако эльф оказался ловчее, он перелез через доски и солому и схватил Поросенка прежде, чем Свиноматка смогла занять позицию для полной защиты. “Ты ублюдок!” - закричала она.
“Я был небрежен; я не заметил. Бедная свинья: у тебя слишком много забот. Это должно избавить вас от отвлекающих факторов.” Чайд выхватил визжащего Поросенка у эльфа и швырнул его в балку. Его цель была верной; брызнула кровь, и тело с глухим стуком упало в корыто для помоев.

В шоке Лестар упал на забор, и обезумевшая Свинья бросилась на него, но Чайд, смеясь, вовремя оттащил мальчика. “Ты должен был сообщить кому-нибудь об этих махинациях”, - сказал он Свинье. “Быть стукачом не так уж плохо для Свиньи. И мы все должны выполнять свой долг — ты, я и самая маленькая маргаритка в поле.
А? А?”

 Отправлено: 08.07.22 08:05. Заголовок: 8

8
ПАНТЕРА ЗАШЛА так далеко, как только могла, и повернула назад. Теперь над их головами образовался навес из дубовых волосяных ветвей. Однако за то короткое время, что они были вдали от монастыря, ветер сорвал с деревьев последние листья. Луна-шакал, хотя и клонилась к горизонту, все еще наблюдала за сестрой Врачевательница и сестрой Травница, когда их высокорослые и быстроногие скаркс пробирались через лес. Безымянные существа все еще кружили над головой, следя за их продвижением.
“Мне бы не помешала минутка пописать”, - в какой-то момент позвала сестра Травница. “У женщины-манчкина не такой большой мочевой пузырь, как у некоторых других”.
“Зимние волки выходят на рассвете, - ответила сестра-врачевательница, - так что заткнись и придержи свой мочевой пузырь, если можешь, или помочись в седло”.

 Отправлено: 08.07.22 08:13. Заголовок: 9

9

КАНДЕЛЛА ВИДЕЛА ДОСТАТОЧНО смертей, чтобы знать, что Лестар вот-вот умрет. Она дышала им и целовала его, как могла, растирая его конечности, чтобы поддержать оставшееся тепло. Его голова была как лед. Она сняла свои нижние юбки и попыталась обернуть их вокруг его головы, как тюрбан, чтобы сохранить его мозг живым. Время от времени она подходила и колотила в дверь, надеясь разбудить какую-нибудь монтию, совершающую полуночные молитвы, но у нее не получалось продолжать в том же духе. Она не могла держаться от него подальше. По мере того, как он становился все более далеким и холодным, она становилась жарче в своей панике, забиралась на него и пыталась спасти его своим собственным теплом. Она поцеловала его и лизнула его веки, как кошка, пытаясь открыть их. Она даже не знала, как выглядят его глаза, а она лежала на нем обнаженная, как жена.

ЛЕСТАР ОТОРВАЛСЯ ОТ ЧАЙДА, спотыкаясь, закрыв глаза от слез и воспоминаний о непорочном Поросенке. Просто так, без причины! Что же тогда, думая, что у них есть какая-то причина, они могли бы сделать с Нор?
“Будешь виноват сам, если заблудишься здесь”, - крикнул Чайд, не слишком встревоженный.
“Ты далеко не уйдешь, и здесь некому помочь. Возвращайся в штаб-квартиру, когда тебе надоест мотаться, и я принесу тебе горячую еду. У меня нет причин быть негостеприимным, ведь ты гость леди Стеллы и все такое. Я не безрассуден. Я живу, чтобы служить, как всегда говорила моя дорогая бывшая жена”.

Лестар пошатнулся, сначала побежал, затем опустился почти на колени и поймал себя, затем снова побежал. Он не знал, как найти водный путь, по которому они с Шеллом прибыли. Он бросил свой факел, надеясь, что от него что-нибудь загорелось и превратило это место в ад, каким оно казалось, но факел прокатился всего один или два раза, а затем упал в канал. Там он зашипел, и палка закачалась, как твердая свежая какашка.
Однако темнота была не такой густой, как он рассчитывал, и через мгновение ему пришло в голову осмотреться. Он находился на небольшой площади безликих зданий, всего несколько запертых на засов дверей, возможно, район складов. Здесь не было пешеходов и довольно тихо, как и в этом месте, а над ним была россыпь звездного неба.
Его единственной мыслью было то, что ничего не осталось, не для чего жить, нечего ждать, нечего помнить. Звезды были холодными, и он не мог прыгнуть, чтобы схватить их, провести кулаком по их высокой сети бугорков, попасть в какое-нибудь новое и, если не безопасное, то, по крайней мере, менее отвратительное место. Они просто издевались, для чего и были созданы звезды.
Он обхватил себя руками, потому что здесь ветер дул беспрепятственно. Он завернулся в плащ, как в одеяло, и вцепился в метлу, как будто это был Поросенок, и он мог силой воли вернуть его к жизни. Его слезы были горячими и отчаянными, единственным теплом во вселенной.
Метла дернулась раз или два, и он достал ее из сумки. Она слегка покачнулась и, казалось, стала тверже в его руках. Старые пыльные соломинки на заднем конце, связанные в колючий хворост для подметания так давно, были освежены зеленью — даже в этом звездном полумраке он мог видеть цвет. Рогоз, или кончики травы в семенах, что-то в этом роде. Он не знал этого растения.
Он, не раздумывая, перекинул ногу через метлу, крепко вцепился в нее и поехал на ней вверх по адскому сквозняку в ночь.

 Отправлено: 27.11.22 18:46. Заголовок: 10

КОГДА ОНА УСЛЫШАЛА, КАК В ДВЕРИ ПОВЕРНУЛСЯ КЛЮЧ, она пришла в себя, убрала волосы с того места, где они упали ему на лицо, и спустилась вниз.
Матушка Якл улыбалась так, словно ей в голову пришла разумная мысль, хотя, по словам других послушниц, матушка Якл была дряхлой с тех пор, как ее помнили. Старая калека отодвинула дверь в сторону и опустила голову, словно давая Канделла немного уединения, пока она собиралась с мыслями.
Лестар пошевелилась и вздохнул. Хотя его глаза оставались закрытыми, оба века слегка подергивали. Одна рука сжалась, затем разжалась.
К тому времени, как Шакалья Луна исчезла еще на одно поколение, а Мать Настоятельница и ее вернувшиеся посланцы, сестры Врачевательница и Травница, поднялись по ступенькам в лазарет, Лестар и Канделла тоже исчезли.

Служба

ОДНА ИЗ ТЕОРИЙ ХАРАКТЕРА, не столько дискредитированная, сколько просто забытая, когда-то утверждала, что люди приходят в себя только на полпути к своей жизни. Они проснулись, если им посчастливилось иметь сознание, в процессе того, что они уже знали, как это делать: кормили себя смородиной. Выгуливаю собаку. Завязываю порванный шнурок на ботинке. Поет антифонно в хоре. Внезапно: Это я, я девочка, поющая эту строчку альта, я мальчик, скачущий за собакой, и я вижу, как я это делаю, поскольку, по-видимому, собака не может видеть себя. Как странно! Я приподнимаюсь на цыпочки в конце причала, чтобы нырнуть в озеро, потому что мне жарко, и, хотя я изолирован, как образец на стеклянной горке лета, понятия "горячий" и "горячий" и "Я" сливаются в осознание сознания — в одно мгновение, между стартом и посадкой, даже до того, как я пушечное ядро упало в озеро, разбив вдребезги и мое отражение, и мое прежнее представление о себе.
Это было то, во что когда-то верили. Теперь, кажется, вряд ли имеет значение, когда и как мы становимся самими собой — или даже кем мы становимся. Теория преследует теорию о том, как мы устроены. Единственная константа: отказ от личной ответственности.
Мы - следующее, о чем мечтает Дракон Времени, и с этим ничего не поделаешь.
Мы - причудливый эскиз кривого Лурлина, мы забавны и декоративны, и виновны не больше, чем веточка лаванды или веточка молнии, и с этим ничего не поделаешь.
Мы — эксперимент в области ситуационной этики, поставленный Неназванным Богом, который, сохраняя свою личность в секрете, также скрывает масштабы эксперимента и наши шансы на успех или неудачу в нем - и с этим ничего нельзя поделать.
Мы совершаем скачкообразные последовательности химических превращений, ведя себя как обращенные. Мы - извилины генов, ведущие себя порочно; мы - фитили жгучих неврозов, ведущие себя порочно. И с этим ничего нельзя было поделать. И с этим ничего нельзя было поделать.

 Отправлено: 27.11.22 18:48. Заголовок: В НЕКОТОРЫХ БОЛЕЕ СК..

В НЕКОТОРЫХ БОЛЕЕ СКРОМНЫХ кварталах страны Оз долгое время ходили слухи, что Бастинда Тропп, Злая Ведьма Востока, родилась мудрой душой, уже сформировавшейся, каким-то образом осознающей. Иначе зачем полный рот острых ножей, не столько жемчуга, сколько зубов питона, которыми, по утверждению некоторых людей, она щеголяла при рождении? Она появилась на свет, заранее зная о его испорченности, и в утробе матери подготовилась к этому как могла, отрастив эти зубы.
Во всяком случае, так было сказано.
Не все рождаются ведьмами или святыми. Не все рождаются талантливыми, или нечестными, или благословенными; некоторые рождаются совершенно не определенными. Мы - источник мерцающих противоречий, большинство из нас. Красиво в концепции, если нам повезет, но часто утомительно или прискорбно, когда мы воплощаем себя в жизнь.
Гувернантки из богатых слоев общества часто считали, что ребенка следует уберечь от жестокости и уродства, чтобы лучше сохранить хоть каплю невинности. Деревенские бабушки и незамужние тетки — вроде няни, которая помогала растить Бастинду, — не ублажали и не баловали ее. Они считали, что ребенку лучше знать, что происходит с курицей, когда приближается праздник Лурлинемас. Лучше учиться — на расстоянии — трюкам, совершаемым над слабыми, рассеянными, невезучими.
Однако обе педагогические позиции основывались на общем предположении. Рост и изменения рассматривались как реакция на сложившиеся условия. Однако с таким же успехом можно утверждать, что мир обязан реагировать на проблемы детей. Силой своей индивидуальности, своей порочной красотой и неукротимыми повадками дети вторгаются в мир, готовые исказить его.
Дети ни от чего не отказываются, сталкиваясь с миром: это мир сдается снова и снова. Конечно, отказываясь таким образом, он обновляет себя — в этом секрет. Умереть, чтобы жить, что-то в этом роде.
Вы могли бы перечислить тысячи способов, которыми люди избегают жизни, как будто случайности и перемены по своей природе токсичны, уродуют. Бастинда, с ее симпатиями, гораздо более существенными, чем ее удача, по крайней мере, боролась с вопросами. Она пихалась, лаяла и доставляла массу неприятностей.
Напротив, девочка-Кводлинг Канделла была ученым переводчиком, переводила текст мира, фундаментальную природу которого она еще не постигла и, возможно, никогда не постигнет. Сводилась ли разница между Бастиндой и Канделла просто к вопросу глубины фокусировки: большая картинка против маленькой картинки?
Со своей стороны, Лестар не был сообразительным ребенком. Даже на пороге половой зрелости он мало задумывался о парадоксах своего существования. Он воображал себя больше похожим на Уорру, главную Снежную обезьяну, чем на Нор и ее братьев, Ирджи и Манека.
У Уорры было небрежное чувство языка, но он стремился к уравновешенности. Он выполнял свою работу по дому, не жалуясь и не забывая, и не просил ничего, кроме своих основных потребностей. Даже в четырнадцать лет Лестар не был более требовательным, чем Уорра.
Но Лестар помнил, что Нор обращалась к звездам, воспевала гармонию с горными потоками, любила всех существ, независимо от того, были ли их начальные буквы написаны Большими или маленькими—
Животное или животное. Конечно, она была чокнутой, как ореховое дерево в ореховом лесу: именно так он думал, не осознавая, что вообще о чем-то думает. Эта глупая Нор была существом обособленным. Не просто как девушка — хотя и это тоже, конечно, — но как частица человеческих возможностей. У нее было сочувственное воображение, и Лестар? — Он едва мог сосчитать.
Дети часто определяют себя по отношению к своим родителям: подражая им или стараясь изо всех сил избегать какого-либо сходства с ними. Поскольку личность обоих его родителей была под вопросом, Лестар не мог считать себя похожим на кого-то наверняка. Конечно, не Бастинда. В последние месяцы жизни, сгорбленная, съежившаяся, карабкающаяся от стола к подиуму и подоконнику, она больше походила на дрожащего скорпиона, чем на женщину. В состоянии покоя ее пальцы имели тенденцию сворачиваться, как коготь, или как лепестки цветка, слегка распустившегося: ее рука всегда была вытянута, всегда открыта, готовая взять то, что попадалось ей на пути, и схватить это. Совсем не так, как Лестар, который трусил.
Среди людей, даже среди самых пресыщенных и ожесточенных Животных, есть много способов ошибаться, но есть лишь относительно немного способов быть молодым. За их великодушное восприятие мира, за их ненасытный аппетит к миру молодежь должна быть прощена.

ГДЕ-ТО В СЕРНИСТОМ восходящем потоке над великой утробой Южной Лестницы Лестар родился из темной мерзкой утробы и был брошен в ночь. Он пришел в себя, сидя на метле в десятках ярдов над самой высокой сторожевой башней. Здесь была подушка ветра, которая швырнула его почти на бок, заставив его голени автоматически прижаться друг к другу, а руки инстинктивно сильнее обхватили метлу. Это были Небо, ветер, высота и звезды, это было одиночество, одиночество и одиночество; понимание было отчетливым и дифференцированным, а затем внезапно отожженным процессом, который он не мог назвать. Может быть, боязнь высоты! Его жестокость внезапно применилась к нему самому и ни к кому другому.
Он не знал, что может означать "холодность", и ему было жаль, что Бастинды нет рядом, чтобы насмешливо приподнять бровь и отпустить едкое замечание. Возможно, его задели ее хитрые подколки, но он мог бы и насладиться этой болью — теперь он это видел. Пережил это? Преобразился.
Причиняющий боль Лестар был настоящим Лестаром.
Как бы он ни оказался здесь — устраиваясь на неустойчивом валике из термопластика, учась скользить по перилам ночи, — никто, кроме Лестара, этого не делал.
Изумрудный город уставился на него, но не понял, что увидел. Он был всего лишь щепоткой пепла от сильного костра, щепоткой трута, развеянной ветром. Ветры, которые были чертовски сильны; они хватали подол его плаща и срывали его с плеч, пока он не волочился за ним, как пятно.
Со своей стороны, он видел Город так, как мало кто видел его раньше. Что ж, Бастинда, должно быть, так и сделала! И любой, кому посчастливится запрячь Феникса, это редкое существо. Вид был похож на модель города, сделанную невероятно искусной рукой — сотни и сотни зданий, величественных и скромных, покрытых черепицей и черных от сажи. Теперь он мог видеть город, построенный на пологом подъеме: длинные извилистые бульвары и набережные, соты улиц и каналов, парков и площадей, тысячи конюшен, десять тысяч переулков, сто тысяч окон, мерцающих бронзовым светом. Светящийся орган, похожий на само освещенное сердце страны Оз, пробивающийся сквозь плоть земли, пульсирующий своей собственной жизнью, украшенный памятниками, изуродованный граффити из сломанных деревьев, Дворец Гудвина - раковая опухоль на ландшафте, мертвый центр всего этого.
В своем горе от того, что он упустил шанс спасти Нор, и в шоке от неожиданного бегства, и в замешательстве от того, что делать дальше, он с каждым вздохом все больше умирал.
Он сделал круг над Изумрудным городом, боясь, что если приземлится, то снова станет слегка мертвым.
Как можно жить, не летая?

Так началось их детство — началось по-новому, как будто все, что было раньше, случилось с кем-то другим.
Но ему казалось удивительным, что у него хватило смелости отправиться в путешествие по пересеченной местности с этой Элли. Было ли это мужеством? Возможно, это было просто незнание широты и коварства мира.
Метла приземлила его на мощенную булыжником набережную возле одного из небольших каналов. Дул сильный ветер, поэтому странствующие толпились лицом к лицу вокруг жаровен, сделанных из обрезков дерева и досок, оторванных от заборов. Никто не видел, как он приземлился.
Бравада была не тем, что он чувствовал; но он что-то чувствовал, и это было достаточно редко. Холодное чувство трепета: поглощение известия о побеге Нор, о том, что она жива. Раненый, проклятый, сраженный — тем не менее живой.
Он немного прошелся по набережной, но понял, что там холоднее, и нырнул в переулок. Метла на его плече подпрыгивала, когда он шел и искал место, где можно было бы присесть. Он подпрыгнул сильнее, как будто поздравляя его, но это было глупо: он шел пружинистым шагом.
Через некоторое время он просто подпрыгнул, шесть, восемь раз подряд, от радости, как ребенок, играющий в Прыжки, попрыгунья, позови мою попрыгунью. Он выглядел бы полным идиотом для любого, кто выглядывал из окна, но ему было все равно.

ДОЛГИЙ НОЧНОЙ сон под грудой рыночного сена не испортил его настроения и не вдохновил на какой-то план. В конце концов он вернулся в городской дом леди Стеллы на Меннипин-сквер. Возможно, она могла бы организовать еще одну встречу с коммандером Пиротом, который, возможно, смог бы выяснить, что произошло, когда Нор спряталась наверху. Или, может быть, у леди Стеллы была вакансия чистильщика сапог или подмастерья.
Слуга, который первым поговорил с Лестаром, сообщил, что леди Стелла отправилась в Мокбеггар-холл, загородный дом Чаффри близ Тихого озера, чтобы творить добрые дела среди сельской бедноты. Ей доставляло удовольствие время от времени проявлять щедрость. Это успокоило ее нервы и сделало ее счастливее в браке. Она забрала с собой весь свой секреториат, надеясь, что охота на куропаток в солнечный полдень породит дух товарищества и единство целей, а если нет, то один или два из самых трудных министров могут быть случайно застрелены во время удачной охоты. Несчастный случай. Более чем один вид рябчиков нуждается в уничтожении!
Во всяком случае, так выразился слуга — с большим знанием дела. Нет, невозможно было сказать, когда ее светлость может вернуться. В ее отсутствие семья вкладывала деньги в стаю лающих ротвейлеров, которые как порода не были известны своим послушным нравом. И, кстати, сними эту ливрею, чтобы дом Чаффри не был запятнан какой-нибудь грязью, которую ты собираешься затеять.
Лестар был рад услужить. Его старую одежду, которая была помещена в мусорное ведро для утилизации, выкопали и бросили ему. Втянувшись в них, Лестар заметил непривычную тесноту. Как будто его конечности удлинились всего после одного полета.
Остальная часть его жизни и все ее возможности расстилались перед ним, как пейзаж, и он не мог не сделать три или четыре глубоких и быстрых вдоха, чтобы насладиться этим днем.
Воздух был бодрящим, и его кровь забурлила быстрее. Он чувствовал себя таким же гибким и полным имбиря, каким казалась этот хитрый Шелл. Они могут совершить преступление, или... или подшучивать над парнями на улице... или подмигнуть девушке и попросить поцелуя. Вот что делали люди. Он мог бы это сделать.
Скоро. Сначала он откликнулся на призыв карильона и появился на широких ступенях церкви. У него были смутные воспоминания о молитвах, но не о службах, и этим утром он чувствовал себя достаточно достойным, чтобы чувствовать себя смиренным. Он падал ниц перед тем-что-там-было-и благодарил Неназванного Бога за то, что тот привел его так близко к Нор. И спросите, что дальше.
Двери были распахнуты настежь, и служба только начиналась. Был ли это праздник, а он не знал? Или в церквях Изумрудного города всегда было так многолюдно? Выглядывая из-за непокрытых плеч джентльменов, стоящих в вестибюле, Лестар увидел широкую, светлую комнату, какого-то проповедника, декламирующего с постамента перед морем лиц, покрытых маской восторга или, по крайней мере, пристального внимания.
“Я уверен, что наш Неназванный Бог требует от нас убежденности и настойчивости. Я уверен, что наш Неназванный Бог дарует нам привилегию послушания. Перед лицом неопределенности единственное, в чем мы можем быть уверены, - это в ценности определенности. И Неназванный Бог дарует нам бальзам уверенности”.
Он во многом уверен, подумал Лестар; как утешительно стоять под звуки такой уверенности. А то, как он срывает с языка "наш Неназываемый Бог", - наш может быть и нашим, он так хорошо владеет языком. Люди постоянно говорят "Боже мой!", но обычно они имеют в виду "о черт". Он имеет в виду нечто лучшее.

Лестар встал на ноги. Проповедник был приветливым пожилым мужчиной, не красавцем и не заурядным - скорее забывчивым, но сияющим от усилий по объяснению Неназываемого Бога всем этим набожным и набожно заинтересованным людям. Он был немного похож на ожившую куклу, пучки волос за ушами приобрели красный оттенок из-за цветных окон позади него. "Давайте продолжим празднование Дня благодарения за наше избавление от Ведьмы. Наша независимость от Гудвина и избавление от Ведьмы дают всему Озу новый шанс на величие. Мисс Грейлинг исполнит одиннадцатый гимн: "Одна правда, одна лишь правда"".
Он не был уверен, что правильно расслышал. В зале было очень тесно, и теперь юбки шуршали и царапались, ботинки шаркали, когда люди вставали, чтобы петь. Гимна он не знал, но припев был достаточно прост.
“Мы слышим только одну правду:
Твой тайный святой план.
Когда еще так многого нужно бояться,
Мы доверяем той правде, на которую способны“.
Хор спел неразборчивый куплет, и припев заиграл снова, и на этот раз Лестар попытался присоединиться, но служитель схватил его за воротник и втолкнул обратно через порог.
"Я знаю, что вам нужно", - сказал служитель. "Любая наличность в этих карманах идет в ящик для сбора денег".
"Я не карманник", - сказал Лиир.
"О? Вы одеты не совсем для службы". В этом был смысл. По сравнению с набожными людьми на шумной молитве Лестар выглядел как крестьянин. "Если вы снова окажетесь внутри, я предупрежу констебля, который сидит в последнем ряду наготове".
"Извините", - сказал Лестар. Но он обнаружил, что может слушать с верхней ступеньки почти так же хорошо, да и воздух снаружи был приятнее - не так пахло духами и благовониями.
У подножия широкой лестницы слонялась группа мальчишек, самый старший из которых был по меньшей мере на четыре или пять лет моложе Лестара. Они смотрели на него так, словно он был одним из них. "Вы тоже не заходите?" - спросил он их.
"Никогда не было возможности", - ответил один; "Никогда не хотел", - добавил другой.
"Что вы здесь делаете?"
"Благотворительные гроши, когда служба закончится, глупый”.

"О. Точно. Тебе не холодно?"
"Нет", - сказала маленькая девочка, у которой не хватало нескольких передних зубов. "Мы много деремся, чтобы согреться".
"Это хорошая песня", - сказал Лиир. "Ты слышишь ее оттуда?"
"Я не знаю песнопений".
Он начал напевать мелодию и спустился на несколько ступенек. "Одну лишь истину мы слышим", - сказал он с ярким выговором, - "твой тайный святой план".
Им понравилось, как звучит тайный святой план. "Что это такое?" - спросила зубастая девочка.
"Он тайный, глупый", - сказал старший мальчик.

”Заткнись", - сказал Лестар, счастливый тем, что несет радость и религию в массы. “Твой тайный святой план... Понял? Да-да-да что-то такое, мы доверяем той правде, которой можем. Сейчас будет еще один куплет, и они начнут все сначала. Все готовы?”
“Ты священнослужитель-оборванец”, - сказала девочка постарше, но она запела, когда снова заиграл припев, и остальные подхватили с большим удовольствием, чем изяществом, пока не вышел служитель с констеблем, и им всем пришлось разойтись.
“Спасибо, - сказал лидер ”оборванцев“, - теперь у нас есть песня, но у нас нет завтраков. Давайте, воришки, мы пойдем воровать хлеб у голубей возле фонтанов Озмы.”
“Конечно, там будет больше еды”, - сказал Лестар. “Я имею в виду, что теперь Гудвин свергнут”.
Дети бегали и смеялись, как умеют все дети, даже недоедающие сорванцы. “Что, потому что его нет рядом, чтобы съесть свою порцию? Это мы еще посмотрим!” Неустрашимый, Лестар бродил по городу, пока не наткнулся на небольшую гостиницу. Вывеска гласила "Хирургия ДЛЯ БЕСПОМОЩНЫХ", а под ней висело деревянное изображение ножниц, отрезающих головки букету маргариток.
На этот раз он знал достаточно, чтобы не входить в парадную дверь, а побродить по переулку позади, пока не найдет другой вход. Когда он постучал, к двери подошла изящная молодая женщина в пурпурном плаще в горошек. “Я ищу девушку Арджики, около шестнадцати лет, недавно вышедшую из тюрьмы и, возможно, с плохим здоровьем. Пришла бы она сюда?”
“Мы здесь ухаживаем за больными”.
”Что ж, тогда, - отважился он, - я здесь, чтобы предложить свои услуги“.
“У нас нет бюджета на слугу”.

“Мне не нужны средства. Просто место для сна и что-нибудь поесть время от времени. Я могу помочь позаботиться о беспомощных. У меня была старая няня, которая нуждалась во всевозможной помощи, и я знаю, как это сделать. Я не боюсь.”
“Когда мы закончим с ними, им не понадобится большая помощь”, - сказала женщина. “Они больше не так сильно заботятся о том, что для них хорошо или плохо, и это благословение, ты так не думаешь?”
“Я полагаю, что да. Я просто хочу быть полезным, - объяснил он."Моя жизнь началась сегодня", - хотел добавить он, но она выглядела слишком сердитой, чтобы воспринять все это.
“Я бы не удивилась, если бы адвокат послал вас шпионить за нами”, - ответила она. “Мы лечим пациентов, а не их последние воли и завещания. С нас снимали подозрения сколько угодно раз. Почему ты мучаешь нас? Разве не предполагается некоторое облегчение притеснений теперь, когда администрация Гудвина покинула Дворец?”
“Я не из Дворца”, - сказал он, отчасти оскорбленный, но и впечатленный: мог ли он уже казаться таким старым и компетентным?
“Если ты не уйдешь, я натравлю на тебя собаку”. Она опустила рукав; ее левая рука была покрыта опухолями и струпьями. “В отличие от некоторых, он не очень милый с тех пор, как его кастрировали”, - зловеще сказала она. У Лестара было такое чувство, что если в доме есть собака, то это действительно Собака. Он отступил.
“Я не мог просто зайти и погреться?” - начал он, но она уже закрыла дверь.

 Отправлено: 27.11.22 18:49. Заголовок: ШЛИ ДНИ, и он был ра..

ШЛИ ДНИ, и он был рад узнать о черством хлебе, которым кормили голубей у фонтанов Озмы. Там он сохранил тело и душу вместе. Добывая еду, он был не таким ловким, как некоторые уличные ловкачи, но его ноги были длиннее, так что он хорошо справлялся. Ночью он пользовался плащом в качестве одеяла, так что ему было теплее, чем некоторым.
Он спрашивал о Нор, но в Городе было полно бродячих детей, а для добрых мещан Оза дети лудильщиков были безымянными, когда не были невидимыми. Никто не заметил одинокую девушку Арджики, и отстань, ты, пока мы не позвали констебля.
Он думал о принцессе Настойе, но что он мог поделать? Знаменитый Гудвин страны Оз, исполнитель желаний, не собирался устраивать возвращение только для того, чтобы Лестар мог просить о помощи для этой старой Слонихи. И больше спросить было не у кого.
Решив не поддаваться запугиванию, Лестар стал слоняться вокруг армейских казарм сразу за южными воротами, известных как Мышиная нора Манчкина, что указывает на миниатюрный рост жителей Жевунии. Ополченцев Изумрудного города кормили лучше, чем бедняков под мостами, это было очевидно. Через некоторое время Лестар решил, что членство в Ополчении утолит его голод, пока он пытается решить, что делать дальше. И, возможно, он обнаружил бы, что посвящение своей жизни служению приносит свои плоды.
Засунув старую накидку в мешок, прижав ее как можно плотнее, Лестар присоединился к толпе хулиганов на плацу — мальчишек, игравших с солдатами в "гусиный мяч" на бесплатных упражнениях. Ребята надеялись заслужить подарок в виде крекера, монеты или пачки табака, но Лестар хотел большего. Он выждал время и собрался с духом.
Однажды днем с Келлса внезапно налетел град. Все разбежались в поисках укрытия.
Лестар нырнул в узкий сводчатый проход, едва ли достаточно большой, чтобы защитить одного. Солдат, который уже был там, был не более чем на год или два старше Лестара, и поэтому они разговорились, пережидая бурю.
Солдат, гордившийся своим положением мелкого дудочника в музыкальном корпусе гвардии, рассказал Лестару, куда и как подать заявление и что сказать, чтобы позабавить офицеров-призывников.
“Не говори им, что ты не знаешь, кто твои родители”, - посоветовал он. “Офицеры - очень нервная компания. Они думают, что все сироты, которые подают заявления, на самом деле отправляются туда своими родителями, внедряясь в Гвардию для возможного восстания. Если ты действительно сирота, солги.
Скажи им, что твои родители не могут удержаться от секса, и у них только что родился двенадцатый ребенок, а тебя выгнали из семейного хлева. Это они поймут; они здесь голодают, многие из них.”
Со временем Лестар последовал совету и понял, что он был разумным. Хотя восемь других худощавых парней представили себя в той же аудитории, только Лестар ответил достаточно умно, чтобы быть подписанным. Ему дали номер, койку, каюту, квитанцию на питание, ключ, должность — второй уборщик — и работу, которая заключалась именно в этом: картошка на кухне, утром, днем и вечером. Похоже, ополченцы ели мало, кроме картошки.
И все же он был там! Вот он! Это казалось слишком хорошим, чтобы быть правдой. Элегантная униформа—
чей—то еще до того, как он стал его, потому что несколько старых пятен не полностью отстирались, а один рукав был заменен новым, скроенным из более дешевого сукна, но все равно элегантным. К нему прилагалась кепка с жесткими дурацкими полями спереди и дерзким хохолком цвета барвинка на макушке. Продавец также нашел пару ботинок, с опущенной пяткой и растопыренными носками, но достаточно удобных, поскольку они были удобно велики и могли вместить дополнительную пару носков в носок, что защищало от холода.
Время от времени Лестар замечал болтливого парня, который подружился с ним в арке, но этот солдат был приписан к другому подразделению. В любом случае, Лестар был полон решимости сохранить комфортную анонимность, поэтому он не искал друзей ни в своем подразделении, ни за его пределами.
Однажды утром во дворе, когда Лестар вытаскивал мешки с картошкой из тележки для доставки, он заметил коммандера Пирота, прибывшего в экипаже. Мужчина выглядел усталым.
Лестар держался в стороне и хранил молчание, но он придумывал причины, чтобы задержаться в этом районе. Он наблюдал, как Командир разговаривал с сержантом по вооружению. Командир выпил чашку кофе в фарфоровой чашке и осмотрел строительную площадку, предназначенную для нового туалета, или казармы, или чего-то в этом роде. Затем он исчез в сарае бригадира со свитком схем под мышкой.
Примерно через час он появился, зажав сигарету в пальцах в перчатках. Лестар подошел к коммандеру Пироту и снова представился, новая вежливость и сдержанность скрывали то, что осталось от его неодобрения. Пирот все еще может быть полезен.
“Да, да”, - рассеянно сказал Командир. Лестар даже не был уверен, что Пирот помнит его, но командир вежливо выслушал и сказал, что попытается выяснить все, что сможет, о деталях вывоза трупов на Южной лестнице. “Однако вы не должны торопиться”, - сказал он. “У меня много дел. Многое еще предстоит сделать для защиты нашего города”.
“Есть? Но мы же не на войне? Я думал, что мир уже близок”.
“Ваша высокородная защитница, леди Стелла, думает, что все - это персики со сливками. Ей бы хотелось, чтобы так и было. Но, учитывая неопределенность политической ситуации, экономика нуждается в стимулах, а угроза войны - отличный стимул для трат. Фискальный фроттаж.” Лестар не знала, что это значит. Но, похоже, что-то действительно происходило. Неделями, а затем и месяцами он кормил картошкой дюжих солдат, которые копали и убирали землю со строительной площадки, и в конце концов приступил к еще более тяжелой работе по установке колоссальных фундаментных камней на место. Лестар радовался, что он такой стройный, потому что он лучше подходил для работы на кухне, чем для перевозки валунов. Но постепенно он пришел к выводу, что, несмотря на свое никчемное детство в глухих горах, он не был таким тупым, как себе представлял.
Конечно, у него не было причин для самодовольства по этому поводу. Он был деревенщиной, когда дело касалось государственных дел. У него было мало образования и меньше практики в риторике. Он не осмеливался высказывать свое мнение о текущих делах, поскольку едва ли знал, что это такое. Никто не удосужился распространить новости по казармам, и шутники во время еды хвастались шлюхами и болячками. История.

Скорее всего, Лестар обнаружил, что, просто болтаясь в компании Бастинды, он кое—чему научился. Не сила, не интуиция, которыми она, казалось, обладала до самых ресниц. Не понимая. Но кое—что еще - хороший слух, во всяком случае. Если бы он мог найти способ сотворить заклинание! Это была высшая степень владения языком, навык, которым Бастинда обладала в избытке, и которым она пользовалась редко и неохотно. В конце концов, что такое заклинание, как не способ так убедительно соединить слоги, чтобы было написано какое-то новое слово... прояснена какая-то неточность, названо какое-то имя... и удалось внести некоторые изменения.
Несмотря на свой полет на метле, Лестар был уверен, что у него нет инстинкта к магии. Это была метла, которая совершила этот подвиг: он отправился на прогулку, не более того. Если бы он когда-нибудь почувствовал хоть малейший проблеск интуиции или способностей, он бы набросился на это, как кошка на крысу.
Нет, он был тупее других кухонных парней даже в самых элементарных вещах. Он даже не мог предсказать, когда ему понадобится воспользоваться уборной.

Но он обнаружил, что беззвучно проговаривает слоги, как камешки во рту. Он знал, что он застенчивый, и считал себя глупым; однако он начинал подозревать, что он не глуп. Возможно, даже не медленно. Просто необразованный. Но, как он надеялся, не необразованный.

КОМАНДИР ЛАН ПИРОТ НЕ стал искать Лестара, чтобы ответить на его вопрос о Нор. Когда прошло еще несколько недель, а от Командира снова не было никаких вестей, и его адъютант не передал никаких сообщений, Лестар начал настаивать на этом вопросе перед другими членами Ополчения. Он осторожно начал распространять обрывок сплетни, которую сам же и выдумал. Пара Рогатых Свиней была убита в Саутстейрсе — потому что Свиньи были волшебными. Их трупы были убраны до того, как они смогли заразить других заключенных колдовскими способностями. Могло ли это быть? Кухонные мальчики, изголодавшиеся по волшебным историям, восприняли эту историю так, словно она была Евангелием. Лестар надеялся, что его изобретение вызовет опровержение, предоставив некоторую полезную информацию о фактическом расположении Свиней — и, как следствие, подсказав следующее местонахождение Нор. Но откровение приходило медленно.
Зима ворвалась с ледяной злобой. Его руки покраснели и обморозились от воды, в которую упала картошка. По крайней мере, он не замерзал и не умирал от голода на улице; снег валил десятками. Он ждал своего часа. Он был рад, что ему удалось накормить ребят, работавших на стройке. Они закончили перетаскивать валуны на площадку, но даже в такой холод от них требовалось поднимать и устанавливать, отвесить и направить. Они получили небольшое облегчение от холода.
Ополченцы предположили, что они строят еще большие казармы, как будто численность войск может увеличиться в ближайшее время. Или, возможно, склады для оборонительной артиллерии, предположительно разрабатываемой. Во время оттепели крутая крыша была обрамлена и покрыта черепицей; когда снова выпал снег, внутренняя отделка была обработана быстрыми темпами. Вскоре на его ступенях появился священнослужитель-юнионист, его церемониальные одежды были скрыты под тяжелыми меховыми мантиями. С помощью дымящихся урн и священных жестов он подал знак Неназванному Богу, и недостроенное место было освящено как базилика.
Базилика была более или менее функциональной при Лурлинемасе. Правда, языческий культ Лурлины, эльфийки, которая, по мнению некоторых, основала страну Оз, был в немилости; немногие, кроме неграмотных деревенских жителей, больше поклонялись Лурлине. Но празднование этого старого праздника все еще было популярным. Лурлинизм незаметно впитался в общую культуру, не в последнюю очередь потому, что во время праздничного сезона кассы ломились от денег.
Лурлинемас стал желанным отвлечением от беспокойства по поводу лидерства, которое, казалось, все еще охватывало страну Оз, несмотря на то, что Гудвина не было уже полгода. Праздничные подарки поступали со всех сторон для всех, кроме Лестара. Он подготовил историю о яростной преданности своих родителей юнионизму и их неприятии языческого обычая, но ему не нужно было лгать: никто не спрашивал его об отсутствии подарков у его койки. Его приятели получали посылки в позолоченной бумаге, глупые безделушки, полезную одежду, маленькие кошельки с деньгами, надушенные гвоздикой. Он вспомнил, как Нор дала ему хвостик своей имбирной мышки, и у него потекли слюнки, но он проглотил его.

Базилика была достаточно большой, чтобы вместить почти тысячу человек одновременно, так что все смогли посетить строго юнионистскую службу на Лурлинемасе. Лестар увидел впереди коммандера Пирота.
Приезжий капеллан с неуклюже трясущейся губой взобрался на кафедру и произнес нараспев начало проповеди. Воспетая петиция превратилась в тираду против распущенной морали того времени. Большинство солдат мгновенно заснули, подпирая друг друга на скамьях, но Лестар все еще так мало знакомился с гомилетикой, что сидел прямо и слушал. Проповедник, возможно, почувствовав, что кто-то в середине зала слева действительно обращает на него внимание, начал поправляться.
Священник ухватился за края кафедры и покачнулся вбок. “ На каждом этапе, даже в приличном и благопристойном доме, который армия предоставляет вам здесь, возникают странные слухи о магических восстаниях! Как долгоносики в пшенице, как личинки в жареной корейке!” То ли его повышенный голос, то ли упоминание о магии разбудили утреннюю толпу.
Чтобы оспорить кощунственный апокриф, священик повторил некоторые истории, которые рассказывали и пересказывали о городе. “Привлекательность магии - это чистый фанатизм: вера в удовольствие, которая привлекает блеском своей поверхности”, - возмущался он. “Превратить рыбу в фартингейла? Или метелку из перьев? Сплошное отвлечение внимания! Сплошная ловкость рук! Но превратите рыбу в рыбное филе и накормите свою голодную мать: вот это волшебство, которому мы можем аплодировать: волшебство человеческого милосердия!”
Лестар был готов аплодировать. Кто бы этого не сделал? Но никто больше не пошевелился, поэтому он снова положил руки на колени.
“Городские легенды; они возникают, когда наступают мрачные времена”, - продолжил проповедник. “Что Озма вернется, чтобы править смиренными! Эти маленькие тостовые рулетики, намазанные козьим сыром с травами, упадут в пустыне и накормят голодающих! Что Рогатые Свиньи, пожертвовав собой, наделят жителей Саутстейрса магическим иммунитетом и помогут им пережить заточение!!”
Лестар чуть не подпрыгнул со своего места.
“Нет, нет”, - продолжал священик. “Озма, похищенная много лет назад, мертва в безымянной могиле, и ее кости наполовину превратились в прах. Тостовые рулетики не падают в пустыне, если только вы не находитесь в последнем бреду от голода, и даже тогда они невкусны. Рогатых свиней, когда они умирают в Саутстейрсе, везут на Поле для бедных, а их трупы сжигают. От них ничего не осталось, ни капли волшебного комфорта ни для кого из обитателей Южной Лестницы. Лучше, чтобы заключенные обратили свои несчастные сердца к Безымянному Богу и просили прощения за то, что даже вообразили себе такое отступление от веры!” Значит, Поле для нищих. Лестар запечатлел это в памяти. Но он выслушал выступление священика до конца, на случай, если ему еще есть что узнать. Слова катились дальше, звучные и по-своему бодрящие, как ветер в ту единственную ночь, когда Лестар отважилась полететь на метле.

В конце службы Лестар храбро выступил вперед и тронул священника за рукав. Мужчина — старше, чем он казался снизу — устало повернулся, чтобы посмотреть на Лестара.
Они обменялись несколькими словами. Лестар попросил дать ему наставления в профсоюзном движении. Он был тронут этими замечаниями. Он вслух задался вопросом, не было ли то, что он сбежал от Киамо Ко, даже ценой смерти Бастинды, способом Неназванного Бога привлечь внимание Лестара. Но священик сказал немного слишком резко: “Почему? Вы видели или знаете о том, как творится магия? Здесь? Возможно, в помещении? Вас искушают неправильные силы?
Объясни, мальчик!” Лестар встревожился и отпрянул назад. Глупо было так себя называть!
Покачав головой, он извинился и ушел.
Было слишком холодно, чтобы выходить из Караульного двора. Но проходили недели, солнце совершало кругооборот. Когда худшая часть сезона проходила незаметно, он придумывал предлог, чтобы улизнуть на Поле для бедных. Узнать все, что мог.

 Отправлено: 27.11.22 18:49. Заголовок: ШЛИ ДНИ, и он был ра..

ШЛИ ДНИ, и он был рад узнать о черством хлебе, которым кормили голубей у фонтанов Озмы. Там он сохранил тело и душу вместе. Добывая еду, он был не таким ловким, как некоторые уличные ловкачи, но его ноги были длиннее, так что он хорошо справлялся. Ночью он пользовался плащом в качестве одеяла, так что ему было теплее, чем некоторым.
Он спрашивал о Нор, но в Городе было полно бродячих детей, а для добрых мещан Оза дети лудильщиков были безымянными, когда не были невидимыми. Никто не заметил одинокую девушку Арджики, и отстань, ты, пока мы не позвали констебля.
Он думал о принцессе Настойе, но что он мог поделать? Знаменитый Гудвин страны Оз, исполнитель желаний, не собирался устраивать возвращение только для того, чтобы Лестар мог просить о помощи для этой старой Слонихи. И больше спросить было не у кого.
Решив не поддаваться запугиванию, Лестар стал слоняться вокруг армейских казарм сразу за южными воротами, известных как Мышиная нора Манчкина, что указывает на миниатюрный рост жителей Жевунии. Ополченцев Изумрудного города кормили лучше, чем бедняков под мостами, это было очевидно. Через некоторое время Лестар решил, что членство в Ополчении утолит его голод, пока он пытается решить, что делать дальше. И, возможно, он обнаружил бы, что посвящение своей жизни служению приносит свои плоды.
Засунув старую накидку в мешок, прижав ее как можно плотнее, Лестар присоединился к толпе хулиганов на плацу — мальчишек, игравших с солдатами в "гусиный мяч" на бесплатных упражнениях. Ребята надеялись заслужить подарок в виде крекера, монеты или пачки табака, но Лестар хотел большего. Он выждал время и собрался с духом.
Однажды днем с Келлса внезапно налетел град. Все разбежались в поисках укрытия.
Лестар нырнул в узкий сводчатый проход, едва ли достаточно большой, чтобы защитить одного. Солдат, который уже был там, был не более чем на год или два старше Лестара, и поэтому они разговорились, пережидая бурю.
Солдат, гордившийся своим положением мелкого дудочника в музыкальном корпусе гвардии, рассказал Лестару, куда и как подать заявление и что сказать, чтобы позабавить офицеров-призывников.
“Не говори им, что ты не знаешь, кто твои родители”, - посоветовал он. “Офицеры - очень нервная компания. Они думают, что все сироты, которые подают заявления, на самом деле отправляются туда своими родителями, внедряясь в Гвардию для возможного восстания. Если ты действительно сирота, солги.
Скажи им, что твои родители не могут удержаться от секса, и у них только что родился двенадцатый ребенок, а тебя выгнали из семейного хлева. Это они поймут; они здесь голодают, многие из них.”
Со временем Лестар последовал совету и понял, что он был разумным. Хотя восемь других худощавых парней представили себя в той же аудитории, только Лестар ответил достаточно умно, чтобы быть подписанным. Ему дали номер, койку, каюту, квитанцию на питание, ключ, должность — второй уборщик — и работу, которая заключалась именно в этом: картошка на кухне, утром, днем и вечером. Похоже, ополченцы ели мало, кроме картошки.
И все же он был там! Вот он! Это казалось слишком хорошим, чтобы быть правдой. Элегантная униформа—
чей—то еще до того, как он стал его, потому что несколько старых пятен не полностью отстирались, а один рукав был заменен новым, скроенным из более дешевого сукна, но все равно элегантным. К нему прилагалась кепка с жесткими дурацкими полями спереди и дерзким хохолком цвета барвинка на макушке. Продавец также нашел пару ботинок, с опущенной пяткой и растопыренными носками, но достаточно удобных, поскольку они были удобно велики и могли вместить дополнительную пару носков в носок, что защищало от холода.
Время от времени Лестар замечал болтливого парня, который подружился с ним в арке, но этот солдат был приписан к другому подразделению. В любом случае, Лестар был полон решимости сохранить комфортную анонимность, поэтому он не искал друзей ни в своем подразделении, ни за его пределами.
Однажды утром во дворе, когда Лестар вытаскивал мешки с картошкой из тележки для доставки, он заметил коммандера Пирота, прибывшего в экипаже. Мужчина выглядел усталым.
Лестар держался в стороне и хранил молчание, но он придумывал причины, чтобы задержаться в этом районе. Он наблюдал, как Командир разговаривал с сержантом по вооружению. Командир выпил чашку кофе в фарфоровой чашке и осмотрел строительную площадку, предназначенную для нового туалета, или казармы, или чего-то в этом роде. Затем он исчез в сарае бригадира со свитком схем под мышкой.
Примерно через час он появился, зажав сигарету в пальцах в перчатках. Лестар подошел к коммандеру Пироту и снова представился, новая вежливость и сдержанность скрывали то, что осталось от его неодобрения. Пирот все еще может быть полезен.
“Да, да”, - рассеянно сказал Командир. Лестар даже не был уверен, что Пирот помнит его, но командир вежливо выслушал и сказал, что попытается выяснить все, что сможет, о деталях вывоза трупов на Южной лестнице. “Однако вы не должны торопиться”, - сказал он. “У меня много дел. Многое еще предстоит сделать для защиты нашего города”.
“Есть? Но мы же не на войне? Я думал, что мир уже близок”.
“Ваша высокородная защитница, леди Стелла, думает, что все - это персики со сливками. Ей бы хотелось, чтобы так и было. Но, учитывая неопределенность политической ситуации, экономика нуждается в стимулах, а угроза войны - отличный стимул для трат. Фискальный фроттаж.” Лестар не знала, что это значит. Но, похоже, что-то действительно происходило. Неделями, а затем и месяцами он кормил картошкой дюжих солдат, которые копали и убирали землю со строительной площадки, и в конце концов приступил к еще более тяжелой работе по установке колоссальных фундаментных камней на место. Лестар радовался, что он такой стройный, потому что он лучше подходил для работы на кухне, чем для перевозки валунов. Но постепенно он пришел к выводу, что, несмотря на свое никчемное детство в глухих горах, он не был таким тупым, как себе представлял.
Конечно, у него не было причин для самодовольства по этому поводу. Он был деревенщиной, когда дело касалось государственных дел. У него было мало образования и меньше практики в риторике. Он не осмеливался высказывать свое мнение о текущих делах, поскольку едва ли знал, что это такое. Никто не удосужился распространить новости по казармам, и шутники во время еды хвастались шлюхами и болячками. История.

Скорее всего, Лестар обнаружил, что, просто болтаясь в компании Бастинды, он кое—чему научился. Не сила, не интуиция, которыми она, казалось, обладала до самых ресниц. Не понимая. Но кое—что еще - хороший слух, во всяком случае. Если бы он мог найти способ сотворить заклинание! Это была высшая степень владения языком, навык, которым Бастинда обладала в избытке, и которым она пользовалась редко и неохотно. В конце концов, что такое заклинание, как не способ так убедительно соединить слоги, чтобы было написано какое-то новое слово... прояснена какая-то неточность, названо какое-то имя... и удалось внести некоторые изменения.
Несмотря на свой полет на метле, Лестар был уверен, что у него нет инстинкта к магии. Это была метла, которая совершила этот подвиг: он отправился на прогулку, не более того. Если бы он когда-нибудь почувствовал хоть малейший проблеск интуиции или способностей, он бы набросился на это, как кошка на крысу.
Нет, он был тупее других кухонных парней даже в самых элементарных вещах. Он даже не мог предсказать, когда ему понадобится воспользоваться уборной.

Но он обнаружил, что беззвучно проговаривает слоги, как камешки во рту. Он знал, что он застенчивый, и считал себя глупым; однако он начинал подозревать, что он не глуп. Возможно, даже не медленно. Просто необразованный. Но, как он надеялся, не необразованный.

КОМАНДИР ЛАН ПИРОТ НЕ стал искать Лестара, чтобы ответить на его вопрос о Нор. Когда прошло еще несколько недель, а от Командира снова не было никаких вестей, и его адъютант не передал никаких сообщений, Лестар начал настаивать на этом вопросе перед другими членами Ополчения. Он осторожно начал распространять обрывок сплетни, которую сам же и выдумал. Пара Рогатых Свиней была убита в Саутстейрсе — потому что Свиньи были волшебными. Их трупы были убраны до того, как они смогли заразить других заключенных колдовскими способностями. Могло ли это быть? Кухонные мальчики, изголодавшиеся по волшебным историям, восприняли эту историю так, словно она была Евангелием. Лестар надеялся, что его изобретение вызовет опровержение, предоставив некоторую полезную информацию о фактическом расположении Свиней — и, как следствие, подсказав следующее местонахождение Нор. Но откровение приходило медленно.
Зима ворвалась с ледяной злобой. Его руки покраснели и обморозились от воды, в которую упала картошка. По крайней мере, он не замерзал и не умирал от голода на улице; снег валил десятками. Он ждал своего часа. Он был рад, что ему удалось накормить ребят, работавших на стройке. Они закончили перетаскивать валуны на площадку, но даже в такой холод от них требовалось поднимать и устанавливать, отвесить и направить. Они получили небольшое облегчение от холода.
Ополченцы предположили, что они строят еще большие казармы, как будто численность войск может увеличиться в ближайшее время. Или, возможно, склады для оборонительной артиллерии, предположительно разрабатываемой. Во время оттепели крутая крыша была обрамлена и покрыта черепицей; когда снова выпал снег, внутренняя отделка была обработана быстрыми темпами. Вскоре на его ступенях появился священнослужитель-юнионист, его церемониальные одежды были скрыты под тяжелыми меховыми мантиями. С помощью дымящихся урн и священных жестов он подал знак Неназванному Богу, и недостроенное место было освящено как базилика.
Базилика была более или менее функциональной при Лурлинемасе. Правда, языческий культ Лурлины, эльфийки, которая, по мнению некоторых, основала страну Оз, был в немилости; немногие, кроме неграмотных деревенских жителей, больше поклонялись Лурлине. Но празднование этого старого праздника все еще было популярным. Лурлинизм незаметно впитался в общую культуру, не в последнюю очередь потому, что во время праздничного сезона кассы ломились от денег.
Лурлинемас стал желанным отвлечением от беспокойства по поводу лидерства, которое, казалось, все еще охватывало страну Оз, несмотря на то, что Гудвина не было уже полгода. Праздничные подарки поступали со всех сторон для всех, кроме Лестара. Он подготовил историю о яростной преданности своих родителей юнионизму и их неприятии языческого обычая, но ему не нужно было лгать: никто не спрашивал его об отсутствии подарков у его койки. Его приятели получали посылки в позолоченной бумаге, глупые безделушки, полезную одежду, маленькие кошельки с деньгами, надушенные гвоздикой. Он вспомнил, как Нор дала ему хвостик своей имбирной мышки, и у него потекли слюнки, но он проглотил его.

Базилика была достаточно большой, чтобы вместить почти тысячу человек одновременно, так что все смогли посетить строго юнионистскую службу на Лурлинемасе. Лестар увидел впереди коммандера Пирота.
Приезжий капеллан с неуклюже трясущейся губой взобрался на кафедру и произнес нараспев начало проповеди. Воспетая петиция превратилась в тираду против распущенной морали того времени. Большинство солдат мгновенно заснули, подпирая друг друга на скамьях, но Лестар все еще так мало знакомился с гомилетикой, что сидел прямо и слушал. Проповедник, возможно, почувствовав, что кто-то в середине зала слева действительно обращает на него внимание, начал поправляться.
Священник ухватился за края кафедры и покачнулся вбок. “ На каждом этапе, даже в приличном и благопристойном доме, который армия предоставляет вам здесь, возникают странные слухи о магических восстаниях! Как долгоносики в пшенице, как личинки в жареной корейке!” То ли его повышенный голос, то ли упоминание о магии разбудили утреннюю толпу.
Чтобы оспорить кощунственный апокриф, священик повторил некоторые истории, которые рассказывали и пересказывали о городе. “Привлекательность магии - это чистый фанатизм: вера в удовольствие, которая привлекает блеском своей поверхности”, - возмущался он. “Превратить рыбу в фартингейла? Или метелку из перьев? Сплошное отвлечение внимания! Сплошная ловкость рук! Но превратите рыбу в рыбное филе и накормите свою голодную мать: вот это волшебство, которому мы можем аплодировать: волшебство человеческого милосердия!”
Лестар был готов аплодировать. Кто бы этого не сделал? Но никто больше не пошевелился, поэтому он снова положил руки на колени.
“Городские легенды; они возникают, когда наступают мрачные времена”, - продолжил проповедник. “Что Озма вернется, чтобы править смиренными! Эти маленькие тостовые рулетики, намазанные козьим сыром с травами, упадут в пустыне и накормят голодающих! Что Рогатые Свиньи, пожертвовав собой, наделят жителей Саутстейрса магическим иммунитетом и помогут им пережить заточение!!”
Лестар чуть не подпрыгнул со своего места.
“Нет, нет”, - продолжал священик. “Озма, похищенная много лет назад, мертва в безымянной могиле, и ее кости наполовину превратились в прах. Тостовые рулетики не падают в пустыне, если только вы не находитесь в последнем бреду от голода, и даже тогда они невкусны. Рогатых свиней, когда они умирают в Саутстейрсе, везут на Поле для бедных, а их трупы сжигают. От них ничего не осталось, ни капли волшебного комфорта ни для кого из обитателей Южной Лестницы. Лучше, чтобы заключенные обратили свои несчастные сердца к Безымянному Богу и просили прощения за то, что даже вообразили себе такое отступление от веры!” Значит, Поле для нищих. Лестар запечатлел это в памяти. Но он выслушал выступление священика до конца, на случай, если ему еще есть что узнать. Слова катились дальше, звучные и по-своему бодрящие, как ветер в ту единственную ночь, когда Лестар отважилась полететь на метле.

В конце службы Лестар храбро выступил вперед и тронул священника за рукав. Мужчина — старше, чем он казался снизу — устало повернулся, чтобы посмотреть на Лестара.
Они обменялись несколькими словами. Лестар попросил дать ему наставления в профсоюзном движении. Он был тронут этими замечаниями. Он вслух задался вопросом, не было ли то, что он сбежал от Киамо Ко, даже ценой смерти Бастинды, способом Неназванного Бога привлечь внимание Лестара. Но священик сказал немного слишком резко: “Почему? Вы видели или знаете о том, как творится магия? Здесь? Возможно, в помещении? Вас искушают неправильные силы?
Объясни, мальчик!” Лестар встревожился и отпрянул назад. Глупо было так себя называть!
Покачав головой, он извинился и ушел.
Было слишком холодно, чтобы выходить из Караульного двора. Но проходили недели, солнце совершало кругооборот. Когда худшая часть сезона проходила незаметно, он придумывал предлог, чтобы улизнуть на Поле для бедных. Узнать все, что мог.

 Отправлено: 27.11.22 18:50. Заголовок: ДЕНЬ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО Н..

ДЕНЬ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НАСТАЛ, хотя и недостаточно скоро, и Лестар совершил путешествие быстро и лишь немного незаконно. (Сначала он придумал больную мать и отца-калеку, а после того, как он шесть месяцев прослужил в Ополчении, ему разрешили отнести им несколько монет и буханку хлеба.) Однако, по-видимому, его выдумка истории о волшебных Рогатых свиньях сработала слишком хорошо. Легенда распространилась среди городского населения, как новость о скандале, и паломники начали собираться у погребального костра Рогатых Свиней. Крематорий на Пауперс-Филд пришлось оставить и снести. Скваттеры, чьи палатки выросли на этом ужасном месте, мало что знали о том, что там недавно происходило, и ничего не знали о Рогатых Свиньях или о том, был ли обнаружен беглый каторжник из Саутстейрса.
Тем не менее, вернувшись на базу, Лестар обнаружил, что он не так уж расстроен. Если бы у Нор действительно хватило изобретательности и смелости, даже после стольких лет, тайком выбраться из Саутстейрса, зажатой между двумя забитыми свиньями, она бы каким-то образом сумела найти теплое местечко на зиму. Их воссоединение было где-то впереди, ждало их.
Он будет верить в Неназванного Бога, который даже сейчас, вероятно, назначает нужное время и место в каком-то тайном святом плане. Все, что Лестару нужно было делать, - это ждать своего часа, делать свою работу, чистить картошку, держать нос чистым и глаза открытыми, и УГ, как называли его товарищи Лестара по казарме, скажет ему, что делать дальше и когда это делать.
Что касается его надежд на помощь принцессе Настойе — этому не суждено было сбыться. В армии магии не учат. Ему нечего было ей сказать, нечем утешить. Скорее всего, она уже была мертва.

ПОЯВИЛИСЬ НОВЫЕ привычки, которые он должен был изучить в уединении своей койки. Саморазвлечение было наименьшим из них: действовать в одиночку под грубыми простынями было рискованным делом в условиях общежития, и его приятели всегда были настороже, когда кто-то из их числа чувствовал себя возбужденным и обеспокоенным, и что-то с этим делал.
Нет, его тайными развлечениями были действия памяти, полеты сомнений, даже временами слабая попытка молитвы. (Он задавался вопросом, почему капеллан потратил так много времени, рассказывая рядовому о ценности молитвы, но никогда не давал указаний о том, как следует молиться.)
Глубоко погруженный в панику, исходящую от дюжины молодых людей, дремлющих на соседних койках, Лестар перечислял свои качества и размышлял о том, как они усиливаются и укрепляются жизнью в казарме.
Честность, например. Приличия. Опека над чувствами! — вот как он (в основном) сопротивлялся мастурбации.
Кроме того, Лестар обнаружил, что у него развивается способность к уважению. Знак солдата, конечно. Там, в Киамо Ко, он не проявил уважения — он был невежественным и напуганным.
В этом была разница.
Армия процветала благодаря своим правилам. Точность, послушание и правильность мышления. Обладала ли Бастинда хоть одним из этих достоинств? Когда она была небрежна в эмоциях, полна гнева или горя — а это было большую часть времени, — она не придерживалась расписания. Кофе в полночь, разбудить остальных, хлопнув дверью кладовой в поисках сливок! Обед на закате, хлебные крошки на клавишах клавесина. Врываться в ворота замка в любую погоду, в любое время, независимо от того, что Лестар только что положил для нее пару вареных яиц. Изучала всю ночь напролет, была взволнована, читала вслух отрывки из этой... из ее книги, чтобы услышать, как они идут, услышать, как они звучат. Разбудила Уорру на его насесте на верхней части шкафа. Импульсивный и эгоистичный, абсолютно эгоистичный. Как он мог этого не заметить?
Она была послушна — да — самой себе. Хотя что хорошего это принесло ей — или кому-либо еще? Насколько он мог вспомнить — а он провел несколько бессонных ночей, тщательно изучая свои воспоминания, — она редко просила Лестара о чем-либо, кроме того, чтобы он был в безопасности.
И, конечно, она никогда не просила его быть послушным. Как можно было научиться послушанию, если тебя не заставляли подчиняться? Его оставили одного бродить по пыльным коридорам с Нор и ее братьями. Он начал читать почти случайно. Его одевали сестры Саримы, это сборище старых дев, которым больше нечем было заняться, кроме как ныть и ныть.
Итак, там была группа ответственных взрослых, подумал он, хотя обнаружил, что на самом деле не может вспомнить их лица.
И все же, жестко напомнил он себе, нужно быть добрым. Что Бастинда знала о воспитании детей?
Когда он слушал, как его товарищи сплетничают о своих матерях — этих уютных, похожих на подушечки для булавок мамах, которые никогда не надевали на ребенка наручники без последующего объятия, - он знал, что в Бастинде нет ничего материнского. Может быть, это было единственным доказательством, в котором он нуждался, что она не была его матерью, не могла быть. У нее было много власти, по-своему, но материнского инстинкта у нее было не больше, чем у обезумевшего носорога.
"Даже бешеный носорог может родить ребенка", - напомнил ему его низкий голос, пока он не велел ему заткнуться.

МЕСЯЦ за месяцем, его дни проходили в обучении. Учился стрелять. Как бежать с винтовкой в руках, не спотыкаясь о нее и не раня себя. Как маршировать в строю. (Он не учился верховой езде, поскольку ездить верхом разрешалось только тем солдатам, которые приводили с собой собственных лошадей, когда поступали на службу). Как причесываться, чтобы привести в восторг девиц на мостовой.
Как и когда отдавать честь, хотя и не совсем понятно, почему.
Как быстрее почистить картофель.
Что было странно неясным, подумал Лестар, так это природа угрозы, для защиты от которой была сформирована Национальная гвардия. Командиры почти ничего не рассказали о возможных угрозах. Когда солдаты чувствовали себя непринужденно в своих общежитиях или в столовой, они обсуждали этот вопрос.
Некоторые считали, что Ополчение существовало для того, чтобы обеспечить смертельный комфорт жителям Изумрудного города. Если чернь когда—нибудь восстанет, если обитатели Саутстейрса вырвутся на свободу — черт возьми, если могучая комета ворвется во Дворец и сожжет его дотла - Ополчение будет прямо там, готовое восстановить порядок.
Другие утверждали, что ополчение - это не муниципальная полиция, а армия обороны. Перед отъездом Гудвина из Дворца провинция Жевуния провозгласила свою автономию как Свободное государство. Поскольку основной источник водоснабжения Изумрудного города, Тихое озеро, полностью находился в пределах границ Жевунии, не говоря уже о обширных пахотных землях, которые питали столицу страны Оз, военные действия велись в основном на дипломатическом уровне. Было немыслимо, что ОЗ примет ответные меры против правительства выскочки в Центре Мунка; полномасштабная гражданская война в стране Оз поставила бы под угрозу как водоснабжение, так и продовольственные запасы столицы.
Но что, если Жевуния соберет армию? Если бы такая армия вторглась в Изумрудный город, Ополчение должно было быть готово вышвырнуть их вон. Так что учения были постоянными, оборона укреплялась, и говорили, что шпионы были постоянно заняты, пытаясь выяснить, что именно замышляют жители Жевунии.
”Шпионы", “ сказал Лестар. Это звучало мило, сексуально и опасно.

Тем не менее, он полагал, что для рядовых было хорошей политикой не знать точных причин их постоянного обучения. Информация принадлежала тем, кто был достаточно мудр, чтобы интерпретировать ее, и Лестар знал, что это не относится к нему.


ОН УЗНАЛ НЕМНОГО больше, когда однажды утром его и еще пятерых человек выделили из состава и велели вымыться и переодеться в парадную форму. “Дворцовая охрана”, - сказал командир.
Дворцовая охрана! Какой умно! Он двигался вперед. Нос на плацу, глаза на приз: это сработало.
Когда Лестар и его товарищи явились на службу, он понял, почему его выбрали. В операции участвовали шесть подтянутых молодых людей одинакового роста и телосложения: двое белокурых, двое каштановых, двое угольно-черных. Лестар был одним из углей.
Они должны были сопровождать леди Стеллу и лорда Чаффри в Дом протокола, сказал командир. Там пара, занимающая высокое положение, была введена в церемониальный Орден Права. Леди Стелле была выражена благодарность за период ее служения стране, а ее мужу - за его собственный вклад. Для солдат Ополчения было высокой честью присутствовать на этой древней привилегии отличившихся, получающих по заслугам, сказал командир. Так что принарядись, будь в отличной форме, глаза вперед, подбородок высоко, ягодицы втянуты, плечи отведены назад. Как обычно.
Хлыстом для верховой езды он ударил одну из белокурых голов. “Ты думаешь, это конюшня, болван? Избавься от этой жевательной мякоти, или я выбью тебе зубы из задницы.” В любом случае, быть черноволосым - это что-то особенное, подумал Лестар. Не так ли?
Он снова увидит леди Стеллу. Это было совершенно точно. Если у него не было с ней дальнейшей кампании, то, по крайней мере, у него была небольшая история. И кто знал? Как тронный министр страны Оз, возможно, она следила за всем; возможно, она помнила о его поисках Нор и имела для него информацию, о которой Лан Пирот никогда не слышал.
Во Дворце коммандер Пирот поймал его взгляд и подмигнул. Лестар и его пятеро товарищей представляли собой нечто вроде живых обоев, ослепительные в своих белых костюмах и белых сапогах, с золотыми плюмажами, свисающими с их полушлемов, стоя во главе прохода.
Леди Стелла шла на шаг или два впереди своего мужа, приветствуя ликующую толпу вращающимся движением своего скипетра. Ее кожа была упругой, подбородок вздернут, а глаза сияли, как и в первый раз, когда Лестар увидел ее. На ней были старинные стойки из меттанита и тиара из кобальтов и бриллиантов, и она продвигалась вперед в своем собственном теплом фронте из цветущего апельсина. Ее лицо было обращено к толпе, даря им любовь, и когда ее взгляд скользнул по Лестару, и он сглотнул и пожелал, чтобы она узнала его, она этого не сделала.

Коммандер Лан Пирот последовал за ним, толкая лорда Чаффри в кресле на колесиках. Голова аристократа была странно закреплена на шее, как будто ее отстегнул и снова прикрепил кто-то, не подходящий для этой задачи. Чаффри пускал слюни на свои эполеты.
Ухаживая за ним, как нянька с безупречными рекомендациями, коммандер Пирот незаметно вытерл слюну.
Церемония была сокращена из-за очевидного плохого самочувствия лорда Чаффри. Возможно, он умирал, и они спешили на этот съезд в знак благодарности за все добро, которое он и его супруга сделали правительству. Что в случае лорда Чаффри, если Лестар правильно понял свидетельские показания, казалось хитрым изобретением в области финансового учета, которое помогло правительству избежать банкротства несколько лет назад. В случае леди Стеллы это был ее ослепительный тронный пост министра, который закончился слишком быстро, но награды будут пожинать долгие годы, и так далее, и тому подобное.
Стелла, казалось, научилась сдерживать свой румянец на публике, или, возможно, она просто не слушала речи.
Ближе к концу, когда зеленые глаза Лестара начали немного стекленеть, шорох и тишина в пеплумах и флоксах дворян заставили Лестара слегка повернуться к боковой двери. Поддерживаемый с обеих сторон хорошенькой девушкой, вошел сам Страшила. Он выглядел сильно пьяным или страдал от мышечной атрофии; его конечности были подбоченены, а глаза закатились, как яйца, сваренные вкрутую при вращении.
Сначала Лестар подумал, что это шутка, как у Дурака на священном представлении. Но заиграли корнеты, и великие и добрые соизволили зааплодировать. Страшила преклонил колени с такой глубокой неуклюжестью, что несколько Ополченцев фыркнули. Страшила ничего не сказал, просто помахал рукой, и леди Стелла сделала реверанс, водопад тюля вздулся спереди и вспенился сзади.
Страшила отступил. Лестар чувствовал себя холодным и злым. Пугало было явным самозванцем — совсем не похожим на то Пугало, с которым сам Лестар ходил по дорогам из Киамо Ко. Неужели они этого не видят? Или они были соучастниками? Или, может быть, в их глазах одно Пугало выглядело как любое другое Пугало.
Местонахождение настоящего Страшилы трудно было себе представить, теперь, когда Лестар увидела глубины Южной Лестницы. Или, возможно, просто возможно, настоящий Страшила был хитрее, чем он когда-либо показывал, и сам сумел куда-то исчезнуть. Удачи ему, в тюрьме или в бегах.
Лестар вообще не обращал внимания на текущие дела или на те, что выходили за рамки интриг в казармах; он считал ниже своего достоинства следить за подробностями того, как развлекается гражданский мир. Ушла ли леди Стелла в отставку добровольно или ее вытеснила какая-то коалиция противников? Этот вопрос приходил ему в голову, но, отбросив его как бессмысленный, Лестар, наконец, почувствовал первый прилив взрослой апатии. Это было долгожданно. Самое время.

Во всяком случае, быть невидимым для леди Стеллы и неузнанным следующей пустоголовой головой Оза - это вернуло Лестара к истине его изоляции. Он не стал подходить к Стелле, чтобы узнать новости о Нор; он не вынес бы оскорбления, если бы ему пришлось заново представляться.
Наконец солдатам показали боковую комнату, где они могли перекусить сухими крекерами, в то время как лорд Чаффри и леди Стелла были приглашены на ленч. Чтобы избежать возможных пятен на одежде, солдатам было запрещено пить что-либо, кроме воды.
Лестар был зол на то, что служил красивым аксессуаром для леди Стеллы. Он отказался даже от воды.
Когда они увидели, как пара возвращается к своему экипажу, Лестар даже не потрудился окинуть их взглядом. Если ее глаза заметят его, теперь, когда дело сделано, может быть она обратится к нему. Но она этого не сделала.

ПРОШЕЛ ГОД, другой. Год за годом ничто не оставалось прежним, но и мало что менялось.
Он обнаружил, что наблюдает за тем, как мужчины общаются друг с другом, и спустя много времени после того, как это началось, понял, что это был фактически его первый опыт мужского поведения. Киамо Ко была ненадежной женщиной, по крайней мере, во взрослом поколении; призрачное присутствие Фиеро, давно потерянного мужа, любовника и отца, было реальным, но смутным. Лестар ничего не знал о том, как люди говорят, или шутят, или доверяют, или не доверяют друг другу.
На службе были игры, и Лестар играл усердно и хорошо. Официальные клубы и общественные мероприятия, и он посещал их — чопорно. Его рабочие задания упорядочивали его дни и приносили некоторое удовлетворение. Он стал известен как хороший слушатель, хотя это было главным образом потому, что он не хотел рассказывать о своем причудливом воспитании, а слушать было легче, чем болтать.
Лестар привык к своему уединению. Когда были предоставлены отпуска, он предпочел ими не воспользоваться. Однажды его пригласили присоединиться к товарищу-курсанту в поездке домой, на семейную ферму где-то к северу от Шиза, в Гилликине. Лестар испытывал искушение согласиться. Но в ночь перед отъездом кадет немного перебрал. Он начал распевать песни о своих дряхлых старых папочках и о хорошей маленькой женщине, которая вышла за него замуж, и так далее, и тому подобное.
“Они так гордятся мной. Это лучшее, что когда—либо делал кто-либо в семье, - быть избранным членом Ополчения!”
На редкость непримечательная партия, предположил Лестар.
О, сказал кадет, но яблочный пирог его матери мог вызвать слезы на глазах! И действительно, у него на глазах выступили слезы, но глаза Лестара были каменными. На следующее утро он сказал этому головастому хаму ехать без него; он передумал.

"Ты не знаешь, что теряешь", - сказал кадет.
"Я бы хотел, чтобы все так и оставалось".
Парень вернулся с большим куском яблочного пирога, завернутого в клетчатую ткань, и это было вкусно. Даже слишком хорошо; Лестар никогда не пробовал ничего столь замечательного. Он жаждал каждой вкусной крошки.
Несколько недель спустя, когда со стеллажа пропала винтовка командира, Лестар назначил встречу с командиром наедине. Он сказал, что знает, что кодекс чести требует, чтобы он говорил. Ловко Лестар переложил подозрение на плечи кадета-гилликинца.
Парня отправили в одиночную камеру на несколько дней. Когда он не сознался в течение недели, с него сняли форму и с позором уволили со службы.
Позже кто-то сказал, что он так и не добрался домой; он покончил с собой по дороге. Повесился на чьем-то заднем дворе, подвешенный на вязе с черным стволом.
Чушь, подумал Лестар, это просто армейские сплетни. Кто стал бы утруждать себя изучением таких специфических подробностей самоубийства кого-то столь явно мягкого и достойного сожаления?
Он сидел в часовне. “Ничто так не убеждает, как убежденность”, - прогремел министр, предостерегая от мягкости, которая, если подумать, казалась способом ОЗ одобрить маневр Лестара. Его собственное отсутствие угрызений совести по этому поводу казалось авторитетным само по себе. Когда винтовку нашли в другом месте, просто положив не в тот шкафчик, вся компания просто избегала этой темы. Никто не пришел за Лестаром, чтобы попросить его оправдать свои предыдущие заявления. Казалось, никто не хотел быть уличенным в неправоте.
Способность к внутреннему миру у растущего взрослого человека находится под угрозой искушения безжалостно растратить эту способность, упиваться пустотой. Этот синдром особенно мучает тех, кто живет за маской. Слон, переодетый в человеческую принцессу, Пугало с нарисованными чертами лица, сверкающая диадема, под которой можно сиять и скользить в анонимном гламуре. Шляпа ведьмы, маска волшебника, плащ священнослужителя, мантия ученого, парадный костюм солдата. Сотня способов увернуться от вопроса: как я буду жить с самим собой теперь, когда я знаю то, что знаю?
В следующий раз, когда отмечали Лурлинемас, Лестар вызвался нести одиночную службу в сторожевой башне, которая венчала большую часовню. Он не согласился бы, чтобы его заколдовали, чтобы он мог провести час на праздничном ужине. “Я сам определяю свой долг и выполняю его”, - сказал он кадету, назначенному его заменить. Кадет был только рад вернуться на праздник. Лестар с удовольствием выплеснул нетронутую кружку эля, украдкой принесенную в знак благодарности.

 Отправлено: 27.11.22 18:50. Заголовок: ЕЩЕ ОДИН ГОД, или эт..

ЕЩЕ ОДИН ГОД, или это было два? Наконец настал день, когда компания Лестара узнала, что она отправляется в путь. Но куда?

“Вам не нужно знать”, - сказал сержант из Отдела охраны, просматривая свои записи.
“Ваша почта будет переслана”.
“Это... военный поход?” - спросил кто-то, стараясь говорить твердо.
- Перед отъездом ты проведешь ночь в городе, по шесть штук на каждого. Военный трибунал для вас и штраф для вашей семьи, если вы не вернетесь к утреннему перекличке”, - сказали им.
У Лестара не было семьи, на которую можно было бы наложить штраф, и никого, кого можно было бы опозорить военным трибуналом, но у него начинало появляться достаточно чувства приличия, чтобы не хотеть стыдиться самого себя.
И с тех пор, как месяцы превратились в годы, а Ополчение было учреждением, которое чтило традиции и сопротивлялось инновациям, он потерял из виду, насколько он вырос. Он был достаточно взрослым, чтобы выпить пару кружек пива, черт возьми. Потому что кто, черт возьми, знал, что будет дальше?
Ему пришлось одолжить гражданскую одежду у товарищей — пару гетр, тунику, жилет, —
потому что он давно перерос лохмотья, в которых прибыл. Он перерос все, кроме старого плаща, в котором он не собирался разгуливать, ни перед своими товарищами, ни перед кем-либо еще.
Он держал метлу и накидку в шкафчике, подальше от посторонних глаз. Он больше не прятал лицо в мускусных складках сукна плаща, чтобы собрать пронзительные воспоминания. Он не хотел думать о прошлом. Воспоминания о Нор были спрессованы, как конверты, без срока, между складками накидки, чередуясь с воспоминаниями о Элли, Уорре, Нэнни
и старшей, Бастинде. Теперь от них не было никакой пользы. Действительно, они были помехой.
Не снились ему и его старые товарищи — он едва ли мог назвать их семьей или друзьями, — и никто другой.
Парни, у которых вошло в привычку веселиться, знали, куда направиться, чтобы хорошо провести время. Они сказали, что это таверна на Скрампет-сквер, известная своими пирожками с сыром и беконом и еще более сырными женщинами. Пол был посыпан опилками, пиво было разбавлено водой, эльф, который подавал напитки, был кастрирован, а тон приятно вызывал неприязнь. Заведение оказалось таким, как и было объявлено, и забито до отказа, поскольку распространилась весть о Миссии. Общеизвестно, что уходящие солдаты были хороши в развязывании своих кошельков, штанов, а иногда и языков, так что за внимание хозяина бара боролись различные мошенники, сомнительные дамы и шпионы.
После столь долгого пребывания в чем—то вроде одиночного заключения — одиночного, потому что теперь он был одинок по своему выбору и по своей природе, - Лестар находил это занятие тревожным, но не ужасающим. Он попытался расслабиться. Он молился ОЗ, чтобы дух расслабления сбросил ярмо напряжения, которое лежало на его плечах здесь и сейчас и, если подумать, всегда.
Все хотели знать, куда они едут и зачем. Во всех теориях, которые выкрикивались от стола к столу, одна из них должна была быть правильной, но какая из них? Восстание среди того, что осталось от кводлингов там, в Кхойре? Нет — окончательное решение, и к тому же самое время, вторгнуться в Страну Манчкинов и аннексировать ее? Нет, нет, ничего такого захватывающего—
всего лишь скучный проект общественных работ, строительство плотины через одну из долин Скальпов, чтобы создать водохранилище, достаточно глубокое, чтобы снабжать Изумрудный город и уменьшить его зависимость от иностранной воды. Или еще раз нет: нет: нет: нет: что-то более замечательное, чем это. Пещера Озмы обнаружена, и она должна вернуться и править нашей страной Оз, а идиотское Пугало может идти набивать себе цену. Хах! Хороший пример: пугало, набивающее себе брюхо.
Лестар сгорбился в своей одолженной куртке и попытался выглядеть так, как будто он кого-то ждал.
Его приятели не избегали его, на самом деле; они знали, что застрянут с ним на какое-то время. Они были переполнены болтовней и подшучиванием со всех сторон, от всех желающих.
Лестар наблюдал, как обыскивают карманы, гладят пах, развязывают завязки фартука, проливают пиво, оплывают свечи, мыши прячутся в тени, а эльф почти невесомо носится с подносами, уставленными пивными бокалами.
Когда он подошел, чтобы забрать стакан Лестара, чтобы налить ему еще, он сказал: “Три пенса, шеф; и как у вас дела после Саутстейрса?”
Голова Лестара дернулась. Когда Стелла не признавала его ни за что, кроме его функций, он ненавидел ее за это. Теперь он не узнал этого эльфа — а ведь он видел только одного раньше! Или это было достаточно веским оправданием?
Он обнаружил, что это имя вертится у него на языке. “Джиббиди?”
“То же самое. Не могу остаться, чтобы пожевать жир. Деньги плещутся в кассе.”
“Как ты выбрался? Я думал, никто не выбрался...
“Никто? Ха. Ты это сделал, не так ли? Я думаю, ты не должен был этого делать. Как и та девушка, которую вы искали, если истории, которые они рассказывали, были правдой. Народ уходит.
Много разных способов. Ускользает, улетает, люди убираются восвояси. В моем случае это был подкуп.
Когда-то давно я украл кольцо, слишком уникальное, чтобы попасть к заместителю мэра законным путем. Чайд убил бы меня, но эльфов трудно поймать.” Он подпрыгнул в воздух, как фигура, наполненная гелием; это было правдой. Эльфы имели небольшой вес.
Это то, что делало их такими легкими для убийства, если вы могли их поймать. “Итак, теперь я Наверху, порабощенный здесь оковами праведной работы, слишком уставший, чтобы мыслить здраво, а Чайд свободен, как пчела, на Южной лестнице, вдали от общества смертных, света и красоты. Кто из нас выиграет лотерею свободы?”
Он отвернулся, не дожидаясь ответа, но когда вернулся, чтобы поставить на стол следующую банку пива, добавил: "Ты не из тех, кого я приметил бы в армии".
"Скрытые тайны".
"Скрытые тайны, я думаю". Но Джиббиди не был злым. Он ухмылялся. Эльфы были похожи на домашних котов, которые умели улыбаться; эффект был нервирующим. "Это пиво за мой счет".

”Я настаиваю..."
“Не беспокойся. На ваших плечах лежит благополучие страны. Все, что мне нужно сделать, это бодрствовать до последнего звонка, а потом вытирать рвоту.” Он подергал ушами, которые выглядели значительно лучше, чем когда—то. “Я слышал о том, как девушка, за которой вы охотились, как говорили, сбежала, но не о том, как это сделали вы. Они все еще говорят об этом там, внизу. Поставил их всех в тупик.”
Лестар нахмурился; ему не нравилось вспоминать о полетах. Опыт был грандиозным, и чувство воздушной тошноты возникло только постфактум.
“Ты когда-нибудь видел девушку?”
“Я узнал, как не лезть не в свое дело”.

Эльф не обиделся так, как рассчитывал Лестар. Довольно бодро он ответил:
“Тогда вы тот редкий человек, который так хорошо знает грань между своим делом и чьим-либо еще”. Он бросился прочь.
Лестар выпил и почувствовал, как пиво поднимается в нем — приятная и непривычная тяжесть. Он воображал, что мог бы просидеть так всю ночь, ссутулив плечи, наблюдая за цирком человеческой жизни на высоком уровне. Однако через полчаса ему пришлось пойти отлить.
На обратном пути к столу он налетел на солдата, который обернулся на глухой удар. Лестар узнала его. Это был тот самый парень, который много лет назад рассказал ему, как поступить в Ополчение, — парень на поле для игры в гус-бол, который укрывался вместе с ним во время ливня с градом. Вообразив, что Лестар намеренно подошел к нему, солдат сказал: “А, это ты”.
“Да, это так”, - сказал Лестар. “Все эти годы, я никогда не благодарил тебя за советы о том, как попасть внутрь”.
“Если вы ищете совета, как выбраться, боюсь, уже слишком поздно”, - сказал парень. Он был гладким и стройным одновременно, с волосами цвета топленого масла, зачесанными вдоль лба и подстриженными на затылке. Даже в эту суматоху и духоту он носил офицерские нашивки на плечах своего элегантного гражданского облегающего пальто. Судя по всему, Незначительная Угроза.
“Лестар”, - сказал Лестар.
- Некоторые делают это. Они ничего не могут с собой поделать”, - сказал старшина.
“Сколько ты выпил?”
“Не слишком много”.
“ Тебе следует присесть. Ты же не хочешь, чтобы тебя вырвало на мои нитки.” Менасье захватил маленький столик у пары пьяниц. “Тризм”, - сказал он в качестве представления. ”Трисм бон Кавалиш".
”Лестар". Он никогда не произносил “Лестар Тропп”, хотя это было его самое близкое к настоящему имя. Формально он зарегистрировался как Лестар Ко, взяв вторую часть Киамо Ко в качестве своей фамилии. Теперь, однако, он не предложил даже этого. Однако Младший Грозный, казалось, ничего не заметил.
“Ты знаешь, куда мы направляемся?”
“Я остаюсь на месте. Но если бы я знал, куда ты направляешься, и сказал тебе, это было бы государственной изменой.” Он сделал большой глоток пива. ”Нет, я не знаю".
Они изучали толпу в самодовольном молчании, как будто были друзьями много лет. Лестар не хотел задавать вопросы о происхождении Трисма, чтобы Трисм не задал ему тот же вопрос. Поэтому он спросил Тризма, в чем состоят обязанности Младшего Грозного. Может быть, однажды он станет одним из них.
День. Младший из бригады Грозных. Когда-нибудь. Ощипать утку, пиво говорило само за себя.
“Развитие обороны”, - сказал Трисм. “Это я могу тебе сказать”. "Что это значит? Новая техника владения мечом?”
“Нет, нет. Я занимаюсь сельским хозяйством.”
Лестар не знал, что на это ответить; он не был уверен, что такое земледелие.
“Животноводство”, - объяснил Трисм, хотя в шуме бара Лестар не мог разобрать, сказал ли он "Животное" или "животное", разумное или неразумное существо. “Тренировка для военных целей”, - наконец сказал Трисм. “Ты медлительный, или ты влюбляешься в меня?”
“Это из-за пива”, - сказал Джиббиди, снова пикируя вниз. “Я не уверен, что стал бы наполнять его чем-то еще, прошу прощения, если только вы не хотите отвезти его домой”.
“Извините, это из-за пива”, - сказал Лестар, внезапно почувствовав тошноту. “Я думаю, мне нужно подышать свежим воздухом”.
“Ты справишься сама?” Судя по тону голоса Трисма, он, конечно, надеялся на это, но вежливо помог Лестару подняться и протянул сильную руку. “Расступитесь, расступитесь; приветствую, приветствую, принц эля”, - закричал он. Лестар почувствовал себя тем старым Чучелом, которого он видел во Дворце. У его ног были противоречивые намерения.
Более или менее вывалившись через боковую дверь, они чуть не врезались в карету, мчавшуюся по аллее со стороны Скрампет-сквер. Он остановился, чтобы выпустить больше воздуха.
“Эй, ты нужен своей стране, не попади под колеса этой модной кареты”, - сказал Трисм, оттаскивая Лестара назад и поддерживая его.

Дверь распахнулась, и из нее вышел мужчина в модном жилете из темной парчи.
“Вся моя маленькая жизнь, которая остается маленькой и отдельной, выходит наружу, теперь пришло время увидеть меня пьяным”, - сказал Лестар, “это нечестная игра”. Умной фигурой был Шелл.
“О-хо-хо”, - сказал Шелл в веселом настроении. “Я знал, что однажды ты появишься! Итак, парень, что делаешь в городе? Судя по всему, приставал к офицерам? Это мой мальчик.”
“Я гвардеец”, - сказал Лестар, более или менее успешно выпрямляясь. “Ой”.
“Следи за своей головой. Однажды это может вам понадобиться. Я все гадал, куда ты подевался! Злой старый Чайд был совершенно сбит с толку. Он понятия не имел, что с тобой случилось. Предположил, что ты поскользнулся и утонул в одном из каналов, но потом самоубийства и прочая подобная ерунда обычно оседают на решетках на одном конце линии или на другом, а ты никогда этого не делал.
Кто-то сказал, что ты растаял, и просеял прямо через сито! Ха! Это было хорошее предложение.”
“Я искал Нор”, - сказал Лестар, пытаясь ухватиться за любой маленький комочек реальности, который он мог ущипнуть.
“Конечно, и я это хорошо помню. Она каким-то образом выбралась, не так ли? А потом появились слухи о ней, так где же это было?..”
“Я оставлю вас наедине с вашим воссоединением”, - сказал Трисм, начиная отделяться.
“О, я бы и не мечтал о расставании с друзьями”, - сказал Шелл. “Мы молоды только один раз, ребята; используйте это по максимуму. А завтра, я слышал, ты пойдешь на учения. Нет, я не могу оставаться и болтать; мне нужно поработать в течение следующего часа, теперь, когда губы достаточно смазаны маслом, чтобы говорить то, что я хочу услышать. Но я говорю о стратегии вооруженных сил: я приберегу свое дыхание для поцелуев. Идите, ребята. Если ты хочешь одолжить мою ловушку и поскорее вернуться домой, просто проследи, чтобы ее сразу же отправили обратно. Помню, когда-то я был молод. Продолжайте.”
“Сэр!” - рявкнул Трисм. “Я офицер ополчения!”
“А я злой стукач востока”, - сказал Шелл. “Ну что ж, я пытался быть полезным.
Не моя сильная сторона. Кучер, час, и не ешьте слишком много сами; я не хочу оказаться в больнице. Я должен вернуться во Дворец к полуночи, чтобы повеселиться и порезвиться, если смогу заплатить требуемой монетой.”
“Нор!” - сказал Лестар. Произнесение этого самого слова после стольких лет заставило его прийти в себя.
“Где она?”
“Я ваш личный секретарь? Я не знаю. Это были земли Колвена в Стране Манчкинов?”
“Не могло быть; это враждебное государство”, - вмешался Тризм, набираясь сил.

“Судя по всему, вы находитесь во враждебном государстве. Не насмехайся надо мной, Мелкий Грозный. Я хожу вокруг да около, это моя работа. Но нет, его там не было. Может быть, это был Шиз. Это был Шиз? Я не могу точно вспомнить, где именно. Не приставай ко мне, Лестар: я вижу, что ты собираешься приставать ко мне. Я должен идти”.
“Шелл!” - сказал Лестар, но мужчина исчез, хлопнув плащом и хлопнув дверью.
“Хорошо”, - сказал Трисм. “Я не провожу тебя домой, если ты об этом думаешь”.
“Я не думаю ни о чем подобном. Хотя этот тренер был бы полезен прямо сейчас”.
“Я бы не стал брать взаймы ботинок у таких, как он. Прохвост. Я вызову для вас кебби или подброшу до казарм.”
Они подошли к передней части паба. Площадь Скрампет была залита светом факелов. Пока Трисм подзывал кучера, Лестар сосредоточил свой взгляд на нескольких обрывках граффити, написанных потекшей краской на общественной стене. Он попытался сосредоточить на них внимание, чтобы протрезветь. В четырех разных руках, нанесенных при четырех разных возможностях, судя по старению текста, стена гласила
ЭЛФИ ЖИВА!
ОЗМА ЖИВА!
ВОЛШЕБНИК ЖИВ!
И затем
ВСЕ ЖИВЫ, КРОМЕ НАС.
Трисм посадил его в кебб, заплатил за него и дал кучеру указания. Затем Трисм исчез обратно в пабе, прежде чем Лестар успел даже поблагодарить его. Поэтому Лестар откинулся на заплесневелые подушки.
Все живы, кроме нас.
И не было где-то в Шизе. Шиз. Где это было?
Он найдет ее. Он должен найти ее. Он должен прямо сейчас выпрыгнуть из кебба и отправиться на ее поиски. Он попытался сесть, но мир за стеклопакетными окнами был неспокоен и катался, как будто на спине шквала землетрясений. Когда его доставили в казарму, его ноги сами нашли дорогу к койке, в то время как голова старалась не болеть, а также пыталась вспомнить, что было так важно.

НА следующее утро он УЖЕ НАПОЛОВИНУ собрал вещи, когда вспомнил слова Шелла о Нор. Сквозь зубья головной боли он пытался ответить на этот вопрос. Что делать?
Собирая вещи, он задержался над накидкой — оставить ее позади, оставить все прошлое, спрятанное в ее складках?
Он не хотел принимать это решение сейчас, пока у него болела голова. Проще упаковать старую вещь. Проще завернуть головку метлы в ткань, чтобы она выглядела менее женственно, и привязать ее к шнуркам сумки. Отложите выбрасывание этих вещей навсегда. В любую минуту могло прийти вдохновение. Возникала идея, и, как по волшебству, появлялось мужество следовать этой идее. Если бы только его голова не стучала так сильно!
Сейчас самое подходящее время для идеи, сказал он, присоединяясь к своим товарищам в строю, чтобы получить приказы.
Коммандер Лан Пирот, как оказалось, не был проинформирован о своем новом назначении до самого рассвета; он прибыл во главе транспортной колонны с расстегнутым воротником и крошками в аккуратной седеющей бороде. Выражение его лица было грозным. Он давал свои инструкции сдавленным тоном. Никто не осмеливался задать вопрос. Когда прибыл капеллан, коммандер Пирот не присоединился к публичному искуплению, принесенному под открытым небом Неназванному Богу в обмен на успех их миссии.
Чем бы это ни обернулось.
“Мы отправляемся через час”, - сказал Командир.
Итак, о, что дальше? Если бы только сегодня утром у него было больше сил! Или если бы у него было место, где можно было бы приклонить голову, пока не утихнет сегодняшний визг.
Он закончил расчищать свой багажник. В отличие от всех остальных мужчин, у него не было личных книг, не было гравюр семейных гербов, не было пачки писем от отца-наставника, или плачущей матери, или шепчущей девушки из дома. Он был лишен более традиционных препятствий и полон решимости гордиться этим.
Он ждал во дворе рядом с базиликой. Что он взял от своих фальшивых родителей? Если бы Фиеро действительно был его отцом, Лестар не получил бы от него ничего, кроме возможной сводной сестры.
Ни образца поведения, ни слова мудрости, ни кошелька, набитого деньгами, ни благословения.
Если бы Бастинда была его матерью, он получил бы нечто большее — это было несомненно. Но что?
Она действовала, чтобы исказить судьбу, прервать и изменить ход истории — свергнуть Гудвина Великого и Ужасного правителя страны Оз, не меньше, — и что хорошего это ей дало? Она была жестокой и тщетной во всем, что пыталась сделать. Что это был за урок?
Она почти не разговаривала с ним. Только в отрешенной манере. Однажды за обедом она разозлилась, больше на себя, чем на него: “Дело не в том, хорошо ты это делаешь или плохо, а в том, что ты делаешь все это”, - сказала она, бросив свою попытку приготовить яйца-пашот на пол и поспешив обратно к книгам и заклинаниям в своей башне. Это было ее наследство, и оно мало что значило.

Так что, возможно, ему следует рассматривать отсутствие хороших советов как своего рода указание вселенной: следуйте туда, куда вас ведут, и делайте это оттуда. Может быть, судьба намеревается привести его к Нор. Это завело бы его далеко, не так ли?
Было легче быть пассивным, во всяком случае, легче для его мозга. Его соратники собрались для отъезда, а он поздравил себя с тем, что разобрался с этим делом.
И, бесспорно, было захватывающе выстраиваться в строй под бой малых барабанов. Мужчины расправили плечи и стали Мужчинами. Ветер помогал, развевая знамена и эмблемы: все это было так великолепно и мгновенно.
Четыре уходящие роты Ополчения теперь в просторечии назывались Седьмым Копьем, в честь какого-то волшебного оружия из детской сказки, о котором Лестар никогда не слышал. Колонна маршировала строем сквозь запах сладких утренних хлебов, пока лавочники Изумрудного города открывали ставни на окнах и мыли брусчатку.
Какая радость была в движении! Лестар и не подозревал, каким мелочным он стал, ежедневно беспокоясь о блеске своих ботинок, о резкости в ответах. Культура гвардии приучила его к мысли, что хорошо причесанная улыбка и ухоженный подбородок каким-то образом жизненно важны для сохранения нации.
Он видел Изумрудный город — может быть, в последний раз? - Как будто впервые. И насколько уместным казалось то, что Седьмое Копье прокладывало себе путь через столицу к Восточным Вратам, порталу, через который Лестар впервые приблизился. Они прошли мимо полированных полукуполов и контрфорсов Дворца Гудвина, который до сих пор так называют. Выглянуло солнце и покрыло мрамор глазурью; на него с трудом можно было смотреть. Гигантская наседка-наседка. С этого ракурса, на расстоянии к северу: более мрачное зрелище Южной лестницы, скрывающееся за сгорбленными плечами ее стен.
Повсюду — во всяком случае, на этом бульваре — очарование здоровой торговли. Кафе, обслуживающие в этот час торговцев, направляющихся на свои склады. Прилавки с книгами, керамикой, остатками перьев для украшения шляп и подолов. Выставленная под изогнутой беседкой витрина с несколькими десятками племенных ковров, привезенных из Винка, наводит на мысль, что в эти дни Восток торговал со столицей. И цветочные шелка от гилликинских мастеров, спреи из лаванды и лайма для обивки мебели в лучших гостиных. Один торговец повесил целую люстру из меттанита ручной работы с хрустальными подвесками на бицепс здорового дуба, а под ней обустроил обеденную зону на восемнадцать персон - стол, стулья, фарфоровые сервизы Дома Дикси и серебряный сервиз, с льняными салфетками, сложенными в виде лебедей, по одной на каждой установка места.
Чтобы те, кто возглавлял нацию, могли наслаждаться едой в такой роскоши! — мужчины шли более твердым шагом. Жизненная сила столицы дала жизнь их делу.
Седьмое Копье повернуло за угол, продолжая движение к Восточным воротам. Лестар узнал район складов, через который он проходил с Элли и ее друзьями. Колонна остановилась, пока командир Пирот договаривался о каких-то последних делах с виноторговцем, и солдатам разрешили выйти из строя. Затуманенный ошибками прошлой ночи, Лестар побрел на более светлую сторону улицы. Он прислонился к стене какого-то заброшенного амбара. Упершись пяткой в стену, он закрыл глаза и поднял лицо, чтобы немного позагорать.
Тепло стен позади него, удовольствие от пребывания между моментами его собственной истории... его беспокойный разум погрузился в сон наяву. Его мысли блуждали по потрескавшимся оштукатуренным стенам зернохранилища. Это было так, как если бы он смотрел на себя сверху вниз из окна на втором этаже. Это я там, внизу, тот молодой солдат, с волосами цвета антрацита, подтянутый, достаточно умный, отдыхающий… Каким красивым он казался с этой точки зрения: плечи в меру широкие, развевающиеся на ветру волосы на голове, выставленное вперед колено. Солдат, выполняющий работу империи: хороший парень.
Затем центр его внимания отступил назад - на ту долю мгновения, когда затишье подразумевает вечность, - и Лестар почувствовал, что молодой солдат на уровне улицы снова пропал из виду и из головы; а два человека, которые, возможно, смотрели на него из какого-нибудь тумана наверху, снова обратили свое внимание друг на друга, с любовью.
Должно быть, солнце! Должно быть, пиво! Все-таки у него был грязный распутный ум.
"Выпрямись!" - рявкнул Пирот, и они выпрямились, и он выпрямился.

 Отправлено: 27.11.22 18:58. Заголовок: МИНОВАВ Восточные во..

МИНОВАВ Восточные ворота, они повернули на юг. Парни достаточно хорошо знали повадки солнца, чтобы сказать об этом. Они маршировали в соответствии с прихотью командира —
более расслабленно, когда находились в сельской глубинке, в парадном строю, когда проходили через деревни. Роты разбили палатки на ночь, сочли сушеную чечевицу и местный сельдерей экзотическими и сытными, чередовали патриотические гимны стране Оз с гимнами преданности Неназванному Богу и не пели более непристойные песенки, пока коммандер Пирот не удалился на ночь.
Перейдя вброд реку Гилликин, они вышли на широкую полосу галечной пустоши, отмеченную тут и там зарослями кустарникового клена и каштана. Однажды они остановились попить воды в каком—то оазисе, в какой-то пещере, надеясь, что какие-нибудь послушницы придут за ними - наклонятся, чтобы дотянуться до ведра, и покажут какой-нибудь красивый изгиб под их объемными одеждами. Но монтии, которые числились в медпомощи, были высохшими старухами, у которых не было никаких изгибов, чтобы выставлять их напоказ.
Лестар ждал, что почувствует какое-то трепетание узнавания - может быть, это то самое место, откуда родом он и Бастинда? Он не мог решить. Может быть, один монастырь был похожа на другой. Конечно, один монастырь и следующий казались однояйцевыми близнецами.

“Если мы снова поедем на юг или запад, разве дорога из Желтого кирпича не даст нам большей скорости?” - задавались вопросом некоторые. Но, возможно, Свободное государство Манчкиния не выдало необходимой лицензии.
Другое мнение гласило, что, поскольку большая часть Дороги из Желтого кирпича, ведущей на юг и запад, проходила в пределах Страны Манчкинов, возможно, конечным пунктом назначения Седьмого Копья был таинственный запад — Перевал Кумбрисии, или Тысячелетние Луга, или Алтарь Квон — романтические места, полные интриг, экзотики, магии, секса. Все, что находилось за горизонтом, манило более соблазнительно, чем что-либо близкое.
Пересекая западный Винкус, они продолжили путь через дубовый лес между Тихим озером и Мертвым озером. Перейдя вброд реку Винкус, они тоже остановились на откосе ее южного берега. В дюжине миль или больше к юго-западу от Великого Келлса исходило слабое, но благоухающее дыхание бальзама и пихты. Ближе, на лугах в низинах, дрозды мерцали в своих новых листьях, как кольчуги на скелетах. Несколько сотен маленьких серых птиц пролетели мимо, нагло низко, распевая во все горло.
Казалось, что сам мир благословляет это начинание, когда коммандер Пирот дал сигнал двигаться не на восток, к перевалу Кумбрисия, главному маршруту к просторам Винкуса, а на юго-запад. Они обогнут горы и, обогнув их, направятся на юг, в Страну Квадлингов.
Тогда вопрос "где", но не "почему".
Почему именно Страна Квадлингов? Когда Седьмое Копье остановилось, чтобы разбить лагерь, солдаты поделились тем, что они помнили о самой южной провинции страны Оз. Страна Квадлинг была обычной грязной землей. Недифференцированная пустошь болот и бесплодных земель, когда-то широко населенная темными туземцами, болотным народом, известным своим румяным цветом лица и рыбным запахом. Разве они не были в основном уничтожены, когда Гудвин осушил болота в поисках болотных рубинов? В Изумрудном городе время от времени можно было увидеть семьи кводлингов. Они были клановыми, молчаливыми на публике, не прилагая особых усилий для интеграции. В Изумрудном городе они загнали в угол рынок по вывозу мусора — что еще смешнее: вывоз мусора.
Но два больших города - Кхойре и Оввелс: наверняка что-то от них осталось? Южный рукав Дороги из желтого кирпича заканчивался в Кхойре, а Оввелс находился на почти непроходимом расстоянии. Кхойр - город, построенный на сваях. Оввелс - город, улицы которого были занесены грязью. Неудивительно, что администрация "Седьмого копья" обязала их включить в свои ранцы рюкзаки резиновые сапоги.

ЧУДЕСНАЯ ПОГОДА, бодрящий свет, веселое общение. Время от времени колонну встречала свободная ферма или загородное поместье какого-нибудь дворянина. Целое стойло дойных коров за один раз, и у них было молоко, которое можно было пить, наливать в кофе, брызгать на лицо; у них были молочные пудинги, сырные темптос, творожные сливки, суп из озерных омаров. Кому понадобился этот причудливый обеденный ансамбль для продажи под деревьями в Изумрудном городе? Солдаты ели, как короли, и дремали под ивовыми ветвями, нахальные и довольные.
Однажды Лестара и пару солдат послали набрать пресной воды у подножия лесистой долины. Они остановились передохнуть, прежде чем отправиться обратно с наполненными кувшинами, привязанными к плечам. Исчерпав другие темы для разговора, Лестар спросил своих товарищей, Берни и Энсонби, о месте земледелия в разработке новых оборонительных систем для Изумрудного города.
Так получилось, что Энсонби и Берни оба недолго поработали с оборонительным земледелием.
Энсонби работал в области ветеринарии, а Берни помог переписать несколько юридических контрактов с фермерами за пределами Изумрудного города.
“Это должно быть засекречено, но все говорят об этом”, - сказал Энсонби.
“Не для меня”, - многозначительно сказал Лестар.
“Ну, тогда я не уверен, что это мое место—”
- Драконы, - перебил Берни. “Маленькие летающие драконы".
“Драконы!” - сказал Лестар. “ Чепуха. Разве драконы не мифологичны? Великий Дракон Времени и все такое?”
“Не знаю, откуда взялись эти слухи, - сказал Энсонби, - но позвольте мне сказать вам: я видел.

Я видел их своими собственными глазами. Они примерно такие же большие, размах крыльев длиной с покрывало.
Злобные твари, и их трудно контролировать. Есть команда, которая занимается их разведением уже несколько лет.”
За свою военную карьеру Энсонби и Берни сталкивались солдатом из Грозных, Трисм бон Кавалиш. У них не было мнения ни в ту, ни в другую сторону, кроме того, что он был отдаленным и немного грубым. Зато хорош в своем деле.
"Какую именно работу?"
Энсонби сказал: "Он своего рода - как бы вы это назвали? Завораживатель животных, наверное.
У него шелковистый голос и он очень спокоен. Он может ввести взволнованного дракона в своего рода транс. Затем он берет голову дракона в свои ладони. Это очень рискованно, знаете ли.
Зазубренный клюв дракона может проткнуть кожу предплечья, зацепить вену и одним рывком вывернуть ее из руки. Я видел, как это происходит. Нет, видел. Правда. Но не в обиду Кавалишу; он гладкий. Когда дракон мурлычет, драконир делает что-то внушающее зверю. Полагаю, речь идет об управлении внутренним гироскопом или навигационным механизмом существа. Или просто быть убедительным и обходительным с атакующим зверем. Когда он закончит, драконом можно управлять с помощью голоса, по крайней мере, некоторое время. Как сокол со своим сокольничим, овчарка со своим пастухом. Иди, иди, обходи, назад, стой, вверх, ныряй, поднимай, атакуй".

“Отступление?”
“Не знаю насчет отступления. Они атакующие драконы.”
Лестар закрыл глаза. “Я не могу представить дракона, как бы я ни старался, за исключением чего-нибудь причудливого в иллюстрированном журнале или реквизита для сцены. И летающий дракон! — звучит эффектно. Тоже немного пугает.”
Энсонби заметил: “Трисм бон Кавалиш думает, что кому-то пришла в голову эта идея после того, как он услышал о летающих обезьянах, созданных старой как-её-там на востоке. Ведьма-колдунья. Как там ее звали?"
Никто не произнес ни слова. Завывал ветер, и листья царапались друг о друга. “Тогда давай, лучше продолжай”, - беспечно сказал Лестар. “Вода тяжелая, и тащить ее будет непросто. Мы достаточно отдохнули.”
“Кто сделал тебя боссом?” - без обид спросили другие ребята. Они отряхнулись и начали пробираться обратно в лагерь.

Уже несколько дней НЕ было видно ни поселения, ни даже одинокого отшельника. Пограничных знаков тоже не было, но по изменению ландшафта они поняли, что добрались до Страны Кводлингов. Мало-помалу земля опускалась, череда заросших лугов тянулась на несколько дней, каждые несколько миль опускаясь еще на полдюйма ниже. Трава из изумрудной превратилась в желтую, как груши, а затем в жутковато-белую, как будто поля покрылись инеем в разгар лета.
Ночью они развешивали гамаки на низкорослых деревьях осоки и пытались уснуть, хотя появлялось огромное количество комаров, и от этого было мало защиты. Кроме того, мягкая, шлепающая по воздуху улитка постоянно натыкалась на их лица по ночам, возможно, привлеченная испарениями человеческого дыхания. По лагерю всю ночь разносился хор сдавленных девичьих визгов или проклятий, когда комья червей мокро падали на носы, щеки, рты.
“Неудивительно, что это место необитаемо”, - сказал однажды Берни.
“Раньше этого не было. Здесь жили кводлинги, - указал Лестар.
“Это один огромный вонючий дом. Все местные жители, все еще предпочитающие это место остальной части страны Оз, должно быть, кретины. Или недочеловек. Разве наш старый Волшебник Гудвин не оказал им услугу, убрав их оттуда?” НО КОМЬЯ ЧЕРВЕЙ И москиты вряд ли были вражескими бойцами, и Седьмое Копье знало, что все может быть хуже. Должно было стать еще хуже, иначе почему их просили страдать от унижения этого климата?

Они добрались до нехарактерного для них участка земли диаметром в полмили, с которого более или менее сошли грунтовые воды. Командир Пирот разрешил им снять ботинки и проветрить ноги. Восемьдесят человек почесали между пальцами ног, где зуд был самым невыносимым; хлопья влажной кожи вздымались, прежде чем их унесло прочь. Это было почти похоже на снег.
Командир Пирот рассказал об их миссии.

“По моим подсчетам, мы недалеко от окраин Куойра”, - сказал он. “В Городе принято считать Куойр провинциальным захолустьем, и по сравнению со столицей страны Оз это, конечно, так. Но у него своя выдающаяся история, предшествовавшая аннексии северянами.
В наше время здесь обычно находился вице-король для надзора. Не сейчас.
Если бы все было спокойнее, мы бы ожидали, что кто-нибудь будет направлен из Дома правительства в качестве переводчика с родного языка Куаати. Боюсь, мы обойдемся без этого.
Если только у меня нет тайного лингвиста среди моих прекрасных молодых людей?” Никто не вызвался добровольно.
“Как я и думал. Это уродливый язык, но, как мне сказали, его нетрудно освоить, если над ним поработать. Я уверен, что некоторые из вас овладеют английским языком в течение нескольких недель, и это пригодится в свое время”.
Вопрос о неделях поставила их в тупик. Также, со временем. Было ли это каким-то постоянным размещением? С какой целью?
Коммандер Пирот объяснил. Похоже, что вице-король был похищен, и его жена тоже исчезла. Никто в Кхойре не признался, что знает, кто виновен в этом, но безразличие местных жителей к ситуации обеспокоило кабинет Страшилы в Изумрудном городе. Квадлинги вели себя так, словно жизнь должна идти своим чередом, будь то с Наместником или без него.
Работа Седьмого Копья состояла в том, чтобы дружить с местными жителями, поддерживать общественный порядок и—
в лучшем случае - выявить и наказать виновных. Если вице—короля и его жену удастся найти и спасти, тем лучше, хотя, по-видимому, он не был незаменимым государственным служащим - иначе на него не взвалили бы такое тяжелое задание. В любом случае, в задачу Седьмого Копья не входило вызволение вице-короля; однако продемонстрировать силу было крайне важно.
"Мы двинемся в город, вернем Дом правительства и восстановим порядок", - сказал он.
"Возможно, придется пролить немного крови, ребята".
Они кивнули и схватились за оружие.
"Давайте склоним головы и возложим нашу святую миссию правильного управления на Неназываемого Бога".

Так, насколько это можно было утверждать, они и сделали.

К СОЖАЛЕНИЮ, ИХ возвращение Дома правительства вообще обошлось без кровопролития. Беззубая старуха, которая установила ткацкий станок на восточной веранде, просто протянула ржавый ключ, который болтался на веревочке у нее на шее. Для такой пухленькой и морщинистой она пустилась бодрой рысью. Перед наступлением темноты группа молодых подростков, возможно, внуков, появилась на улице, чтобы утащить ее ткацкий станок.
Они оставили большой поднос с ароматным рисом, все еще дымящимся, и разбросали по полу веранды красные цветы, которые в лунном свете выглядели как брызги крови.
Таким образом, военная стычка превратилась в светский прием. Установление господства оказалось тем более труднодостижимым, что местная культура отличалась почтением, гостеприимством и дружелюбием. “Это будет сложнее, чем я думал”, - сказал коммандер Пирот.
Будучи построенным достаточно большим, чтобы быть претенциозным и внушительным, Дом правительства мог бы вместить практически всю роту Седьмого Копья. Однако предстояло проделать большую работу с точки зрения общего содержания. Трещины в штукатурке, покрытая плесенью побелка. Сад был засеян семенами и представлял собой полное замешательство. Как долго отсутствовал вице-король? Или он просто был незадачливым распорядителем государственной собственности?
За хорошую цену местные жители предоставили акры москитной сетки, которую мужчины повесили на крючки в потолке по местной моде, укутав каждую небольшую группу кроваток.
Для дополнительной защиты на окнах были прибиты куски сетки, а от кухонной двери до уборных в задней части сада была возведена паутинная аркада. В своих халатах мужчины могли ходить ночью справлять нужду, не опасаясь быть укушенными заживо.
Некоторые солдаты выучили Куа'ати, как и предсказывал командир Пирот.

В Стране Квадлингов НИКОГДА НЕ бывает снега. Болотные леса выдерживали жару. Время казалось томительным и неизменным. Сколько лет они там пробыли? Три? Четыре?
Они вновь открыли школу и построили что-то вроде хирургического отделения, чтобы усилить работу местных врачей. Некоторые мужчины неофициально переехали из Дома правительства и общались с женщинами-квадлингами. Это было запрещено во время оккупационной кампании, но коммандер Пирот смотрел на это сквозь пальцы, поскольку к настоящему времени у него была собственная гражданская жена, и он вряд ли заботился о соблюдении неудобного стандарта.
Лестар работал по утрам в приемной коммандера Пирота. Он копировал документы, он подавал документы, он рекомендовал, кто из его коллег нуждается в наказании за различные мелкие нарушения. Чаще всего коммандер Пирот отсутствовал во внутреннем кабинете.
Лестар мог зайти и разгладить мятые газеты месячной давности, в которые были завернуты партии гилликинского вина. Он прочитал о несчастном случае со Страшилой, связанном со стаканом с жидкостью для зажигалок — какой ужасный поворот судьбы, что он оказался прямо там! — и последующем возвышении Императора. “Хотел бы я быть приглашенным на это посвящение”, - сказал коммандер Пирот, подходя к Лестару, когда он резко выпрямился от своего чтения.
“Старые новости лучше, чем их отсутствие”, - печально замечал Пирот примерно раз в неделю.
“И все же, может быть, лучше быть маргиналом. Тебя не замечают, и в этом есть своя свобода, а, сынок?”
“Вам понадобится бутылка "Хаймидоу блан" в колодце, сэр, если у вас сегодня будут гости за столом”.
“Ты помнишь все. Я бы пропал без тебя. Ты можешь проследить за этим?”
“Я так и сделаю”. Он уже сделал это.
Однажды прибыл небольшой ящик сигарет Пергенай. “Благословите мои милые банкиры, я, должно быть, опять сорвал куш", - сказал Командор, читая записку. "Эти шизианские бухгалтеры - волшебники; они могут сделать деньги из расправы над мышами. Попробуй, Лестар, лучше ты не найдешь.”
“Я в этом не разбираюсь, сэр”.
“Не очень-то весело курить в одиночку. Отложи эти карты на потом и присоединяйся ко мне на веранде”. Это прозвучало как приказ, поэтому Лестар повиновался, достаточно охотно.
Дым сушеного пергуэне был и ореховым, и приторным, едва ли неприятным, хотя от попадания ароматного тепла в легкие он закашлялся. “Разве она не великолепна, эта жизнь”, - сказал Пирот, ставя свои ботинки на сиденье другого стула.
“Ты мог бы привыкнуть к этому, если бы был кузнецом по металлу. Хотя для меня жарковато.”
“Ты полюбишь это. Итак. Лестар. Что слышно из дома?" Лестар не привык к личным разговорам со своими коллегами, и этот прямой вопрос начальника его нервировал. Он был рад, что в его легких появился дым; он задержал его там, пока думал, что ответить. "Очень мало".
"Иногда чем меньше слышишь, тем больше ценишь". Сентиментальные математические задачи были не по зубам Лестару. "Я выполняю свою работу изо дня в день, от завтрака до сна, сэр. Это моя жизнь, и этого достаточно".

“Ты хороший парень. Ты набираешь форму. Не думай, что я не замечаю.” Коммандер Пирот закрыл глаза. “Я был бы счастлив за такого сына, как ты, но моя любящая Вендина подарила мне только девочек”.
“Вы, должно быть, скучаете по ним, сэр”.
“Они девушки”, - сказал он нейтрально, и его точка зрения была выше их понимания. Они девушки, так зачем беспокоиться? Или они девочки, так что, конечно, я скучаю по ним, не будь глупцом.
"Раз уж мы тут болтаем, не смею ли я задать вам вопрос, сэр?"
”Спрашивай“.
"Если бы у вас были дети, как вы смогли взять штурмом замок Киамо Ко и увести вдову и детей Фиеро?"
"О, вернемся к этому! Справедливо; ты заслужил это право. Это было другое время, другая страна - возможно, другой я, Лестар. Когда ты отправляешься в командировку и твоя семья остается позади, она вырисовывается в твоих ежедневных размышлениях с... величиной, значимостью... и мысль о ней придает тебе мужества во времена сомнений. Мне не понравились маневры в Киамо-Ко, и я скажу вам это прямо сейчас. Но мне нравится быть человеком слова. Мне нравится выполнять свой долг. Как, я вижу, и вам.
"Кроме того, - добавил он, - я сделал все возможное, чтобы делегировать полномочия".
"Вы помните, что видели Нор? Маленькую девочку?"
"Она не была маленькой, она росла. Я видел ее. Она была храброй, если вы об этом спрашиваете. Вполне возможно, она не понимала, что происходит".
“Вполне возможно”. Что за фраза. Конечно, она этого не понимала: как она могла?
Она была воспитана на вершине горы овдовевшей матерью и полудюжиной незамужних тетушек. Что она могла знать о военных маневрах?
“Я вижу, это все еще заставляет тебя задуматься”.
Возможно, пауза была меньше, чем когда-то. Ожидание вмешательства судьбы вряд ли было обременительным, понял Лестар. “Я думаю о ней время от времени”.
“Вы, вероятно, затаили на меня юношескую обиду. Все это очень нормально, мой мальчик.
Ты был молод в то время, и что ты мог знать о долге и чести?”
“Я даже сейчас не уверен, что знаю, что такое честь”.

Командир молчал так долго, что Лестар подумал, что, возможно, он был груб, или что Командир счел его замечание риторическим. Но наконец он открыл глаза и сказал,
"Как ты смотришь на то, чтобы тебя повысили до звания Младшего Менасье?" Лестар почувствовал, что краснеет. "Я этого не заслуживаю".
"Ты заслуживаешь этого, сынок. Ты заслужил эту честь. Я не словесник, я не могу определить понятие чести. Но я знаю ее, когда встречаю, и я вижу по выражению твоего лица, что ты тоже знаешь". Он почти по-бараньи ухмыльнулся Лестару. В этом климате его зубы пожелтели.
Пришло сообщение, что новое руководство во Дворце недовольно расхлябанностью в Доме Правительства и требует скорейшего выполнения первоначальной миссии Седьмого Копья.
Командор Лан Пирот повернулся к Лестару. Хотя в их общении часто сохранялась холодная вежливость, с обеих сторон возникло определенное уважение. Лестар часто пренебрежительно относился к коммандеру Лан Пироту за его сложные настроения - то прикрытие для Дворца, то критика системы - но Лестар исповедовал верность и послушание, добродетели, которые Седьмое Копье поддерживал и разделял. И он был благодарен за повышение по службе и более толстую тесьму на своем парадном габиларе.
Некоторые ребята были возмущены повышением, но они видели в этом смысл. Лестар был необычайно осмотрителен для молодого человека. Ни в коем случае не будучи опасным одиночкой, Лестар держался в стороне, дружил с другими солдатами только настолько, насколько это было уместно, и не общался с кводлингами сверх того, что требовала работа. Насколько можно было судить, в начале своей карьеры он был образцом военного. И поскольку у него не было социальных связей с кругами кводлингов, он, естественно, наслаждался той конфиденциальностью, которая могла возникнуть, работая в кабинете Командира.
“Сядьте и позвольте мне отрепетировать с вами одну идею”, - сказал Пирот однажды днем. Лестар осталась стоять.
Бенгда была небольшим поселком в двадцати минутах езды к юго-западу от Кхойра на широкой равнинной реке, известной как Уотерслип. В те времена, когда Гудвин еще не подточил уровень воды и не разрушил многовековой уклад жизни, Бенгда процветала на одном из немногих сухих участков - горбах песчаных холмов по обе стороны Уотерслипа. Мост между скалами перекинулся через реку. Однако с годами, по мере вырубки деревьев, почва размывалась. Холмы потеряли высоту и погрузились в грязь. Постепенно жители деревни Бенгда либо ушли, либо перебрались на мост. Теперь деревня Бенгда поддерживала себя, взимая пошлину с паромов и рыболовецких судов, которые использовали Уотерслип как транспортную магистраль между Кхойром и южными районами.
“Совершенно неправомерно, конечно”, - сказал командир Лан Пирот.

“ А они точно остановятся, если вы пригрозите им штрафом?” - спросил Лестар.
“ Они могут остановиться, а могут и нет. Я не хочу давать им шанс подставить подножку, ведь нам дороже обойдется, если они будут сопротивляться. Не мог бы ты разнюхать и выяснить, будут ли они это делать?”
“Я не подхожу для этой работы”, - сухо сказал Лестар. “Прошу прощения, сэр, у вас больше влияния в этом деле, чем у меня”.
“Если я начну говорить, я вложу идеи в их головы”. Командир устало заговорил. “Это сработает гораздо лучше, если это произойдет ниже по званию. Нам нужен твой опыт, Лестар. Можете ли вы распространить среди мужчин, что эта информация представляет для меня интерес?”
Лестар так и сделал и вернулся через неделю. Жители Бенгды были непреклонны, по крайней мере, по стандартам кводлингов, но они, вероятно, уступили бы, если бы им предъявили приказ о запрете или счет о налогах.
“Тогда это никуда не годится”. Командир потер локти. “На самом деле то, что они осуществляют, - это своего рода вымогательство у речных торговцев. Возможно, я мог бы взимать с них тройную плату за все, что они собрали с тех пор, как мы здесь. Это привело бы их в отчаяние, и им пришлось бы сопротивляться. Выясни, ладно?”
В ответ Лестар сказал, что, прося прощения у Командора, он не может узнать ответ на столь специфический вопрос, не дав на лапу. " Давай, давай, в том-то и дело!" - прорычал Командор, и Лестар дал взятку.
Пришел ответ, что состоятельные семьи Бенгдани сумеют ввести тройной штраф и что жители моста перестанут взимать пошлину.
“Черт возьми”, - сказал коммандер Лан Пирот и приказал Лестару разослать официальное порицание обитателям моста Бенгда с публичным заявлением и просьбой назначить наказание в два раза больше, чем уже было объявлено в качестве тройного штрафа.
Черт возьми, нет, сказали бенгдани, на Куаати, конечно. По крайней мере, пока.
Они заплатили то, что собрали, и не дали никаких обещаний относительно того, когда можно ожидать непомерного остатка.
“Ну вот и все”, - сказал Командир. “Убедись, что весь округ знает об их сопротивлении, Лестар. Это должно вернуться в Город, иначе моя репутация, как и все остальное в этом болоте Кводлингов, превратится в грязь”.
Лестар делал все, что мог, выступая против бенгдани в столовой, в местных джиновых павильонах, даже в уборных. Теперь это была тяжелая работа, потому что Седьмое Копье ослабло, и многие люди склонны были думать, что их Командир становится высокомерным, чтобы не сказать неразумным. “Он мог бы просто отдать треть своей зарплаты своей наложнице, и она могла бы найти способ передать ее Бенгдани”, - сказали они. “Зачем делать козлом отпущения этих бедных педерастов? Зачем делать жизнь такой несчастной?”
“Не в наших правилах делать жизнь несчастной или избегать страданий, когда от нас это требуется”, - сказал Лестар. “Вы что, все здесь залегли на дно? Это мало что говорит о военной дисциплине, которой мы научились”.
“Расслабься”, - ответили они.

Командир Лан Пирот взял его под руку и дал ему задание сжечь деревню прямо у реки. “Сегодня вечером”, - сказал он.
Лицо Лестара было каменным. “Сэр, - сказал он, - вы не хуже меня знаете, что в этом климате почти невозможно что-либо поджечь. Влага просачивается во все.”
"Я послал в Изумрудный город за материалами для помощи", - сказал командир. "У меня есть шесть ведер смолы из измельченного гилликинского цветка майя, которая будет гореть в муссон.
Как только наступит ночь, вы сможете покрасить им стойки и опоры моста. Начните с балок, ближайших к концам моста, и покрасьте их высоко. Ближе к центру нанесите краску низко, ближе к уровню воды. Сначала подожгите концы — одновременно — чтобы создать огненные стены при каждом подходе, чтобы бенгдани не смогли убежать таким образом. Они будут тесниться к центру, и у них будет время подумать, что делать, позвать на помощь, прежде чем стойки с низким освещением сгорят достаточно, чтобы подвергнуть их опасности”.
“Кто придет им на помощь?” - спросил Лестар. “Они в двадцати минутах езды от Куойра”.
“Через двадцать минут кто-нибудь услышит их и, что не менее важно, кто-нибудь прибудет вовремя, чтобы засвидетельствовать их страдания. Это важный момент. Я позабочусь об этом, если мы сверим наши часы.”
“Прибыть вовремя, чтобы засвидетельствовать? Не для того, чтобы помочь?”
“Лестар, это мост. Они могут прыгнуть в воду.”
“Командир. Прошу у вас прощения. Никто не плавает в Уотерслипе ночью, да и днем тоже редко. В глубинах водятся смертоносные водяные угри и аллигаторы, которые питаются по ночам.”
“Я их там не поселял”, - сказал Командир. “Я слышу нотки бунта в твоем голосе, солдат?”
“Я так не думаю, сэр”, - сказал Лестар. Однако он был встревожен, когда отвернулся.

 Отправлено: 27.11.22 18:58. Заголовок: Чтобы исключить возм..

Чтобы исключить возможность утечки предупреждения бенгданийцам, кампания должна была начаться немедленно. Лестар завербовал Энсонби, Берни и нескольких других.
Научившись одному-двум трюкам у высшего командования в Изумрудном городе, Лестар не сказал им о характере их миссии. Они должны были одеться в темную одежду и надеть шапочки с москитной сеткой, вымазать свои лица грязью и никому не говорить, что они делают.
“Думаю, речь идет о похищенном вице-короле”, - придумал Лестар, когда кто-то надавил на него.
“Появилась зацепка. Мы собираемся выкурить похитителей. Но мы не можем их хоть как-то предупредить, иначе они убегут.”
Закат, с его обычным карамельно-оранжевым оттенком, был быстрым. Ночь со скрипом ворвалась на крыльях бесчисленных жужжащих насекомых. Аудитория в миллиарды человек.

“ПОДРОБНОСТИ БУДУТ ПОЗЖЕ, ребята, но сначала о главном: это секретная миссия”. Лестар и его товарищи столпились у плоскодонок, которые он реквизировал для учений.
“Вас выбрали, потому что у вас здесь есть подруги. Вы захочете как можно быстрее вернуться к ним и забраться с ними в постель. Мой совет - попробуйте сегодня вечером что-нибудь новое. Сделайте его запоминающимся для вас обоих, так что если будет требоваться алиби, вы будете готовы”.
"Но отношения не одобряются", - сказал Энсонби.
"Я имею в виду, если квадлингцы будут искать козлов отпущения, вы будете прикрыты. Если кому-то нужен совет в области секса, спросите Энсонби. Расскажи им о позиции шесть, Энсонби". Лестар подмигнул.
"В некоторых кругах она известна как "Душить русалку".
Он никого не обманывал. Лестара подозревали в сексуальном невежестве, а у него была репутация старомодного сдержанного человека в таких вопросах. Парни выглядели недовольными.
"Если у нас есть алиби, - сказал Берни через некоторое время, - то что делать с теми, у кого его нет?"
"Неудача постигнет всех нас", - сказал Лестар. "Рано или поздно. Может, на этот раз они увернутся.
Может, и мы тоже. Пойдемте, мы выходим".
Как только стемнело, проблема комаров загнала большинство кводлингов в их хижины на сваях, хотя иногда мимо проплывали каноэ или плоскодонки. Никто не обратил на это особого внимания. Поскольку в это время месяца небо было безлунным — без сомнения, командир уже рассчитал это — видимость, к счастью, уменьшилась.
В полумиле к северу от Бенгды Лестар подал сигнал лодкам. Он жестом указал на шаткую громаду, нависавшую над обоими краями моста, - улей, в котором горел свет из окон и слышался шум ужина и разговоров. Затем он объяснил задачу.

Первым заговорил Берни. "Люди могут погибнуть", - сказал он.
"Не уверен в этом, но, думаю, это учтено. Прискорбно, но это так".
"Но женщины и дети", - сказал Берни. "Я имею в виду, какое отношение дети имеют к дорожным сборам, уплате налогов или отказу их платить? Разве они не безупречны и все такое?"
"А дети все еще не виноваты, если они вырастут и станут врагами? Я не собираюсь обсуждать это. Мы не проходим курс моральной философии. Мы солдаты, и это наш приказ. Энсонби, Сомс, Киппер, вы займетесь дальним концом; мы, остальные, начнем с этой стороны.
Вот припасы - смола, кисти, кремень, когда будете готовы. Ножи."
"Для чего нужны ножи?" - спросил Берни.
"Вырезать свои инициалы на опорах. Ты, болван, для чего, по-твоему, нужны ножи?
Используй их, если понадобится. Мы готовы?"
"Я не могу этого сделать".
"Мы попросим Неназываемого Бога об успешном завершении нашей миссии". Четыре секунды молчания. "Поехали".
Они направили лодки вперед, а затем протиснулись среди рыбацких лодок жителей деревни, которые, как обычно, были связаны в длинную баррикаду под мостом, чтобы предотвратить ночной проезд по платному мосту. Солдаты испытали шок, когда подняли со дна своей лодки старого деда Квадлинга, который, вероятно, избегал ругани со своей женой.
Они обхватили его голову руками и крепко завязали ему рот. Затем они завязали его в рогожный мешок и бросили в Уотерслип.
Командир Лан Пирот прекрасно выбрал время, так как дети в поселении были накормлены, но не уложены спать, и, когда солдаты принялись намазывать смолу, они слышали пронзительный смех, усталый плач, изредка колыбельную, доносившиеся через застеленные камышом полы над их головами. Этот шум служил подходящим прикрытием для тихой работы по поджогу.
Лестар знал, что отступление должно быть быстрым, и не только для того, чтобы их не заметили бегущие жители деревни Бенгда, но и для того, чтобы его люди не стали свидетелями того, что должно было быть ужасным. Все тираны были жестоки, но огонь был более неуправляемым, чем большинство других.
Он пробормотал: "Установить. Правильно. Свет."
Дрожащими руками обе команды потянулись к пропитанным маслом тряпкам, обмотанным сеткой. Мужчины прикрепили тряпки к концам своих мечей и ударили по ним. Длина меча позволяла каждому воину достать достаточно высоко, чтобы поджечь смолу, которой его товарищ уже намазал место удара.
Одна команда финишировала быстрее других, так как Энсонби в спешке слишком быстро взмахнул мечом. Опасно, что сгусток горящей тряпки вылетел раньше, но Энсонби увернулся, и тряпка с шипением упала в реку.
Все было аккуратно, работа сделана хорошо, и обе лодки успели отплыть на восемьдесят футов, прежде чем бревна затрещали и ночь отожглась адским светом. Река отражала трещащие бревна, дрожащий мост, который почти сразу показался огненными столбами высотой в тридцать футов. Хорошая крепкая штука, эта смола цветов майи! Затем крики, падающие бревна, горящая вода.
К этому времени они должны были полностью удалиться, и какой-то другой контингент должен был увидеть это зрелище, чтобы объективно сообщить о нем. Но плоскодонки застряли у берега в узловатых корнях, образованных древними, тенистыми осоковыми деревьями. Кроме того, мужчины не могли перестать смотреть. Они могли видеть, как бенгдани перебегают от окна к окну, от дома к дому и взбираются по покрытым плесенью соломенным крышам. Некоторые бросали мебель в воду и пытались запрыгнуть на нее; некоторым это удавалось, хотя мебель для квадлинга, в основном плетеная из тростника, не отличалась ни прочностью, ни плавучестью.
Один пучок соломы лениво падал сквозь черноту, как гаснущая падающая звезда, или горящая буквенная гласная, поглощенная водной тишиной, или жар-птица, совершающая самоубийственный прыжок в темное безымянное озеро.
Опьяненный метафорой, подумал Лестар: это значит, что пришло время убегать. “Думаю, нам лучше уйти.
Если мы испортим эту часть работы, ребята, мы испортим все дело".
“Какой в этом был смысл?” - спросил тот, кого звали Киппер.
“Кампании коварны; вот почему они называются кампаниями, а не уроками бальных танцев”, - сказал Лестар, но его голос звучал странно. Он навалился всем своим весом на столб баржи и начал выдвигаться. “Постели ваших подружек сегодня холодны без вас, парни, и если вы не вернетесь вовремя, до рассвета кто-нибудь другой займет ваше место. Ты знаешь это лучше, чем я. Смотри в оба — ”Он сам смотрел в оба, оглядываясь вокруг, чтобы убедиться, что ничего не приближается вверх по реке от моста Бенгда. Как это могло случиться, если только это не было речное чудовище, потревоженное пожаром и взбесившееся? Ни одна лодка больше никогда не сойдет с этого моста, и никто не сможет помешать ей пройти под ним; он падал, дерево за горящим деревом, и его население вместе с ним, пока он наблюдал.
Мужчина и женщина на ближней стороне, которая неуклюже падала в горящую воду, схватили ребенка, оказавшегося между ними. Ее одежда загорелась, и родители или соседи сорвали ее. Все их рты были открыты, хотя Лестар не мог отличить один человеческий крик от всех остальных. Затем родители уперлись как можно прямее в наклонную конструкцию и начали раскачивать девочку за руки и за ноги, чтобы избавить ее от огня.

Лестару вспомнилась игра, в которую он играл, когда ему было сколько, семь, восемь?— когда Ирджи и Манек вот так замахнулись на маленью Нор, а потом замахнулись и на него тоже. Но это было в снежной насыпи на зимних высотах Грейт-Келлс, в Киамо-Ко; это было не для того, чтобы спасти его жизнь или ее. Это было ради забавы.
Девочка изогнулась, когда они отпустили ее, и ее руки потянулись назад, как будто она могла заставить себя плыть по ночному воздуху и вернуться в объятия своих родителей. Огонь позади них догнал их ноги и побежал вверх по спинам, когда она парила, как обнаженная девушка-птица, позолоченная красно-бронзовым светом. Затем она рухнула в воду. Усилия ее родителей привели к такому результату: она приземлилась за лужами горящего масла, в которые упали все остальные.
Лестар выпрыгнул из лодки, прошипев через плечо: “Назад на базу! Это приказ!” Он не обернулся, чтобы посмотреть, повинуются ли ему. Напрасно он искал девушку. Он ее не видел. Он не видел, доплыла ли она до берега, или утонула, или поплыла обратно в огненную жидкость, чтобы присоединиться к своим родителям в их жертвоприношении.

ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ ДОМ БЫЛ окружен более строгой охраной, чем он когда-либо видел, но у Лестара не было проблем с сигнализацией ночному дозору и проникновением внутрь. Несмотря на инструкции об обратном, Энсонби, Берни и другие не были на улице, чтобы обниматься со своими местными девушками; они укрылись в казармах. Компания их товарищей должна казаться более утешительной. И Лестар заметил, что в ту ночь никого не было за пределами помещения. Других солдат, должно быть, предупредили, чтобы не шалили. Для защиты постов? Ради их собственной безопасности? Это означало, что парни, назначенные на задание, были единственными, кто находился вне военной охраны. Теперь Лестар видел это. Они были бы сидячими утками, изолированными друг от друга, обнаженными в постели с туземными женщинами, когда и если бы новости распространились и началось возмездие.
“Герой часа! Где ты был? ” спросил Сомс.
Лестар начал что-то говорить о девушке. Он не смог найти ее, отчасти потому, что ему было трудно сфокусировать взгляд на сцене. Оно горело слишком ярко, чтобы его можно было прочесть.
“Мы подкреплялись виски и похлопывали себя по спине. Мост - это история! Заходите, вас ждет радушный прием.”
"История. История. В мгновение ока", - сказал Лестар. "Сначала нужно кое-что взять". Он пригнулся на верхней веранде, выходившей на центральный двор, держась в тени и не попадаясь на глаза мужчинам, отдыхавшим у фонтана внизу. Ему понадобилось лишь мгновение, чтобы взять свой ранец и те немногие вещи, которые он хранил в сундуке у изножья кровати. Парадные ботинки он поставил на подоконник: своего рода символ того, что он прыгнул. Повседневные ботинки вполне сгодятся. Затем, накинув старый, заплесневелый плащ и метлу на спину, перекинув через плечо откупоренную флягу с пресной водой, он налегке спустился по черной лестнице и прошел через кладовую с сухими товарами. Затем перемахнул через стену - в прямом и переносном смысле.

С МЕТЛОЙ ВЕДЬМЫ у него были средства для быстрого перемещения, но на сердце у него было так тяжело, что он не мог представить, как оторвется от земли, а если и оторвется, то только для того, чтобы достичь высоты, подходящей для броска со своего насеста.
Он шел, не прилагая никаких усилий, чтобы скрыть свои следы или приглушить звук шагов. Север, насколько он мог судить. Он скорректировал свою траекторию, сверив ее с движением солнца, и если однажды он слишком сильно отклонится на запад, то на следующий день, скорее всего, будет отклоняться на восток.
Была ранняя весна, когда он покинул Куойр — весна по календарю, а не по вегетационному периоду, потому что в болотистых землях гниль, цветы, фрукты, семена и гниение происходили одновременно в течение всего года. Давным-давно климат стал для него второй кожей, из которой он не мог выбраться, пока, спустя недели, его тропа не начала подниматься, и время от времени его нога не натыкалась на холмик сухой травы.
Он ожидал, что какой-нибудь крокодил оторвет ему конечность, пока он спит, или болотный кот набросится на него, но единственными существами, которые, казалось, знали о его присутствии, были москиты, и он безропотно подчинился им. Он представил, как они обескровливают его до смерти, тысяча укусов в день в течение тысячи дней, пока он не высохнет изнутри полностью. Затем — другой способ полета! - может налететь сильный порыв ветра и начать волновать клочок кожи, и все его существо может взметнуться в воздух, как стая мошек, и исчезнуть.
Недели прогулок, отдыха, еще раз прогулок. Он не искал пищу, но аморальный пейзаж бросал помощь на его пути. Щепотки ежевичного куста, молотые орехи, иногда болотное яблоко, корень дикобраза. Он стал худее, чем когда-либо, хотя его рацион казался достаточным, поскольку он не страдал ни сновидениями, ни дизентерией.
Его представление о географии страны Оз было ограниченным, но ее наиболее заметной особенностью был ятаганообразный хребет высоких гор, который изгибался от южной части центральной страны Оз к северо-востоку. Ему нужно было проехать через Кводлинг Келлс — либо по Дороге из Желтого кирпича, либо нет. Как только он окажется на северной стороне гор, он повернет на восток и будет держать их справа от себя. Рано или поздно он добрался бы до ущелья, известного как перевал Кумбрисии, лучшего пути к обширным лугам Винкуса. Но он двигался дальше, пока Великие Келлы не подняли свои покрытые льдом вершины на востоке. Ему нужно было добраться до реки Винкус, и он должен был следовать по ней на север, туда, где она вытекала ослепительным водопадом из долины Хунг в центральном Келлсе.
Вверх по склону этого водопада, вдоль берегов самого правого ответвления верхнего Винкуса, и еще выше по среднему хребту Нобблхед Пайк, и он вернется.
Не домой. Не было такого места, как дом. Только назад. Назад в Киамо Ко.

 Отправлено: 27.11.22 18:59. Заголовок: Пока он шел, он ни о..

Пока он шел, он ни о чем не думал, когда мог справиться с этим. Мир в его разнообразии не привлекал и казался насмешливым и тщеславным. Преодолев Кводлинг-Келлз с относительной легкостью, он вышел в спокойное лето на северных склонах, где фруктовые деревья щеголяли множеством цветов, а пчелы усердно пилили солнечный день. Это была не музыка, а шум. Он украл немного кленового сока из хранилища отшельника в лесу, не для того, чтобы насладиться, а просто чтобы насытить желудок.
Со временем снова появились признаки человеческого жилья — усадьба здесь или там, святилище на дороге — Лурлине или Безымянному Богу, он не мог сказать, и ему было все равно, и он не остановился, чтобы отдать дань уважения. Он избегал людей, когда мог, а когда не мог, то был достаточно немногословен, чтобы вызывать тревогу. Самый добрый из фермерских жителей мог бы предложить кружку молока или одеяло на сеновале, но они не пригласили бы его к своему столу. И он бы тоже не согласился.
Однажды он наткнулся на старую женщину, которая хлыстом гнала перед собой четырехрогую корову.
Ее сопровождал ребенок, судя по всему, мальчик, который, казалось, испугался своей бабушки и бросил на него отчаянный, умоляющий взгляд. Женщина перевела взгляд на ребенка и прошипела: “Нечего на него смотреть, Тип, так что следи за своими глазами, иначе на дороге ты споткнешься, и ты не едешь на корове, так что перестань думать об этом. Мы проделали весь этот путь не ради призового экземпляра, чтобы ты мог хандрить и закатывать глаза.”
“Как далеко все это?” — спросил Лестар - не то, чтобы его это волновало, но он подумал, что если женщина заговорит с ним, у нее будет меньше сил, чтобы ударить мальчика.
“Гилликин, и мы стремимся добраться туда до того, как выпадет снег, но у меня есть сомнения”, - отрезала женщина. “Как будто это тебя касается”.
“Это долгий путь для коровы”, - сказал Лестар.
“Четырехрогая корова дает качественное молоко, полезное для определенных рецептов”, - сказала женщина.
Мальчик сказал: “Ты могла бы продать меня этому солдату, а потом сама отвезти корову домой”.
“Я бы и не мечтала продать такого бесполезного мальчика, как ты, - ответила она. - У добрых бюргеров Гилликина была бы моя лицензия на передачу испорченного товара. Держи рот на замке, Тип, или ты пожалеешь об этом.”
“Я не покупаю детей”, - сказал Лестар. Он посмотрел мальчику в глаза. “Я не могу никого спасти. Ты должен спасти себя”.
Тип прикусил нижнюю губу, держа рот на замке, но его глаза оставались прикованными к Лестару. Лестару показалось, что упрек говорит: ты должен спасти себя? И каким доказательством этого ты являешься, солдат?

“Хотя, если бы вы предложили эту вашу метлу, - сказала женщина, - я полагаю, я могла бы рискнуть своей профессиональной репутацией. Это красивый предмет.”
Лестар прошел дальше, не ответив. Милю или две спустя он остановился, чтобы затянуть шнурок на ботинке, и, оглянувшись, увидел, что женщина, корова и ребенок немного свернули на север через какие-то луга. Лучший маршрут к Изумрудному городу и Гилликину за его пределами пролегал между Келлсуотером и Рествотером, через дубовый лес, так что теперь он мог предположить, что находится недалеко от перевала Кумбрисия. Это оказалось правдой.
Разгар лета на берегах реки Винкус. Он искупался в ней. Комариная чума была уже позади, ее отгонял устойчивый ветерок, дувший с гор Великого Келлса, который, словно прозрачные ломтики дыни, начинал неуловимо нависать справа от него. Река Винкус текла здесь широко и неглубоко, и даже под самым жарким солнцем была ледяной и холодной, ибо ее питали тысячи ручьев, каскадами стекавших с сосновых склонов гор.
По-прежнему никаких животных. Никаких стад танцующих горных пони, никаких черепах, проводящих декаду или две посреди тропы, даже очень мало птиц, да и те слишком далеко, чтобы их можно было идентифицировать. Казалось, от него исходило такое зловоние, что животный мир отступал от него по мере того, как он двигался на север и восток.
Однажды вечером он попытался остричь свои волосы, так как они падали ему на глаза. Его армейский нож затупился от чистки корня дикобраза, и его попытки наточить его на камне ни к чему не привели. Стрижка превратилась в завтрак свиньи, и в конце концов он бросил нож и потянул за волосы, вырывая их с корнем, пока кровь не попала ему в глаза.
Он подумал, что кровь могла бы освежить его поврежденные слезные протоки, и на мгновение вообразил нечто похожее на облегчение — облегчение, — но оно не пришло. Он вытер лицо и завязал волосы сзади, терпя пот и сырость от тяжелого груза волос.
Горы, которые теперь были ближе, вырисовывались как своего рода гнетущая компания, их аромат гранита и бальзама ни с чем не спутаешь, непохожий ни на что другое и такой же безутешный, как и все остальное. Их миллион лет поднятия собственных голов были всего лишь миллионом лет, не более того. Лето шло, солнце садилось все раньше, однажды он уловил запах лисы на ветру и почувствовал, как у него разыгрался аппетит — увидеть лису. Простая лиса, пробегающая мимо по своим делам. Он не видел никакой лисы.
Мир казался карательным в своей красоте и сдержанности. Иногда, подумал Лестар — его первая мысль за многие недели, — иногда я ненавижу эту нашу чудесную страну. Она так похожа на дом, а потому не дает тебе покоя.

ЗАТЕМ ОН пришел к месту, где Винкус протекал мимо ряда небольших озер — не более двух или четырех километров в длину, и все они узкие. Очевидно, они были сформированы одним и тем же ландшафтом, потому что в них чувствовалась какая-то семейная атмосфера. Вода была свежей и подвижной, и хотя он не видел рыбы, Лестару показалось, что там были косяки, скрытые от глаз.

Лиственницы, березы и тонкая поросль, известная как пиллвуд, образовывали розоватую кайму на дальних берегах. Впервые с тех пор, как покинул Куойр, Лестар прервал свой медленный путь на север. Он потратил целый день, чтобы осмотреться, потому что пейзаж казался ему смутно приятным, а он больше не привык радоваться.
Середина пяти озер имела более веерообразную форму, чем другие, и от узкой точки на юге открывалась широкая панорама низких холмов - страна корзин с яйцами, — которые ловили свет и создавали узоры теней, от одного холма к другому. Он исследовал южный берег озера и обнаружил там плавно закругленный холм размером не больше одного-двух пастбищ, поросший пиллвудом и изрезанный горизонтальными выступами гранита или ферменной конструкции, он не мог сказать, чего именно.
Трава под деревьями была равномерно подстрижена и усеяна пометом, так что поблизости бродило стадо жвачных животных, поддерживая газон в чистоте. Это придавало заведению домашний вид.
Лестар сел, прислонившись спиной к дереву, и посмотрел на воду, по которой дул южный ветер, и на кончиках волн играли полосы света.
Это могло бы стать домом, подумал он; достаточно красивым, чтобы терпеть, и никого вокруг. Запредельное из запредельного. Незер-Хау, он назвал его, как, будучи полезным старым словом для обозначения холма. И как это помпезно - называть место только потому, что вы сами отдыхали там какое-то время!
Но он закрыл глаза и погрузился в нечто вроде сна наяву, как делал это один или два раза до этого. Он видел себя сидящим там, почти дремлющим, более взрослым, чем в начале пути, но все еще потерянным, как большинство молодых людей, и более потерянным, чем большинство. Не имея представления о профессии, не умея совершать ошибки, не у кого учиться, некому доверять, нет врожденных добродетелей, на которые можно было бы положиться... и нет возможности заглянуть в будущее.
Он поднялся на высоту листьев пиллвудских деревьев, которые начинали становиться янтарными - первый намек на осень. Он увидел себя внизу, плохо подстриженные волосы - какая неудачная работа! — и колени, и ступни, вывернутые наружу, как будто посаженные туда. Если бы он мог просто перестать дышать, он стал бы частью Нижнего Мира; умело погрузился в траву. Когда его агрессивный дух покидал его тело, горный баран, или озерный скарк, или любое другое животное, питавшееся здесь, в конце концов преодолевало свой страх и щипало траву прямо до его конечностей, сохраняя ее подстриженной вокруг него.
Затем его внимание переключилось на другую фигуру, видимую издалека, хотя и достаточно близко. Это был мужчина в плаще из пурпурно-розового вельвета, с посохом и какой-то книгой в руках.
Он появлялся в воздухе, как человек, видимый сквозь туман. Сначала ему показалось, что он потерял равновесие, и он попробовал землю своим посохом, пока не встал на ноги. Надвинув свою смешную шляпу прямо на лоб, он подергал себя за брови, как будто они ему мешали, и начал оглядываться вокруг. Лестару показалось, что он говорит, но звука не было, только видение забавного старика, трезвого и безумного одновременно, пробирающегося вдоль лба Нижнего Хау.

Старик прошел рядом с телом дремлющего Лестара, внизу — тень Лестара в ветвях дерева видела это. Старик, возможно, какой-то ученый, остановился, как будто ему было любопытно, и посмотрел на дерево, к которому прислонился Лестар. Затем он посмотрел вверх, на его ветви. Но его глаза не могли сфокусироваться ни на Лестаре в покое, ни на Лестаре в воздухе, и он пожал плечами и начал спускаться с холма.
Хороший способ избежать компании, если я хочу ее избежать, подумал Лестар, когда его дух снова начал оседать в его теле, или, другими словами, когда его маленький сон закончился и более печальное ощущение мира, даже этого милого уголка, нахлынуло обратно.
Он покинул Нижний Хау и прошел вдоль самого правого берега озера, продолжая движение на север, когда вспомнил о задумчивости и увидел в ней что-то, чего не заметил в то время. Он узнал книгу, которую старик таскал с собой повсюду. Это была Гриммерия, книга, которую Ведьма — эта Бастинда — использовала в качестве своей книги заклинаний.

ОН ведь однажды заглядывал в Гриммерию, не так ли? Но это было до того, как он отправился из Киамо-Ко с Элли. И встретился с этой старой слонихой, принцессой Настойей или кем-то в этом роде. Которая обещала попытаться помочь найти Нор или поделиться тем, что она могла бы узнать.
Гордый и уверенный в себе, каким может быть только по-настоящему глупый, он отправился на поиски Нор самостоятельно.
Умный ход, Лестар, сказал он себе. Хорошая шутка. Просто посмотрите, до чего вы докатились, соблюдая свой собственный совет.
Что ж, это было уже кое-что. По крайней мере, он разговаривал сам с собой — вместо того, чтобы подставлять себе холодное плечо.

ПОТРЕБОВАЛОСЬ еще два месяца, чтобы закончить путешествие. Он не торопился.
Однажды, возвращаясь к реке Винкус, он заметил одинокого оленя. Он стоял наготове посреди длинной череды зрелых буковых деревьев, тянувшихся вдоль гребня хребта, наполовину освещенный эффектом послеполуденного солнца и облаков. Увязая по колено в сухой траве, олень наблюдал за ним, когда он проходил мимо. Он не дрогнул и не убежал. И при этом он не нападал на него.

НАКОНЕЦ, что-то знакомое: маленькие поселения, прилепившиеся к склонам Келлса.
Деревни Арджики, некоторые с названиями, некоторые нет. Фанарра, и Верхняя Фанарра, и Пумперникелевая скала, и Красная Ветряная мельница. Была поздняя осень, начало зимы; стада спускались с высот, шумели в своих загонах; летняя вязка была закончена, мотки крашеной пряжи скарка были завязаны узлом и развешаны сушиться на колышках. От запаха уксуса, используемого для закрепления краски, кожа в его ноздрях натянулась.

Арджики без комментариев наблюдали за его продвижением по Нобблхед Пайк. Если кто-то из них и узнал его, то виду не подал. Прошло почти десять лет с тех пор, как он уехал с Элли. Внутри него все изменилось — он вырвался из своей скорлупы и обнаружил, что ему чего—то не хватает, - но Арджики выглядели флегматичными и вечными.
Он тоже никого из них не узнал.
Когда он проходил последнюю милю, глядя вверх, старая водонапорная станция возвышалась над мощными бедрами горы. Она нависала над головой с невозможной перспективой, а облака над ним проносились так быстро, что, когда он стоял, запрокинув голову, у него закружилась голова. Чтобы увидеть это снова! — старая свая, некогда фамильный дом принца Арджики, затем замок-убежище Злой ведьмы Востока. Киамо Ко.
Его камни были испещрены разводами воды от тающего снега на зубчатых стенах. (Суровая погода иногда обрушивается на более высокие горы уже в конце лета.) Крыши замка выглядели в серьезном запустении. С карнизов взлетали вороны, восточное окно, казалось, рухнуло, оставив зияющее отверстие, но из трубы шел дым, значит, здесь кто-то жил.
Он не произнес ни слова с тех пор, как встретил женщину на дороге, старуху с четырехрогой коровой и ребенком. Он не был уверен, что все еще может говорить.
Ворота были пусты, церемониальный подъемный мост центральных ворот был поднят, но дверь сторожки была широко открыта, и внутрь заносило снегом. Безопасность не была главной заботой того, кто жил здесь сейчас.
Он сжал метлу в руке и плотнее закутался в ведьмин плащ — он носил его уже несколько недель, радуясь, что все эти сезоны носил его с собой, так как это помогало от холода. Мерси, мерси, подумал он, я вернулся домой с войны, что бы это ни значило. Он поднялся по крутым ступенькам к сторожке и вошел в главный двор.
Сначала он не заметил никаких изменений, но он смотрел глазами памяти, и эти глаза были затуманены слезами. "Она могла вернуться сюда", - подумал он наконец.
Надеялся ли я на это все время, шаг за шагом — неужели эта надежда удерживала меня от смерти? Если бы Нор действительно пережила свое похищение, она могла бы вернуться сюда, как и я. Возможно, она даже сейчас запекает мясной пирог в горячей духовке и оборачивается на звук моих шагов по булыжной мостовой.
Затем он вытер глаза пятками ладоней. Это место превратилось из здания в руины, и некоторые жесткие грани его утилитарного дизайна смягчились от запустения.
Булыжники были покрыты сухими листьями, и дюжина или больше молодых деревьев, похожих на гостей вечеринки, стояли тут и там, размером с человека или даже немного выше, возбужденно подергивая своими тонкими конечностями при появлении нового гостя. Над головой хлопнул ставень. Плющ вцепился в стену часовни. Несколько окон были разбиты, и из них высунулось еще больше молодых деревьев.

Было тихо, но не неподвижно; все шелестело почти беззвучно. Он мог бы услышать, как ребенок плачет во сне в колыбели в Ред Уиндмилл, если бы какому-нибудь ребенку именно тогда понадобилось поплакать.
Он медленно повернулся, раскинув руки, поворачиваясь на одной пятке. Позволил потоку эмоций захлестнуть его изнутри.
Когда он закончил свою революцию, обезьяны были там, под деревьями, на наружных ступенях, выглядывая сквозь желтеющую листву в окнах. Они появились из ниоткуда, пока его глаза были затуманены. Некоторые из них дрожали и держались за кончики крыльев; парочка обделалась. Эта порода никогда не придерживалась личной гигиены с какой-либо убежденностью.
“Лестар?” - спросил ближайший из них. Ему приходилось ходить, опираясь костяшками пальцев о землю; неужели годы жизни с тяжелыми крыльями искривили его позвоночник? Или это был просто возраст?
“Уорра”, - осторожно сказал Лестар; он не был уверен. Но лицо Уорры расплылось в улыбке от того, что его узнали.
Он подошел, взял Лестара за руку и поцеловал ее с липкой нежностью.
“Не делай этого, не надо”, - сказал Лестар. Затем они с Уоррой рука об руку прошли через перекошенную дверь в зловещий, простой, с высокими потолками лестничный холл, точно так же, как они это делали пятнадцать, восемнадцать лет назад, когда впервые прибыли вместе в замок с Бастиндой Тропп.

 Отправлено: 27.11.22 19:00. Заголовок: ЕМУ НЕ потребовалось..

ЕМУ НЕ потребовалось много времени, чтобы понять, что Нор там не было. Однако внезапная мысль о ней почти на слух пробилась сквозь его опасения по поводу Киамо Ко. Казалось, он вот-вот услышит ее детский визг и топот ног.
Тем не менее, он не мог позволить себе капризничать, даже если бы захотел. Во-первых, отвратительная вонь обезьяньего навоза пробивалась сквозь сложные воспоминания детства. Он должен был смотреть, куда ступает. Опасность для здоровья населения.
Он почти не удивился, обнаружив, что няня все еще жива. Сейчас ей было бы девяносто лет или больше? Конечно. Ее обонятельные чувства давно покинули ее, поэтому пары, казалось, не беспокоили ее, а ее собственное постельное белье и дневной халат были в далеко не первозданном состоянии. Резко выпрямившись в постели, в шляпке на голове и с расшитой бисером сумочкой в руках, она приветствовала его без особого удивления, как будто он был на кухне всего десять лет назад, чтобы налить себе чашку молока.
“Это Хиззи, это уози, ты сам во всей своей красе, если это можно так назвать”, - сказала она и подставила щеку, которая драматически провалилась в ложбинку седеющих морщин.

“Привет, няня. Я пришел навестить тебя, ” сказал Лестар.
“Кто-то делает, а кто-то нет”.
”Это Лестар".
“Конечно, это так, дорогая. Конечно.” Она села немного прямее и посмотрела на него. Затем она взяла с прикроватного столика слуховую трубу и потрясла ею. Выпал бутерброд с ветчиной, еще более изношенный. Она посмотрела на него с неодобрением и откусила здоровый кусок. Она снова прижала трубу к голове. “Кто это кто?”
“Лестар, - сказал он, - ты помнишь? Мальчик с Бастиндой?”
“Вот уж кто никогда не ходит в гости. В ее башне. Слишком много учебы, и ты прогонишь мальчиков, я всегда говорила. Но у нее был свой ум. Ты пойдешь туда?
Скажи ей, чтобы она проявляла немного уважения к старшим и немощным.”
“Ты помнишь меня?”
“Я думала, ты можешь быть Мрачной Смертью, но это всего лишь стрижка”.
“Лестар, это я. Лестар.”
“Да, и что случилось с мальчиком? Он был забавным крепышом. Насколько я помню, ему потребовалась целая вечность, чтобы пройти обучение. Тем не менее, он бы вписался прямо сейчас.” Она закатила глаза, глядя на Уорру, который с нежностью стоял рядом, сложив руки на груди. “Ты же знаешь, он никогда не пишет. Впрочем, все в порядке, потому что я больше не могу читать.”
Лестар сел на табурет и некоторое время держала Няню за руку. “Уорра, здесь есть что-нибудь похожее на шерри?” - внезапно спросил он.
- Все, что не испарилось в бутылках. Мы не прикасаемся к дымящимся вещам”, - сказал Уорра. Это немного справедливо, подумал Лестар и также понял, что язык Уорры значительно улучшился. Теперь, когда все перестали пытаться учить его.
Уорра вернулся вовремя с пыльной бутылкой. Это был старинный кулинарный бренди, и к тому же класса "В", но вкус Няни явно испортился, как и некоторые другие ее таланты, и она потягивала его счастливо, глупо.
После дремоты, которая длилась всего несколько мгновений, она проснулась и стала более бдительной. Ее глаза выглядели так же, как когда-то: возможно, менее проницательно, но не менее хитро.
“Ты мальчик, немного повзрослевший”, - сказала она. “Я вижу, этого недостаточно, но время еще есть”.
“Лестар”, - напомнил он ей. Он хотел работать быстро, пока она была на приеме. “Няня. Ты помнишь, как мы сюда приехали? Бастинда и я?”

Она скривила лицо и почти сразу же нашла ответ. “Я не знаю, Лестар. Потому что я пришла позже. Ты уже был здесь, когда я пришла.”
Конечно. Он забыл об этом. “Бастинда была твоей подопечной, не так ли? Ты была ее няней. Она тебе все рассказала.
“Ей особо нечего было рассказать”, - сказала нянюшка. “Ради интересной жизни ты хотел послушать свою мать. Мелена. Дерзкая маленькая штучка, обошла весь приход, если вы понимаете, что я имею в виду. Испытание для ее мужа, Фрекса. Теперь он был хорошим человеком и, как большинство хороших людей, ужасно скучал по этому поводу. Сколько часов он потратил, пытаясь обратить меня в юнионизм! Как будто Неназванный Бог хотел проявить интерес к Няне! Нелепо.”
Он не хотел говорить о религии. “Я хочу спросить тебя кое о чем прямо. Если ты знаешь ответ, ты можешь сказать мне. Теперь я взрослый. Была ли Бастинда моей матерью?”
“Она не знала”, - сказала нянюшка. Ее рот принял форму О—О! — как будто она снова была поражена нелепым самомнением. “Она перенесла какой-то ужасный удар и на несколько месяцев впала в сон без сновидений. По крайней мере, так она сказала. Когда она пришла в себя и соответствующим образом поправилась, она осталась работать на несколько монтий. Потом она оставила их, чтобы прийти сюда, и они дали ей тебя, чтобы она взяла тебя с собой. Это все, что она когда-либо знала. Она предположила, что могла родить тебя в коме. Это возможно. Такие вещи действительно случаются.” Она закатила глаза.
“Почему она не спросила обо мне — и о ней?”
“Я полагаю, она думала, что ответ не имеет значения. Там ты был, так или иначе. Это почти ничего не значило.”
”Это важно для меня“.
”Она была хорошей женщиной, наша Тинда, но она не была святой", - сказала няня одновременно едко и покровительственно. “Оставь ей ее недостатки. Не все созданы для того, чтобы быть теплым материнским типом”.
“Если бы она думала, что я могу быть ее ребенком, разве она не упомянула бы о возможном отце?”
“Она никогда не делала того, что мог бы сделать другой человек. Ты помнишь это. Так вот, я когда-то давно знала этого парня по имени Фиеро, и ты не очень на него похож, если это твоя игра. Честно говоря, тебе было бы легче сойти за ребенка Гингемы. Сестра Бастинды, Злая ведьма Запада, как они называли ее за спиной. Если бы ты был Тинды, у тебя была бы зеленая кожа, не так ли? Это загадка. Есть еще какой-нибудь сок?” Он налил еще маленький глоток.
“Ты тоже вырастила Гингему? А их младший брат?
Шелл?”

“Их отец, Фрекс, думал, что я слишком язычник, чтобы быть слишком увлеченным Сарозой. Я с моими молитвами дорогой Лурлине, нашей волшебной матери. Фрекс хотела благочестивого ребенка, и было ясно, с ее тревожным оттенком, что Бастинда не была им. Гингема родилась мученицей —
эта прискорбная инвалидность! Отвратительно, на самом деле — и она жила и умерла как мученица. Если бы у нее была хотя бы секунда или две, чтобы понять, что дом вот-вот придет и сядет ей на голову, я уверен, она умерла счастливой”.
“Я никогда не встречала ее”.
“В загробной жизни, мой мальчик, рассчитывай на это. Она будет ждать там, чтобы еще немного улучшить тебя.”
“А Шелл? Я встречался с Шеллом раз или два.”
“О, этот парень! Ну и шуточки у него! Он то и дело попадал в неприятности, как завтрашние швы на вчерашних штанах. Он устроил бедняге Фрексу веселую погоню! Шелл был безнадежен в школе, шутка-шут, неприятности с учителями и под юбками у мисс. И, говорят, от вина у него вырос умный рот. Он так хорошо врал отцу, что можно было поклясться, что он рожден для сцены. Конечно, в его работе, позже, все это очень пригодилось”.
“Что это была за работа? Медицина?”
“Никогда не слышал, чтобы это так называлось. Я думаю, что этот термин - шпионаж. Вынюхивать, сводить счеты втайне от общественности, продавать информацию, и, если в рассказах есть хоть капля правды, заниматься сексом с дамами от Илсуотера до Угабу.”
Тогда это имело некоторый смысл в деятельности Шелла в Саутстейрсе. Он выуживал информацию у политических заключенных и в придачу занимался сексом.
“Я знаю, что она мертва”, - решительно сказала нянюшка, глядя в окно. “Мертв и исчез. По крайней мере, раз в день я вспоминаю об этом. Ты мог бы быть ее сыном. Почему бы тебе просто не решить, что ты такой и есть?”
“Я не получил от Бастинды ничего, кроме страданий”, - ответил он. “Это было счастливое страдание, потому что дети не знают ничего лучшего. Но она ничего мне не оставила — ничего, кроме метлы и накидки.
Она не оставила мне никаких подсказок. У меня нет никаких талантов. У меня нет ее способности к негодованию. У меня нет ее способностей к магии. У меня нет ее концентрации.”
“Ты еще молод, на все это нужно время. Я сама не могла бросить, пока мне не исполнилось шестьдесят, но тогда я делала это с таким энтузиазмом, что однажды упала прямо со стула".
"Я думаю, вы знаете, отличаетесь ли вы от других", - рискнул он. "Я думаю, ты знаешь, что ты одаренная.
А как иначе?”

“Ты знаешь, если чувствуешь себя обособленным, - сказала няня, - но кто этого не чувствует? Может быть, мы все одарены. Мы просто не знаем этого”.
“Нехорошо иметь бесполезный дар”.
“А ты пробовал? Ты хотя бы пытался читать из ее книги заклинаний? Из того, что я помню, Бастинде пришлось учиться. Ты же знаешь, она действительно ходила в школу. Она была стипендиаткой в Шизе”.
“Уорра научился хорошо говорить”, - сказал он через некоторое время.
“Моя точка зрения точна”, - сказала она, осушая свой бокал. ”Он должен был пытаться в течение многих лет, и это внезапно сработало".
Он прошелся по комнате. Окна были закрыты ставнями от раннего осеннего шторма — как хорошо он помнил, как он дул в долины, иногда загоняя снег обратно в облака, которые его сбросили. ”У тебя хорошая жизнь?"
“У меня была хорошая жизнь”, - поправила она его. “Время от времени приходит Уорра, и грязные крестьяне приносят свою грязную еду, которую я должна есть как часть общественных отношений. Я делаю, как мне приказано”.
“Кто-нибудь еще?”
- Не в собачьем возрасте. Ни разу с тех пор, как эта Элли. И ты, и другие. Элли когда-нибудь переставала так хныкать? Она вырастет и потребует монастырь, помяни мое слово. Или муж с хорошим сильным ударом сзади. Ее задница очень хочет шлепка.”
“Элли вернулась?”
“Она это сделала?” Ясность ума Няни угасала.
“Если я поднимусь в комнату Бастинды, - осторожно сказал Лестар, - и если я найду что-нибудь из ее вещей, могу я это взять?”
“Что, ты ищешь именно то, что?”
”Может быть, книга“.
"Не та большая толстая вещь, которую она всегда просматривала?”
"Да."
“Много пользы это принесло бы тебе, даже если бы она выпустила это из виду. Вряд ли ей когда-нибудь удавалось заставить эти рецепты работать. Я помню, как однажды она пыталась наложить заклинание на пойманного ею голубя. Она пыталась научить его быть почтовым голубем. Она выпустила его из своего окна. Он умчался от нее так быстро, как только мог, но когда она крикнула: ”Вернись сейчас же", существо повернулось и нырнуло, как любовник-самоубийца, и насадилось на флюгер."
Пожилая женщина вздохнула. “На самом деле это было довольно забавно”.
“Где она может быть?” - спросила нянюшка. “Где она может быть? Где она? Тинда! ” внезапно заорала она. “Почему ты не приходишь, когда я зову тебя? После всего, что я делал для тебя всю свою жизнь, и твоей шлюхи матери до тебя! Тинда! ”
Уорра прилетел из угла комнаты, где он складывал корзину с бельем. Он протянул руки к Лестару, который отступил из комнаты, пошатнувшись.

 Отправлено: 27.11.22 19:01. Заголовок: ЛЕСТАР ПРОВЕЛ первые..

ЛЕСТАР ПРОВЕЛ первые несколько недель, помогая привести Киамо Ко в порядок. Он напомнил обезьянам в первую очередь о санитарии. С его помощью обезьяны принялись за работу, закрывая окна, которые были раскрыты настежь, и, ремонтируя крышу, когда ветер утихал. Лестар принялся пропалывать передний двор, где росло множество деревьев, и ему было тоскливо, потому что даже в осенней хвое они давали хоть какое-то подобие компании. Но потом он решил не удалять деревья полностью, а подрезать и проредить их. Под плющом, мхом и крошечным одомашненным лесом это место с таким же успехом могло бы утопать в зелени. Это казалось подходящим мемориалом для Бастинды Тропп.
Однако он не мог заставить себя подняться в ее комнаты в башне. Он боялся, что может выброситься из самого высокого окна, если горе застигнет его врасплох, как демона-любовника.
Он навестил няню и сделал ее условия более комфортными и санитарными. В буфете в столовой он нашел лупу и несколько старых пыльных романов, написанных несколько десятилетий назад: "Проклятие восхитительного платья" - один, "Леди среди язычников" - другой. "Мусор", - сразу решила няня и принялась с увлечением их читать. Оказалось, что она не забыла навык, просто у нее были проблемы с глазами, и линзы помогли.
Он наблюдал, как осень становится золотой, а затем побледневшей. Он старался не слишком дружить с Уоррой и остальными. Изоляция - это одно, но формирование неприличной привязанности к Летающей обезьяне может быть совсем другим. Обезьяны жили в своих помещениях — старых конюшнях, сеновале и амбаре, — а он спал в комнате, которую Нор использовала маленькой девочкой. Дни темнели все раньше, и когда он ложился спать в темноте, то с трудом понимал, двенадцать ему лет или двадцать.
Через несколько дней после начала осенних дождей на двор пригнали лебедя, который четыре дня ютился под ступеньками. Он приносил ей молоко и еду, помогал мыть окровавленную грудь, потому что на нее напали. Она не могла назвать имя хищника; она не знала, как его можно назвать. Она прожила достаточно долго, чтобы сказать, что созвала Конференцию птиц, чтобы собраться на перевале Кумбриция, но ее сбила с курса какая-то мерзкая погода.
“О чем конференция?” - спросил Лестар.
Она не привыкла разговаривать с человеком и не хотела говорить больше. Однако, когда ее смерть приблизилась, она смягчилась. “Растущая угроза. Разве ты не видишь этого? Будучи существами крыла, мы в значительной степени избежали суровости, которая выпала на долю существ почвы, но теперь мы расплачиваемся за нашу изоляцию и гордость”.
Перед смертью она еще что-то сказала Уорре, возможно, чувствуя, что как крылатое существо он больше заслуживает ее доверия. Несмотря на проливной дождь, они похоронили ее прекрасную пушистую тушку глубоко во фруктовом саду. Из уважения Уорра и Лестар не стали сгребать ее оперение, чтобы найти перья для домашней подстилки, хотя Лестар догадывался, что они оба об этом думали.

ОНА БЫЛА принцессой среди Лебедей, сказал Уорра. Ее последним желанием было, чтобы он, как Летающая обезьяна, занял ее место на Конференции и выступил с ее вступительным словом перед собравшимися.
Уорра произнес их тщательно, стараясь запомнить.
“Она сказала, что опасность, угрожающая членам кланов Юнамата и Арджики, Скроу и угабусези, а также другим племенам Винку, связана с тем, что угрожает жителям Манчкинии на их полях и обитателям скальпов в их пещерах — это родственное горе или одна и та же беда под разными названиями. Беда, горе, опасность, перипетии: животные страдают не меньше, чем Кводлинги; птицы — просто последние, и не самые последние, но только птицы видят все, и они собираются вместе, чтобы поделиться своей информацией, рассказать о том, что они видят, и поднять тревогу.”

“Я не могу понять, что ты имеешь в виду, Уорра”.
Он застонал. “Я пытаюсь сказать то, что сказала та принцесса-лебедь. Не спрашивай меня, что это значит! Моя голова! Она сказала: "Дело не в том, что каждое поколение заботится о своем собственном, каждый вид защищает своих детенышей, каждое племя - свой собственный вид. Дело не в этом”. Голова Уорры выглядела так, словно вот-вот взорвется. Это были не те вопросы, которые он привык обсуждать. “Император—парвеню - это Первое Копье Бога - так он себя называет. Он нацеливает это против всего мира; никакой дискриминации не осталось. У нас нет другого выбора, кроме как сопротивляться”."
“Ты собираешься пойти на конференцию? Где это?”
“ Восточное устье перевала Кумбрисия. Нет, я не пойду.” Уорра сплюнул. “Я не птица, и я вряд ли обезьяна — скорее обезьяна, на самом деле. Кроме того, мои крылья больше не выдержали бы такого расстояния. Мне нужен хороший насест и чашка горячего какао перед сном, а утром хорошенько почесаться наедине, иначе я за себя не отвечаю. Это некрасиво.” Лестар не мог заставить Уорру подвергать себя опасности. В конце концов, он был вождем своего племени; другие никогда не продвинулись в языке или понимании так, как он. Что ж, он был под опекой Бастинды.
Что бы сделала Ведьма? Лестар не знала. Он приставал к Уорре до тех пор, пока Обезьяна не закричала: “Оставь меня в покое! Откуда мне знать, что она сделает?”
“Ты всегда нравился ей больше, чем я”, - огрызнулась на него Лестар.
“Честно говоря, Лестар, я бы предпочел чистить ночные горшки, чем вести эту беседу”. Уорра ушел. Лестар заметила, что он не опроверг утверждение о привязанности Ведьмы.
Пронырливый зверь.
Лестар начал подниматься по лестнице, чтобы посмотреть, не переживает ли няня один из своих самых острых моментов. Но она спала, зажав в пальцах бутылку портвейна, поэтому он продолжал подниматься все выше и выше, пока, наконец, не добрался до комнат в юго-восточной башне, покоев, которые были кабинетом Ведьмы, ее домом и отшельничеством.
Место было почти таким же, каким он оставил его десять лет назад, хотя и покрытым слоем холодной и липкой пыли. Единственное широкое окно, выходящее на восток, было закрыто ставнями, окутывая комнату тенями. Все было усеяно мышиным пометом, но этого и следовало ожидать в замке без кошки.
Ему пришлось всем весом навалиться на засов, который удерживал ставни закрытыми, но в конце концов штука задрожала и поддалась. Он открыл только часть окна, чтобы в него проникало достаточно света, и это спасло его от комаров. Как бы то ни было, он споткнулся о низкий комод, раздробив ряд костей крыла птицы рок, которые Ведьма рисовала незадолго до конца.

Комната была колесом, и он воображал, что оно вращается вокруг него, но ведь это он поворачивался, не так ли, поворачивался так, чтобы его взгляд мог падать на все сразу. Однажды он уже безуспешно искал Гриммерию. Теперь он был выше, а его глаз наметан лучше: возможно, он разглядел бы его, лежащего на какой-нибудь полке или спрятанного на шкафу.
Он этого не видел. Может быть, он просто не хотел этого видеть, потому что это только усилило бы мрачность его происхождения. Бастинда смогла прочитать эту книгу, каким—то образом расшифровать ее сбивчивый язык, но мало кто еще мог - может быть, никто другой. Он не знал. Он был хорош в Куа'ати, но овладеть иностранным языком магии - это совсем другое дело. Черт, он даже не умел завязывать шнурки на собственных ботинках, пока ему не исполнилось десять.
Ожидая немногого, он отодвинул мебель, заглянул под покрытые плесенью подушки кресла у окна. Шкаф был заперт, но он нашел отмычку в сколотой чайной чашке и с трудом открыл защелку.
Внутри висело несколько платьев, в основном черного цвета, которые предпочитала ведьма. Здесь не было ни полок, ни Гриммерии, спрятанной под потайным полом. Просто пара сапог. Он вытащил их и посмотрел на них.
Они были дорого скроены и сшиты из какой-то мягкой кожи, которая была хорошо обработана. Там, где ботинки немного согнулись, остались только трещины от ресниц. Сапоги джентльмена, понял Лестар. Бастинда держала пару мужских ботинок под замком?
Он пощупал их. Один был пуст. В другом оказался кусок скрученной бумаги площадью около восьми дюймов. Он поднес его к окну и расправил на колене, чтобы можно было разобрать.
Набросок Нор. В этом нет никакой ошибки. Подбородок был неправильным, а глаза слишком близко посажены, но радостный наклон головы, то, как волосы отбрасываются со лба, — это не могло быть ничем другим. Лестар мог видеть предварительные первые линии художника, исправленные окончательной штриховкой в виде сухой точки, с бликами кофейного цвета. Может быть, художник нарочно пролил немного кофе и растер его пальцем. Бастинда?
Он перевернул бумагу. На обороте грубым, характерным почерком было написано "Нор от Фиеро".
Это я.
от моего отца Ф
перед его уходом
Значит, Бастинда сохранила его — возможно, как еще один знак внимания Фиеро, что-то из его рук.
И, возможно, также потому, что она по—своему немного восхищалась Нор - в той степени, в какой Бастинда могла восхищаться любым ребенком. У Нор была смелость..
Он отвернулся, чтобы больше не думать об этом. Свет из окна отбрасывал отблески на что-то вроде стеклянной чаши. Мяч, на самом деле. Он стер с него пыль; когда он чистил его, она играла, как яркие брызги солнечного дождя.
Он нашел низкий табурет с пятью ножками, на каждой из которых была вырезана нога: гнома, эльфа, человека, птицы и слона. Он придвинул табурет поближе и сел, положив подбородок на руки.
Поднимая подбородок то в одну, то в другую сторону, он смотрел на себя косо. Был ли у него острый подбородок, был ли его нос покатым и острым, как у Бастинды? Была ли его кожа такого же цвета, как у ее брата Шелла? Какие бы усилия или случайности ни привели его в этот мир - стоил ли он этого? И если да, то для кого? Он был взволнован, как девушка, готовящаяся к первой вечеринке и пытающаяся разглядеть собственную прелесть. Ему не было дела до прелести, так или иначе: но он искал что-то, что могло бы заменить ее. Что-то вроде достоинств. Способности.
Если бы только она была еще жива, чтобы сказать ему что-нибудь, хоть что-нибудь.
Перед солнцем проплыло облако. Комната слегка задрожала, подправляя свои очертания. Шар потемнел и снова засветился. Он взял его в руки - старая вещь, исцарапанная и потрескавшаяся, с трещинами по нескольким швам. Казалось, что когда-то это был плоский кусок стекла, и кто-то нагрел его, истончил, скрутил и склеил в этот импровизированный шар. Чудо, что он не рассыпался. Формы внутри менялись, когда он наклонял его то в одну, то в другую сторону, пытаясь удивить себя новым аспектом. Поймать новый угол, узнать новое сожаление. Что угодно.
Он наклонился, подышал на нее и быстро написал пальцем в конденсате свое имя. Он растворился в форме, и его отражение стало уже не четким, а туманным.
Разноцветные капли, похожие на опадающие лепестки. Затем они рассосались. Линии, которые он видел, не были резными карнизами шкафа или линией, где потолок соединялся со стенами. Вместо этого он увидел световой люк, стены из старой потрескавшейся штукатурки и белую кошку, наблюдавшую за ним с вершины ящика. Из-за края зеркала вышел человек, торопливо вывернув наизнанку свою тунику. Он был смугл и красив; Лестар достаточно знала о мужской красоте, чтобы судить об этом. Он обхватил женщину рукой и притянул ее к стене, где наклонился, чтобы поцеловать. Затем мужчина повернулся, чтобы открыть широкое двухстворчатое окно, и в комнату в зеркале хлынул поток света, какого никогда не видели в башне Киамо Ко. (Молодой солдат Лестар был снаружи, направляясь в страну квадлингов, и мечтал на солнце). Их фигуры были нечеткими в солнечном свете, заливавшем комнату. Женщина отпрянула от оконной рамы и обняла мужчину. Ее лицо было скрыто. Ее руки были зелеными.

Лестар осторожно опустил шар. Он повернулся, как будто хотел сказать белой кошке: тише, это личное, — но белая кошка, конечно, была в шаре.
Бастинд, Бастинда и Фиеро. Когда-то давным-давно Бастинда была, может быть, ненамного старше, чем Лестар сейчас. И Фиеро, Фиеро наверняка. В свете того далекого воспоминания, каким-то образом запечатленного в зазеркалье, невозможно было спутать узор из голубых бриллиантов, который был вырезан на коже Фиеро. Лестар позавидовал тому, как Нор с такой нежностью отзывалась о коже своего отца с голубыми бриллиантами.
Лестар не хотел видеть больше. Он был слишком скован для похоти любого рода, тем более такого рода. Но он был молод и нормален — слишком нормален, — так что, конечно, ему пришлось поискать еще раз.
Он с облегчением обнаружил, что окружность шара запотела, и в любом случае картина была другой. Теперь это была Ведьма, женщина, которую он так хорошо знал—
более свирепый, менее снисходительный, более нетерпеливый, более сосредоточенный. Она листала страницы "Гриммерии" в поисках чего-то, чего не могла найти. Затем она захлопнула книгу с таким грохотом, что глобус чуть не закачался на подставке, даже сейчас, при воспоминании об этом.
Она повернулась и подняла скрюченную руку в воздух над собой, и ее рот был открыт, но он не услышал ни звука; и метла рванулась вперед, волоча свои края по полу. Ведьма вывернула его одной сильной рукой и крепко прижала свой зад к завязанной верхушке кустарника. Они поднялись как один инструмент и покинули комнату через широкое окно. Великие Келлы — какими они были дюжину или около того лет назад, какими они были сегодня — казались веерами лаванды и льда на расстоянии, и он мог разглядеть ее путь еще несколько секунд, торгуясь с потоками ветра, в погоне за невозможным призом.

ОН попрощался с няней, хотя сегодня днем она, к счастью, казалась спокойной.
“Скажи им всем, чтобы они шли к черту”, - посоветовала она. “И оставь мне хорошее место у ипподрома, когда они туда доберутся”.
Уорра проводил его. “Тебе не нужно брать это на себя”, - повторил он.
“Она бы так и сделала”, - сказал он.
“Ты не она; ты не можешь быть ею и не должен пытаться”.
“Попытаться быть ею или попытаться быть мной? Есть разница. Конечно, есть. Но теперь у меня есть метла, не так ли? Так кто же еще должен это делать?”
Уорра пожал плечами.
“Если бы принцесса Лебедей председательствовала на Конференции Птиц, чтобы летающие существа мира могли поделиться тем, что они знали о предстоящих неприятностях, вы знаете, кто был бы там. Она бы так и сделала. Она летала на метле. Она прошла квалификацию. Так что я пойду вместо нее. Может, у меня и нет ее крови, но у меня есть ее метла. Я - это все, что есть.”
“Плыви по ветру”, - сказал Уорра. “Мне оставить ужин?” Лестар надела сапоги Фиеро. Разве он не заслужил их?
А может, и нет. Он снова снял их и поставил обратно в шкаф. Но он все-таки взял рисунок Нор, сложил его и засунул во внутренний карман плаща, откуда его не могло сдуть ветром.
Он забрался на подоконник в ее старом кабинете и выбросился наружу, надеясь, что метла вспомнит о своей миссии. Его глаза закрылись от падения, и вороны, укрывшиеся под карнизом, закричали от шока и ужаса. Метла спотыкалась и кренилась, катилась и рыскала, но Лестар крепко упирался ботинками в солому, а руки крепко сжимали шест. Когда после первых нескольких секунд он еще не врезался в бок Нобблхед-Пайк, он открыл один глаз.
С такой высоты пейзаж казался изломанным. Горы были похожи на грязь, покрытую гребнями и окрашенную в белый, коричневый, серый и зеленый цвета. Тонкие ровные линии из полированного серебра: реки, струящиеся по дну долины. Почти насколько хватало глаз, Келлс изгибался на север. Горизонт за ними был белым, как сахарный кристалл, где солнце немного поиздевалось над собой.
На юге перевал Кумбрисия был вне поля зрения, скрытый горными хребтами между ними, но найти его с такой высоты было бы нетрудно.
Он развернулся, неопределенно направляясь на юг, покидая Киамо Ко во второй раз в своей жизни.
Он не оглядывался, потому что развевающийся черный плащ все равно мешал бы ему видеть.
На западе, все еще невидимый, Изумрудный город и все, что там происходило. На юге - плоская пластина зеленовато-коричневого цвета. Может быть, Тихое озеро уже где-то вдалеке? Это поставило бы Нижнюю часть Хау ниже его и пять озер к востоку от реки Винкус. Однако у него не хватило духу посмотреть вниз; смотреть наружу и поперек было едва терпимо.
Он увидел первый признак луны и странную горбатую морду, которая у нее была. Луна шакала, сказала ему няня; она надеялась получить еще одну луну шакала за свою долгую жизнь.
Вот оно, его первое, или, во всяком случае, первое, что он мог вспомнить. Он лежал на горизонте на юго-западе, как собака, уткнувшаяся носом в порог, едва повинуясь приказу оставаться снаружи. В нем был какой-то холодный и личный взгляд.
Ветер играл с его ушами злые шутки: то хрипение, похожее на дыхание человека, попавшего в беду, то невнятное глиссандо, почти как от пальцев на чисто настроенных струнах. Отсюда не было видно ничего из творений человека в мире, и это было тем прекраснее: как странно, что ветер все еще звучит как человеческая музыка. Или дело было в том, что человеческая музыка звучала больше как ветер, чем люди могли себе представить?

Справа от него, надвигаясь на Келлс с востока, три или четыре сгустка темной материи, неразличимые из-за света и тонких полос неба. Он не обращал на обломки никакого внимания, пока клубок облаков не разошелся и они не оказались ближе. Больше, чем он предполагал; теперь он мог видеть, что они все еще довольно далеко. Но набирал скорость; и догонял его, рассекая по широкой дуге, как гончие, выпущенные на волю на краю луга, а он, лис, уже широко двигался по его середине.
Он использовал силу своих больших пальцев, чтобы надавить на деревянную палку метлы, и, как будто обладая разумом, или как будто она стала частью его собственного тела, метла подчинилась, и он в спешке потерял высоту. Более крупным существам было бы трудно регулировать свою скорость и высоту, подумал он, и он был прав; они были менее проворными. Но воздух внизу был гуще от водяного пара и дыхания леса. То, что они потеряли в маневренности, охотничьи птицы компенсировали большим весом; они устремились к нему.
Дальше, и он падал еще дальше, каждый раз получая какое-то небольшое преимущество, чтобы потерять его в течение нескольких минут. Четыре птицы теперь держали его в воздухе: две держались немного впереди и ниже, одна приближалась слева от него. Наверху — он скорее чувствовал это периферийным зрением, чем видел, — последний. И быстро приближался, если судить по паре теней, которые он мог видеть, мчащихся по равнине внизу: его тень и тень его преследователя.
Было нечего терять, пытаясь уклониться в сторону и сделать зигзаг; если повезет, две из выделенных ракет могут столкнуться, и каждая из них лишит другую сознания. Но метла, казалось, недостаточно отзывчива. Небольшое количество рывков вверх и пинков назад не имело большого значения. Чем дальше падение, тем медленнее реакция метлы: тем большее сопротивление оказывают климатические условия.
Теперь над горизонтом взирала луна-шакал. Она поднялась, когда Лестар спустился, и их относительные положения поменялись местами. Это была голова хищника, сидящего на корточках, и он был добычей, безуспешно пытающейся добраться до той или иной мышиной норы.
Первая атака была когтистой, так что Лестар подумал, орлы? Массивные орлы — и вторая атака была нанесена зубом или клювом, что могло означать все, что угодно. Он сорвал накидку, как будто спокойно развязывая ее. Затем Лестар повернулся, чтобы ударить существо руками, поскольку столкновение было неизбежно, и он столкнулся лицом к лицу с летающим драконом. Размером примерно с лошадь, с черно-золотыми крыльями и ядовитым золотым глазом, пронизанным черным там, где должен быть красный.
Другой дракон приблизился, и они вдвоем аккуратно нанесли удар, бросив Лестара между собой, пока его одежда рвалась в клочья, а голос срывался. Затем, оторвав его наконец от метлы, они позволили ему упасть и удалились со своей добычей.

 Отправлено: 27.11.22 19:07. Заголовок: Император Апостол Од..

Император Апостол
Один плюс один равноценны друг другу

1

У НЕГО БЫЛО ТВЕРДОЕ НАМЕРЕНИЕ УМЕРЕТЬ, а музыка запретила это. Мелодия пленила его не столько обольщением, сколько назойливостью. Вот что он подумал, когда смог об этом подумать. Хотя прошло еще несколько часов или дней (он тоже не мог сосчитать), прежде чем даже это стало ему ясно.
То, что он помнил до своего падения с неба, было в лучшем случае неточным, а его эмоциональный характер приглушенным. Паника при виде девушки, сброшенной с горящего моста... отвращение от осознания того, чем занимался Шелл в тех камерах на Южной лестнице.
Утешение при виде оленя на дальнем конце поля ранней осенью. Паника, отвращение, утешение — дешевые сувениры с праздника. Эмоции были переносимыми и очевидными: маленькие радости жизни, подходящие для того, чтобы поднять или понизить его настроение в зависимости от момента. Каким-то образом фальшиво.
Но и он сам, и его воспоминания пробудились в новой способности испытывать боль и горе. Он проснулся и обнаружил, что снова жив, черт возьми. Неужели он даже не мог упасть с большой высоты и ожидать утешения в виде быстрой смерти? Нужно ли беспомощному Лестару снова идти вперед?
Хотя марширование вряд ли было тем, что он делал, в буквальном смысле, когда он ворочал и пинал прокисшие одеяла в этом заброшенном здании мельницы или промышленном форпосте, куда бы она его ни привела.
По ее словам, девочку звали Кандела. Она заговорила с ним на разговорном языке куаати.
Она принесла ему воды из колодца снаружи. Он слышал скрип шкива, когда ведро опускалось и возвращалось обратно. Она принесла ему орехов и моховых яблок, от которых у него сначала начался стенторианский понос, но потом его вылечили и снова поставили на ноги, и вскоре он смог сидеть. Затем встать и помочится в ведро. Затем подойди к окну и протереть дрожащей рукой грязь на стекле, обведя ладонью чистое пространство и выглянуть наружу.
Его комната отдыха находилась рядом с кухней небольшого комплекса: несколько каменных хозяйственных построек, соединенных с пристройками, построенными под прямым углом друг к другу. Во дворе он увидел тележку с бельем, к которой его притащили Кандела и этот свирепая старая Монтия.
Теперь осел был распряжен и пасся неподалеку в заросшем фруктовом саду, выкрикивая мнения ни о чем конкретном. Через пару дней, отправившись на разведку, Кандла тоже завела курицу, и как только курица освоилась со своим новым домом, по утрам у нее были яйца.
“Это фермерский дом?” он спросил ее.
“Это было давно”, - сказала она вполголоса. “ Старые яблони в лесу и десятки бочек в сарае. Я думаю, что это была винодельня. Но, похоже, с тех пор она была приспособлена для какой-то промышленности. Я нашла... кучу оборудования, стоящего в высоком главном амбаре. Его взломали кувалдами, и я не могу догадаться, какую работу он должен был выполнять. Когда ты сможешь лучше ориентироваться, ты сможешь сказать мне, что ты думаешь”. За фруктовыми садами и несколькими заросшими пастбищами, насколько он мог судить, их окружал лес. Днем он был цвета сотни оленят, с каждым днем становясь все ярче по мере того, как опадало больше листьев и свет опускался ближе к земле. По ночам ухали совы, и на непрекращающемся ветру ветви издавали звуки, похожие на кашель.
Он дремал большую часть дня и лежал без сна рядом с ней большую часть ночи, когда она заснула крепким сном. Она не выказывала никаких признаков беспокойства. Но с другой стороны, он не мог играть на инструменте, который нарушал бы ее мечты. Домингон, если это так называлось, висел на стене, как икона.
“Почему ты спасла меня?” спросил он ее. Она не могла ответить на вопрос; казалось, она не понимала концепцию спасения, хотя это слово на языке куаати не могло означать ничего другого. ”Кто вы?" - попытался он по-другому сформулировать предыдущий вопрос. Ответ
“Кандела”, и больше ничего, дав ему что-то похожее на утешение, но это было не совсем утешение.
В другой раз он спросил: “Почему мы бежали из этого места?”
“Старая монтия сказала нам идти. Она сказала, что рано или поздно они будут охотиться за тобой.”
“Они? Кто?”
“Возможно, я неправильно поняла. В любом случае, она сказала, что ты в опасности. Она слышала рассказы об этом заброшенном месте и поспорила, что осел найдет дорогу. Действительно, так оно и было.”
“Я все еще в опасности? Тогда я был бы в большей безопасности, если бы ты позволила мне умереть.”
“Я не заставляла тебя жить или умирать”, - сказала она. “Не приписывай мне способности, которые выше моих сил. Я играла музыку, ты вспомнил. Музыка сделала это. То, что ты помнил, было внутри тебя и не имело ко мне никакого отношения.”
Но он задавался вопросом, становясь сильнее. Так много его воспоминаний включали в себя закулисную мелодию, похожую на маргиналии, вышивающие страницу рукописи. Он с трудом узнавал себя в оконном стекле, когда ночью подносил свечу к черному стеклу, чтобы увидеть, кто он теперь. Изможденный, заросший щетиной, почти парализованный слабостью немощного. Помогла ли ее игра ему вспомнить свою жизнь такой, какой она была прожита, или она очаровала его музыкой и дала ему фальшивое прошлое?
Он может быть кем угодно, это может быть где угодно. Он может быть сумасшедшим и даже не знать об этом.
Возможно, до этого не было ни императора, ни драконов, ни метлы — ни замка Киамо Ко, ни Нор, похищенных из него полжизни назад. Никаких оккупационных сил в столице провинции Койре. Ни одного родителя, который бы сбросил свою дочь с горящего моста. Кандела, возможно, приковала его коматозный разум к батарее притворных воспоминаний, чтобы отвлечь его от чего-то более важного.

Хотя она говорила на куаати, и он тоже. Вряд ли она была настолько искусным игроком, что смогла бы научить его совершенно новому языку в его коме.

2

В ПЕРВУЮ НОЧЬ, КОГДА ЕМУ ЭТО УДАЛОСЬ, они подтащили два стула к открытой двери, чтобы посмотреть, как выходят звезды. “Расскажи мне о себе”, - попросил он.
Она очаровательно зажгла свечу. Что еще более удивительно, она вытащила бутылку вина из ниоткуда. ”Матушка Якл дала мне его вместе с несколькими другими вещами, украденными из кладовой монастыря", - призналась она. Потребовалась некоторая изобретательность, чтобы вынуть пробку, но когда им это удалось, они сели, вплетя ноги, и потягивали из старых глиняных кружек со сломанными ручками.
Она рассказала о своем прошлом. Он попытался прислушаться. Через некоторое время он понял, что ждет улик, доказывающих, что он был в коме несколько лет, а не просто недель. Он хотел, чтобы она была девочкой-квадлингом, сброшенной с моста в Бенгде, повзрослевшей и волшебным образом вернувшейся не просто к жизни, но и в его жизнь. Как он хотел обеспечить ее — приступить к невыполнимой задаче возмещения ущерба.
Было трудно избавиться от этой надежды, но для того, чтобы услышать о реальной жизни Канделы, он должен был попытаться подавить свое собственное гнетущее чувство вины.
Кандела выросла в Оввелсе, самом южном городе страны Оз. Ну, вряд ли это был город, как она его описала: сеть домиков, построенных в резиновых ветвях деревьев, над соленой сыростью затопленных рощ. В детстве она охотилась на гольцов с помощью копья. Как и большая часть страны Кводлингов, ее поселение пришло в экономический упадок за десятилетия господства Гудвина. Она подумала, что когда-то здесь, должно быть, было возможно процветание: огромные ярусы гранитных блоков, высотой восемнадцать футов, были сложены вместе длинными широкими изгибами. По вершине можно было проехать на лошади почти милю. Никто из живых не мог себе представить, для чего использовались такие массивные сооружения и как они были возведены; нигде поблизости не было гранита. Местные жители использовали это место для починки своих болотных сетей и для сушки рыбы.
Кроме этого, Канделе больше нечего было сказать. Ее отец давным-давно сбежал, а мать была скорее более женственной, чем требовалось от жены. Еды стало не хватать, и некоторые из ее родственников отправились попытать счастья в качестве странников. Она научилась играть на домингоне, путешествуя со своим дядей.
“Но как ты оказался в монастыре?” - спросил Лестар. ”Кводлинги не являются профсоюзными деятелями".
“В целом, кводлинги невыразительны в отношении святых вопросов, - сказал Кандела, - а это значит, что их нелегко оскорбить другими традициями. Однако ты ошибаешься насчет южных кводлингов. Несколько поколений назад целая группа кводлингов из Оввелса обратилась в своего рода юнионизм, когда к ним пришел миссионер со своей семьей. Однажды я слышала, как моя прабабушка говорила об этом. Болезненная группа благодетелей, склонных к поражению плесенью в нашем климате. Честно говоря, удивительно, что они возымели какой-то эффект. Но они это сделали. Я была воспитана на мягком разнообразии юнионистских идей, поэтому я не возражаю против часовни и богослужений, которыми занимались монтии. Как и обычай ухаживать за больными. Мне кажется, это достойный способ провести время.”
“Ты играла для меня на этом — домингоне. Откуда это взялось?”
“Это был подарок моего дяди”, - кратко ответила Кандела и больше не стала отвечать на вопросы ни об инструменте, ни о своем дяде.
“Ты прекрасно заботилась обо мне". Лестар заметил нотку грусти в её голосе. "Я помню, каково это - падать в воздухе и видеть, как земля несется вверх со скоростью, которую невозможно представить. Это было коричневое пятно ветра и земли".
"Я не смогла бы спасти тебя, если бы ты упал очень далеко", - сказала Кандела. "Скорее всего, ты представляешь все хуже, чем было на самом деле".
"Но мои кости зажили. Я могу двигаться", - сказал он. "Я не истек кровью до смерти“.
"Монтии, которые ухаживали за тобой вначале, были более способными, чем говорили. В любом случае, мне до сих пор не ясно, почему ты оказался в воздухе”, - сказал Кандела.
Он содрал кожуру с дикого зимнего апельсина, который она нашла где-то в лесу. Острота ударила ему в нос затмевающей сладостью. “Несмотря на все, что я, казалось, пережил в своем мертвом сне, я многого не могу вспомнить”, - сказал он наконец.
“Ты помнишь, что случилось с твоей метлой?”
“Я подозреваю, что она упала на землю. Я не уверен. Или, может быть, драконы забрали её, хотя я не могу себе представить, зачем им беспокоиться.”
Она не стала давить на него дальше. Это был Лестар, который задал вопрос. “Почему ты забрала меня оттуда? Почему та, кого ты называла матушкой Якл, заперла нас вместе в башне а потом отпустила? Что она тебе сказала по этому поводу?”
“Хорошо известно, что матушка Якл блуждает в своих мыслях. За то короткое время, что я провел в монастыре, я ни разу не видела, чтобы она доставляла неприятности или даже часто разговаривала.
Каким-то образом твое появление привлекло ее, хотя было ли это еще большим безумием или таинственной ясностью, я не могу сказать. Возможно, мы были заперты, поэтому...”
“Закончи свою мысль”.
Она не могла или не хотела. Она просто улыбнулась Лестару. “Приятно снова говорить на куаати.
В монастыре меня считали простоватой. Я не возражала, правда; наверное, я и есть простая. И мой тоненький голосок не располагает к публичным высказываниям. Но мне приятно снова говорить словами, так же как и музыкой".
"Как вы научились разбираться в музыке?"
"У всех нас есть способности", - сказала она. "Я имею в виду квадлингов из Оввельса. Они проявляются по-разному. Мы можем видеть вещи - так можно выразиться?".
"Ты можешь видеть будущее?" - сказал Лестар. Он схватил ее за руку. "Что такое наше будущее?" Она слегка покраснела; он не знал ни одного квадлинга, который мог бы покраснеть. "Это не так", - ответила она. "Я могу рассказать тебе - я полагаю - немного о настоящем. Это не будущее".
"Расскажи мне о настоящем", - сказал он.
"Я уже рассказала". Она надулась, только в шутку. "Я сидела рядом с тобой дни и ночи и играла тебе на домингоне. Это дало тебе твой шанс".
"Ты подарила мне память. Это прошлое".
Она поправила его. “Память - это часть настоящего. Это укрепляет нас изнутри; это связывает наши кости с мышцами и заставляет наше сердце биться быстрее. Именно память напоминает нашему телу о необходимости работать, и память также напоминает нашему духу о необходимости работать: она сохраняет нас теми, кто мы есть. Именно это влияние удерживает нас от того, чтобы разлететься на отдельные кусочки, как, — она огляделась, — как эта апельсиновая кожура и эта кучка косточек”.
”Сыграй для меня еще раз“.
”Я устала играть", - сказала она. “По крайней мере, на данный момент”.
Прежде чем вернуться внутрь, они осмотрели сарай с высокими потолками. “Завтра я посмотрю еще раз при лучшем освещении”, - сказал Лестар, немного покопавшись вокруг. ”Но я думаю, что это был печатный станок".
“Здесь, в старом фермерском доме, у черта на куличках?” - спросила Кандела.
“Может быть, он печатал крамольные трактаты”, - сказал Лестар. “Кому-то не понравилось, для чего он использовался, и он выразил это мнение с помощью топора и молотка”.
“От прессования сидра до публикации рекламных роликов”.
“Оба являются прессами. Это Яблочная пресс-ферма. Я даю ему имя”. Они удалились. Кандела быстро заснула. Лестар прижался к ней, чтобы согреться. Я больше не солдат, сказал он себе; это не моя девушка-Кваати. Он напрягся, как и подобает мужчине, но постарался подавить аппетит. Она была его спасительницей, а не наложницей. Он мог быть заражен чем-то заразным, и он не стал бы подвергать ее такой опасности.
Когда ему показалось, что сладковато-салатовый запах ее дыхания, покачивание ее груди в лунном свете слишком невыносимы, что он вот-вот погрузится в нее ртом, он повернулся на бок. Минута-другая представления горящего моста в Кхойре вернула его к тому печальному состоянию, в котором он провел большую часть своей жизни.

 Отправлено: 27.11.22 19:07. Заголовок: 3 В полуденном СВЕТЕ..

3
В полуденном СВЕТЕ беспорядок в главном амбаре оказался еще более серьезным. Десятки лотков с письмами, которые использовались композиторами в задней комнате - возможно, когда-то бывшей доильным стойлом, - были опрокинуты на пол. Колеса, гири и большой барабан пресса, оббитые хорошо смазанным дубом и хорошо почерневшими кронштейнами и подставками из железа, были изрезаны, причем совсем недавно, мечами или топорами. Металлические порезы сверкали еще не затуманенным блеском.
Следов крови не было. Возможно, неясные печатники узнали о нападении и вовремя убрались.
Лестар порылся в обугленных обломках очага в амбаре. Ему удалось вытащить несколько обрывков листовки. Он указал на слова, но Кандела сказала, что не может прочитать написаное.
“Благочестие апостола”, - сказал ей Лестар. “Это заголовок. Здесь, внизу, написано: ”Добродетель УРОДЛИВОГО".
“Я не знала, что уродство обладает особой добродетелью, - сказала Кандела, - просто своего рода несчастье”. Отпечаток был маленьким, и Лестару пришлось поднести его к открытой двери, чтобы разобрать. “Насколько я могу судить, это кажется безупречным религиозным трактатом”.
“Возможно, пресс использовался и для более подстрекательских публикаций”.
”Может быть.“ Он стер помазок и продекламировал с пергамента: "Апостол не может похвастаться особым мастерством. За его смирение Неназванный Бог благословил его наградой в виде безмятежной убежденности”."
“Я же говорила тебе, - сказала Кандела, - мы уже обращены. Мне не нужен дальнейший катехизис.” Она ушла собирать хворост, а когда через несколько часов вернулась, ведя за собой козу, Лестар сказал: “Вы постоянно совершаете набеги на соседнюю ферму, не так ли? Поэтому ты носишь с собой свой домингон?”

"На этих холмах, дальше, есть несколько хозяйств", - призналась она. "В основном они заброшены в это время утра, но это правда: инструмент помогает убаюкать любого дедушку, живущего здесь, и погрузить его в утренний сон".
"Надеюсь, ты их не убложаешь".
"Может, мне вернуть его?"
Молоко. Сыр, со временем? "Нет."
Но что они здесь делали? Отдыхали - для чего?
”Я тщательно изучал те обрывки страниц, которые смог спасти", “ сказал он ей. “Я пришел к выводу, что этот циркуляр не был миссионерским трактатом. Я думаю, что он оппозиционный. Вы просто не видите этого сначала - вы читаете несколько страниц вниз и начинаете находить сопротивление понятиям апостола. Это умный риторический прием, в своем роде; возможно, он обманул некоторых читателей или убедил других присоединиться к сопротивлению этому апостолу, кем бы он ни был. Это подстрекательство, эта газета, вот что это такое. И кому бы она не нравилась, он отследил ее происхождение здесь и дал понять о своих чувствах".
"Надеюсь, они не вернутся".
"А за чем они вернутся? За козой?"
Она закатила глаза. "Ты знаешь что-нибудь о дойке коз?"
"Я научился летать на метле", - сказал он, закатывая рукава. "Я могу научиться доить козу, не сомневаюсь". Хотя полет на метле оказался более легкой задачей.

4

КАНДЕЛА СКАЗАЛА: "Погода неуклонно холодает. Если мы собираемся прожить здесь всю зиму, нам нужно заготовить дрова. Ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы начать собирать дрова?".
Да, и он так и сделал. Ориентируясь по коричневеющим далям и ложбинам, он понял, что пресс был установлен на ферме, которая, скорее всего, была заброшена поколение назад. На некоторых пастбищах росли разросшиеся деревья-подростки, а в глубине леса пересекающиеся каменные стены говорили о том, что не так давно здесь были рабочие луга.
За ужином он рассказал Канделе о том, что видел. "Я мало что знаю о том, как используется земля в других местах, кроме Оввелса", - призналась она. "Я видела эти стены среди деревьев и подумала, что, возможно, они растут там, как лишайник".

“Влияние гальки! Чтобы выросли каменные стены. Разве не было бы здорово, если бы вы могли посадить ферму таким образом! Бросить семена амбара здесь, капнуть настойку мельничного пруда в пипетку там. Посади яйцо и получишь целый курятник, с петухом и омлетом на завтрак.”
“Из чего можно сделать овчарню?”
“Все, что тебе нужно, - это бараний хвост”.
“Какой ужас!”
“Не совсем. Чтобы избежать налета мух, пастухи часто подвязывают хвосты ягнят.” Ей не нравилась такая линия игры. Она достала свой домингон—Лестар догадалась, что это как раз для того, чтобы сменить тему, так и для чего-то еще. Он все равно подколол ее. “Чтобы вырастить монастырь, вам нужно посадить... что?”
Она включила тонизирующе-депрессивную мелодию, а затем воспроизвела ее в обратном порядке. “Произнеси молитву”, - сказала она, не обращая внимания на него. “Чтобы вырастить армию?..”
“Тоже. Ну, в истории о Семи Копьях говорится, что ты сажаешь зубы дракона". В конце концов, он слышал эту народную историю, ту, что дала название компании Седьмого Копья. Немного близковато для комфорта. "Чтобы вырастить мелодию?”
“Вы не можете вырастить мелодию нарочно”, - сказала она и лукаво добавила: “Вы должны посадить случайно”. Это показалось ему музыкальной отсылкой, и это прошло мимо его головы. “Чтобы вырастить воспоминание. Скажите мне это, мистер волшебный фермер.”
“Чтобы вырастить воспоминание. Чтобы вырастить воспоминание, нужно посадить... Я не уверен. В любом случае, кто хочет выращивать воспоминания?”
“Я сделаю это проще. Чтобы вырастить хорошую память. Счастливое воспоминание.” Он пожал плечами, показывая, продолжай.
“Неважно, что вы сажаете, - заключила она, - но вы должны сажать это с любовью”. Затем она на скорую руку настроила гамму и закончила несколькими группами аккордов с растопыренными руками. Звуки висели в воздухе, как призмы, подвешенные к деревьям на невидимых нитях. Осел заревел более искусным голосом, чем обычно, и выглядел удивленным самим собой. Коза склонила голову набок.
Кандела добавила несколько изящных нот в дополнительной модальности.

Курица подошла ближе, словно удивленная, в ее возрасте и положении, получением приглашения на танец. Она издала пронзительный крик, который превратился в соловьиный сонет, строка за строкой, хотя Лестар и представить себе не мог, что это значит.
Кандела добавила череду басовых нот, напряженных, как балки моста. Коза открыла рот и выдала реплику альт—обблигато - более хриплую, чем подошла бы для платной аудитории, но вполне пригодную для скотного двора.
Затем девушка—Кводлинг спела что-то на куаати - какой-то сельский мотив; Лестару пришлось напрячься, чтобы услышать ее и перевести. Он догадался, что она поет: “Никто не может петь, если не помнит”. Трио животных попыталось добиться большого гармонического финиша, но это было им не по силам, и момент был упущен.
“Ты можешь заставить животных петь”, - сказал он. “Ты просто чудо”.
“Я умею играть на замечательном инструменте”, - поправила она его. ”Чтобы вырастить песню, вы должны посадить ноту".

НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ он отправился за хворостом. Силы понемногу возвращались, и он взобрался на другой подъем, более высокий, чем прежде. Вдалеке он увидел размытую линию макушек деревьев разного оттенка коричневого. В том направлении простирался охейрский лес, а в другом, когда он повернулся, чтобы посмотреть, виднелись Келлы.
Он собрал то, что мог спокойно нести, еще не восстановив полностью силы, и отложил то, что нужно было сказать, на день или два. Но прежде чем он успел поднять этот вопрос, Кандела подоспела первой.
Она сказала: “Прошел месяц с тех пор, как мы покинули монастырьи, а ты упал с неба, возможно, за две недели до этого. Я ухаживала за тобой, как могла, и предполагала, что мы перезимуем здесь вместе. Но это ложное предположение? Вы должны дать мне знать. Я должна решить, хочу ли я попытаться остаться здесь одна на всю зиму или вернуться в монастырь".
"Почему я должен уехать?" - спросил он, ища причину.
Она попыталась разрядить обстановку. "Чтобы вырастить мужчину, нужно не только посадить ребенка, но и собрать урожай", - сказала она. "Ты еще не закончил. Правда?" Когда он не ответил, она добавила: "Вы спрашиваете, почему вы уходите. Но я спрашиваю, почему ты остался?".
"Я так много тебе должен".
"Ты мне ничего не должен". Она выглядела так, как будто говорила серьезно, не казалась ни боевой, ни собственнической. "Я выполнила работу, которую поручила мне Верховная Монтия, вот и все. Хотя, возможно, эвакуировав тебя из той крепости и доставив сюда, я превысила свои полномочия и подвергла тебя еще большей опасности.”

“Я не могу быть в опасности здесь. Послушай, как же так? Неужели эти самые листья вяза собираются окутать меня магией и задушить?"
"Что-то напало на тебя шесть недель назад, и не просто так", - напомнила она ему.
"У меня была летающая метла. Из всех вещей. Больше никаких причин".
"У тебя тоже была способность летать на ней".
"Любой муравей способен забраться на борт орла".
Она засомневалась, но спорить не стала. "Ты куда-то собирался. Ты, конечно, уже помнишь?"
"Конференция. Конференция птиц у западного входа на перевал Кумбриция.
Хотя я не знаю точно, когда она официально открылась и как долго продлится. Возможно, она уже закончилась".
Она села. "Если я правильно поняла то, что узнала в монастыре, мы не так уж далеко от западного края Келлс".
"Нет. Думаю, несколько часов на метле. Несколько дней, может быть, пешком".
"А вот и осел".
"Две недели на поющем осле. Он кажется очень ленивым".
"Ты еще слаб. Ты должен ездить верхом.
“Ты выталкиваешь меня из гнезда?” В каком-то смысле он испытал облегчение: кто-то принимал решение за него. Или, возможно, она хотела услышать из его уст, что он не бросит ее, он не будет рассматривать это.
Ее мысли были дальше этого. “Я не знаю, хочешь ли ты остаться со мной на день, или дольше, или вообще”, - призналась она. “Но ты должен выбрать то, чего ты хочешь, а не просто поддаваться этому. Я похитила тебя, в некотором роде. Я не буду вас задерживать”.
“Я дам себе разрешение остаться здесь”.
“Сначала ты утолишь свое любопытство”, - сказала она ему. “На самом деле ты не знаешь, почему на тебя напали. Вы не знаете, почему на вас напали. Ты не знаешь, для чего была Конференция, и что может означать для Птиц то, что ты не прибыл. Ты должен выяснить это, прежде чем принимать какие-либо другие решения".
"Я уже не настолько бескорыстен. Всякий раз, когда я пытаюсь, я терплю неудачу. Я рано научился терпеть неудачу и освоил ее”.

“Тогда будь эгоистом. Спроси этих Птиц, не видели ли они твоего друга. Эту Нор". Он с трудом мог поверить в ее щедрость. Он уже любил Канделу, но не знал, как ее воспринимать: как спасительницу, женщину, друга, альтернативу одиночеству.
Или все это вместе взятое. Или если бы что-то из этого было правильной причиной любить кого-то. Ну, а какой личный опыт любви у него когда-либо был? И какое свидетельство любви когда-либо выставлялось напоказ перед ним? Очень мало.
Он знал, что во многих отношениях Кандела была права, и что, кроме того, она давала ему выход.
“Мне нужны дрова. Если ты поможешь мне с дровами, - сказала она, - я останусь здесь на зиму и не уеду до весны. Между фруктами и грибами, которые я сушу, картофелем, растущим в диком виде вон на том солнечном участке, и тем, что могут дать коза и курица, я не умру с голоду. Если меня выгонит какой-нибудь домовладелец или если меня прогонят неприятности, я вернусь в монастырь. Меня может найти там мой дядя, если он придет за мной, или ты. Или там я останусь, может быть; это такая же хорошая жизнь, как и у большинства, и они добрые женщины”. Он помогал с дровами, удвоив свои усилия по наращиванию запасов и тем самым восстанавливая массу своих мышц и силу шага. К тому времени, когда наступили первые сильные морозы и из трубы круглые сутки валил тонкий дымок, он был готов к отъезду.
Он не хотел брать осла. Ей это может понадобиться.
“Для чего?" - спросила она.
"Он - лучшая компания, чем козел", - сказал наконец Лестар. В последнее утро он взял Канделу на руки и впервые поцеловал ее с нежностью. "Мне не нужно слышать о доброте ни от одного апостола", - сказал он ей. "Ты дала мне больше поводов для восхищения, чем почти все, кого я когда-либо встречал".
"Сразу видно, что ты не объездил весь мир", - укорила она его, почти с любовью. "Будь в безопасности, настолько, насколько можешь, дорогой Лестар: и будь храбрым".
"Мы пара?" - спросил он, достаточно смело.
"Мы - один и один", - ответила она. "В квадлингском мышлении один плюс один не равно двум. Один плюс один равняется обоим".
Долгое время, обернувшись назад, он мог видеть мягкий завиток дыма, висевший над тем местом, где должна стоять ферма "Яблочный пресс" в наступающем лесу. Дыхание огня висело, как вопросительный знак, над местом, где она уже посадила себя, чтобы ждать его возвращения.

 Отправлено: 27.11.22 19:08. Заголовок: Конференция птиц 1 ..

Конференция птиц
1

ХОТЯ ПУТЬ от лесной усадьбы до начала перевала Кумбрисия был сравнительно коротким, каждый шаг, который он делал, отзывался болью в костях и нагружал суставы так, как, казалось, не делал ни один из долгих набегов по пересеченной местности раньше.
Что ж, он был старше. Едва достигший совершеннолетия — ему было двадцать три или двадцать четыре? Что-то вроде того. На самом деле недостаточно взрослый, чтобы чувствовать себя взрослым, но достаточно взрослый, чтобы выглядеть таковым и знать разницу между беззаботностью и беспечностью.
Так что он позаботился. Любая небольшая россыпь камней могла сдвинуться под его весом, любой клочок травы мог оказаться более скользким, чем следовало. Он опустил глаза в землю.
Уверенность и выносливость возвращались слишком медленно.
Но они вернулись. В конце концов он шел два часа подряд, прежде чем остановился передохнуть. Он устремил свой взор к горизонту и заставил себя двигаться вперед, задавая себе последовательные пункты назначения. Эта самая высокая голубая сосна, этот пучок травы на высокогорном лугу, это обнажение гранита. Вскоре перспектива стала грандиознее, так как Келлы стали более четкими, а крутой проход между ними гласил: "ПЕРЕВАЛ Кумбрисии: входи, если осмелишься".
Он вспомнил свое детское путешествие с Оутси Манглхэндом и караваном Грасстрайл и то, как путешественники обменивались историями. Свирепая Кумбрисия, ведьма из самых старых сказок страны Оз! Кумбрисия была настолько древней фигурой знания, что казалась свободной от ограничений какой-либо конкретной моральной позиции. Она точно не была демонической старухой из ада, стремящейся уничтожить души смертных, и не была кивающей великой синицей мира, оказывающей помощь во времена испытаний. Или, возможно, правильнее сказать, она была и тем, и другим. Один плюс один равняется обоим. Подобно самым беззаботным и игривым землетрясениям, разрушающим деревни и сокрушающим население, действия Кумбрисии следовали ее собственным тайным намерениям. Для человека то, что в одну минуту могло показаться удачей, в следующую минуту обернулось катастрофой, но что означало для Кумбрисии удача или катастрофа? В рассказах она была жестокой, аморальной, полностью самой собой. Непобедимый и неисправимый.
И непостижимый, на самом деле.
Как Неназванный Бог, когда вы подошли прямо к этому.
Иногда няня напевала, как детскую песенку, что-то, вероятно, заимствованное из "Озиада" или какой-нибудь другой барочной истории-легенды.
Кумбрисия помешивает в кастрюле и облизывает половник,
Накрывает на стол, наливает стакан слез.
Ждет рядом со зловещей пустой колыбелью.
Все еще жду. Она может ждать годами.
Да, точно так же, как Неназванный Бог.

2
СКАЛЫ ОТКРЫЛИСЬ перед ним, а затем сомкнулись за ним, потому что дорога на перевал Кумбрисия сделала несколько быстрых поворотов по дну долины, прежде чем начала подниматься.
Земля здесь дышала другими испарениями, и сезон затянулся: побуревшие листья на деревьях еще не опали. Не хватало ветра, чтобы сорвать их.
Сияние неба было разбито на кусочки глазурованной мозаики резьбой ветвей и листвы. Этот высокий каньон продолжался несколько дней, не так ли? — разве это не было его воспоминанием? Пока он не открылся на восточном склоне Келлса, и Тысячелетние луга не раскинулись так широко, как воображаемое море из детских сказок? Как он когда-нибудь найдет следы собрания птиц в этом тайном убежище?
Но он вынужден был признать, что это хорошее место для сбора. Горы служили крепостными валами, а овраг услужливо зарос. Здесь Юнамата проводили большую часть года. И здесь Бастинда и Лестар выбрали свой путь много веков назад, стремясь к Киамо Ко и надежде на убежище.
У него было достаточно времени для размышлений, в которых он нуждался, и еще немного. Что же он тогда понял в стремлении Бастинды? Ее потребность? Сила, которая толкала ее повсюду? Очень мало.
Но он помнил тот день, когда она спасла детеныша Снежной обезьяны, которому предстояло стать Уоррой. Ее врожденный талант? власть? умение концентрироваться? — или, может быть, просто сострадание? — привело к тому, что небольшое озеро покрылось льдом, поэтому она наполовину прошла, наполовину скользнула по нему, чтобы забрать брошенного, беспокойного детеныша обезьяны.
Вот что говорила его память. Под ее каблуками образовался лед. Мир приспособился к ее потребностям. Но как это могло быть правдой? Возможно, именно ненадежность памяти, романтические наклонности детства заставили Лестара запомнить это таким образом. Озеро покрылось льдом. Детеныш обезьяны был спасен. Может быть, на самом деле она перешла вброд. Или, может быть, озеро уже покрылось льдом.
Может быть, все, что действительно имело значение для ее силы, это то, что она спасла детеныша обезьяны.
На берегу небольшого озера он остановился и осознал новую разновидность тишины. Это был звук всего, что затаило дыхание.
На дальней стороне озера находился небольшой остров. В центре острова росла роща деревьев с узловатыми ветвями, их пять или шесть стволов были расположены так близко, что напоминали стойки ряда дверей, ведущих в одно и то же внутреннее пространство между стволами диаметром около дюжины футов. Деревья удерживали то, что осталось от Птичьего совещания, и птицы затаили дыхание.
Он стоял, не готовый окликнуть их, потому что не хотел, чтобы они разбежались. Но они знали о нем, он был уверен. Сколько сотен пар глаз моргали или не моргали на него с этих свернутых кольцом листьев? Они не приближались к нему во время вылазки и не щебетали от испуга.
Возможно, предположил он, они отупели от страха.
Наконец он побрел вдоль папоротника и нашел поваленный ствол дерева, достаточно прочный, чтобы выдержать его вес. Он подтащил его к кромке воды и столкнул в воду. Ему не пришлось идти в ледяной воде. С помощью посоха он удержал равновесие и начал прокладывать себе путь по воде. Он знал, что мог бы поплавать, но это потребовало бы, чтобы он раздевался либо до, либо после заплыва, и это казалось недостойным способом приблизиться к Конвенции.
Птицы казались терпеливыми, и, подойдя ближе, он подумал: "Как будто они ждали меня".
Так оно и было, по словам горбатого Скального Орла в капюшоне, который приветствовал его.
“Ты мальчик с метлой”, - сказал он. “Недолетка. Мы знали, что ты был сбит. Красный Пфеникс пробрался достаточно далеко через вражеские линии, чтобы выкрикнуть столько информации, прежде чем был ранен и вынужден повернуть назад. Мы верили, что ты придешь. Ты пришел.” Горный орел резко остановился, распушив перья на груди.
“ Я почти не пришел", - сказал Лестар. "Это была даже не моя идея, на самом деле". Орел сделал жест ртом, настолько близкий к усмешке, насколько ему это удалось. "Люди непостоянны. Мы знаем. Но ты здесь. Мальчик на метле.”
“Я без метлы”. Лестар положил свой посох на землю, чтобы птицы могли видеть. “Я шел пешком. Кстати, у тебя есть имя?
Другие птицы подпрыгнули на одну-две ветки поближе, чтобы посмотреть, ответит ли Горный орел.
В основном это были более крупные существа — несколько случайных зябликов и фитчей, несколько малиновок и деловито прихорашивающаяся группа крапивников, — но в основном орлы, ночные птицы, молоденький Пфеникс в своем сияющем ореоле. Девять лебедей все еще ждут свою принцессу. Слепая старая цапля с искривленной левой ногой. Другие.
“Я знаю, что случилось с принцессой лебедей”, — сказал Лестар и рассказал им, как он похоронил ее - и, в неопределеном смысле, пришел вместо нее.
Горный орел воспринял новость непоколебимо, хотя лебеди склонили головы так, что их шеи превратились в белые обручи, а крылья задрожали с воздушным звуком, как от промышленной перегородки.
“Я председатель Ассамблеи”, - сказал Скальный Орел. “Спасибо, что пришли”. Лестар не нуждался в почетных обращениях. “Должен ли я называть вас мистер Президент? Или просто Берди?” Горный Орел ощетинился, а затем сказал: “Меня зовут генерал Кайнот, хотя мое имя не имеет значения. И твоё тоже нет. Мы солдаты в стратегии, а не на военном чаепитии.”
“Что ж, я был солдатом и не собираюсь возвращаться к этому. Меня зовут Лестар, чего бы это ни стоило, и я использую свое имя. Я не мальчик на метле.”
Кайнот наклонил голову и укусил гниду под крылом. “Извините, это место кишит гнидами”, - сказал он. ”Лестар". Это была уступка, и Лестар расслабился. Он уже собирался попросить разрешения сесть, но потом вспомнил, что оно ему не нужно. Так он и сидел, а птицы слетались с ветвей все ниже, и большинство из них усаживались на жесткую посадку со звуком маленьких буханок хлеба, падающих на пол.
Кайнот быстро разобрался с их проблемами. Конференция, казалось, состояла из семидесяти или восьмидесяти птиц, которые теперь боялись уходить. Они встретились, чтобы обсудить угрозу в небе, но именно эта угроза загнала их в угол и посадила на землю. Потребовались бы талант и хитрость, превосходящие все их умения, чтобы сделать небо безопасным для путешествий.
“Вы пришли не по адресу, если вам нужен талант или хитрость”, - сказал Лестар.
“Не говори глупостей”, - отрезал Кайнот и продолжил.
Он выбил каждый пункт своего аргумента резким взмахом крыльев. В то время как условия жизни при императоре стали невыносимыми, в то время как его воздушно-десантная армия драконов систематически нарушала воздушное сообщение, нарушала популяции птиц и перелетных птиц и вмешивалась в естественные права полета, миграции и созыва, теперь, следовательно, был созван Конгресс птиц, хотя, к сожалению, осажденный вышеупомянутыми враждебными армиями, и те делегаты, которым удалось проникнуть внутрь, пришли к выводу, что они поодиночке и в единстве неспособны противостоять вражескому флоту. Поэтому они нуждались в помощи. Быстро.
“Я пришел, чтобы рассказать вам о смерти принцессы лебедей, - сказал Лестар, - потому что это то, что сделала бы Бастинда. Кроме этого, я не могу быть вам полезен. Если я - единственная надежда вокруг, у тебя куча неприятностей.”
“В отличие от животных, мы, птицы, не часто жили бок о бок с людьми”, - ответил генерал. “Поскольку человеческий запрет на употребление в пищу мяса животных подвергается злоупотреблениям, подумайте, насколько менее строгим является любое табу на употребление в пищу птицы небесной. В нас должны стрелять и сбить с ног, прежде чем мы сможем пройти собеседование, чтобы узнать, действительно ли мы говорящие существа. Немногие голодные фермеры готовы оказать птицам такую любезность, поэтому те из нас, кто разговаривает, как правило, собираются в местах, менее посещаемых человеческими отбросами. Приношу свои извинения, это было грубо с моей стороны.”
“Не извиняйся слишком быстро, ты не очень хорошо меня знаешь”, - сказал Лестар. “Но все же, зачем просить меня о помощи?”

“Ты летал, в отличие от большинства людей”, - просто сказал Кайнот. “У тебя есть способности, уникальные среди людей, которых мы встречали...”
“Я могу сохранять равновесие. И что. Это метла, которая обладает силой. Метла
Бастинды”. “Крыло не работает отдельно от пера, Лестар. Они работают в тандеме.”
“Ну, у меня больше нет метлы, или ты не слышал? Так что я не могу летать — а это значит, что меня это вряд ли касается.”
“На тебя самого напали драконы. Не так ли? Или меня скормили дезинформации?”
“Ну, это было. Но это касается только меня и драконов. Это не имеет к тебе никакого отношения”.
“И они называют нас птичьими мозгами”. Кайнот был в ярости. “У нашего вида и летающего мальчика есть общее дело, ты, дронт”.
“Я возражаю”, - сказал Дронт, только что проснувшийся от дремоты.
"Извини, это было неуместно. Слушай. Лестар. Ты, должно быть, намеревался помочь нам, иначе зачем ты вообще сюда прилетел?"
Он подумал о Канделе. "Это было предложение третьей стороны".
“ Предложение о чем? Что ты сообщаешь свои трагические новости, а потом остаешься, чтобы посмеяться над нами в нашем бедственном положении? Что вы видите, как ваших собратьев преследуют, пытают, не дают свободно общаться, точно так же, как вас преследовали, ограбили и чуть не убили, а потом вы — что? Пойти домой и посетить мероприятие ради забавной беседы за ужином?”
“Не рисуй меня так мрачно. Я способен сделать это для себя. Послушай, мне пришло в голову, что я мог бы попросить тебя кое о чем. Время от времени на протяжении многих лет я искал кое-кого. Девочка-ребенок. Возможно, вы могли бы помочь. О ваших различных миграциях и тому подобном.”
“Мы не можем летать свободно, или я недостаточно ясно выразился, ты, кретин?” У Кайнота случился апоплексический удар. “Как мы можем удовлетворить ваши личные потребности, когда наше число уменьшается с каждым днем?”
“Ну, тогда.” Лестар пожал плечами. “Это не выход. Наверное, я действительно мало что понял в этой стычке с участием Птиц. Это печально, но ко мне это не имеет никакого отношения. И даже если бы это произошло, я бессилен…Я не Бастинда.”
Маленький Крапивник выскочил вперед и сказал Кайноту: “Прошу прощения, генерал...”

“Не проси у меня прощения! Ни в коем случае не просите! Сколько раз я должен вдалбливать этот урок в твой мозг, Доузи?”
“Извините, генерал. Прошу прощения и за это тоже. Просто молодому человеку, возможно, захочется немного подумать над этим. ” Доузи повернулся к Лестару и пропищал. “Дело не только в нас, птичках, мистер. Эти драконьи крылья тоже вредны для людей. Царапать лица беззащитных женщин в пустыне! Неужели у них нет стыда? А ты? Если ты не можешь помочь нам по доброте душевной, то, конечно, ты мог бы сделать так, чтобы подобные вещи не случались с твоими соплеменниками?”
“Хорошо сказано, Доузи”. В голосе Кайнота звучало не столько извинение, сколько удивление.
”Мне сказали, что это были миссионеры-юнионисты", - сказал Лестар, его плечи поникли. “Об этом было ужасно слышать. Но я не маунт, и я даже не знаю, член ли я профсоюза”.
“Так что дальше? Они убьют твоего брата в чулках, а ты скажешь: ”У него были серые глаза, а у меня зеленые, так что на самом деле это было не обо мне"?" - спросил Крапивник. “Они уже напали на тебя, душка, как я слышал. Разве ты не помнишь?”
“Может быть, я заслужил, чтобы на меня напали”.
“ О, спаси нас, ” пробормотал Кайнот. “Кто-нибудь, спасите нас. Но это не будет настолько безумно”. Доузи не была готова сдаваться. “Может быть, ты это заслужил”, - огрызнулась она. “Но это дает этим драконам огромную заслугу за то, что они знают внутренности и грехи твоей души! Ну и что с того, что они вылетают из конюшен императора! Они не говорят о Драконах! Они на жалованье у Императора Апостола! И ты не можешь быть уверен, что эти молодые люди заслужили то, что получили, не так ли? Их лица так исцарапаны! Это отвратительно, вот что это такое!”
“Не мне решать, чьи лица будут поцарапаны или нет...”
“Нет”, - сказал Кайнот. Он встал на дыбы и выглядел так, словно хотел выклевать Лестару глаза. "Нет.
Оставьте его в клюве Неназванного Бога или его смертного аватара, Императора. Предоставьте это агентам Императора, которые руководят ополчением для обеспечения безопасности Изумрудного города за счет всех остальных, кто живет в стране Оз. Или предоставьте это подчиненным, которые следуют приказам своих начальников. Оставьте его в клювах самих драконов. Драконы не убивают людей, люди убивают людей. Они убивают себя, гуляя без защиты в мире, где есть драконы. Меня от тебя тошнит.”
”Я понятия не имею, почему драконы напали на тех монтий..."
“Становится все более очевидным, что у вас вообще нет никаких идей. Драконы напали на монтий, чтобы посеять смуту между Юнаматами и Скроу. Эти человеческие популяции, наконец, созрели для заключения договоров после десяти сотен поколений…Они учились доверять друг другу. С помощью случайных нападений на изолированных людей драконы могли заставить племена с подозрением относиться друг к другу. Племена легче запугать, когда они не объединены. Вы сказали, что служили в армии: разве вы ничего не узнали о военной стратегии?”
Лестар подумала о горящем мосте. Он снова мог видеть букву из горящей соломы, меняющую форму, когда она падала, произнося что-то огненное и неразборчивое в побеждающей воде.
Он думал о Канделе, ожидая его возвращения — сделав что-то. Выполнив какое-то действие. Если Лестар предположил, что хочет Кандела, а откуда он мог это знать? — он не мог заполучить ее. Не раньше, чем у него появится альтернатива, из которой он сможет сделать выбор.
“Смотри”, - сказал он. “ Лестно все это. Но я больше не могу летать. Моя метла исчезла. Я рисковал поцарапать себе лицо, пройдя в одиночку через Разочарования до перевала Кумбрисия. Я пришел по неправильным причинам — как обычно. Я ничего не могу для тебя сделать, даже если я человек. У меня нет таланта. У моей метлы был большой талант!— если это вообще была моя метла. Но она исчезла. Либо её забрали драконы, либо она потерян.
“Послушай. Продолжайте слушать. Сотрите это пронзительное выражение со своих лиц. Пожалуйста. Почему бы вам не объединиться и не улететь отсюда? Огромный сгусток тебя? Драконы не смогли бы уничтожить вас всех — некоторые из вас обязательно прорвались бы.”
“Мило”, - сказала маленькая сипуха. “Очень мило. У меня неправильное левое крыло, и я склонен летать петлями, что замедляет меня. Я пойду одним из первых. Я с радостью пожертвую собой ради великого совещания птиц!” По его голосу было не похоже, что он это имел в виду.
“Пока здесь, на перевале Кумбрисии, есть чем питаться, и драконы не могут заглянуть в наше убежище, мы здесь в заточении”, - сказал Кайнот. “Но уйти означало бы рискнуть даже одним из нас — а это риск, на который мы не идем. Мы этого не сделаем. Самый маленький воробей, который падает, уменьшает нас всех. Я думал, ты все об этом знаешь”.
“Да, ну, мои религиозные наставления были довольно слабыми”.
“Я говорил не метафорически, а о военной стратегии. Ты мог бы добраться до драконов, не так ли? Мальчик колдун, выдающий себя за солдата? Например, ты мог бы посмотреть, есть ли у них твоя метла. Ты мог бы получить её обратно. Вы могли бы стать нашим голосом — нашим послом. Наш представитель, наш агент, наше доверенное лицо...
- прервал его Лестар. “Если бы я мог достать свою метлу — что хорошего я мог бы сделать? Они просто снова нападут на меня. В прошлый раз они удовлетворились моей метлой и плащом. Может быть, на этот раз они расцарапают мне лицо.”
“Ты только что сказал, что не тебе решать, чье лицо будет поцарапано или нет”, - сказал Скальный Орел. “Если ты в это веришь, покажи свое лицо и разберись с тем, что происходит”.

“Это не сработает”, - сказал Лестар. “Я ничего не могу для тебя сделать. Я не Птица. Я не мальчик-колдун. У меня даже метлы больше нет. И даже если бы она у меня была, возможно, мне не суждено было летать. Может быть, мне даже не следует позволять себе такую вольность.”
“Может быть, никто из нас не должен иметь тех свобод, которые у нас есть. Если мы продолжим в том же духе, то скоро все узнаем. Но если вы поможете нам подавить угрозу дракона, мы сделаем то, о чем вы просите. Мы будем охотиться за той человеческой женщиной, которую ты ищешь.”
Крапивник снова прыгнул вперед. “Ты сделаешь это”, - сказала она Лестару. “ Ты собираешься попытаться, не так ли. Я вижу.”
“Ты читаешь будущее, Доузи?” - спросил Лестар.
— Прошу прощения, сэр...
- Доузи! - перебил Кайнот. ”Никаких просьб!"
“О, извините, я уверен”, - продолжила Доузи. “Нет, мистер мальчик на метле. Ты собираешься сделать это по совершенно эгоистичной причине — мы ищем твою потерянную подружку - и это нормально. Почему бы и нет? До тех пор, пока работа не будет выполнена.”
Птицы молчали.
“Ты уже попробовал это на вкус”, - сказала она более мягким голосом. “Не у многих есть, но у тебя есть. Ты ведь пробовал летать, не так ли? А теперь попробуй отказаться от этого”.
Она подошла ближе. “Попробуй отказаться от этого”, - сказала она. “Прошу прощения, сэр, вы не можете”. Птицы начали хлопать крыльями и одна за другой подниматься в воздух, приводя свой последний аргумент. Они пронеслись против часовой стрелки вокруг мертвого маленького озера, возможно, из уважения к Сове, аномалия крыла которой заставила его наклониться в определенном направлении. Птиц было больше, чем сначала показалось Лестару. Несколько сотен. Более робкие, должно быть, прятались повыше в ветвях, но внимательно слушали: все слушали. Теперь они летели, и пока они летели, не могло быть ни лидера, ни последователя: они оставляли в воздухе один и тот же след, все быстрее и быстрее. Сама сила их ритмичного покачивания заставляла поверхность озера подниматься собственными волнами, все выше и выше, пока не взметнулись кончики крыльев белой пены, а затем сгустки бледной пены поднялись и закружились под вихрем птиц, как вторая популяция, как птицы-призраки, как родственники участников Конференции, которые были убиты. Но что такое призраки без голосов?
Птицы молчали — никто из них, даже гуси и утки, любившие сигналить в полете, не осмеливались рисковать, привлекая внимание к своей цитадели.
”Остановитесь", — закричал Лестар и поднял руки - не из жалости, не из страха, не из нового морального убеждения: просто из-за отсутствия каких-либо дальнейших причин сопротивляться.

Слепая, тощая цапля, прихрамывая, подошла к Лестару и клюнула его в ногу, чтобы определить его местонахождение. “Я тоже не могу летать, теперь у меня пропало зрение”, - сказала Цапля. “Но это не делает меня менее Птицей, не так ли?”

 Отправлено: 27.11.22 19:09. Заголовок: Колыбель Кумбрисии 1..

Колыбель Кумбрисии
1
Обратный путь был более быстрые. Теперь, когда его кости были срослись, все эти походы снова наращивали мышцы. Болело, но не сильно, восстанавливая силы.
Разочарования мало что давали вслепую, поэтому он путешествовал по ночам, насколько мог, надеясь, что тогда драконов не будет за границей. Он старался придерживаться четко обозначенных троп, козьих троп, берегов ручья, где движение было более плавным, хотя укрытие было менее полезным.
Вернувшись на Яблочную ферму за час до рассвета, он не хотел пугать Канделу, приближаясь в темноте. Он нашел старое дерево на краю сада, на котором все еще росли маленькие деформированные плоды, и приготовил себе завтрак, дрожа руками в подмышках. Он пытался почувствовать, как день становится теплее, мгновение за мгновением, по мере того как солнце поднималось над горизонтом, но его аппарат для оценки такой тонкости был слишком груб.
Затем заревел осел, и сквозь поднимающийся туман петух прокричал свое зазубренное приветствие. Откуда у Канделы взялся петух? Должно быть, она все еще бродит по провинции, безнаказанно выпуская существ из усадеб. Ей повезло, что ее не поймали, так как осел и петух не совсем скрывали свое местонахождение. Петух звучал как тенор.
Со всем этим шумом она бы уже зашевелилась. И все же он подождал, пока не увидел, как из кухонной трубы поднимается дым, и не услышал, как оконный ставень скрежещет о камень. Он подошел к дому, готовый окликнуть ее, но она стояла в дверном проеме на одной ноге, а другая нога терлась о заднюю часть икры. “Чего ты ждал?” - спросила она, наклонив голову вперед. “Разве там, в саду, не холодно?”
“Ты расчищала подлесок”.
- Осел. Это облегчает мне жизнь; он сделал достаточно для огорода. Если мы уберем еще несколько деревьев, у нас будет хорошее открытое пространство, и, судя по всему, плодородное. Но нам понадобится ограда от ослов и других желающих. Почему ты медлишь, входи, ты, должно быть, ледяной".
Он уже собирался сказать: "Боюсь, я вас напугаю", но потом вспомнил: Она обладала каким-то талантом читать настоящее. Она наверняка знала, что он здесь; и действительно, она призналась в этом, когда ее спросили

Его кулаки сжимались и разжимались при мысли о том, чтобы прикоснуться к ее теплому во сне телу, обхватить ее руками, погрузить холодные пальцы в складки ее простой ночной туники из широкого сукна. Но она нырнула в темный дверной проем, прежде чем он успел обнять ее, как будто его отсутствие снова сделало их чужими.
Это место было намного прямее, проще, приятнее. Она была занята. Засушенные цветы в треснувших терракотовых горшках. Кисточки трав, подвешенные на веревочках, разносят свой аромат по всей кухне. В уголке у камина были начищены коврики, а с подставки свисал изящный луковичный чайник, в котором бурлила ароматная вода.
”Как ты узнала, что я вернусь сегодня?"
“Петух прокукарекал более застенчиво, поэтому я предположила, что у него должна быть аудитория.
В любом случае, я чувствовал, что это будешь ты. Или, может быть, это была просто надежда, кто может сказать разницу? Ты, должно быть, устал. Отдохни, Лестар, а я принесу немного сычужного молочного пудинга из холодильной камеры под лестницей.”
“Не двигайся так. Просто посиди — здесь.” Он похлопал по табурету рядом с собой и улыбнулся. Ее руки согнулись и встретились с его кончиками пальцев, и кончики их пальцев мягко ударились друг о друга. Потом она ушла за пудингом.
“Сначала ты поешь, а потом поспишь”, - сказала она, как мать, “потому что мне не нужны навыки прорицания, чтобы знать, что ты гулял большую часть ночи”. Ни о чем другом она и слышать не хотела. Ему пришлось довольствоваться тем, что он наблюдал, как она порхает по кухне, выходя на солнечный свет и снова покидая его. "Как же так получается, что она тоже похожа на птицу", - подумал он и почувствовал, что что-то замышляет, но потом еда успокоила его, и Кандела оказаласьправа, потому что его голова закивала на спине. Она помогла ему добраться до комнаты, где они так целомудренно спали, и после того, как она сняла с него рубашку и слегка провела влажной тканью под мышками и за удлиняющейся гривой волос на затылке, она бросила ткань на пол и прижала руки к его обнаженной груди, как будто пытаясь чтобы интерпретировать тайный язык его сердцебиения.
“Позже”, - прошептала она ему одними губами и поцеловала то место, где были бы его губы, если бы он только что не начал откидываться на подушку.
Сон был лишен характера. Хорошего сна.
Он проснулся в самый разгар дня, как это было в это время года. Она приготовила тунику и свежие леггинсы. Какой способной хозяйкой она была. Брюки, сшитые на худощавого мужчину, слишком туго обтягивали его бедра, но они были чистыми, а от туники пахло помадой. В новой одежде он почувствовал себя новым человеком и выглянул в окно, чтобы найти ее.
Она усердно работала на участке, о котором упоминала. Используя острый сегмент сломанного железного колеса печатного станка, она поднимала стойкий корень яблони.
Испачканная теперь там, где он был нетронутым, она вытерла лицо тыльной стороной ладони и тщетно пыталась разогнать позднюю популяцию мошек, которые находили запах ее пота соблазнительным. Он окликнул ее, и она помахала рукой и тяжело упала на колени, когда корень выбрал этот момент, чтобы уступить.
“Позволь мне сделать это”, - сказал он.
“Теперь готово. Но я немного отдохну. Спускайся.”
Они подошли к краю сада, по очереди потягивая сладкую колодезную воду из одной пипетки. “Ты хорошо поработала здесь”, - серьезно сказал он ей.
- У меня были на то веские причины. Мизинцем она поковыряла кусочек воска в одном ухе.
“Ты вернулся, и вот уже один на подходе”.
Он выгнул бровь, чувствуя себя очень похожим на коммандера Лан Пирота. “Компания приедет?”
“Можно сказать и так”.
Что она читала в этот солнечный час такого, чего он не мог видеть — о, он не мог, но потом смог. “Это не так. Ты еще недостаточно взрослая.
Она сказала: “Хотя, как и ты, я не могу точно сказать, сколько мне лет, по-видимому, я достаточно взрослая, Лестар”. Ее тон был непринужденным и немного скучающим, но он подумал, что уже достаточно хорошо ее знает, чтобы предположить, что она, по крайней мере, немного напугана.
Многие ребята из подразделения говорили об этом. Они поделились своими наблюдениями.
Женщины всегда знали, и сверхъестественное спокойствие отметало все другие земные соображения в сторону, когда это происходило. Но Кандела вряд ли была женщиной!— и не посвящена в эти тайны. Или не он.
“Меня не было всего несколько недель”, - сказал он, стараясь, чтобы его голос не звучал холодно. “Или ты уже очаровала местного фермера своим домингоном, даже когда я все еще восстанавливался внутри? Так вот как вы получили козу, петуха, курицу — в обмен на ваши фермерские нужды с вашими фермерскими навыками? Так вот почему ты посоветовала мне отправиться на охоту за дикими птицами?”
“Тебе не нужно так суетиться.” Она прикусила губу и спокойно посмотрела на него. “Это был не другой мужчина, Лестар”.
“Это не от меня. Кандела!” Он на мгновение выскользнул из Куаати, чтобы изрыгнуть ругательства в садовый воздух. “Я дурак, наивный и чудовище одновременно, но я не глуп в том, как девушка беременеет. Это не от меня. Не смущай меня безнадежной уловкой. Неужели ты думаешь, что я бы бросил тебя из-за этого?”
“Я не думаю...”

“Или, может быть, ты хочешь, чтобы я это сделал? Что ж, я этого не сделаю. У меня не такая уж кривая душа. Только не лги мне, потому что это невыносимо. Кандела! В это невозможно поверить”.
“Лестар. Я ничего от тебя не прошу. Ты не мой муж. Ты не выбирал меня. Я не выбирал тебя”.
“Ты решила спасти меня, - уныло сказал Лестар, - когда я мог ускользнуть, и это тоже хорошо”.
“Я решила попытаться спасти кого-то. Кто-то заболел в лазарете, вот и все. Я не знала, кто это был. Я не знала, что это был ты. Я еще не знала тебя. Я тебя еще не знаю.”
“Я не отец”, - сказал он. “Я должен напомнить тебе, как это работает? Я держался на расстоянии, Кандела. Я никогда не спал с тобой, я никогда не зарывался в твою сокровищницу. Я думал об этом, да, но думать - это не делать, и ни один ребенок не рождается от полуночных мыслей взрослого, спящего в одиночестве.”
“Но ты это сделал”, - сказала она. Ее плечи поникли. “Было бы легче притвориться, что ты этого не делал, но это не имеет значения, так или иначе. Младенец растет. Я не выгоню его сейчас из гнезда”.
“Я этого не делал!” - настаивал он, и тогда она рассказала ему, как он это сделал, когда и почему.
Над фруктовым садом прошел мелкий дождик, и в вихре холода капли превратились в снег.
Сезон в одно мгновение стал еще на несколько ступеней выше, как это часто бывает.
Они вошли внутрь без дальнейших замечаний, и Кандела занялась кухонными делами. Она отмерила две горсти муки грубого помола и просеяла ее через тряпичный мешочек.
Свет посерел и померк, и он плотно закрыл ставни и развел огонь. Нужно было принести петуха и курицу, поставить осла в стойло, и все, что он мог придумать, он делал: перекладывал дрова, расстилал чистую солому на полу, расставлял вещи на полках. Вещи с ручками и носиками, предметы, назначение которых он не мог себе представить. Он ничего не мог себе представить.
Они поели, и после еды она тихо сказала: “Это хорошо, Лестар”.
“Тогда это не могло исходить от меня”.
Пока она подталкивала его, и потому что это отвлекало, если не что иное, он рассказал ей о Совещании Птиц и об ответственности, под которой он трудился — или так трудился до сегодняшнего утра по возвращении — чтобы найти свою метлу.
Она всегда казалась непоколебимой при мысли о летающих драконах. Когда он спросил, почему, она сказала ему, что слышала слухи о таких существах несколько лет назад. Они были вовлечены в акцию в столице провинции.

"Кхойр", - добавил он. "Это понятно".
"Если бы были проблемы, их следовало бы ожидать в Кхойре", - согласилась она. "Это началось как восстание против налогов или что-то в этом роде. Гарнизон военных Изумрудного города был взят штурмом квадлингцами и более или менее уничтожен."
"Я не верю, что можно быть более или менее уничтоженным. Ты либо есть, либо нет". Он подумал об обходительном, благородном коммандере Лан Пироте и понадеялся, что тот был одним из тех, кого убили.
"Не надейтесь на мою точность. Я простая душа. Я просто рассказываю вам то, что слышал от своего дяди. Некоторые из причин, по которым мы ушли". Кандела продолжала. Им обоим было спокойнее избегать вопроса о ее беременности. "Он сказал, что Изумрудный город вспыхнул в ответ. Переборщили. Небольшая группа летающих драконов была выпущена против квадлингцев в Кхойре. Это было довольно ужасно. Выжило всего несколько человек, и кто мог доверять словам этих несчастных травмированных психов? Летающие драконы? Кводлинги такие суеверные. Никто не знал, чему верить - так что давайте убираться отсюда, сказал мой дядя". Она сложила руки на коленях. "Так что я не удивлена, что это оказалось правдой".
Он обхватил голову руками. Другие ребята из его отряда. Выжил ли кто-нибудь из них? Энсонби, Копченая рыба, кто-нибудь еще? Берни, Миббл? Тот, кого они называли Толстоголовым? Или как насчет их подруг — были ли они запятнаны как коллаборационистки?
Это была не только девушка, сброшенная с горящего моста, — это были все они. Ее родители, их соседи, сельские жители. Оккупационные силы, офицеры и пехота, группы поддержки, послы. Последствия казались бесконечными и только набирали силу и значение, чтобы никогда не отступать.
Кандела увидела выражение его лица. Она взяла его за руку, и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы не вырвать ее.
“Вспомни, зачем ты поехал на конференцию”, - сказала она. “Прежде чем ты спасешь кого-то еще, ты должен спасти себя, Лестар. В противном случае ты просто комок нервных тиков, марионетка на веревочках, которой манипулируют случай и бесчувственный ветер.”
“Я останусь здесь, независимо от того, ночевала ты в сельской местности или нет. Мы призваны быть божественной рукой”, - сказал он.
- Это благочестие вертится у тебя на языке, и ты это знаешь. Если ты не спасешь себя, Лестар, то с таким же успехом можешь стать порождением зла.”
”Человек должен признать свою судьбу".

“Называя свою судьбу волей Неназванного Бога, ты не делаешь ее таковой. И к тому же самовосхваляющийся.”
Они легли в ту же кровать, которую делили раньше. Ни один из них не спал, хотя на этот раз не из-за того, что его мучило желание.

 Отправлено: 27.11.22 19:10. Заголовок: 2 ОНИ ВСТАЛИ, КОГДА..

2

ОНИ ВСТАЛИ, КОГДА было еще темно, незадолго до кукареканий петуха.
Чай в чашке с трещиной в глазури; маленькие шарики чая выстроились вертикально. Он уставился на них, желая выучить новый язык.
“Кого ты выберешь для спасения?” - спросила Кандела, когда солнце попыталось осветить комнату. “Я не та девушка, ты же знаешь. Та девушка-Кводлинг, которую ты видел сброшенной в горящую реку. Ты не можешь сделать меня ею, умоляя себя в моих нуждах. Ты не можешь выбрать меня на место этой девушки.”
“Может быть, я никого не смогу спасти”, - сказал он. “С тех пор как умерла Бастинда, сколько раз я пытался это сделать? Там была Нор, которая сидела в тюрьме. Там была принцесса Настойя, в крайней непростой ситуации. Я не продвинулся ни в том, ни в другом направлении. Даже какой—то несчастный мальчик, которого я увидел на дороге, чья бабушка была готова продать его в обмен на мою метлу - я просто прошел мимо. Почему я должен быть обязан этим птицам? Найди старую метлу! Говорите об опасности для всего мира! Я не являюсь представителем самого себя; как я могу быть представителем для них?”
“Ты можешь делать то, что захочешь. Ты едва ли на пороге смерти, ” напомнила она ему.
“Я имею в виду, больше нет”.
“И ты хочешь заставить меня поверить, что я потерял свою девственность, и я даже не помню этого.
Жизнь в коме. Что ж, это понятно. Это последовательно, не так ли? Я отдам вам должное за это: вы правильно меня поняли.”
“Ты мне ничего не должен”. Кандела встала и положила руки на поясницу.
“Здесь достаточно еды и дров, чтобы я могла продержаться несколько месяцев. Это будет весной, прежде чем появится ребенок. Коза даст запасное молоко, если у меня иссякнет. Или я отвезу себя обратно в больницу для последней лежки. Монтии будут знать, что делать. Это не первый раз, когда монтии видят такое.”
“Если я вам ничего не должен, - сказал он, - никто никому ничего не должен”.
“Может быть, никто не знает”.
”Кроме Неназванного Бога".

“Может быть, мы ничего не должны Безымянному Богу”, - сказала она. “Может быть, не преданность, может быть, не благодарность, может быть, не похвала, может быть, не внимание. Может быть, Неназванный Бог нам должен.”
Он фыркнул на ее нечестие, но она выглядела больной: без сомнения, у нее был приступ утренней тошноты. Она поспешила уйти, чтобы позаботиться об этом наедине. Двор перед домом был покрыт инеем, и новое солнце ярко освещало его. Ему пришлось прищуриться, чтобы увидеть, как она отшатнулась от него.
Она дрожала. С наступлением зимы ей приходилось все медленнее ходить в уборную из-за льда на земле и тяжести в животе. Он пытался привязать немного соломы к столбу, оставить ей самодельную метлу, чтобы сметать снег, если ничего другого не было.
Он собрал солому и бросил ее на пол, пока искал веревку, чтобы перевязать ее. В растопыренных углах, в которые она упала, снова было написано горящее письмо, письмо, которое он не мог прочитать.