Вл. Архангельский УТРО НА ОЗЕРЕ
Я знаю одного рыболова, который пятый год собирается в Сибирь за тайменем. Всякий раз срочные дела удерживают его в столице, и он пока довольствуется тем, что по воскресеньям ловит мелкую плотву на Клязьме.
Знаю я и другого энтузиаста, пылко мечтающего поехать на Колу, чтоб поймать хоть одну пудовую семгу. Но и на его пути всегда встают неодолимые препятствия. Он говорит обычно: «На будущий год уеду непременно», — а пока пробавляется ершами на водоеме под Москвой.
Кто из нас не хочет забраться нивесть куда, чтобы изловить диковинную рыбу?
Мы ведь тоже из числа таких мечтателей, только желания у нас немного поскромнее.
Все началось с разговоров весной.
Стоило собраться членам нашей секции, как Егор Иванович Ермаков заводил разговоры о прозрачном озере, в которое смотрятся вековые сосны; об исполинских щуках, разрушающих прочную снасть рыболова; о красноперых, сизых горбачах — широких как лапти — глазастых, полосатых окунях.
— Перед войной это было, — начинал Егор Иванович, окутываясь папиросным дымом и поминутно поправляя спадающие очки.
Лицо рассказчика оживлялось, желтоватые глаза загорались, нос краснел, на лысеющей голове шевелился пушок, руки ходили ходуном. А мы сидели, как завороженные, видели себя на озере, пьянели от ароматов летнего утра. И все думали, как бы действительно поехать туда на два-три дня.
Прошел июль, и наша мечта сбылась.
В короткую августовскую ночь мы промчались на машине по шоссе Москва — Рязань, на рассвете пересекли Оку на плашкоуте, удачно пробрались по песчаным дорогам Мещоры, а на восходе солнца стали биваком в густом сосновом лесу на берегу озера Сегден.
Вокруг нас стоял притихший вековой бор. Широкое круглое озеро лежало в яркой зелени лесной чащи.
Мы наскоро перекусили и торопливо наладили снасти, чтоб поскорее отправиться в поиски рыбьих троп.
— Хорошо, что червей догадался взять, — тихо, почти торжественно сказал старый профессор Александр Мелентьевич, оглядываясь по сторонам.
Песок, везде песок, то белый, то желтый, покрытый редкой травой, кустами можжевельника и купами ольшаника у самого берега. Конечно, червей здесь нет!
Мелентьич — закоренелый удильщик. Ему бы сидеть и сидеть в тихой заводи над поплавками, отдыхать, развалившись на песочке, и предаваться спокойным размышлениям.
А мы любим активную ловлю: Егор Иванович, я и два почтеннейших старика — Иван Михайлович Власов и дядя Саша Панков.
Старикам вместе лет сто двадцать пять, они — живая история московской рыбалки за последние пятьдесят лет. Иван Михайлович — конструктор лучших в столице блесен, дядя Саша — автор оригинального крючка с пружинкой. Таким крючком можно подхватывать червя или мотыля, не продевая насадки жалом.
Мы с Егором провожаем Мелентьича до тропинки, усаживаем стариков в лодку и отталкиваем ее от ослепительно белого песчаного берега.
— Тронулись, Егорушка? — спрашиваю я своего друга.
— Ну, что ж, айда, — говорит он, пытливо всматриваясь в зеленоватую гладь озера.
Скрипят уключины, рябит вода у бортов лодки и отражения медно-красных высоких сосен начинают плясать вокруг нас.
Сверкая на солнце, свистит в полете блесна, плавно шуршит катушка, сдавая шнур, и тяжелый груз громко шлепается об воду.
Блесна уходит все глубже, все ниже, где-то далеко опускается на дно, леска провисает на мгновение, а затем начинает медленное движение назад через тюльпанчик спиннинга.
Так с всплесков на воде и журчания катушки начинается наше первое утро на Сегдене.
До чего же хорошо это наше летнее утро!
В гомоне птиц стоят бронзовые сосны. Сквозь кроны деревьев золотыми мечами падают на воду лучи солнца. Воздух такой прозрачный и чистый, что даже стыдно задымить папиросой.
Мы начинаем у берега и постепенно выходим к середине озера, исхлестывая воду в два удилища.
Глубина пять метров... десять... четырнадцать. В большинстве мест дно ровное, как на пляже, и блесна благополучно выскакивает из воды, качаясь и звеня на леске возле удилища. Кое-где дно коряжисто, как после бурелома в дремучем лесу, без отцепа не обойдешься. Но поклевок нет. И нетерпение у нас постепенно сменяется досадой.
— Надо заменить блесны, — говорит Егор, раскрывая заветную коробочку, до краев наполненную разноцветными заманчивыми насадками.
Мы пробуем желтые блесны вместо белых, «Девоны» вместо желтых, прикрепляем красную шерстинку к тройникам, но рыбы нет.
Становится жарко от тяжелой работы. Мы отдыхаем, тихо покачиваясь на поднятой нами волне.
— Не везет нашей Арине, — говорит Егор свою любимую поговорку. — Поедем к Мелентьичу, возьмем живцов, надо пробовать на снасточку.
Я наддаю на весла, и у границы теней, упавших на озеро, мы подплываем к берегу, неподалеку от удильщика.
Раскрасневшийся Мелентьич делает страшное лицо, машет руками и хочет запустить в нас старой парусиновой шляпой, когда мы неловко прыгаем с лодки на берег.
Рыболов шипит, как гусь, когда мы тихонько подходим к нему, пригибаясь, чтобы не бросить тень на его поплавки.
— Жадничаешь, старина, — усмехается Егор, — небось полный садок окунями забил?
Старый профессор широко улыбается, довольно потирает руки и осторожно приподнимает над водой сетку, в которой шумно плещутся десятка три крупных окуней.
— Представь себе, Егор Иванович, давно не испытывал подобного удовольствия, — шепчет Мелентьич и тут же схватывается за удилище: на леске тяжело ходит и тянет в сторону довольно крупная рыба.
К берегу подходит темный, почти фиолетовый окунь и вдруг выпрыгивает на песчаную косу.
— Этак и центнер можно наловить, — смеется Егор, — рыба сама на берег выскакивает!
Мелентьич бросается к окуню, роняет очки. Неуклюже он схватывается за рыбу, без очков ему не видно крючка. А нам смешно.
— Работать надо, лентяи, — с укоризной, но ласково шепчет он, спешно надевая нового червя.
— Мелких-то окуньков нет? — спрашивает Егор. — Нам для снасточки. Не берет на блесну, окаянная сила.
— Крупные, как видишь, мелочи не держим. А для зубастой кумы окунька даже можно и разрезать на снасточку.
— Можно, конечно, да неохота возиться, — отвечает Егор.
Я беру у Мелентьича запасную удочку и ухожу на мелкое место ловить шустрых «остричонков»...
Егор давно уже свистит мне, около меня прыгают с десяток обвалявшихся в песке окуней, из которых можно сварить уху на всю нашу компанию, но мелочи не видно.
И лишь на исходе часа замечаю я у берега веселую стайку окунишек. Слишком просто и быстро ловлю я трех из них, пока стайка не перемещается в другую заводь...
— Давай одного окунька отвезем старикам, — предлагает Егор, когда мы отплываем от Мелентьича.
Старики сидят в лодке и медленно пережевывают завтрак.
— Ну, как друзья?
— Без поклевки. А утро такое славное, сидел бы и наслаждался, — говорит дядя Саша, придерживая на коленях порыжевшую шляпу, аккуратно накрытую салфеткой.
Мы отдаем рыболовам еще влажного и изредка пошевеливающего жабрами окунька и отправляемся дальше.
Егор ловчее меня. Пока я налаживаю насадку, он уже посылает своего окунька за сорок метров, тихо крутит катушку обратно.
Еще взмах удилищем, шуршащий свист катушки и всплеск на воде. Лишь только окунек доходит до дна, удилище у Егора сгибается в дугу.
— Села! — громким шопотом говорит он мне, вскакивает, топчется на одном месте и быстрее крутит катушку.
Многого стоит такой миг! Звенит леска, как бритвой разрезая воду, ритмично кивает тюльпанчик удилища, и вдруг возле лодки выворачивается огромный окунь.
— Не уйдешь! — громко говорит Егор, видя, что снасточка хорошо скрыта в широкой пасти рыбы.
Еще две-три секунды, и в лодке прыгает полосатый красавец с огромным острым гребнем. Ради такого окуня можно было ехать и дальше, чем на Сегден!
Я беру его и, по старой привычке взвешивая на руке, измеряю. Никогда еще не держал такого: три четверти в длину, да еще один палец!
Егор тоже хочет подержать в руке окуня, но время не ждет, и он говорит:
— Пошевеливаться надо. Рыба подошла, нужно ловить!
Снова взмах удилищем, и помятый, будто ощипанный, окунек улетает в воду.
После третьего заброса и я ощущаю сильный толчок на конце лесы.
— Не торопись! — успевает сказать Егор, одновременно со мной ввязываясь в борьбу с новым окунем.
С двух концов лодки мечутся теперь в глубине две рыбы на удилищах, упираются, тянут в стороны, ныряют, но постепенно
Приближаются к нам и почти в одно мгновение переваливаются через борт.
Сидя на корточках, мы отцепляем их с крючков, накидываем на них бушлат, чтоб не громыхали на днище и, многозначительно переглянувшись, быстро посылаем снасточки в озеро.
Проходит несколько минут, поклевок нет, да и окуньки наши становятся совершенно непригодными для ловли, словно их долго сдавливали тисками.
Надеваем блесны, снова бьем по воде тяжелым грузилом. Так продолжается полчаса, час, но поклевок больше нет.
Мы собираемся снова поехать к Мелентьичу за живцами, но замечаем, что старики ведут борьбу с крупной рыбой, и мчимся к ним.
Однако пока мы подплываем, там все кончено. Дядя Саша сидит на корме бледный и молчит. Иван Михайлович — раскрасневшийся, возбужденный, с лихо сдвинутой на затылок кепкой — держит в руках остаток удилища с оборванной леской и говорит:
— Видали рыбаков, а?
— Что такое?
— Щука взяла, какой, между прочим, еще и не видывал никогда. Боролся с ней полчаса. А вот этот Саша, как бес лукавый, все под руку говорит: подтащи, Михалыч, давай хоть поглядим, что за рыбина такая? Ну, сгоряча и послушался.
Стал подтягивать рыбу к лодке — куда там! Она нас, как на буксире, по озеру тащит! А он, одним словом, возьми да и стань на якорь. Разве это допустимо? Мне бы шнур сдать, да не догадался. А как стали мы намертво, напряг я леску, щука мелькнула черной колодой и шарахнулась под лодку.
Удилище — жик! И пополам. Я за леску, а она словно на лезвие напоролась. Вот и сидим. Необычный случай, между прочим.
Иван Михайлович сбрасывает кепку. Маленькое, сморщенное личико его кажется растерянным. Он молча глядит на дядю Сашу, глядим и мы на него. А он не знает, куда деть глаза, и виновато улыбается...
Утро заканчивается, прекращается и ловля. Пора направляться к биваку.
Егор подтрунивает над стариками, я окунаю весла в прозрачную воду, рассвеченную серебристыми бликами, гоню лодку к берегу и кричу Мелентьичу...
Скоро над костром вкусно пахнет ухой.
Забыты огорчения, всем весело. Не за горами полдень, а за ним снова ожидание поклевки.
Егор Иванович смачно доедает окуня и смотрит на нас именинником.
Он был прав, конечно, когда звал нас на это озеро, в которое вечно смотрятся пахучие, кудрявые сосны...
)
- дома
- никого нет дома
